Попытка икебаны

В икебане - искусстве составления букета - три линии: Небо, Земля иЧеловек. Все остальное - фантазия на эти темы. Впрочем, все остальное вообще- тоже: Сан-Марко, уха, "Москва - Петушки", танго... А икебана - всемирныйбукет с японским оттенком: штрихи, отголоски, мимолетности. Впечатления. · Символ Японии - Фудзияму - я так и не видел, хоть забирался даже вгоры. Думаю, это правильно. Правда, меня не спросили, просто не показали:Фудзияма вечно в облаках. Вот и Акутагава жалуется: "Даже в ясные дни, когдасолнце освещает море и побережье, Фудзи все равно скрыта облаками..." Образускользает, что и задумано. Вообще идея недоговоренности - господствующая. Вклассическом искусстве Запада художник знает примерно столько, сколько умеетизобразить. В современном - часто знает меньше, чем умеет. У японскогохудожника в запасе так много, что возникает комплекс неполноценности:сталкиваешься с чем-то превосходящим - интеллектуально, чувственно, духовно.Для Запада было откровением, что японец оставляет нетронутыми три четвертихолста. Вот и Фудзияма не просматривается, а подразумевается. И не лучше жеона, чем Казбек или Монблан. О Фудзияме, как и обо всей Японии, можно - инужно - не знать, а догадываться. · В самолете "Japan Air Lines" стюардесс больше, чем на других линиях.Потом понимаешь, что это как в футболе: если команда лучше играет, кажется,что игроков у нее больше. Японки лучше играют, беспрерывно появляясь сподушками, журналами, чайниками. Но и с перебором: развалился на свободныхместах - разбудили, чтоб сказать: мол, все в порядке, можно спать, будить небудут. Русскому, даже из Америки, ближе сервис ненавязчивый: не нравится -пошел... · Японский язык на слух - даже не шепелявый, а сюсюкающий. Нет чувстваотклонения от нормы, как в польском. Скорее иная норма, очень знакомая, нопосторонняя. Детская речь. При этом ясно, что это они - взрослые. И в чемсмысл жизни, лучше нас догадываются, и красоту жизни куда лучше понимают. · Ощущение превосходства над желтой расой - которое все же из каких-тоглубин слабо сигналит - основано только на их малом росте. Больше крыть нусовершенно нечем. И этот козырь исчезающий: в первый приезд я при своихсредних 176 см заметно возвышался над уличной толпой; через десять лет - нетак. Нация резко выросла, что подтверждает статистика. Открытость миру,начавшаяся всего столетие назад, побуждает быть равным в компании - в томчисле и физически. Между прочим, что совсем уж приятно, женские ногинаглядно выпрямляются. · Мир потрясает быстрота и непринужденность, с которой японцы умеютзаимствовать чужое: архитектуру, одежду, технологию, этикет. В такойлегкости не усмотреть ли гордыню? Все равно "свое" неколебимо - так почемуне принять чужое, не попользоваться? · Доставшийся им от Китая веер сделали складным. Сдвинули мировой кругдо очертаний Фудзиямы, а там и вовсе до линии горизонта. Сворачиваниепространства - эйнштейновская задача. Ему со своей хохмой нечего было ехатьв Японию. Миниатюризация - как потом с доставшимся им от Америкитранзистором. Покрутили в руках радиоприемник - и спрятали в кулак. · Книжная подготовка дает себя знать: шовинизм усматриваешь сразу. Всамолете черный чай разносят в стальной лоханке, зеленый - в изящнойкерамике. Дискриминация, однако из подобострастия пьешь чужой зеленый. Он,правда, тут и вкуснее. Конечно, жалкий конформизм, но среди японцев таклегко стать конформистом. Они создают поле, в которое вовлекаешься охотно ибез принуждения. Я от беспардонности перехожу улицу по ситуации, а не посветофору не только в распоясанной Америке, но и в Германии, например. А тутпослушно стоял на пустых перекрестках, дожидаясь зеленого света. Никто неосудит - корректность безупречная, - но есть ощущение, что окружающие умрут,если двинешься на красный свет. Даже не от стыда или страха за тебя, апросто перед лицом не имеющего названия ужаса. · Китайцы в здешнем аэропорту - как русская группа в нью-йоркском:вроде бы такие же, но держатся вместе, одеты добротно и одинаково, говорятвполголоса, паспорта вынимают разом, все вдруг. · Странно в экзотической стране ощущать себя самого экзотикой.Крупногабаритность и борода привлекают здесь не меньше внимания, чем чернаякожа на Тамбовщине. Школьники, которых по учебной программе толпами водят вмонастыри и храмы, хотят вместе сняться, просят автографы, тянут руки:"Хансаку! Хансаку!" (handshake) - для них своя экзотика рукопожатий.Издалека машут: "Сана Коса! Сана Коса!" (Санта Клаус). Все же приятнее, чемКарл Маркс, с которым беспрерывно сравнивают на родине. · За все время видел три-четыре бороды. Мелкие, редкие, вроде старогобритвенного помазка: будто носитель бороды напоминает остальным о долгегигиены. Характерный двойной слой - буквальный и символический:парикмахерский буддизм. · Искал маску по себе. В театре Но есть маска удовлетворенности ижизнерадостности - отафуку, посмотрел: цвет бледный, выражение постное. Воснове такого дикого, на наш взгляд, парадокса - правило: эмоции твое личноедело, не выноси на обозрение. Больше подошла маска кукольного театра Бунраку- тярикуби: рожа круглая, нос картошкой, со всеми в ладах, рот полуоткрыт отлюбопытства и готовности все попробовать. · Отношение к еде как к красоте. Красоте рукотворной. Не только вподаче, в подготовке тоже. Самая, наверное, дорогая говядина в мире -"мраморное" мясо из Кобе. Корове подносят пиво, делают ей массаж. А ведьметодика когда-то и России была ведома. Как Петр Петрович Петух уговариваетЧичикова отведать теленка: "Два года воспитывал... ухаживал, как за сыном!" · Отрадный сердцу рыбный разгул. На каждом углу - суши: сырая рыба скатышком вареного риса. Теплое русское название. Поговорки: "У стен естьсуши", "Не видать, как своих сушей", "Жопа с сушами", "Получишь ты от...суши". Рождается интернациональная близость. · Кажется, все-таки ситуация безнадежна. Есть суши, завернутые в листьяхурмы: листья не едят, но рыба и рис прихватывают тонкий особый аромат.Бывают и листья бамбука, гингко, персика: аромат различается. Не дорасти! · В забегаловках полно поварих, но в суши-барах - только мужчины. Уженщин температура тела чуть выше, что на суши сказывается. Как насчетразогретых к концу недели котлет - очень ведь вкусно. · Цивилизация - мужская, культура - мужская, но великие образцы прозысоздали тысячу лет назад женщины: романная проза Мурасаки Сикибу - "Сказаниео Гэндзи", эссеистическая проза Сэй Сенагон - "Записки у изголовья". В тевремена мужчины писали по-японски только стихи, а прозу - на китайскомязыке, который был чем-то вроде латыни в Средневековье. Японки иподсуетились. · "Записки у изголовья", "Записки от скуки" - поразительные посовременности звучания. Как современны Монтень или Розанов. Жанр именуется дзуйхицу - "вслед за кистью". Как пойдет рука, как поведет. "Вслед за пером"- сказали бы мы. Прихотливо, свободно, легко. Господи, вот как надо. Мневедь еще проще, еще прихотливей, у меня "Макинтош" - вслед за мышью. · Акутагава с восторгом пишет о том, как молодой Гюго случайно оказалсявладельцем большого количества бумаги и чернил - и на следующий день взялсяза первый большой роман. Чисто японский побудительный мотив: от конкретного- к абстрактному, от единичного - к множественному, от материального - ктрансцендентному. Так - получив в подарок стопу бумаги - начала свои запискиСэй Сенагон. Но в случае Гюго импульс все-таки сомнительный. · В английском отделе книжного магазина "Марудзен" - трехтомная"История японской литературы". Том первый - "Первая тысяча лет". · "Мы не способны написать ничего, что не было бы известно всем". Всловах Акутагавы нет привкуса горечи и отчаянной отваги, который ощущалсябы, произнеси это западный интеллектуал. Поиск формы - не усталость мысли, аее наилучшее употребление. Преклонение японцев перед формой поражает, но тутнельзя давать себя в обиду. Тот же Акутагава вспоминает: "...Я как-тополюбил женщину, но стоило мне увидеть, как некрасиво пишет она иероглифы, илюбовь моментально улетучилась". А я как-то шел с девушкой к ней домой, иуже у самой двери она сказала: "Пинжак на тебе весь мокрый". Я попрощался иушел. Молодой был, еще моложе, чем Акутагава, когда он написал такое. Жалеюдо сих пор. · Торжество формы совсем уж эфемерной - упаковка. Заворачивание любойпокупки в магазине - священнодействие. Артистизм на уровне Дюшана илиХристо, которых они предвосхитили на века. Идея упаковки - ничто не можетбыть вне контекста. Упаковка культуры. · Маска, оболочка, поверхность, которую нам вольно считатьповерхностностью, - но из этого состоит жизнь. В конечном счете из"здрасьте-извините", а в разведку, может, никогда пойти не придется. Да инеохота. · Человек должен ощущать себя в системе координат. Поговорка: "Торчащийгвоздь следует забить". Народная идея конформизма. Исключение из группы -как потерянность в мире. В упакованной культуре ориентироваться легко. · Апрель - цветение вишни-сакуры. Сплошь бледно-розовые лепестки надголовой и под ногами - ощущение не то райское, не то зимнее. Каждый японецзнает, куда и когда надо пойти, чтобы в самое благоприятное время дня подсамым выгодным углом смотреть на сакуру и под ней фотографироваться. Вообщевсе народы особенно любят цветение плодовых деревьев - должно быть,подспудно нравится, что они растут не только для поглядения, но для варенийи компотов. Правда, сакура, хоть и вишня, ягод не дает - опять японцывыходят красивее. · Ноябрь - бешеное цветение хризантем: цветов избыточных,компенсирующих пышностью осеннее увядание. Впрочем, до увядания еще далеко -стоит "золотая осень", которая здесь скорее красная, и на эту роскошьспециально в известные места выезжают миллионы по всей стране. Идетканнадзуки - десятая луна. Так уж повезло, что я был в Японии в самыекрасивые месяцы - в апреле и ноябре. · Упаковочная культура побуждает потреблять ее в концентрированномвиде. Это как с утренней зарядкой: день напролет стекаешь с кресла всемичастями тела, а утром четверть часа дрыгаешь ногами. Так и красотой можнолюбоваться в определенных для этого местах и в строго отведенное время. Такжилое здание может быть уродливым, а крохотный садик за кухонным окном -прекрасным. Гомеопатические дозы красоты. · В целом наша презумпция: когда много - это хорошо, плохо - это когдамало. В Японии понимаешь, насколько нелеп такой подход. "Вообще, всемаленькое трогает своей прелестью", - говорит Сэй Сенагон. "Никто не жалеетмгновений", - сказано в "Записках от скуки". Вот они-то и жалеют. Умеютжалеть. · Японцы фотографируют(ся) не только за границей. Снимают друг друга нафоне железобетонных конструкций, глухих заборов, пивных автоматов. Всамолете мужчина приник с аппаратом к иллюминатору. Сосед оторвался откниги, встревоженный вспышками: что снимают - птицу, русский истребитель,знакомого? Страсть к фотографированию была, разумеется, заложена в японцезадолго до изобретения Дагера - душевный импрессионизм, стремление кфиксации мига. В основе их эстетики - красота быстротечности. Любовь ксамому мимолетному из цветений - сакуры. Доблесть умереть молодым. Краткостьтрехстишия-хокку. Стремительный полет камикадзе. Беглый мазок кисти.Внезапное застывание актера Кабуки. Фотография. Попытки остановитьмгновение.