Table of Contents 21 страница

совершил в то время, когда уже не работал в органах.

– А почему уволился?

– Не хватало. Не устраивало. Трудное время было. Ну, не выдержал… Потребности

семейные были. Двое детей. Потребности большие… Жил самостоятельно, без родителей. Как

раз в трудный период связался с криминалом.

– Как это происходит: криминал вербует бывших сотрудников или сами бывшие сотрудники

ищут выход на криминал?

– Грубо говоря, в криминале не хватает квалифицированных кадров. Поэтому они тоже

пытаются повышать свой уровень при совершении преступлений. Можно, конечно, взять нож

или пистолет и примитивно зайти забрать деньги. Но их это уже не устраивает. Они теперь

больше ценят какую-то технику, что ли. И они специально ищут знакомства с сотрудниками

органов.

– Конкретно на вас кто и как вышел?

– Я вам так скажу: когда сам занимаешься расследованием преступлений, то все равно

невольно сам начинаешь в этой среде общаться. Это рестораны, гостиницы. И все равно рано

или поздно пути с кем-то пересекаются.

– С кем у вас пересеклись пути?

– Знакомые по школе, знакомые по двору. Кто-то из них с криминалом был связан. Они

знали, что я бывший сотрудник, что и где заканчивал, и что куда-то надолго уезжал. Они не

знали, где я находился. А когда я уволился, я вернулся на родину.

– В Дагестан?

– Нет, в Приморье. В Дагестане я родился, а потом мы жили в Находке. Вот так вот и

встреча произошла. Я уволился, приехал в Приморье. И пошло-поехало одно за другим… Для

меня началась новая жизнь.

– Чем вы занимались?

– Я пошел на сделку: работал по иностранцам…

– В чем заключалась суть сделки?

– Да там такая тема, что… За деньги, конечно, за деньги. За очень большие. Да я могу прямо

сказать, что я попал в самый тяжелый период. Детям было пять-шесть лет. А я получил

назначение ехать работать в Якутию, или в Волгоград, а зарплату-то все равно в органах вовремя

не платили в те года. Родных не было рядом, близких не было, новый город, новые люди. Долг, честь, работа – в первую очередь. А детям, я же говорю… Вот это и толкнуло…

– Все-таки я хочу понять, как человек становится преступником.

– А вы знаете, если один раз переступишь черту, то потом тебя уже ничего не удержит.

– В чем заключалась конкретно ваша роль при совершении преступления?

– Войти в контакт с нужным человеком…

– То есть с иностранцем?

– Да, с иностранцем. Войти в доверительный контакт. Зная, что деньги там… очень большая

сумма.

– И что было дальше?

– Убили. Правда, я сам не убивал. Просто мы кое-куда с ним поехали. И по дороге все это и

совершилось.

– При вас?

– При мне. На суде я сразу признался. Грубо говоря, дело ясное.

– Помните свой самый первый день заключения?

– Меня почти две недели продержали в приемнике-распределителе.

– В каком городе?

– Это было в Уссурийске. Помню, была подавленность, переживания, осознание того, за что

тебя взяли. Осознание, что не один день, не один месяц и не один год сидеть придется. Но у

меня не было ощущения страха или боязни.

– У вас семья сохранилась?

– У меня давно семьи нет. Считайте, давно сижу… Дети-то пишут, конечно, связь-то я

поддерживаю.

– К чему в колонии труднее всего привыкнуть?

– Труднее всего суметь остаться самим собой. В колонии все двуличные.

– И вы тоже?

– Я не двуличный. Я такой, какой есть.

– В чем заключается двуличие других осужденных?

– Боятся говорить правду.

– Вы тоже недоговариваете.

– А нельзя тут быть открытым. В этой среде – нельзя. Надо быть прямым, но открытым – ни

в коем случае.

Следствием установлено

Осужденный У. один из тех немногих обитателей спецзоны, которые не сетуют на стечение

обстоятельств.

– В том, что спровоцировало мой арест, – говорит он, – виноват только я сам.

Осужденный У.

– Я родился в 1977 году. Проживал в стране вечнозеленых помидор – республике Якутия.

Хотя родился в Подмосковье.

Родители уехали из Подмосковья в Якутию еще в 1985 году. Я там вырос, женился, там

растут мои дети. Когда я женился – а женился я рано, – меня призвали в армию. Но прослужил

недолго, поскольку вскоре меня демобилизовали по семейным обстоятельствам. И в

восемнадцать лет я опять оказался дома. Сразу пошел работать в милицию. Проработал я там

всего два года. Потом уволился по собственному желанию. И ушел в народное хозяйство.

Профессий гражданских хватает, начиная от водителя и кончая охотником-промысловиком. Ну

вот, в принципе, и вся моя биография.

– За что вас осудили?

– За убийство, по статье 105-й, части второй, сроком на десять лет. Но я этого преступления

не совершал. Следствием установлено, что в тот момент, когда было совершено убийство, я в

этом населенном пункте отсутствовал. Следствие у меня очень интересно длилось. Меня то

выпустят, то опять посадят, то выпустят, то снова посадят. Потом был первый суд. Судья признал

все доказательства следствия не имеющими юридической силы. Их нельзя было положить в

основу обвинения. О чем было вынесено судебное определение. Дело отправили на

дополнительное расследование. Такое расследование провели. И на втором суде тот же судья, на

основании тех же доказательств, присудил мне десять лет. Интересная история? Путь мой по

местам лишения свободы начался с изолятора временного содержания, в том же райотделе, где я

когда-то работал. Большинство сотрудников изолятора были знакомы мне. Они даже ощущали

какую-то неловкость от того, что я вдруг оказался по ту сторону решетки. Потому что многие

пытались морально меня поддержать. Когда я работал в милиции, был на хорошем счету. Работал

я на должности участкового в отдаленном горнодобывающем поселке. Там была своя

специфика. Мне даже есть чем гордиться, потому что ко мне приходили люди и говорили

спасибо. Я раскрывал преступления, помогал возмещать ущерб потерпевшим.

– Вам приходилось думать над тем, почему вы оказались в колонии? Кто или что

спровоцировало ваш арест?

– Причин, наверное, много. В двух словах не объяснишь.

– Говорят, что от тюрьмы нельзя зарекаться. Но как я понял, до ареста у вас была

безупречная биография…

– Не совсем. Нет, я не со всех сторон белый и пушистый. В любом случае, бесполезно

винить кого-то. Наверное, надо сначала в самом себе поковыряться, покопаться. И если что-то

спровоцировало мой арест, мое осуждение, то в этом виноват только я сам.

– Про тюрьму еще говорят, что это место для раскаяния.

– Мне приходилось встречать таких людей. Но, по моим наблюдениям, раскаиваются люди

только в первые дни заключения, когда у человека вдруг появляется время подумать и в нем

просыпается все то хорошее, что раньше было спрятано глубоко. А потом… потом он начинает

привыкать к этой системе, к этой ситуации. Человек ко всему привыкает. И то, что нам дают

длительные срока, не способствует исправлению. За этот период большинство озлобляется, ожесточается. Хотя в первое время человек старается что-то понять, сделать для себя какие-то

выводы. А потом он просто начинает искать виноватых.

– Вокруг вас, в колонии, такие же бывшие сотрудники правоохранительных органов, больше

тысячи человек.

– Это наводит на очень интересные размышления. Как вы поняли, времени размышлять у

меня хватает. И я пришел к следующему выводу: такого заведения, как исправительная колония

для бывших сотрудников милиции, по логике вещей, в природе вообще не должно быть. Но ведь

оно существует. Может, стоит покопаться в причинах, почему существует такое заведение? И я

пришел к довольно нелестным выводам, в том числе для себя. Я понял, что по ряду причин в

милицию шла далеко не лучшая часть нашего общества. Кто-то шел из-за погон, чтобы оказаться

выше других. Кто-то из-за оружия, кто-то из-за личных амбиций – неважно. Многие в колонии

сидят за должностные преступления, то есть превышение полномочий. И вот возникает вопрос: так зачем мне нужен такой закон, чтобы соблюдать который, мне приходится его нарушать? Я с

этим сталкивался, еще работая в милиции. Окончательный вывод у меня такой: весь смак этой

далеко не лучшей части человечества, в том числе и я, собрался в этой колонии.

Дело о взятке

Осужденный Х. настороженно спрашивает:

– А почему у вас такой пристальный интерес к моему делу?

На строгий режим Х. попал за получение взятки.

– Я отбываю срок тихо, мирно, никуда не лезу, не дебоширю, – говорит он. – Да и на воле я

особо не выделялся.

Осужденный Х.

– Попасть в зону может абсолютно любой человек. Это всего лишь дело случая. Например,

ваша дочь поступает в институт. И чтобы она получила соответствующий проходной балл, вы

идете и даете кому надо деньги. Да, вы понимаете, что это в чистом виде взятка и что вы тоже

нарушаете закон – вы даете взятку. Но ради своего ребенка… Взятки тоже бывают разные. Я

работал в Новосибирске в одном из подразделений УВД, в секретном отделе. Занимал

должность начальника. Получилось так, что однажды я оказал услугу своему другу. Он решил

отблагодарить меня и пригласил в баню. Потом этот поход в баню мне вменили как взятку.

Представляете?! У нас такие законы, что за взятку можно принять что угодно. Да вот хотя бы

коробку конфет. Кто-то кому-то дарит – друзьям, знакомым… И это при желании можно

оформить как взятку! Когда к моему другу пришли и спросили, водил ли он меня в баню, он

ответил: «Да, водил. А в чем дело?» Он даже не знал, что его и меня уже давно разрабатывали.

Он пошел по уголовному делу свидетелем, а я – обвиняемым.

– Вы оказали ему услугу. Какую?

– Я не хотел бы об этом говорить.

– Вы чего-то боитесь?

– Да ничего я не боюсь. Я все это уже давно пережил и просто не хочу ворошить прошлое.

– Вам неприятно об этом говорить?

– Просто тяжело вспоминать. А вы, наверное, сейчас думаете: вот сидит передо мной

взяточник и выкручивается изо всех сил. Да?

– Вы можете вообще ничего не рассказывать, это ваше право.

– А почему вообще такой пристальный интерес к моему делу? В самом процессе получения

взятки нет никаких «жареных» фактов. Вам нужно было бы выбрать для беседы других

осужденных, с более яркой биографией. А я – обычный, никуда не лезу, не дебоширю. Отбываю

срок тихо, мирно. Да и на воле я особо не выделялся. Это в приговоре только написали, что я

такой-сякой злодей. Ведь кроме взятки мне приписали еще пять статей. Понимаете, за одну

взятку мне не могли дать такой большой срок…

– А какой у вас срок?

– Пять лет! За получение взятки. Но это как снежный ком: если начинают что-то

расследовать, то сразу же «появляются» дополнительные факты. Ладно, я могу рассказать, какую

услугу я оказал своему другу? Ничего особенного. Он занимался коммерцией. И ему

потребовалось по его коммерческим делам попасть в одно учреждение. И я помог. У меня –

удостоверение, связи. Я провел его. Вот и все мое преступление. Конечно, я понимал, что

злоупотребил служебным положением. Безусловно, злоупотребил. Понимал, но… как было

отказать? Если друг обратился…

– Ну что же, дружба превыше всего? Да мало ли с чем еще мог обратиться друг? Например,

убить кого-нибудь.

– Нет, вы, наверное, не поняли, о чем я говорю. Просто речь шла о такой мелочи, о пустяке, который не составляло труда мне сделать. Да и потом, о дружбе. Я приведу вам обычный

житейский пример. Например, вы – сотрудник ГАИ. А ваш друг попадает в аварию, где он же и

виноват. На него заводят дело. И вот он просит вас посодействовать прикрыть дело. И главное, вы это в силах сделать, потому что вы, допустим, начальник ГАИ. Так неужели вы ему откажете?

Это жизнь… Бывают совершенно нелепые случаи. У нас в зоне сидит один бывший

оперуполномоченный. Он ехал в машине и увидел, что по тротуару идет человек, объявленный в

розыск. Тот шел вместе с матерью-старушкой. Наш милиционер затормозил, выскочил из

машины и попытался задержать преступника. А последний стал оказывать сопротивление.

Завязалась драка. Еще и мать своей тростью туда же – пыталась бить милиционера. А у него был

пистолет. Конечно, он не хотел его применять. И не применил бы, если бы не случайность… В

пылу драки преступник едва ли не завладел пистолетом. Стали они друг у друга его отбирать, и

грянул выстрел. Объявленный в розыск замертво упал на тротуар. А милиционера посадили на

одиннадцать лет за превышение служебных полномочий и преднамеренное убийство. Мораль?

Надо было ехать мимо, не останавливаться. А он оказался добросовестным милиционером, остановился. Поэтому я говорю, что все зависит от случая. Зарекаться от тюрьмы нельзя, если

живешь в обществе. Или надо уйти в тайгу и там жить одному, без друзей и знакомых.

Дело о двойном убийстве

Из рассказа осужденного Д.

– Сначала меня привязали к стулу и били током, противогаз надевали, ногами били. Потом

ставили мне на голову стакан и ногами пытались сбивать его. Если промахивались, то попадали

по голове. Потом цепляли меня к машине наручниками и таскали по земле. Иголки совали под

ногти. Я очень часто сознание терял. Где-то на седьмой или восьмой день я уже все подписал…

Осужденный Д.

– Я родился в городе Североуральске. Родителей своих не знаю. Поэтому с самого детства

скитался по приютам. Из Североуральска меня перевели в детдом в Таганрог. Там я окончил

школу. Меня призвали в армию, где я освоил специальность механика по тяжелой технике.

Вернулся из армии, и написал письмо в Якутию, в старательскую артель. И мне сразу пришел

вызов, мол, приезжайте. Так я поехал работать в артели. Я приехал в феврале и сразу же стал

полностью разбирать технику. Мы разбирали бульдозеры и опять собирали. Потом выезжали на

полигон, где работали.

– В каком году вы приехали в артель?

– Ой, я не помню уже. Были восьмидесятые годы. Я там сезон отработал, получил

благодарность за исправную технику. Получил деньги. И меня уже стали приглашать в другие

артели.

– Там же, в Якутии?

– Нет, меня пригласили в Красноярск. Потом я опять уехал в Якутию. И так в общей

сложности я работал в артелях двадцать лет.

– Платили хорошо?

– Очень хорошо.

– У вас есть жена, дети?

– Да, есть.

– Много детей?

– Да нет. Трое.

– Жена пишет в колонию письма?

– Ну, пока тишина…

– А вы пишете ей письма?

– Конечно.

– Какой у вас срок заключения?

– Двадцать лет.

– За что вы попали в зону?

– Получилось так: мы сезон отработали, а нам выплатили только часть денег. А я уже знал

эту систему: если все деньги сразу не выплатят, то их могут не выплатить никогда. Я посмотрел, что такое дело, и сразу пошел в тайгу. В тайге можно вести частный промысел. В мае 1998 года я

ушел в тайгу и только через год вышел обратно из тайги. Целый год я работал на себя. Я вышел

из тайги с мешком золота, завернул в свою бывшую артель, показал им золото, они говорят:

«Поехали, посмотрим на место, на месторождение, которое ты нашел». А я действительно

нашел очень богатое месторождение, которое ни на каких картах не указывалось. И вот меня

просят в артели: вези, мол, нас на это место. Дескать, проведем там геологическую разведку и

начнем разрабатывать месторождение общими силами. И что, мол, в накладе я не останусь. Я

согласился. А они очень сильно торопились поехать и поэтому меня торопили. Сначала они

даже хотели заказать вертолет, чтобы сразу долететь до нужного места, но с вертолетом не

получилось. Добираться нужно было далеко, за пятьсот километров. Мы сели в машину, доехали

по гравийной дороге до озер. А дальше надо было идти пешком. Мы немного прошли, и я

чувствую, что мне как-то не по себе стало. Что-то меня беспокоило. Тогда я их оставил, а сам

пошел дальше. Им я сказал, что скоро подойду. И вот я ушел от них. Дошел до своего участка, сделал там что надо, пошел назад. Но сердцем чувствовал: что-то не так происходит. Я снял с

себя весь груз…

– Какой груз?

– Золото. И я с пустыми руками пришел к ним обратно. Они даже не ожидали, что я вернусь

пустой. Обыскали меня…

– Обыскали?

– Ну, как обыскали: я пришел к ним, оставил вещи, и пока туда-сюда ходил, вижу, что мои

вещи лежат не в том порядке, в каком я их оставил. Значит, в моих вещах что-то искали. Но так

ничего и не нашли. А потом я им сказал, что никуда с ними я больше не пойду. Они пошли

обратно, к машине, а я взял лодку и поплыл вниз по течению. Я доплыл до места, где жил старик

по кличке Короед, и у него остался рыбачить. Два месяца я у него жил, потом решил выйти в

поселок, к людям. Когда вышел к людям, то оказалось, что меня уже повсюду искали. Потому

что в тайге, где я раньше находился, нашли двух убитых старателей. И меня подозревали в их

убийстве. Но я не мог их убить потому, что когда я выходил из тайги, я был, в то время, с одной

рукой. То есть с одной рабочей рукой. Потому что вторую руку я отморозил, это было в мае 1999

года. И я даже палец себе отрезал. Полностью. У меня гангрена пошла. Я взял пассатижи и

просто оторвал палец, поскольку был один, в тайге, помочь мне никто не мог. Потом, в

больнице, мне еще поудаляли косточки, разворотили всю руку… Ну и вот, мне сказали: «Это ты

мог убить тех людей». Сначала меня били и говорили: «Признавайся, что это ты застрелил их».

– Кто вас бил?

– Дознаватели.

– Вы признались?

– Ну, я не выдержал… Потом на меня стали навешивать еще пять убийств. Но потом эти

обвинения сняли, потому что те люди оказались живыми. А первых двоих, убитых, оставили на

мне. И приговорили на двадцать лет заключения. Им надо было меня засадить, и они меня

засадили.

– Почему им надо было именно вас засадить?

– Потому что я первым вышел из тайги. Вообще в то время, когда были совершены убийства,

в тайге было много других людей. Но я вышел из тайги первым. И меня сразу же арестовали. На

суде я вину не признал. Судья меня спрашивает: «Это ваш почерк?» Я посмотрел, говорю: «Нет, не мой почерк». Они там сами дописали и расписались. А я в материалах следствия даже не

расписывался. Потом оказалось, что убитых не застрелили, а убили другим способом. И снова

стали переделываться все следственные бумаги. Меня так били, добиваясь признания… Весь

поселок возмущался – слух-то пошел. Один милиционер, правда, хотел заступиться за меня. Так

ему дали четыре года лишения свободы.

– А его-то за что осудили?

– Так за то, что полез меня защищать. И еще один подполковник тоже пытался меня

защитить. Ему дали девять лет заключения. Оба они сейчас тоже сидят в этой зоне. В милиции

не любят, когда выносят сор из избы.

– Как вас били?

– Током били. Это я хорошо помню. Током били меня в отделе милиции.

– Долго вас там держали?

– Десять дней. Хотя я сам пришел в милицию… Когда я вышел из тайги, мне сказали:

«Сходи в милицию, к тебе есть вопросы». Я пришел к ним без всякой задней мысли, а меня тут

же скрутили, и все понеслось… Мне сказали, что я якобы застрелил в тайге двух старателей. Из

винтовки. Потом оказалось, по данным экспертизы, что огнестрельных ранений не было. Их

убили монтировкой. Причем били их с левой руки. А у меня левая рука была вся раздроблена, в

крови, я не мог бы ею бить. И потом еще оказалось, что убитых сначала пытали. Им связали

проволокой руки. Это двоим здоровым мужикам. Я не мог бы один с ними справиться. Там как

минимум их убивали трое. И я видел этих троих. Но я не знал тогда, что они – убийцы.

– Где вы их видели?

– Я шел с перевала, с золотом, спустился к зимовью, где жили эти старатели. Я хотел взять у

них продукты. У них там, когда я подходил, хлебушком пахло. И вот я подхожу к зимовью, смотрю: идут трое. Незнакомые. Я сразу – в кусты. Смотрю: в кустах валяются сапоги. Я схватил

их, потому что у меня мои сапоги были порваны, и дальше побежал, спрятался. Смотрю, эти

трое прошли своей дорогой, они были с автоматами и в маскировочных халатах.

– А почему вы от них побежали прятаться? Чего вы боялись?

– Я подумал, что это милиция. А у меня был груз – золото. И на частный промысел

существует запрет. Я испугался, что меня обыщут, а потом заведут дело за незаконную добычу

золота.

– Что произошло дальше?

– А дальше я тихонько подошел к зимовью, там никого не было, взял кое-какие продукты и

так же тихонько ушел.

– То есть вас никто не видел?

– Нет, никто. Ну а дальше вы все уже знаете: когда я вышел из тайги, мне сказали прийти в

милицию. Там меня арестовали и обвинили в убийстве. А доказательством моей вины стали те

самые сапоги, которые я взял в кустах возле зимовья. Потому что эти сапоги, как оказалось, принадлежали одному из убитых.

– Сапоги были с меткой?

– Да, в одном сапоге был ввинчен болтик. Если отклеилась где кожа, а приклеить обратно

невозможно, то ее привинчивают болтами. Я сам так же ремонтировал свои сапоги.

– Какие еще вещественные доказательства предъявлялись в ходе судебного процесса?

– Больше никаких доказательств не было. Но чтобы я признался, в милиции меня пытали…

Сначала привязали к стулу и били током, противогаз надевали, ногами били. Они пьяные были…

Потом они ставили мне на голову стакан и, как в ушу, ногами пытались сбивать стакан. Если

промахивались, то попадали по голове. Потом цепляли меня к машине наручниками и таскали

по земле. Иголки совали под ногти. У меня потом пальцы вот такие были… Я очень часто

сознание терял. Где-то на седьмой или восьмой день я уже все подписал… я сказал: «Ладно, давайте бумагу, я все подпишу».

– Что именно вы подписали?

– Я подписал, что убил этих старателей. Потом вызывают следователя, он приезжает с

кинокамерой и начинает снимать меня на пленку, мол, давай опять признавайся. Тогда я сказал:

«Вы мне адвоката давайте. Без адвоката я говорить не буду». До этого я сколько просил адвоката, так его мне вообще не давали. А на этот раз адвокат вдруг приехал. Посмотрел на меня, а я весь

синий был, он спрашивает: «Что с ним?» Ему отвечают: «Да это он сейчас с лестницы упал».

Потом мы стали с адвокатом разговаривать. И я сказал: «Я людей не убивал. На мне не было и

нет чужой крови. И не будет. Я двадцать лет проработал в артели, я знаю, что лучше пойти в

тайгу и самому намыть золото, чем убивать людей за какие-то двести грамм». Эти мои слова

засняли на видеокамеру. Вытащили кассету, куда-то унесли. А потом эта кассета исчезает. Хотя

были свидетели, которые подтвердили, что меня записали на видеопленку и что я был весь

синий. Я на суде говорил: «Давайте посмотрим кассету». Бесполезно… Все было подстроено

против меня. Специально. Меня судья спрашивал: «Ну а почему ты подписался, что убил

людей?» Я отвечаю: «Я просто уже не выдержал…

я бы и Гитлеру подписался». Меня ведь когда из нашего поселка, из отдела милиции, привезли в Якутск, в следственный изолятор, то сразу бросили в пресс-хату, где сидят

отморозки, они выбивают нужные показания. Я три дня с ними дрался, ну… хорошо досталось

мне. Потом меня вывели… увезли в милицию, завели в какой-то подвал, и опять мне хорошо

досталось.

– А на этот раз чего от вас добивались? Вы же подписали уже признание.

– Да, я подписал, что застрелил двоих старателей. Но медэкспертиза показала, что они не

были застрелены и что их убили монтировкой. И теперь из меня выбивали показания, что я их не

застрелил, а убил именно монтировкой. Меня опять очень долго мучили, в подвале…

– Что было потом?

– Меня снова привезли в СИЗО. В черную хату. А подполковник из красной хаты говорит

мне: «Иди к нам. Ты в черной хате долго не протянешь».

– Какой такой подполковник?

– Подполковник милиции, я уже рассказывал, которого посадили из-за того, что он стал

защищать меня.

– Как вы смогли общаться с ним в СИЗО? Вы же сидели в разных камерах: он в красной, вы

– в черной.

– Да там между камерами были такие дыры…

– Дыры?

– Из стены вытаскивался кирпич, а на время обыска обратно вставлялся и маскировался –

замазывался хлебом. На тюрьме такие дыры называют кабурами. Через эти кабуры общается вся

тюрьма.

– И все это происходило в якутском СИЗО?

– Да, в якутском.

– Итак, подполковник вам предложил перейти к ним в камеру…

– И я перешел.

– Неужели так просто: захотел – и перешел?

– Да нет, я попросил – и меня перевели к ним.

– Вы сказали, что этот подполковник пытался защищать вас.

– Я знаю, что его держали на пятидесятиградусном морозе, в гараже, и требовали, чтобы он

отказался от своих слов.

– Каких слов?

– Он говорил, что я никого не убивал. Он мог это доказать.

– То есть его и ваше дело в конце концов объединили в одно дело?

– Нет, его осудили за получение взятки.

– Кто ему дал взятку?

– Этого я не знаю.

– Но вы говорите, что фактически его осудили и отправили в эту зону только за то, что он

пытался вас защищать.

– Да, фактически его осудили за это.

– Запутанная получается история. Кстати, а вас-то почему отправили отбывать срок в

милицейскую зону?

– Не знаю. Может быть, потому, что я какое-то время сидел в СИЗО в милицейской камере.

И что в моем деле оказались замешанными двое милиционеров, пытавшихся оправдать меня и за

это тоже пострадавших.

Глава одиннадцатая Свои и чужие

По этапу, по этапу

Пройдя через вертушку дежурной части, мы с нарядчиком вышли на территорию

производственных объектов зоны.

– Сейчас познакомлю вас с одним бывшим главой района. Интереснейший человек! Ну вот

и пришли.

Мурашов толкнул дверь с табличкой «Мастер тарного цеха».

– Виктор Иванович, ты здесь? Принимай гостей.

Бывший глава района оказался седовласым человеком среднего роста. Одет он был не в

тюремную робу, а в спортивный костюм.

– Ну, я пойду. К себе, – поспешил добавить нарядчик. – Виктор Иванович, потом проводишь

человека? Обратно, до дежурной части.

На столе у мастера тарного цеха стопка газет и черно-белый советский телевизор. Над

столом – полка с бумагами. Рядом с дверью вешалка, обжитая черной робой.

– Если хотите, я вам могу рассказать все по порядку, – разглаживая ладонью одну из газет, соглашается на исповедь осужденный. – Мне ведь скрывать нечего, поскольку я не считаю себя в

чем-либо виноватым. Свою карьеру я начал с должности первого секретаря райкома комсомола.

Потом заведовал орготделом райкома КПСС. Окончил Высшую партийную школу в

Новосибирске, получил новое назначение – на должность второго секретаря райкома партии в

одном из районов Красноярского края. В конце 1996 года меня избрали главой района. А через

два с половиной года, в марте 1999-го, арестовали, вменив взятку, якобы полученную в июне

1997-го. Прежний глава района был племянником бывшего секретаря ЦК КПСС. Когда в

середине девяностых началась приватизация, район буквально растащили по своим карманам

власти предержащие. И я столкнулся с тем, что наполняемость бюджета по району была всего

восемь процентов от нормы. А девяносто два процента шли дотациями. Раньше в районе были

передвижная мехколонна, нефтебаза, два леспромхоза и другие предприятия, но теперь всего

этого уже не было, всё приватизировали частники. И я стал бороться за возвращение району

государственной собственности. Вернул, через суд, нефтебазу, а это вообще стратегический

объект, еще вернул один леспромхоз… Была у нас ПМК – передвижная механизированная

колонна, которую тоже приватизировали, а вместе с ней вдобавок котельную, водопровод и

жилые дома, принадлежавшие ПМК. А мне объясняют, что якобы руководство ПМК заключило

договор на поставку тепла району и якобы район не выполнил договор – не заплатил деньги.

Дельцы из ПМК через судебные инстанции добились, чтобы район перечислил им деньги, и эти

деньги потекли из бюджета. Астрономическая сумма…

Как позднее я узнал, во всей этой истории был кровно заинтересован районный прокурор.

Но пока я ни о чем не подозревал, пытаясь латать дыры в районном бюджете. Еще до меня у

района был договор с Норильском по переселению в наши края северян. Предполагалось, что