Table of Contents 23 страница

– За что вас осудили?

– Осудили меня, еще по старому Уголовному кодексу, по 102-й статье – это убийство, по

146-й – разбой, по 144-й – кража, и по 218-й – оружие.

– И вы утверждаете, что все исходило из вашей работы?

– Нет, дело в том, что часть исходила из работы, а часть исходила из побуждения лучшего.

Мое дело разделили на два уголовных дела… А вообще, когда завели дело, то я уволился годом

назад, чтобы не попасть в сводки по Комитету.

– То есть уволился задним числом?

– Да, я уволился задним числом. Я пошел на это, потому что начальство относилось ко мне

хорошо. И меня попросили.

– Расскажите о своем преступлении.

– Дело в том, что я очень сильно увлекаюсь автомобилями. Знаю их «от и до». Ну и связался

с компанией… Перебивал номера на дорогих иномарках. И перекрашивал машины.

– У вас была своя мастерская?

– Да, я сделал себе мастерскую…

– Большие деньги крутились?

– Да, нам троим перепадало… Собрались мы, трое «афганцев», нам перепадали деньги, и

мы держали этими деньгами два детских дома.

– Что значит «держали»?

– Ну… приносили туда деньги, то есть поддерживали ребят.

– И вы в то же время работали в КГБ?

– Да.

– И перебивали номера краденых машин?

– Да.

– Был страх, что вас когда-нибудь разоблачат?

– Я уже анализировал свои ощущения. Может быть, не хватало адреналина после войны.

– Но вы жили в ожидании чего-то?

– Как сказать… просто это было несерьезное занятие. Никто очень серьезно к этому не

относился.

– Но ведь кто-то реально угонял машины?

– Реально угоняли машины те люди, с которыми мы связались.

– То есть в деле было больше людей, а не только вы трое?

– Да, было гораздо больше людей. А мы втроем только перебивали номера. И делали это

так, что потом ни одна экспертиза практически это не могла доказать.

– Вы сказали, что вас осудили еще за убийство.

– Это уже другое дело. Суть в том, что, когда я перешел в другой отдел, мне приходилось

работать с сексотами, то есть с сотрудниками, которые числились у нас. Была такая мамочка

проституток, работавшая в элитной гостинице «Арктика». Те иностранцы, которые через них

проходили… Девчонки собирали сведения и передавали нам. Вот… как остальное случилось, мне бы не хотелось говорить.

– Но вы кого-то убили?

– Нет, на моих руках крови нет. Часть моей вины есть – это то, что я знал, мог предвидеть, это есть…

– Расскажите, как вообще было возбуждено уголовное дело? Какие факты вскрылись?

– А вскрылось все как? Вскрылось так, что… вообще война между милицией и

комитетчиками как была, так и остается. В милиции обрадовались, что взяли сотрудника КГБ, тем более за убийство, за оружие. Это дало погоны и другие плюсы тем людям, кто этим делом

занимался… То, что я прошел через пресс-камеру, и то, что у меня два ножевых ранения… Меня

прозвали даже «железобетонным столбом» за то, что я не давал показания. Меня посадили в

обычную камеру – не для бывших сотрудников. Это была пресс-хата. Когда в ней произошла

драка, одному я сломал руку, второму – ребра сломал. После этого я уже переехал в камеру для

бывших сотрудников. То есть меня оставили в покое.

– Какой срок вам дали?

– Сначала дали тринадцать лет. Потом им показалось мало. Прокурор отменил решение.

Меня пересудили и дали пятнадцать лет. Но со сроком получилась интересная штука. Дело в

том, что я сбежал из этой зоны.

– Когда это было?

– Это было в 1999 году. В зоне я очень хорошо зарекомендовал себя. Отпустили меня в

отпуск. Жена у меня сейчас живет в Сибири. Я поехал к жене. Все было нормально, и я уже

возвращаться хотел обратно сюда, в зону… то есть не было у меня мыслей о том, чтобы отсюда

сбежать. Тем более десять лет срока было впереди – пять лет я уже отсидел. Отношение

начальника зоны ко мне было очень хорошее. И подводить людей я просто не хотел. Мне даже

доверяли машины, которые шли в зону в ремонт. Я ехал из отпуска на чужой машине. И в

последний момент я позвонил родителям в Мурманск. Отец сказал, что мать в очень плохом

состоянии. Нужна операция. Я позвонил одному из сотрудников зоны – не буду говорить кому, сейчас он уже здесь не работает – и он сказал мне: «Ну, вернешься в зону – решим». А отец и

мать для меня – это всё. И мне надо было всего лишь четыре дня, чтобы слетать туда на

самолете, найти деньги на операцию, потому что отец нигде бы не стал просить. И я бы

вернулся обратно. В зону я не поехал. Развернул машину, доехал на ней до Свердловска. Гнал

днем и ночью, потому что чувствовал, что меня вот-вот объявят в розыск. Машину оставил в

Свердловской области и попал – не буду говорить, каким путем, – в Мурманск. В Мурманске мне

помогли друзья – дали денег, много, – и я отвез матушку вместе с отцом в Москву. Матери

сделали операцию. Потом я вернулся обратно в Мурманск. Я уже находился в розыске. Можно

было сдаться в тот момент. Но надо было отдавать деньги. Потому что я людям пообещал отдать

деньги. Я опять уехал в Москву. Устроился охранником к Славе Зайцеву на проспекте Мира, 24.

Потом работал по оформлению земли, стал директором базы отдыха, потом стал работать в

Ленкоме артистом. Устраиваться мне помогали те люди, которые после Афганистана работали в

охране. Помогали и те, кто работал в Комитете когда-то со мной.

– Они знали, что вы сбежали из колонии?

– Знали.

– Где вы еще работали?

– Снимался в кино.

– В каком?

– В сериале «Адвокат». Это первая часть. Шестая, седьмая и одиннадцатая серии. Правда, без моей фамилии.

– Кого там играл?

– В одиннадцатой серии – наемного убийцу, в шестой и седьмой – водителя.

– С кем-нибудь из известных актеров общался?

– Да, со многими.

– Ну и кто запомнился больше всего?

– Бондарчук-младший.

– А в Ленкоме кого вы играли?

– В четырех спектаклях я играл.

– В каких?

– Дело в том, что там не моя фамилия указывалась, поэтому не буду говорить. Я был в бегах

и представлялся под другим именем.

– И что же, при оформлении на работу у вас не спрашивали документы?

– Мне верили на слово. Просто помогали те люди, которые меня везде рекомендовали.

– Что дальше было?

– Я заработал приличные деньги, вернул долг. Встретил в Сергиевом Посаде женщину. Она

верующая, очень хороший человек. В Сергиевом Посаде я начал учиться писать иконы. Прошел

обучение, помог восстановить в самой лавре некоторые иконы. Потом вернулся в Москву и

устроился таксистом.

– Сколько лет вы были в бегах?

– Всего восемь лет.

– И судя по вашему рассказу, особо-то вы и не скрывались.

– Но с психологической точки зрения быть в бегах очень тяжело. Потом даже следователи

удивлялись тому, что за эти восемь лет я не совершил ни одного правонарушения.

– Как же вас вычислили?

– Честно говоря, это было по пьянке. Я позвонил в Мурманск своему другу, полковнику

милиции, и сообщил, что скоро приеду. Дело в том, что я захотел повидаться с родителями. Друг

подтвердил, что меня уже никто не ищет, дескать, меня потеряли давно. Он и сдал! Правда, когда

я уже ехал в поезде, он позвонил мне и сказал: «Тебя уже ждут. Поэтому лучше слезь где-нибудь

по дороге». Я спросил: «А как так получилось?» Он говорит: «Я не буду всего рассказывать». Ну

и всё, я в Кандалакше взял несколько бутылок водки и напился. Приехал в Мурманск. Отец с

матерью были на вокзале. Мне дали попрощаться с ними. И сразу увезли в СИЗО. Потом этапом

– обратно в колонию.

Приложение Из запомнившихся высказываний

обитателей спецзоны

О заключении

Меня посадили на двадцать лет. Я отношусь к этому философски: я просто приехал сюда

жить.

Зона похожа на армию. Но в армии знаешь, что через год выйдешь…

В зоне все ходят, как у нас говорят, на ручнике, сдерживают себя постоянно. Видимое

благополучие – только мнимое.

Зона – это вынужденная командировка.

В зоне сейчас спокойно. С опаской я гляжу на это. Не может в зоне быть спокойно.

О письмах

Трудно заставить себя писать домой письма. О чем? О том, что был на работе, копал канаву?

Поэтому начинаешь писать от третьего лица.

О наказании

Я-то в зоне проживу, а наказали тех, кто меня любит: мать, жену.

О необходимости общаться

В тюрьме обязательно нужно хоть с кем-то общаться. Если не общаться, уйти в себя, переживать, то по коже пойдет сыпь. Появятся болячки, зуд. Так со многими бывало.

О правилах поведения

В зоне соблюдается правило: не укради. Если опустится, то его опустят. Он боится. «Лучше

два раза спросить, чем один раз взять без спроса» – так говорят здесь. За спрос не спросят.

В тюрьме нельзя врать. Лучше промолчать.

В тюрьме свои правила. Нельзя говорить спасибо. Надо говорить: «Благодарю от души».

В тюрьме нельзя храпеть. Сразу разбудят.

В зоне не принято расспрашивать, если человек сам не расскажет.

Заповедь в зоне: не бери в долг, но и не давай. Хочешь курить? Нет табака? Откажись

вообще. Чтобы не быть зависимым от кого-то.

О татуировках

Некоторые осужденные делают здесь наколки. Зачем? На память о зоне! Это же идиотизм!..

О больших сроках заключения

У кого большой срок – больше двадцати лет – они на грани срыва. На грани шизофрении.

Хотя ведут себя внешне нормально. Но у него как будто перед глазами пелена, как у сектантов.

В зоне у многих плохо с психикой. Нервные расстройства…

О молитвах

В колонии есть молельная комната. Туда ходят, молятся. Но не каются, они просят

побыстрее их освободить.

О спецконтингенте

В нашей зоне сидит один младший начсостав. Большие начальники в зону не попадают.

О бывших коллегах

Интересный момент: как только сотрудник правопорядка совершил преступление, он уже

уволен задним числом. И «кидают» в силовых структурах – это удивительно.

О следствии

Я сам читал в уголовном деле такую фразу: «Свидетелю нельзя не верить потому, что он

доктор юридических наук».

О приговоре

В моем приговоре написали: «Угрожал неустановленным следствием пистолетом и

наручниками».

О проблемах

У меня только одна проблема: хочу домой.

О перспективах

В тюрьму человек попадает, как в могилу.

О самокритике

Попав в зону, я ощущаю себя дураком. Умнее надо было быть.

О доверии

В зоне по-другому смотришь на жизнь: в жене сомневаешься, друзьям уже не веришь.

О первом дне неволи

Когда меня завели в камеру, я подумал: ну всё, жизнь прошла, это конец.

Закрыли камеру – и земля ушла из-под ног. Ты вроде живой, и вроде тебя нет.

Сама камера угнетает, всё в черных тонах, в воздухе стоит какой-то неприятный запах: дым

не дым, смрад не смрад. Вонь какая-то…

Люди все незнакомые, и что у них на уме – тоже неизвестно. Что с тобой произойдет через

пять минут, никто не знает.

Заходишь в камеру: вроде бы ты никому не нужен, но за тобой смотрят десятки глаз.

Неприятно ночь не спать и думать, что тебя зарежут. Или удушат.

О преступлениях

В нашем отряде сидит сто человек, и на каждом – по трупу.

Об исправлении

Нас сюда посадили, чтобы мы исправлялись. Чтобы мы отбывали наказание, нас

изолировали от общества. Но одна плохая овца все стадо портит. А здесь все плохие овцы.

Об откровенности

В колонии приходится со всеми держать дистанцию. Не открывать душу. Потому что если

откроешь, они уже норовят туда с грязными ногами залезть. Тюрьма – она и есть тюрьма.

О свободе

Выйдя на волю, я уже буду ко всему относиться без иллюзий, получив опыт колонии. Если

тебе улыбаются, то это не значит, что ты такой хороший. Вполне возможно, это значит, что тебя

опять хотят посадить.

О судопроизводстве

Вам почти каждый скажет, что его большой срок – это судебная ошибка.

Не я виноват, что попал в колонию. Меня судьи в колонию засадили.

О культуре речи

В зоне обостряется чувство ответственности за некоторые выражения, которые оскорбляют.

Могут как минимум отлупить. Поэтому каждый «фильтрует свой базар».

О дисциплине

В тюрьме я учусь контролировать себя. Сдерживаться. Хотя иной раз хочется чисто по-

мужски дать кому-нибудь в морду. Нельзя! Потому что это будет нарушение режима содержания.

Тюрьма приучает к дисциплине.

О загранице

В Швейцарии, если тюрьма пустая, на здании тюрьмы вывешивают флаг. В России флаги на

тюрьмах никогда не появятся.

О «тюремных университетах»

В нашу колонию попадают люди грамотные, они знают закон. Из колонии они выходят уже

с опытом зоны.

О красках жизни

Я уже восемь лет обычной травы не видел! В колонии везде – асфальт…

О питании

Пища в зоне низкокалорийная, витаминов нет. На здоровье скажется.

О мироощущении

Меня посадили на двадцать лет. Я отношусь к этому философски: я просто приехал сюда

жить.

Примечания

Семейка (жарг.) – группа из трех-пяти заключенных, связанных между собой

доверительными отношениями.

Изолятор временного содержания.

Районный отдел внутренних дел.

Карточная игра в казино (от англ. blackjack).

Секция дисциплины и правопорядка в исправительном учреждении.

Штрафной изолятор.

Региональное управление по борьбе с организованной преступностью (также РУОП).

Примирять стороны (жарг.).

ОБЭП (БЭП) – отдел борьбы с экономическими преступлениями.

Городской отдел внутренних дел.

Главное управление исполнения наказаний.

Помещение камерного типа.

УИН – Управление исполнения наказаний.

Уголовно-процессуальный кодекс.

Промка (жарг.) – территория, на которой располагаются производственные объекты

колонии.

Посадили в камеру (жарг.).

Федеральное агентство правительственной связи и информации.

ОБНОН (ОБОН, ООН) – отдел борьбы с незаконным оборотом наркотиков.