Гончарство

Многочисленные исследования этнографов в разных областях мира показа­ли, что технология керамического производства специфична у разных этниче­ских групп, причем в условиях домашнего ремесла традиции производства пе­редаются и устойчиво сохраняются в пределах рода [Franchet, 1911; Dannenberg, 1925, с.156—184; Cardew, 1969]. Поэтому технология является одним из важнейших этнических индикаторов, позволяющих установить гене­тическое родство групп населения даже при дальних миграциях и при большом хронологическом разрыве комплексов, а также выявить процессы ассимиляции этнических групп.

Поскольку керамика — это самый массовый археологический материал и она лежит в основе классификации андроновских памятников, поскольку техноло­гия керамического производства в известной мере определяет форму сосуда, а, главное, является важным этническим показателем, анализ гончарства при ре­шении андроновской проблемы весьма перспективен.

Изучение керамического производства носителей культур эпохи бронзы бы­ло начато еще в 30-е годы. В.А.Городцов [1922], а затем М.В.Воеводский [1930; 1936] доказали, что посуда ряда восточноевропейских культур эпохи энеолита и бронзы изготовлена ленточной техникой путем подлепки изнутри глиняных лент шириной 4—6,5 см, накладывавшихся снизу вверх или по спирали (спи­рально-жгутовый налеп) или последовательными горизонтальными рядами (кольцевой налеп). По М.В.Воеводскому [1936, с. 61], этот метод применялся срубниками. В.А.Городцов предполагал, что использовалась и техника лепки на шаблоне. О.А.Кривцова-Гракова [1948, с. 101, 142—143, рис. 29] на материалах Алексеевского поселения показала, что алакульская посуда, как и срубная, де­лалась техникой ленточного налепа, причем формовка часто производилась на твердой болванке, обтянутой тканью. К.В.Сальников [19516, с. 132-133] под­черкивал широкое распространение производства алакульской посуды на ма­терчатом шаблоне, но предполагал, что употреблялась не твердая болванка, а мешочек с песком. Б.АЛитвинский [1962, с. 234—235] при анализе кайраккум-ской керамики привел этнографические данные об использовании горными тад­жиками в качестве болванки перевернутого сосуда, покрытого тряпкой. М.П.Грязновым [1952, с. 147] установлено, что в Центральном Казахстане со­суды эпохи поздней бронзы изготовлены не ленточным способом, а техникой выколачивания из цельного комка глины. Этот вывод о специфике технологии бегазы-дандыбаевской посуды подтвержден казахстанскими учеными [Маргулан и др., 1966, с. 283—284]. Отмечалось также, что два горшка из закрытого комплекса Алтын-Тюбе, относящегося к развитому бронзовому веку Централь­ного Казахстана, отличаются и по технике изготовления, и по форме: у одного дно широкое и плоское, у другого — круглое на поддоне [Кабанов и др., 1975, с. 232-233].

Поскольку до сих пор проводилось специальное изучение керамики только отдельных памятников или локальных групп, было признано целесообразным проанализировать по единой программе посуду всего андроновского региона

Предпосылками возможности постановки такой задачи явились ознакомление с различными способами керамического производства во время этнографиче­ских поездок по горному Таджикистану в 1951—1953 гг., обучение приемам гончарства в керамической мастерской Самарканда под руководством усто Д. Джуракулова (ныне народного художника Узбекистана) и поездка в 1958 г. в центры гончарства Гидждуван и Риштан. В основу классификации андронов-ской керамики были положены закрытые погребальные комплексы, особенно эффективным оказалось изучение посуды Центрального Казахстана. Анализ каждого сосуда проводился по единой программе: 1. Состав формовочной массы и характер примесей в глине⁴⁷; 2. Техника формовки, при которой особое вни­мание уделялось конструированию дна и порядку наложения лент⁴⁸; 3. Форма сосуда; 4. Обработка поверхностей⁴⁹.

Далее по методам М.Н.Комаровой и С.В.Зотовой устанавливались: 1. Прин­цип построения декора; 2. Основные элементы орнамента; 3. Размещение эле­ментов по зонам и их сочетания; 4. Техника нанесения орнамента⁵⁰ (табл. I; рис. 2).

Затем по совокупности одинаковых признаков сосуды объединялись в груп­пы и проверялось сочетание групп в закрытых погребальных комплексах. На­конец, комплексы, характеризующиеся керамикой с устойчивым сочетанием одинаковых признаков, были объединены в типы. При выделении типов диаг­ностически значимы оказались лишь технология производства и форма горш-ковидных сосудов, принцип построения орнамента по косой или по прямой сетке и техника нанесения орнамента. Набор примесей в глине, некоторые элементы орнамента и их сочетания и размещение по зонам, как было установ­лено, характеризуют локальные варианты внутри типов.

В результате проделанного анализа удалось выявить четыре чистых типа — петровский, алакульский, федоровский, дандыбаевский и большую группу смешанных типов.

Памятники петровского типа XVII—XVI в до н. э. локализуются на западе андроновского ареала в зоне степи и лесостепи в Приуралье и на Тоболе, в Уйско-Увельском районе и в Западном, Северном и Центральном Казахстане. Были изучены материалы могильников Новый Кумак, Царев Курган в г. Кур­гане и Троицк и просмотрены коллекции Петровки, Кулевчи и других комп­лексов Притоболья, Северного и Центрального Казахстана (Сатан, Красная Круча). Петровские горшки изготовлены из жирной глины, к которой, во из­бежание усадки при обжиге, искусственно добавлены отощители. В качестве кластического материала в Новом Кумаке использованы раковина, песок, дрес­ва, известь, шамот и тальк [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 13, 14, 17, 26], в Раскатихе — песок, шамот и тальк [Потемкина, 1969, с. 8], в Петровке — песок, шамот, раковина и слюда [Зданович Г., Зданович С, 1980, с. 187], в Гераси-мовке — раковина, песок и шамот, в Степном — раковина и тальк, в Царевом Кургане — раковина [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 25]. По-видимому, примесь талька специфична для приуральской керамики. Цвет обжига петровских гор­шков от пепельно-серого до коричневого и черного. Стенки сосудов толстые -8—13 мм..

На внутренней поверхности некоторых горшков из Нового Кумака, Раска-тихи, Степного, Петровки видны следы матерчатого шаблона [Смирнов, Кузь­мина, 1977, с. 14, 25; Потемкина, 1969, с. 8; Зданович Г., Зданович С, 1980, с. 187]. Чаще всего это шерстяная ткань полотняного переплетения из нитей толщиной 1,3-1,6 мм. У сосуда из погребения N° 1 Новокумакского могильника (рис. 58, 3) [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 14, рис. 3,6] шаблон из конского волоса наложен на твердую усеченно-коническую основу, для чего могла быть использована обычная петровская банка. Первоначально было сформовано ту-лово горшка — полое тело, по А.А.Бобринскому [1978]. Судя по характеру разлома новокумского горшка [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 14, рис. 3,1] и следам на внутренней поверхности горшка из Царева Кургана, стенки, видимо, формовались из лент шириной 5—6 см, последовательно накладывавшихся со скосом внутрь. Но это предположение нельзя считать окончательно доказанным ввиду малочисленности наблюдений. Не исключено, что нижняя часть сосуда формовалась без лент путем налепки на болванку разминавшихся комков гли­ны, как это делается до сих пор в Таджикистане в районах Файзабада и Кан-гурта [Ершов, 1956, с. 7; Пещерева, 1959, с. 28—29]. Следов спирального налепа на петровской керамике не прослеживается. После завершения тулова на пере­вернутую болванку сверху налеплялось отдельно сформованное более толстое, чем стенки, дно, примазывавшееся к стенкам снаружи, что хорошо видно на большинстве петровских горшков. После просушки заготовка в виде кониче­ской банки снималась с болванки. Затем на заготовку, верхний край которой имел скос внутрь, изнутри накладывалась верхняя лента так, что на месте спайки лент снаружи образовывалось подчеркнутое ребро или уступ, а сосуд приобретал двухчастную биконическую форму (рис. 2, 14). Лента венчика фор­мовалась отдельно и прикреплялась изнутри к уже готовой заготовке, что видно на большинстве петровских сосудов: разлом часто идет по шву, на венчике нет следов шаблона, нижний край венчика подмазан к тулову и иногда даже утол­щен изнутри для прочности спайки лент. Таким образом, форма петровских биконических широкодонных сосудов обусловлена техникой формовки на бол­ванке и способом наложения верхней ленты, при котором образуется уступ.

Отношение высоты верхней ленты сосуда к высоте тулова варьирует, со­ставляя 1:4-6; в Северном Казахстане сосуды более приземисты (1:2-3). Пет­ровские биконические сосуды отнесены ко II типу, в I тип объединены горшки, у которых верхняя лента слегка отогнута наружу и образует выделенный венчик [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 25, 34, 35, рис. 6]. Уникальны представленные в Новом Кумаке, Синташте, Степном, Царевом Кургане биконические горшки с раструбом, выделенные в IV тип. Вероятно, они сформованы как обычные петровские биконические сосуды, но сверху подлеплена лента отогнутого рас­трубом венчика. Их форма и орнаментация налепными валиками и шишечками находят аналогии и прототипы в посуде культуры многоваликовой керамики Украины [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 29-32, рис. 9].

Для влагонепроницаемости наружная поверхность сосуда иногда замывалась водой с мелкоотмученной глиной, отчего орнамент у некоторых сосудов смазан [Смирнов, Кузьмина, 1977, рис. 3, 1,4].

Конструктивная особенность двух зон сосуда отчетливо сознавалась древней мастерицей и подчеркивалась при нанесении орнамента: по уступу проходит разделительная полоса, семантически значимый орнамент нанесен на тулове, верхняя зона горшка часто украшена другим мотивом. Декор на петровской керамике выполнен по прямой сетке преимущественно широким гладким, ре­же - крупнозубчатым штампом, в Северном Казахстане - иногда шагающей гребенкой. В единичных случаях применяется веревочка, гусеничный штамп, раковина, отступающая лопаточка, отражающие сохранение энеолитических традиций. Большой процент петровской посуды покрыт канелюрами, горизон­тальными волнистыми желобками, выступающими как самостоятельный орна­ментальный прием. Господствующие элементы орнамента: горизонтальная и вертикальная елка, зигзаг, равнобедренный треугольник, изредка по тулову -ломаная лента, ромб и елка, разделенная вертикальными линиями, на дне иног­да решетка или прямая свастика. Господство горизонтальной и вертикальной елки, часто нанесенной по всему тулову до дна, отражает сохранение на пет­ровской посуде энеолитических традиций. Следует подчеркнуть, что процесс перехода от энеолитических банок к биконическим горшкам раннебронзового века совершался одинаково — путем налепа на банку верхней ленты — и у петровских, и у полтавкинских, и у потаповских племен. Петровские горшки I типа по профилю сходны с некоторыми полтавкинскими [Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 34, рис. 6; ср.: Смирнов К., 1959, рис. 12,6, 28,15; Синицын, 1958, рис. 4,5]. Сосуды, совершенно аналогичные петровским, в том числе — сохраняющие традиции полтавкинские, абашевские и позднекатакомбные, выявлены в Баш­кирии в Альмухаметово и в погребениях потаповского типа в Поволжье в Потаповке, Алексеевской II, Утевке VI и в Подонье во Власовском и Конд-рашкинском курганах [АО. 1977, с. 150, 198; 1980, с. 133; Васильев и др., 1992, рис. 2, 2-10, 4,19, 5,1-4, 6,12; Потемкина, 1983а; Пряхин, 1992, рис. 1,16; Винников, Синюк, 1990, рис. 28,1,2, 29,1—4]. Сходны технология производства, использование в качестве примесей раковины и песка, нанесение декора по зонам гладким и зубчатым штампом, мотивы орнамента. Это отражает генети­ческую близость потаповского и петровского населения, формирующегося од­новременно в лесостепи от Дона до Зауралья при участии в этногенезе восточ­ноевропейских групп населения — полтавкинского, абашевского и позднеката-комбного (КМК) [Смирнов, Кузьмина, 1977; Бочкарев, 1991].

Намечается более поздняя группа петровских памятников (Раскатиха, Ке-нес, Аксайман, Сатан, Нуртай, Красная Круча), на которых утверждается за­падная ориентировка погребений и исчезают реминисценции многоваликовой керамики и абашевские и появляются сосуды с ребром на венчике на месте спая третьей ленты. Эта форма характерна для раннеалакульской керамики.

Памятники алакульского типа, датирующиеся XV—XIII в. до н.э., локали­зуются в зоне степи и лесостепи на западе андроновского ареала в тех же районах, где и петровские⁵¹. Были изучены материалы могильников Алакуль (раскопки К.В.Сальникова и мои), Смолино, Исаково, Царев Курган, Агаповка II на Урале, Эмба, Никель, Актюбинск (полигон и птицефабрика), Ульке в Западном и Ефимовка в Северном Казахстане, а также Талды, Тас-Булак, Бать-

кин Паек, Кировский, Былкылдак III, Егиз-Койтас в Центральном Казахстане и просмотрены коллекции других памятников (рис. 15, 16, 59, 60).

Тесто алакульских горшков, в отличие от петровских, не содержит примесей раковины. В качестве отощителей используются дресва, крупнозернистый пе­сок, известь, кварц, слюда. В Приуралье для алакульской посуды, как и для петровской, характерна примесь талька. Использование талька, как отличитель­ная особенность уральской керамики, было отмечено еще Н.Бортвиным [1915].

Стенки алакульской посуды 7-8 мм, тоньше, чем петровской. На многих алакульских сосудах на внутренней поверхности, особенно под венчиком и у дна, отчетливо сохранились отпечатки пальцев. Судя по миниатюрности рук, сосуды изготовлены женщинами. На внутренних стенках горшков, особенно в Приуралье, часто видны следы матерчатого шаблона. На горшках Алакульского могильника и кургана 15 Исаково хорошо заметно, что ткань наложена на твердую основу, а внизу растянута по диагонали, следовательно, тулово ала­кульских сосудов формовалось так же, как и петровских, на покрытой тканью твердой болванке, имевшей форму перевернутой банки.

На некоторых алакульских горшках, особенно в Западном и Центральном Казахстане, следов матерчатого шаблона нет. Но дно также широкое и подлеп­лено к стенкам снизу. Эти горшки формовались не на перевернутой болванке, а начиная со дна, к которому техникой кольцевого налепа прикреплялась ниж­няя часть тулова (донный начин, по А.А.Бобринскому [1978]). На дне горшков иногда виден приставший снизу к глине песок. По-видимому, после изготовле­ния нижней части сосуд для дальнейшей формовки помещался на подставку, посыпанную песком. Такой подставкой могли служить каменные плоские диски, во множестве находимые на алакульских, кожумбердинских и атасуских посе­лениях: у Горы Мохнатой, Бахтинское, Бирюкове [Сальников, 1954а, с. 218, рис. 8, 27; Сорокин, 1966, с. 39]; Шандаша [Кузьмина, 19646, с. 106]; Атасу [Маргулан и др., 1966, рис. 127, 14, 15, 22, 24, 27, 134, 18, 19]. Их назначение долгое время оставалось неясным. Иногда они использовались как крышки (могильники Шандаша), но их диаметр много меньше диаметра горла обычных горшков и равен размеру днища. На поселении Шандаша в жилище 2 рядом с производственным очагом найдены скопления дисков и стоящий на таком диске сосуд, что позволяет предполагать его формовку на подставке. Это подтверж­дается этнографическими параллелями: в горном Таджикистане мастерицы при­меняют подобные выпуклые снизу круглые подставки из камня (това) или глины и кизяка (бинники или бенук); при формовке горшок постепенно по­ворачивают на подставке [Воеводский, 1930, с. 67; Григорьев, 1931, с. 2; Пе-щерева, 1959, с. 27, 31, 32, 34, 36, 45, 46, рис. 3-5, 8, 1-3, 9, 1, 3]. В северо-западном Пакистане используется деревянный кружок [Rye, Evans, 1976, табл. 1, 3].

К заготовке, стоящей на подставке, сверху, как и на петровских сосудах, прикреплялась следующая лента со скосом внутрь, и на месте спая также образовывалось ребро-уступ, считающееся главной отличительной особенно­стью алакульской керамики. Но у алакульских горшков на эту ленту прикреп­лялась сверху, также со скосом внутрь, еще одна дополнительная лента венчика,

причем на месте спая лент снаружи возникало выступающее ребро. За счет дополнительной ленты венчика пропорции алакульского горшка по сравнению с петровским существенно изменились: отношение высоты верхней части гор­шка над уступом к высоте тулова обычно 1:2. Дополнительная лента венчика появилась еще в позднепетровскую эпоху и есть уже на сосудах из Кенеса и Красной Кручи [Зданович, 1975, рис. 2, 10]. Эволюция петровского горшка проходила одинаково во всем алакульском регионе, и горшки с выступающим ребром, отделяющим венчик от шейки и подчеркивающим технологическую обусловленность формы сосуда, представлены в ранних комплексах в Близне­цах, Уваке [Сорокин, 1966, табл. XX, 4, XXII, 2, 3], Никеле, Актюбинске (Полигон), Батькином Пайке [Семенов, 1956а]⁵². Дата этих комплексов уста­навливается по находкам архаических типов ножей и многочисленных камен­ных орудий, в том числе топора с круглым проухом (Красная Круча).

Конструктивные особенности сосуда, состоящего из трех отдельно сформо­ванных частей: тулова, шейки и венчика, — осознавались древними мастерица­ми⁵³ и подчеркивались при орнаментации горшка: узор наносился по трем зонам, отграниченным разделительными линиями, причем в каждой зоне поме­щался особый элемент декора. На горшках в развитых алакульских комплексах линия спайки лент заглажена и прослеживается только изнутри или при изломе, но декор нанесен по трем конструктивным зонам, отделенным разделительными полосами орнамента, причем в западных алакульских вариантах зона шейки лишена узора; семантически значимый орнамент помещен в верхней части ту­лова. Таким образом и форма, и зональность декора алакульского сосуда обус­ловлены технологией его формовки. Алакульские горшки имеют выработанную форму и стандартизированные пропорции.

После завершения формовки поверхность горшка выравнивалась, для чего использовалось коровье ребро: одной рукой мастерица поворачивала сосуд на подставке, в другой держала инструмент. Находки заполированных от длитель­ного употребления коровьих ребер с небольшой выемкой по длинной рабочей части весьма многочисленны на многих андроновских поселениях алакульского и других типов (Шандаша, Ушкатта II, Атасу, Суукбулак, Бугулы II, Каркара-линск) [Маргулан и др., 1956, табл. III; 1979, рис. 122]. Использование их в качестве гончарного инструмента подтверждается среднеазиатскими, пакистан­скими и другими этнографическими параллелями [Воеводский, 1930, с. 68; 1936, с. 62; Пещерева, 1959, с. 30-32; Rye, Evans, 1976, табл. 20]. В Таджики­стане такие ребра с выемкой или аналогичные по форме деревянные орудия называются лисик (от иранского лис - лизать, сглаживать). У готового горшка тщательно затирались швы и горшок замывался, отчего на его внешней повер­хности обычно заметен тонкий слой отмученной глины (ложный ангоб). На западе алакульского ареала на внутренней, а иногда и на наружной поверхности сосудов, особенно больших банок, видны расчесы — следы заглаживания зуб­чатым штампом или пучком травы. Этот способ обработки поверхности типичен для срубных гончаров [Воеводский, 1936, с. 61, 64, табл. III, 2, 3, VI, 6, 7] и отражает влияние срубной технологии.

Наконец, наружная поверхность для уплотнения и влагонепроницаемости

покрывалась лощением. Для этого использовались плоские гальки, которые найдены на алакульских и других поселениях (Камышное I, Алексеевка, Шор-танды-Булак, Атасу, Бугулы, Каркаралинск и др.) [Кривцова-Гракова, 1948, рис. 65; Маргулан и др., 1966, табл. XXXIII, 1-7, И, 12; 1979, рис. 12, 17-30, 138, 10-14; Потемкина, 1982, с. 47, рис. 2, 17, 18].

Уже залощенный, но еще сырой сосуд, покрывался орнаментом. Узор нано­сился гладким или зубчатым штампом. Алакульцами применялись средне- и крупнозубчатый штампы с редко расположенными квадратными или прямо­угольными в сечении зубьями. Изредка для нанесения ямочного и кольцевого орнамента использовалась палочка или полый тростник. Резной орнамент встречается на алакульской посуде редко. На некоторых горшках сочетаются два разных штампа, особенно часто основные элементы нанесены зубчатым штампом, а разделительные линии выполнены торцом штампа в виде треуголь­ных или овальных вдавлений. Как самостоятельный элемент используются кан­нелюры, но, в отличие от петровской керамики, на алакульской они играют подчиненную роль, выступая в качестве разделителя зоны венчика и особенно шейки. При орнаментации художница сначала проводила линии, разграничива­ющие зоны. Затем наносился орнамент по зонам сверху вниз. Такая последо­вательность подтверждается случаями, когда, например, треугольники венчика перекрывают овальные вдавления разделительной полосы венчика и шейки или набегают на каннелюру. Узор наносился слева направо и сверху вниз, что хорошо заметно по характеру отпечатков штампа с нажимом справа внизу и по набеганию нижней зоны орнамента на верхнюю. Предварительную разметку орнамента в пределах зоны не делали, отчего на многих горшках раппорт на­рушен, на последнюю в зоне фигуру не остается места.

Алакульский декор, как и петровский, нанесен по прямой сетке (рис. 2,12) Штриховка'орнаментальных лент горизонтальная, основные элементы орнамен­та те же, что на петровской керамике [Смирнов, Кузьмина, 1977, рис. 6]: зигзаг (Алакуль, Черняки I, Алексеевка) [Сорокин, 1966, табл. IV, 6, 8, 10, 12, X, 1, 3, 4, 7, 9-11, 13-15, XI, 1-3, 12, 13, XII, 1, 2, 4, 5, 7, XIII, 3, 6, 8, 10, 13, XIV, 2, 9, 10, 11, 14]; вертикальная елка (Алакуль, Черняки I, Алексеевка, Семипалатное) [Сорокин, 1966, табл. IV, 9, XII, 1, 5, XIV, 1; Кривцова-Гракова, 1948, рис. 53, 3-5, 8-12,14-17,19, 22, 54, И, 13,15-17; Зданович, 1988, рис. 43, 6, 8]; равнобедренные треугольники вершиной вверх (Алакуль, Черняки, Алексеевка, Семипалатное) [Сорокин, 1966, табл. X, 6, 8, 15, XI, 2, 4, 6—9, 15, XII, 6,8, XIII, 1,3,5,9-12,15,16, XIV, 5-8,11,13]; ромбы (Алакуль, Исаково, Царев Курган, Камышное, Актюбинск, Никель, Ульке I, Черняки, Алексеевка, Ефимовка, Семипалатное, Бегазы, ограда 1, Батькин Паек) [Сорокин, 1966, табл. IV, 1, 2, 5, 6, 9; Потемкина, 1985, рис. 98, 14; Стоколос, 1972, рис. 8, 2, 9, 3, 5, 7, 9, 10, И, 1, 3, 6; Кривцова-Гракова, 1948, рис. 52, 9; Зданович, 1988, рис. 44, 7,10, 45, 2, 9,10; Оразбаев, 1958, табл. VI, 8,10; Маргулан и др., 1966, рис. 49, 3; Карагандинский музей инв. № 1521]. Характерно сохранение на алакульской посуде специфически петровских мотивов декора тулова в виде спускающихся от ребра ломаных лент (Черняки) [Стоколос, 1972, рис. 11, 10], елки, разделенной вертикальными линиями (Алакуль, Субботино, Чистоле-

бяжье) [Сорокин, 1966, табл. XI, 7, XIV, 20; Потемкина, 1985, рис. 103, 3; Могильников, 1984, рис. 2, 5]; налеп шишечек на тулове (Спасское I) [Стоко-дос, 1972, рис. 15, 1]. Иногда, как и у петровцев, треугольники штриховались горизонтально. Изредка дно алакульских горшков орнаментировано, как и у петровских (Алакуль, Черняки, Исаково, Алексеевка, Степное I) [Сорокин, 1966, табл. IV, 10, XI, 12, XIV, 18; Стоколос, 1972, рис. 10, 5, 11, 10]. Типично алакульскими являются мотивы прямой пирамиды (Алакуль, Царев Курган, Исаково, Черняки, Камышное I, Актюбинск, Полигон, Ефимовка, Семипалат-ное, Балакты, Майтан) [Сорокин, 1966, табл. IV, 4, X, 6, XIII, 2, XIV, 5, 7, 17; Стоколос, 1972, рис. 8, 2, 9, 3, 7; Потемкина, 1982, рис. 3, 4; 1985, рис. 98, 1; Оразбаев, 1958, табл. VI, 8; Ткачев, 1987, рис. 2, 13, 15; Зданович, 1973а, рис. 3,3, 6; 1988, рис. 43, 9, 45, 1, 4, 12, 46, 1]; противолежащих большого и малого треугольников (Алакуль, Черняки, Камышное I, Бакланское) [Сорокин, 1966, табл. IV, 4, X, 5; Стоколос, 1972, рис. 9, 4; Потемкина, 1982, рис. 3, 8; 1985, рис. 98, 11, 103, 4]; треугольника с М-образной фигурой на вершине (Алакуль, Царев Курган) [Сорокин, 1966, табл. XIV, 19; Сальников, 1967, рис. 36, 6] и особенно прямого меандра и его модификаций (Черняки I, Субботино, Ефи­мовка, Камышное I) [Стоколос, 1972, рис. 8,8, 9; Оразбаев, 1958, табл. VI, 10; Потемкина, 1973, рис. 3,1, 3; 1985, рис. 98, 12]. Следует отметить, что за исключением прямой пирамиды, остальные элементы алакульского декора — елка, равнобедренный треугольник, ромб и прямой меандр — в равной мере характерны для раннесрубного орнаментального комплекса, что свидетельству­ет о родстве обеих орнаментальных традиций и одинаковом направлении их развития. Алакульский декор отличается от срубного только трехзональным расположением и большим разнообразием и сложностью сочетаний элементов. Последнюю операцию при производстве горшка составлял обжиг. К сожа­лению, специальные анализы андроновской посуды для установления темпера­турного режима обжига не сделаны. Судя по тому, что черепок андроновских горшков слоистый, внутри черный, кедообожженный, а наружная поверхность часто пятнистая, обжиг был костровым. Это предположение было высказано еще М.В.Воеводским [1936, с. 65—66] относительно посуды бронзового века евразийских степей. По данным Р.А Крымус, степная керамика с колодца Тар­хан 2 в Туркмении обожжена при температуре 500—600° С, а со стоянок у Ашхабада и Узбек — 800° С [Кузьмина, Ляпин, 1980, с. 14, 20]. Эксперимен­тально установлено, что температура обжига в костре - 650—800° С, в печи — 900° С [Семенов, Коробкова, 1983, с. 223, 224]. Но заключению А.И.Августи-ника, проанализировавшего керамику кайраккумских стоянок эпохи бронзы, обжиг происходил при температуре 900-920° С [Литвинский, 1962, с. 233-235]. Посуда чустской культуры с Дальверзина подвергнута восстановительно­му обжигу при температуре 750-800° С [Сайко, 1981, с 47]. При обжиге андроновская посуда обычно приобретала серовато-черный или коричневый Цвет, следовательно, обжиг был восстановительным, шедшим при недостаточ­ном доступе кислорода [Августиник, 1956, с 152-153, Le Chatelier, 1907]. Не исключено, что для придания сосудам красивою черного оттенка их пропиты­вали органическими веществами (например, раствором муки) или в конце об-

жига в очаг добавляли какие-то специальные вещества (траву, растения, мине­ралы, например, пиролюзит). Возможно, в костер клали железную руду, которая придает горшкам при восстановительном обжиге при температуре 900° С чер­ный цвет, при окислительном — красный [Иванов, 1979, с. 85]. Этим можно объяснить находки на андроновских поселениях железной руды. Изредка анд-роновцы практиковали окислительный обжиг, который происходит в открытой печи при достаточном доступе кислорода, причем черепок приобретает желто-красный цвет. Красная керамика известна в Центральном Казахстане на памят­никах атасуского и бегазинского типа. В Еленовском микрорайоне Оренбуржья на поселениях Турсумбай и Ушкатта IX вся посуда имеет большую примесь слюды, отличается великолепным качеством обжига яркокрасного цвета [Кузь­мина, 1962а, с. 91].

Обжиг петровской посуды, как и большинства алакульской, был восстано­вительным, придававшим сосуду черно-серый цвет. Таким образом, сопостав­ление технологии производства и орнаментики керамики петровского и ала-кульского типов позволяет констатировать их несомненную генетическую связь. Однако алакульские горшки отличаются стандартизацией и выработан-ностью формы, тонкостенностью, строгим соблюдением зональности декора, богатством элементов орнамента и их сочетаний, что указывает на значительный прогресс в гончарном ремесле в алакульскую эпоху.

Памятники федоровского типа датируются XV—XII в. до н.э. Они локали­зуются в лесостепной, степной, полупустынной и высокогорной зонах в При­уралье в районе Челябинска и Среднего Притоболья и в Уйско-Увельском регионе, в Северном и Центральном Казахстане и в Среднеазиатском Между­речье, где они сосуществуют с алакульскими, и на востоке андроновского ареала в Киргизии, в долинах и на Тянь-Шане, на Памире и в долинах Таджикиста­на, Восточном Казахстане, на Среднем Иртыше, Оби и Енисее, где алакуль-ских нет⁵⁵.

Были изучены материалы могильников Федорово, Смолино, Сухомесово, Синеглазово, Исаково, Сосновка, Туктубаево, Кинзерский, Биырек-Коль, Боро­вое, Бугулы I, Джамантас, Канаттас, Акмола, Ближние Елбаны, Болыпепичуги-но, Еловка II, брак, а также просмотрены коллекции с других памятников (рис. 19—21, 41). Тесто федоровских горшков содержит примеси песка, дресвы, слю­ды, изредка — шамота. Примесь талька, характерная для культур Приуралья, начиная с энеолита, на федоровской посуде этого региона отсутствует, что указывает на инородность федоровского комплекса в Приуралье. На некоторых федоровских сосудах изнутри, особенно у дна и под венчиком, видны отпечатки пальцев маленькой руки, что, по заключению криминалистов, позволяет утвер­ждать, что федоровские горшки лепили женщины. Сосуды тонкостенны: обычно 6—8 мм. Федоровская керамика отличается высоким качеством изготовления: форма правильна, внешняя и внутренняя поверхность хорошо заглажена и за­мыта, снаружи сосуды покрыты высококачественным лощением. Это затрудняет определение техники их формовки, поскольку следы швов на тулове затерты. Судя по характеру разлома, на заготовку тулова накладывалась лента шейки со

скосом наружу, отчего плечико федоровского сосуда получалось округлым и покатым⁵⁶. Далее накладывалась лента венчика⁵⁷.

Важную особенность федоровской керамики составляет способ формовки дна. Федоровцы применяли два различных технических способа:

В одних случаях сосуды первоначально делались круглодонными⁵⁸ (кругло-донность хорошо заметна изнутри горшка). В могильнике Каменка II найден круглодонный сосуд [Рахимов, 1965а, рис. 3, 7]. Для уплощения дна к заготовке отдельно прикреплялось кольцо, образовывавшее кольцевой поддон (1а), иногда к дну подлеплялась небольшая плоская лепешка (16). Этот прием заметен при разломе, когда видна спайка дна у подлепа или подлеп откалывается целиком (Федорове, Боровое и др.). Обе разновидности дна особенно характерны для федоровских комплексов Центрального Казахстана. Интересно, что в одном могильнике и даже в одной могиле сочетаются горшки, дно которых сформо­вано по-разному: например, Бугулы [Маргулан и др., 1966, табл. V]. В При­уралье керамика на кольцевом поддоне встречена только под Челябинском и в Исакове [Сорокин, 1966, табл. VII, 3, VIII, 9], но она представлена в смешан­ных срубнофедоровских комплексах Башкирии, Поволжья и Украины (сводку данных и библиографию см.: [Кузьмина, 19876]). На востоке ареала сосуды на кольцевом поддоне мне известны лишь в Сухом Озере и Новой Черной II [Максименков, 1978, табл. XLVI, 4, L, 1]. Способ формовки сосуда, начиная с круглого дна, архаичен и является пережитком энеолитической традиции гон­чарства.

Другой федоровский способ изготовления дна состоял в том, что внутрь нижней части стенок заготовки сосуда вставлялось отдельно вылепленное ма­ленькое круглое донышко и тщательно примазывалось к стенкам. Этот способ хорошо фиксируется при поломке горшков, когда донышко целиком откалыва­ется от стенок (например, Боровое, ГЭ ОИПК, инв. N 2216/5, 53), Джамантас (КМ инв. № 1057), Сангру II [Маргулан и др., 1966, табл. X, 3, 5, 7, 9].

Таким образом, характерная форма федоровского сосуда с округлым плечом и дном малого диаметра обусловлена технологией изготовления: способом на­ложения лент и подлепом дна. По форме федоровские горшки делятся на два подтипа.

Пропорции горшков подтипа I строго выдержаны. Диаметр венчика прибли­зительно равен высоте сосуда, максимальное расширение стенок находится на уровне трети высоты. Диаметр отогнутого наружу венчика обычно равен мак­симальному диаметру тулова (вариант Iа), изредка — венчик имеет цилиндри­ческую форму и тогда его диаметр меньше диаметра тулова (вариант 16). Диа­метр дна варьирует, но, как правило, меньше половины диаметра тулова. Кон­структивные особенности сосуда, сделанного из трех частей — тулова, шейки и венчика, — осознаются мастерицей и подчеркнуты при орнаментации горшка по трем зонам, отграниченным разделительными линиями, проведенными на месте спая лент, иногда поддон снаружи подчеркнут каннелюрой. Горшки под­типа I характерны для раннефедоровских памятников и датируются XV—XIV в. до н.э. на основании находок в закрытых алакульских и раннесрубных (по-кровских) комплексах.

У горшков подтипа II пропорции нарушены. Горшки более пузаты: макси­мальное расширение стенок приходится почти на середине высоты, венчик иногда выделен слабо, дно более широкое без поддона. Зональность орнамента нарушена: в одних случаях орнамент нанесен только по двум зонам, границы зон сдвинуты вниз и конструктивная связь зон орнамента с формой сосуда более не осознается, в других случаях декор обеднен; часто используется нега­тивный орнамент. Горшки подтипа II характерны для позднефедоровских ком­плексов Приуралья, Восточного Казахстана, Сибири и Средней Азии, например, Ново-Бурино, Туктубаево, Зевакино, Еловка II, Ближние Елбаны XIV, Змеевка, Пичугино и др. [Сальников, 19596, рис. 3, 1—4; Кузьмина, 1973а, рис. 1; Арс-ланова, 1973, рис. 2, 6, 8; 1974а, рис. 2; 1975, рис. 1, 5; Матющенко, 1973а, рис. И, 9, 10, 13, 2, 5, 15-17, 19; Мартынов, 1964а, табл. II, б, о, III, е; Молодин, 1985, рис. 44, 7, 45, 3, 7]. Они датируются XIII—XII в. до н.э. на основании находок в закрытых комплексах совместно с многочисленными металлическими изделиями этого времени и с черкаскульскими сосудами.

После формовки федоровские горшки тщательно заглаживались с обеих сторон, замывались тонкоотмученной глиной⁵⁹ и во избежание влагопроницае-мости лощились.

На готовый сосуд наносился орнамент. Федоровцы использовали преимуще­ственно средне- или мелкозубчатый штамп с часто расположенными прямо­угольными, квадратными, треугольными, полуовальными или круглыми в сече­нии зубьями; изредка в Северном Казахстане использовались шагающая гре­бенка и гусеничный штамп (Боровое, Бурлук).

Глиняный зубчатый штамп обнаружен в Сосновке в федоровском кургане № 1 [Сальников, 19516, рис. 15, 6], на федоровских поселениях на Семипала­тинских дюнах найдены костяной штамп в виде овальной пластинки с зубцами и бронзовый в виде зубчатого колеса, костяные штампы — на поселении Канай [Черников, 1960, рис. 13, 1, 2, табл. XIV, 2—7]. Гладкий штамп употреблялся редко. Иногда применялась орнаментация разделительных зон торцом штампа или палочкой, оставлявшей овальные, треугольные и круглые вдавления. Как самостоятельный элемент декора использовались каннелюры: они покрывали весь сосуд или только его верхнюю треть, чаще разграничивали орнаментальные зоны. Каннелюры делались таранной костью с вырезанными желобками.

Федоровский орнамент выполнялся по трем зонам. Первоначально наноси­лись разграничительные линии зон, затем - орнамент по зонам без предвари­тельной разметки внутри регистров, отчего изредка происходил сбой раппор­та⁶⁰. Орнаментальные ленты штриховались горизонтально.

М.П.Грязнов высказал предположение, что андроновская орнаментальная система была перенесена на горшки с другого материала — с многоцветной аппликации на одежде. Действительно, многие варианты андроновских узоров можно получить, по разному двигая и совмещая две противолежащие полосы с одинаковыми простейшими элементами (рис 12). Исходная полихромность де­кора имитируется на керамике путем штриховки то фона, то узора, отчего наш глаз воспринимает одну и ту же композицию по-разному. В разделе современ­ной математики, изучающем законы симметрии, выделено несколько типов по-

строения симметричных композиций: зеркальная, осевая нескольких порядков и др. Все они были известны андроновцам. Как установлено В.Н.Чернецовым [1948, с. 151-152] и С.В.Зотовой [1965, с. 177-180], федоровский ковровый декор наносился по косой сетке, что обусловило форму специфически федоров­ских элементов орнамента: косой треугольник, косая свастика, косой меандр и его модификации, треугольные фестоны и свисающие треугольники. Кроме то­го, широко использовались ряды косых насечек, горизонтальная и вертикальная елка, иногда до дна, отражающие сохранение на федоровской посуде энеолити-ческих традиций. Дно федоровских горшков иногда украшалось косой свасти­кой, крестом, сеткой, что также является пережитком энеолита.

Обжиг федоровской керамики — костровой восстановительный, придающий сосуду черно-серый цвет, но довольно часто применяется и окислительный обжиг, при котором поверхность сосуда приобретает желтый или красноватый оттенок. Например, Биырек-Коль, Боровое (ГЭ ОИПК, инв. № 2217/2, 5-7, И, 12; № 2000/19, 42; 2216/6, 7). Позднефедоровские горшки Центрального Казахстана (Сангру, Беласар) часто имеют бурый или кирпично-красный цвет. Окислительный обжиг применялся также афанасьевцами [Иванова, 1968, с. 254]. Сосуды в одном могильнике и даже в одной могиле имеют разный цвет обжига (например, Биырек-Коль).

Сопоставление федоровских и алакульских горшков позволяет установить некоторые существенные черты их сходства, проявляющиеся прежде всего в том, что горшки обоих типов сделаны ленточной техникой и имеют сходные пропорции: диаметр венчика равен диаметру тулова и высоте сосуда, а макси­мальное расширение стенок приходится на уровень двух третей высоты; сосуд четко разделен на три зоны: венчик, шейку и плечико и орнаментирован по этим трем зонам (рис. 2, 11). Едины почти все элементы и большинство ком­позиций федоровской и алакульской керамики, своеобразие им придает только нанесение по прямой или косой сетке (рис. 12). По совокупности этих типооб-разующих признаков, общих для федоровских и алакульских горшков, андро-новский керамический комплекс четко отличается от посуды других культур евразийских степей бронзового века. Единый стандарт пропорций федоровских и алакульских горшков и трехзонность декора, специфичные для андроновского керамического комплекса элементы и композиции орнамента, отличающие его от инокультурных, позволяют отнести памятники федоровского и алакульского типов к единой андроновской общности.

Однако между федоровскими и алакульскими горшками прослеживаются существенные различия в принципе построения декора по прямой или по косой сетке, а также в форме плечика и в форме и величине дна, обусловленные различной технологией формовки сосуда, т.е. отражающие две различные про­изводственные традиции. Поскольку при домашнем ремесле навыки гончарства Передаются в пределах рода и служат важным этническим показателем, две производственные традиции, видимо, отражают участие в формировании анд­роновской общности двух различных, хотя и родственных, этнических компо­нентов. Этот вывод о специфике алакульского и федоровского гончарства, по-видимому, позволяет снять вопрос о прямой генетической связи между федо-

ровцами и алакульцами и заставляет предполагать их разный генезис. Что касается алакульской керамической традиции, то, как говорилось, она связана с петровской и восходит к энеолитическим степным культурам восточноевро­пейского круга, включая Приуралье и может быть часть Казахстана.

Генезис же памятников федоровского типа остается не выясненным. В За­падной Сибири федоровские памятники приходят на смену кротовским, самусь-ским, афанасьевским и окуневским, с которыми они никак не связаны генети­чески⁶¹. Сложение федоровского комплекса в Приуралье маловероятно ввиду отсутствия в федоровской посуде специфически уральской примеси — талька. В Центральном Казахстане слабо изучены энеолитические памятники. Большой интерес представляют хранящиеся в Карагандинском музее материалы из сбо­ров М.Н.Клапчука [1970] на энеолитических стоянках Караганда 15, 19, 20, 41, 46, Зеленая Балка, Карагоин, Батпак. Здесь обнаружены сделанные из кремня и яшмы ножевидные пластины, скребки на отщепах, каменные плоские тесла, двустороннеобработанные черешковые стрелы, а также мотыжки без перехвата, глиняные пряслица, кости крупных млекопитающих (возможно — коров и ло­шадей), капли меди, свидетельствующие о переходе к производящему хозяйст­ву, и, наконец, керамика. Тесто горшков содержит крупную примесь дресвы, песка и слюды, поверхность не заглажена, обжиг неровный, пятнистый, серого или чаще кирпично-красного цвета. Керамика двух типов. Первый — это боль­шие сосуды баночной формы, с прямыми толстыми стенками толщиной 12—14 мм, не выделенным венчиком со скошенным внутрь краем, реже - с уплощен­ным или округлым сверху венчиком. На сосудах из Зеленой Балки, Батпак 5 и Караганда 19 хорошо заметна техника формовки плоского дна: в одних слу­чаях оно влеплено в нижнюю часть стенок, в других к круглому дну снизу подлеплен кольцевой поддон (в придонной части видны отпечатки маленьких пальцев). Оба эти способа типичны для федоровской керамики Центрального Казахстана. Карагандинские горшки первого типа бедно орнаментированы зиг­загами, косыми насечками или вертикальной елкой гладкого штампа, в том числе — на дне (Зеленая Балка), часто вообще лишены декора. Второй тип составляют миниатюрные горшочки высотой 6—8 см с тонкими стенками тол­щиной 4—5 мм. Они сформованы из глины с примесью песка и мелкотолченой дресвы, обжиг довольно ровный желтый и кирпично-красный. Сосуды имеют округлое плечо, цилиндрическое горло и плоское дно. Лента горла подлеплена со скосом наружу, как у федоровских горшков, технику формовки дна устано­вить не удалось. Орнамент выполнен тонким прямым или мелкозубчатым штам­пом в виде елки (Караганда 15), равнобедренных треугольников по горлу (Ка­рагоин), гирлянды треугольников, фестонов на плечике (Караганда 19), узких каннелюр (Караганда 19). Представляется, что истоки федоровской традиции гончарства восходят к этому энеолитическому комплексу Центрального Казах­стана, а также, возможно, к материалам могильника Усть-Буконь и поселе­ния и погребений Канай в Восточном Казахстане (Черников, 1960, табл. VI, 1, 2; XVII-XIX).

На территории Казахстана прослеживаются и истоки специфически федо­ровского обряда кремации. Наконец, ареал так называемого андроновского ан-

тропологического типа, выявленного в федоровских могильниках, ограничива­ется территорией Центрального, Северного и Восточного Казахстана. Отсюда федоровцы, видимо, мигрируют на восток, сменяя в Сибири генетически не связанных с ними окуневцев и афанасьевцев. Все эти данные позволяют пред­полагать местный казахстанский генезис федоровского комплекса андроновской общности. Но эта гипотеза нуждается в серьезной проверке и подтверждении массовыми материалами по энеолиту Казахстана, которые еще предстоит до­быть.

Влияние андроновской федоровской керамической традиции прослеживает­ся в лесных культурах эпохи финальной бронзы в Приуралье и Западной Сибири на памятниках черкаскульско-межовских, пахомовских, сузгунских, еловских и др. [Сальников, 1964а, с. 11—16; Обыденнов, 1981; 1986; Корочкова, 1987; Корочкова, Стефанов, 1984; Шорин, 1988; Мошинская, 1957, с. 122, 124; Посредников, 1973; Матющенко, 1974, с. 136—141,169, табл. 12; Косарев, 1974, с. 101-103, 150, рис. 32; 1981, с. 145-162; Кирюшин, Малолетко, 1979, с. 93—96, 155; Матвеев, 1985]. Сосуды имеют горшковидную форму с округлым плечом⁶². В орнаментации сохраняются специфически федоровские ленточные композиции, выполненные по косой сетке: меандр, свастика, косые треугольни­ки, фестоны. Исследователи единогласны в признании этого орнаментального комплекса андроноидным, но по-разному объясняют его происхождение и эт­ническую принадлежность. В.И.Мошинская [1957, с. 134] и К.В.Сальников [1964а, с. 22] полагали, что близость керамики андроноидных культур лесной зоны с андроновской обусловлена сложением всех их на основе родственных неолитических и энеолитических культур Урала и Западной Сибири. В.Н.Чер-нецов [1948, с. 151, 152, табл. VI; 1951, с. 29; 1953, с. 61] выявил непрерывную линию развития федоровской орнаментики от эпохи бронзы и эпохи раннего железа до современности⁶³ и установил, что «ленточные фигуры, построенные, главным образом, по косоугольной сетке, ритмически повторяющиеся в полосах андроновского орнамента, не только в общих чертах, но подчас и в деталях соответствуют обско-угорским» [Чернецов, 1948, с. 151]. На основании этого В.Н.Чернецов пришел к выводу о финно-угорской принадлежности федоровцев. Это заключение до сих пор принимается некоторыми исследователями [Вереш, 1978; Потемкина, 1983]. М.Ф.Косарев [1974, с. 149-151] также полагал, что федоровские и андроноидные сузгунские и черкаскульские памятники сложи­лись на единой основе «развития в лесном Зауралье традиций гребенчатого геометризма», но возникновение андроноидных молчановской и еловской куль­тур в Приобье объяснял миграцией андроновцев и их влиянием на аборигенов Сибири. Развивая идеи В.Н.Черенцова о преемственности орнаментов, он при­нимал самодийскую принадлежность еловцев, однако подчеркивал, что «допу­щение об этническом единстве андроновцев (федоровцев) и еловцев далеко не бесспорно» [Косарев, 1974, с. 157].

Действительно, гипотеза об уральском происхождении памятников федоров­ского типа остается недоказанной, некоторые истоки федоровских приемов гон­чарства и орнаментации треугольными фестонами отмечаются в Центральном Казахстане. Сам же факт сходства андроноидных орнаментов с андроновскими

может объясняться не этническим единством носителей этих традиций, но ак­тивным влиянием более развитой степной андроновской культуры на северных лесных соседей, заимствующих у андроновцев навыки скотоводства, земледе­лия, металлургии, а вместе с ними и круг религиозно-мифологических пред­ставлений и сюжетов искусства. Второе предположение надежно подтвержда­ется заключением С.В.Иванова [1964, с. 1—7], основанным на анализе большого этнографического материала: андроноидный орнаментальный комплекс харак­теризует искусство не только обских угров, но также народов других языковых семей — кетов, эвенков, долган, юкагиров и тюркоязычных якутов и бурят.

СВ.Иванов [1963, с. 154—158] показал, что угорский орнаментальный ком­плекс включает (рис. 13Б):

1. Простейшие элементы, конвергентно возникающие у разных народов мира,

2. Элементы, характерные для ряда евразийских культур, в том числе -
андроновгкой и срубной, и находящие продолжение в искусстве народов Укра­
ины, Поволжья, Западной Сибири, Казахстана и части Средней Азии;

3. Элементы специфически угорские.

Из этого следует, что пережитки андроновской орнаментальной традиции у урало-самодийских народов не являются доказательством угроязычности федо-ровцев, а лишь указывают на активное и длительное воздействие андроновцев на предков финно-угров, как и других народов Сибири Этот вывод хорошо согласуется с заключениями лингвистов о том, что некоторые термины, связан­ные с производящим хозяйством, в финно-угорских языках (а также в кетском и тюркских) заимствованы из индоевропейских, прежде всего индоиранского и иранского [Joki, 1973] Поскольку прародина финно-угров лингвистами едино­гласно локализуется в лесной зоне Евразии, где становление производящего хозяйства относится ко второй половине — концу II тыс до н э. — т е к эпохе распространения андроноидного керамического комплекса — последний, види­мо, отражает восприятие финно-угорскими и другими сибирскими народами индоиранских и иранских культурных воздействий, что указывает на принад­лежность федоровцев не к угорским, а к индоевропейским, вероятно, индо­иранским народам — к какой-то группе, отличной от алакульцев, но родствен­ной им. Следует отметить, что в выявляемом исследователями андроноидном комплексе представлены не только специфически федоровские, но также и алакульские и кожумбердинские элементы [Мошинская, 1957, с. 124, Иванов С, 1963, с. 161, рис. 100; Матющенко, 1974, табл. 12; Косарев, 1974, рис 32], что снижает значение сходства орнаментов для признания угорской принадлеж­ности федоровцев Элементы андроновского декора представлены и в орнамен­тах ираноязычных горных таджиков [Бобринский, 1900] и тюркоязычных ка­захов и киргизов, унаследовавших их от ираноязычных саков. Для этногенети-ческих построений важно, что орнаментика, сопоставимая с федоровской, изве­стна в Индостане, где она не имеет истоков в местных энеолитических культу­рах и могла распространиться только с приходом индоариев. Это предположе­ние подтверждается данными о традициях ручного гончарного производства, сохранившихся в отсталых районах Северо-Западного Индостана, и свидетель-

Схема II. Сила связей типов памятников андроновской культурной общности.

ствами ведической традиции о расяространении подобной технологии ведиче­скими ариями.

Памятники смешанных типов выделяются, наряду с чистыми алакульскими и федоровскими керамическими комплексами, на территории Казахстана и Средней Азии. Для смешанных комплексов характерна посуда, сочетающая в технологии, форме и особенно орнаментации сосудов федоровские и алакуль-ские элементы. Во всех комплексах, за исключением таутаринского и семире-ченского, преобладают алакульские черты, что позволяет отнести эти комплек­сы к алакульской линии развития. Для нее характерны:

1. Сочетание сосудов с округлым плечом и сосудов с подчеркнутым уступом,
но с отличной от алакульской более мягкой линией профиля и максимальным
расширением стенок ниже уступа;

2. Использование различных способов формовки дна;

3. Сочетание в одном комплексе, а иногда даже на одном горшке, орнамен­
тов, выполненных по косой и по прямой сетке;

4. Сочетание в одном комплексе, иногда даже на одном горшке специфиче­
ски федоровских и специфически алакульских мотивов декора.

Такая смешанная керамика происходит из комплексов, имеющих и в погре­бальном обряде черты смешения двух традиций, что дает возможность выделить эти комплексы в особые типы. В смешанных комплексах алакульской линии развития отмечаются локальные особенности, что позволяет выделить на Юж­ном Урале памятники сольилецкого типа (рис. 24), в Западном Казахстане кожумбердинского (рис. 23, 24), в Северном — амангельдинского, в Централь­ном — атасуского (рис. 25); в Южном Казахстане могильник Таутары должен быть отнесен к особому типу, вероятно, федоровской линии развития (рис. 27). Выделяется также синкретический семиреченский тип (рис. 16; 58, 4, 5).

Картографирование памятников смешанных типов (карта 10) и приблизи­тельный подсчет их (табл. 3) показывают, что они распространены по всему Казахстану и в Киргизии и повсеместно количественно господствуют, составляя на этой территории более половины всех известных андроновских комплексов. Смешанный характер имеют также многие памятники Средней Азии. Это по­зволяет, во-первых, настаивать на существовании андроновской общности, для которой наиболее характерны именно памятники смешанного типа, определяю­щие представление об андроне как об особом культурном образовании степей эпохи бронзы, причем сила связей типов внутри общности (табл II) значитель­но выше, чем с другими культурами, и, во-вторых, говорить об интенсивно шедшем процессе ассимиляции и интеграции двух исходных компонентов анд­роновской общности — алакульского и федоровского.

Памятники алексеевского типа выделены О.А. Кривцовой - Граковой [1948], В.В.Евдокимовым [1971; 1975а; 1975в; 1980а; 1984] и Т.М.Потемкиной [1975; 1985] по материалам Притоболья. Алексеевский тип посуды представлен на поселениях XII—X вв. до н.э. на территории Приуралья, Западного, Север­ного, Центрального и Восточного Казахстана, а также на Алтае и в Средней Азии. Андроноведы склонны рассматривать памятники эпохи поздней бронзы как особые культуры замараевскую, алексеевскую, саргаринскую, бегазы-дан-

дыбаевскую и межовскую. К.В.Сальников [19486; 19516] отнес всю керамику Приуралья эпохи поздней бронзы к замараевскому этапу андроновской культу­ры. А.М.Оразбаев выделил памятники эпохи поздней бронзы Северного Казах­стана в особую замараевскую культуру, что было принято М.Н.Комаровой [1962]. В.С.Стоколос [1972] убедительно показал специфику собственно зама-раевского комплекса. М.Ф.Обыденнов [1986] установил, что замараевские (по его номенклатуре — межовские) комплексы возникли на федоровско—черка-скульской основе. В.В.Евдокимов предпринял новые раскопки Алексеевского поселения и выявил чистый алексеевский комплекс, аналогии которому были позже открыты на других поселениях Притоболья, и связал генезис его с ала­кульскими памятниками [Евдокимов. 1971;1975а; 1975в; 1980а; 1984]. Г.Б.Зда-нович [1973а, с.37—39, рис. 7] обоснованно разделил в Северном Казахстане замараевский и ильинский типы керамики. СЯ.Зданович [19746, с. 317-321; 1979] предприняла попытку выделить особую саргаринскую культуру, с чем трудно согласиться ввиду сходства саргаринского (ильинского) комплекса с алексеевским (предложенная СЯ.Зданович дата саргаринских памятников — X—VIII вв. до н.э. — явно завышена). Здановичи полагают, что алексеевская керамика или генетически связана с федоровской или появилась в результате миграции позднесрубных племен. Т.М.Потемкина [1975; 19766; 1979; 1985] классифицировала посуду эпохи поздней бронзы Притоболья на две основных синхронных генетически не связанных группы — лесную — замараевскую и степную — алексеевскую⁵⁴.

Керамика алексеевского типа выявлена вплоть до степного Алтая [Могиль­ников, 1976; Иванов, 1987; 1989; Удодов, 1988; Кирюшин и др., 1990; Кирю-шин, Лузин, 1990]. Исследователи считают алексеевское население пришлым с запада. Открыты однослойные памятники с алексеевской посудой, сочетающей­ся с импортной гончарной керамикой Намазга VI.

Каковы же происхождение и хронология керамики алексеевского типа? Бы­ли изучены коллекции поселений Алексеевка, Еленовка, Киимбай, Челкар, Ста­линский рудник, Чаглинка, Суукбулак, Атасу, Мыржик, Трушниково, Кайрак— Кумы и сборы со стоянок Южного Туркменистана (рис. 17,18).

Посуда содержит те же примеси, что и алакульская, но в качестве отщителей чаще используются дресва и крупный песок и реже тальк. Судить о способах формовки тулова горшков ввиду фрагментарности материала затруднительно, но и шейка и венчик сделаны способом кольцевого налепа, а дно, как и у алакульских горшков, широкое и подлеплено к стенкам снаружи.Иногда при­меняется матерчатый шаблон (Алексеевка, Кайрак—Кумы). Пропорции горш­ков по сравнению с алакульскими более вытянуты, уступ на плечике сглажен, венчик более низкий, иногда сложнопрофилированный. Обжиг костровый, не­ровный, часто желтого или кирпичного цвета. За счет изменения пропорций горшка нарушена зональность декора: он нанесен двумя зонами по венчику и плечику, иногда только по плечику, куда смещен семантически значимый ор­намент. Орнаментация алексеевской керамики очень бедна, господствуют глад­кий штамп и резной орнамент, а также ногтевые вдавления и защипы, но сохраняется и крупнозубчатый штамп. Из всего богатства алакульских элемен-

тов декора на алексеевской керамике сохраняются только вертикальная и го­ризонтальная елка и равнобедренные треугольники, редко — ромб и упрощен­ный меандр, и появляется крест.

Анализ технологии и орнамента алексеевской посуды дает основание связать ее происхождение с керамикой алакульского и смешанных типов алакульской линии развития.

Отличительная особенность алексеевской посуды — господство на ней ор­намента в виде налепного валика, иногда с опущенными усами. В XII—IX в. до н.э. мода на этот мотив декора распространяется на огромной территории от Малой Азии (Троя VII В.) и Подунавья (культура ноа) и позднесрубных па­мятников Украины, Подонья и Поволжья до Урала, Казахстана и юга Средней Азии и Ирана (Гиян II) (рис. 51) [Кузьмина, 1967, с. 245—216, рис.; Черных, 1984, с. 246—258]. Но этот орнамент наносится на сосуды, технология и форма которых повсеместно сохраняют локальные традиции, поэтому выделение осо­бой культуры валиковой керамики представляется неправомерным. Сопостав­ление алексеевской керамики с позднесрубной позволяет констатировать их большое сходство, которое можно объяснить двумя причинами: усилением в эпоху поздней бронзы культурных связей в степях в связи с переходом к кочевому скотоводству и общим направлением развития двух родственных ке­рамических традиций — срубной и алакульской, сближение которых в послед­ней четверти II тыс. до н.э. произошло в связи с огрублением керамики, упро­щением и обеднением орнамента и сохранением только наиболее простых эле­ментов, изначально присутствовавших в обеих традициях.

Усматривая непрерывную преемственность белозерской, сабатиновской и раннесрубной керамики, большинство исследователей срубной культуры не вы­деляет сабатиновские памятники в особую культуру финальной бронзы, относя их к позднему этапу развития срубной культуры, с которой они связаны гене­тически.

По-видимому, и посуду алексеевского типа следует рассматривать как этап гончарства алакульской линии развития. Существенно, что в Алексеевской мо­гильнике, который принято считать алакульским, один сосуд орнаментирован налепным валиком [Кривцова-Гракова, 1948, рис. 54,1].

Единообразие основных форм и орнаментов этой посуды во всем обширном регионе ее бытования, как мне кажется, не дает оснований для выделения локальной саргаринской культуры. Все однотипные комплексы должны назы­ваться алексеевскими по первооткрытому памятнику. Тем более неправомерно вслед за А.Х.Маргуланом смешивать эти памятники с дандыбаевскими или искусственно конструировать замараево—бегазинскую культуру, как это делает Н.А.Аванесова, поскольку дандыбаевские комплексы не связаны генетически с андроновскими. Преемственность же алексеевского комплекса с алакульским проявляется не только в сохранении традиций керамического производства, орнаментации, но и в погребальном обряде, типах поселений и жилищ, костюме, украшениях, орудиях труда, оружии, что доказывает их культурное единство.

Исследователи срубной культуры Поволжья создали дробную периодизацию

памятников, выделив в эпоху бронзы этапы IV-ивановский (ХП-Х вв. до н.э.) и V-нур (IX в. до н.э.) [Агапов и др., 1983; Качалова, 1989].

Керамика азиатских степей конца II—начала I тыс. до н. э. долгое время оставалась не дифференцированной. Изучение керамических комплексов из но­вых раскопок поселений Атасу и Мыржик позволило нам с М.К.Кадырбаевым наметить два типа: собственно алексеевский и более поздний — мыржикский. К сожалению, работа не была завершена из-за безвременной кончины М.К.Ка-дырбаева.

В настоящее время карагандинские исследователи выделили на материалах Центрального Казахстана два этапа: алексеевский и более поздний — донгаль-ский [Евдокимов, 1982; Евдокимов, Ломан, 1982; Ломан, 1987; Варфоломеев, 1987; 1988; 1991]. Опорным памятником явилось поселение Кент, раскопанное большой площадью и давшее превосходный вещевой комплекс, который позво­лил В.В.Варфоломееву надежно датировать алексеевский тип. В Кенте найдены псалии типов субботовского и Бориаш, копье с прорезями, втульчатые двуло-пастные стрелы, серпы сосново—мазинского типа, ножи с кольцевым наверши-ем, кинжал с кольцевым упором, долота, бляшка с петелькой, циркуль — типы, хорошо известные в закрытых комплексах и кладах Евразии XII (XIII)—X в. до н.э. Встречена также гончарная керамика поздней Намазга VI. Таким обра­зом, дата алексеевских памятников определяется XII (XIII?)—X вв. до н.э. И по керамическому и по вещественному комплексу они синхронизируются с сабатиновским на Украине и ильинскими в Поволжье [Агапов и др., 1983].

Посуда алексеевского типа найдена также на поселениях Атасу, Мыржик, Бугулы II, Суук-Булак, Усть-Кенетай, Каркаралинск, Ташик, Копа I, Акимбек, Упаис и др. Стратиграфически она перекрывает федоровскую и алакульскую (по моей классификации, атасуского типа). Чистые алексеевские комплексы выявлены в могильниках Айдарлы и Дермен, а в Актопраке, Донгале, Кызыл-кенте алексеевская посуда сочетается с дандыбаевской.

Металлические изделия и псалии подкрепляют установленную хронологию. Особенно важна находка бритвы в Саргарах, определяющая нижнюю дату ком­плекса XIII—XII вв. до н.э. [Кожомбердиев, Кузьмина, 1980].

Следующий этап представляют памятники донгальского типа [Ломан, 1987]. Это поселение Донгал, Тагибай-Булак, верхний слой Кента, Джасыбай.

Керамика характеризуется деградацией и исчезновением штампованного ор­намента, валики становятся узкими и смещаются к горлу, характерны жемчу­жины и налепы на тулове. Аналогичная посуда была правильно выделена в особый тип С.С.Черниковым [1960] на поселении Трушниково в Восточном Казахстане. Ближайшую аналогию ей составляет керамика нурского типа в Поволжье.

Известна она и на стоянках в Закаспии и Южной Туркмении. Их материал уже сопоставлялся с нурским [Кузьмина, 1988в].

Дата донгальского типа определяется IX в. до н.э. на основании стратигра­фии Трушникова и Кента.

Выделение донгальского периода позволяет заполнить лакуну, существовав-

шую между андроновской и сакско-сарматской посудой, давая возможность установить генезис последней.

По заключению КФ.Смирнова [1964, с. 112-127] прослеживается -«прямая зависимость ряда форм и орнаментов савроматской керамики от поздней сруб-но—андроновской, причем в самом производственном процессе сохранились традиции местного населения эпохи бронзы» [Смирнов К., 1964, с. 115, 116, 188]. Савроматская керамика, как и алакульская, формовалась из глины с при­месью песка, дресвы, шамота, извести (на Урале также талька) ленточным способом методом кольцевого налепа на широкое выступающее днище; венчик прикреплялся отдельно, на сосудах иногда прослеживается уступчик, орнамент нанесен по двум зонам каннелюрами, зубчатым и гладким штампом в виде зигзага, елки, треугольника, изредка ромбов, что позволяет считать «несомнен­ной прямую генетическую связь савроматской керамики с керамикой срубной и андроновской культур». Сарматская посуда развивает савроматские традиции. М.В.Воеводский [1930, с. 65—66] установил, что нижняя часть сарматских гор­шков иногда изготовлялась на твердой болванке с использованием матерчатой прокладки, дальнейшая формовка осуществлялась способом кольцевого налепа цилиндрических лент, наращивающихся снизу вверх, и спайка лент проходила по перегибу. М.Г.Мошкова [1956, с. 102, 105, 125—133] показала, что сармат­ские горшки формовались, начиная с широкого дна, ленты накладывались со скосом внутрь, отчего снаружи на месте спайки лент на плечике образовывалось ребро и сосуд приобретал биконическую форму, плечико и венчик формовались в виде двух отдельных лент; сосуд доделывался на круглой подставке, наружная поверхность иногда лощилась, орнамент наносился гладким или зубчатым штампом, трубочкой, желобками, налепными валиками и защипами, основными элементами декора были зигзаг, елка и равнобедренный треугольник.

Традиции алакульского гончарства сохранились и в среде другой группы ираноязычных племен раннежелезного века — усуней Казахстана. Их посуда тоже изготовлялась методом кольцевого налепа, причем нижняя часть горшка лепилась на матерчатом шаблоне, горло и венчик налеплялись отдельными лентами, а наружную поверхность покрывали отмученной глиной и лощили [Акишев, Кушаев, 1963, с. 265, 266]. Техника кольцевого налепа применялась и саками Алтая [Руденко, 1953, с. 90-91]. Эти традиции в глухих районах горного Таджикистана у различных ираноязычных групп дожили до XX в.

Итак, на основании изучения андроновской керамики можно сделать следу­ющие выводы:

1. Керамика петровского типа по технологии формовки и обусловленной ею
форме сосудов, по зональности и элементам ормнаментов и по составу примесей
в тесте сходна с раннесрубной и полтавкинской, что, учитывая специфику
гончарства, вероятно, следует объяснить не только типологической близостью
степных евразийских культур, но и генетической связью их носителей. Истоки
этой керамической традиции восходят к восточноевропейскому энеолиту.

2. Керамика алакульского типа развивается непосредственно на основе
петровской, что несомненно отражает этническое единство алакульцев и
петровцев.

3. Керамика ираноязычных носителей сакской и савромато-сарматской куль­
тур сохраняет алакульскую и срубную традиции гончарства, что позволяет счи­
тать ираноязычных савромат—сармат, а также саков прямыми потомками ала-
кульцев и срубников.

4. Алакульские традиции гончарства фиксируются у современных ирано­
язычных групп населения Таджикистана, что, учитывая традиционность и на­
следственный характер женского гончарного ремесла, служит серьезным аргу­
ментом в пользу признания ираноязычности самих создателей этих традиций —
алакульцев и срубников.

Памятники дандыбаевского типа датируются самым концом эпохи брон-Зы - ХI(Х)-IХ в. до н.э. — и распространены только на территории Централь­ного Казахстана. Но отдельные дандыбаевские горшки встречены в Киргизии (Каинда, Джаильма, Воронцовское погребение), Хорезме (Тагискен), в Семи­речье (Биен), Северном Казахстане (Саргары), в Северном Прикаспии в сборах В.Д.Белецкого и А.Н.Мелентьева [1972] и И.Б.Васильева [Васильев и др., 1986] на развеянных стоянках и в Ильевском могильнике Волгоградской области [Мамонтов, 1980, с. 158]. Были изучены коллекции могильников Бегазы, Дан-д