Финны, рюсся и большевики 2 страница

Размеры этого насилия удивляли и русских, которые соб­ственную междоусобную бойню начали лишь после событий в Финляндии.

СТАЛИН И СТАЛИНИЗМ

Современная историография почти единодушна в том, что та система, которая известна как сталинизм, начала склады­ваться еще при жизни Ленина.

Уничтожение гражданского общества, свободы слова, право­вого государства и рыночной экономики, стремление к тотали­тарному управлению обществом, уничтожение оппозиции и неограниченный произвол партийного государства были творе­ниями Ленина. Хотя окончательное построение «социалистиче­ского» общества и было приостановлено из-за введения в 1921 г. нэпа, все уже было готово для окончательного обще­ственного переворота, к которому Сталин приступил, начав в 1929 г. наступление по всему фронту. Ему уже не нужно было создавать новые институты, ему достаточно было лишь продол­жить начатое Лениным, только ужесточив цели. И вовсе не случайно Сталин всегда и везде подчеркивал, что он являет­ся последовательным продолжателем дела Ленина, и не зря его официально провозгласили современным Лениным. С этой оценкой позднее, в 1970-е гг., соглашался ближайший соратник Сталина Молотов, который, правда, считал Сталина более мяг­ким по сравнению с его прообразом и критиковал его за не­достаточный радикализм и за то, что строительство социализ­ма остановилось на полпути.

Но, бесспорно, и Сталин был жестким. Уже в годы граж­данской войны он доказал, что не дрогнет от казней людей, будь то враги, или взятые в качестве заложников члены их семей, или же «предатели», обнаруженные в собственных ря­дах. Годы гражданской войны были для Сталина, несомненно,

Сталин и сталинизм

периодом формирования его характера и политических взгля­дов. В 1928 г. он вернулся к методам именно этого периода, хотя он не оказался тем коротким и радостным революцион­ным периодом, о котором мечтали в 1917 г. Ведь все насилие можно было списать на свергнутый класс, ибо у него не было никакого объективного права для противостояния.

Гениальная идея Ленина — его действительный вклад в раз­витие марксизма — состояла в том, что малоимущие или во­обще те, кто хотели жить за чужой счет, могли быть мобили­зованы на служение радикальному массовому движению в ка­честве некоего «госаппарата», который грабил бы тех, у кого было что грабить. В своей знаменитой статье «Смогут ли боль­шевики удержать государственную власть?» Ленин приводил в качестве примера экспроприацию квартир у «буржуев». Экс­проприаторами выступали «трудящиеся», под которыми подра­зумевалась беднота, а также безработные. Объектом экспропри­ации были «буржуи», но не только капиталисты, а вообще все те, у кого было что-нибудь, что можно было отнять.

Ленин хорошо понимал, что это была карикатура на марк­систскую революцию и что это имело лишь отдаленное сход­ство со взглядами учителя на накопление капитала, прибавоч­ную стоимость и историческую роль промышленного пролета­риата. Однако Ленин утверждал, что это было «вполне понят­ное» дело, на которое можно было мобилизовать массы. Это было цементом для того моста, по которому можно было пе­рейти от капитализма к социализму.

Если можно было не обращать внимания на то, что Маркс писал о классовой борьбе, то можно было этот освобожденный от догм метод применять где угодно. Его можно было, напри­мер, использовать применительно к крестьянству, разделив этот класс пополам, на бедных и богатых, и затем объявить последних свободной добычей для первых.

Так поступил Ленин в годы гражданской войны, и так же поступил Сталин во время коллективизации. Этот же метод Сталин использовал и во многих других ситуациях, например, для организации ленинской «классовой борьбы» в так называ­емых национальных регионах, а также во время крупных чис­ток в 1930-е гг. Этот метод пытались экспортировать в Фин­ляндию во время войны, а также, в определенном смысле, и в послевоенные годы. Считается, что сталинизм возник в пери­од коллективизации и в годы первой пятилетки (1928—1932).

Те общественные преобразования, которые Сталин начал в конце 1928 г. вначале на Урале и в Сибири и которые набра-

ли полную силу примерно год спустя, были не чем иным, как применением старых ленинских методов времен гражданской войны, теперь уже с подавляющим превосходством сил. Теперь в его распоряжении была мощная армия и полиция, и, конеч­но же, всегда под рукой было огромное количество «классовых борцов».

Первый пятилетний план, к выполнению которого присту­пили в октябре 1928 г., был необычайно амбициозным. По это­му плану все ресурсы страны должны были направляться на быстрое развитие тяжелой промышленности. И вначале каза­лось, что командный стиль руководства экономикой давал пре­красные результаты, цели постоянно усложнялись, а отстающих обвиняли во «вредительстве».

Вскоре было объявлено, что «пятилетка» будет выполнена за три года, сторонников же более медленных темпов обвини­ли в саботаже. Затем план выверяли и пересматривали и в конце концов объявили, что он выполнен за четыре года, хотя, даже по официальным данным, многие цели остались недостиг­нутыми, особенно те, которые были связаны с повышением благосостояния народа. Кроме того, за излишнюю концентра­цию сил расплачиваться пришлось во время второй пятилет­ки.

Авторитетный исследователь истории советской экономики Алек Ноув писал в свое время, что прыжки хороши не в эко­номике, а в гимнастике. Расплачиваться за переход к команд­ной экономике пришлось десятилетия спустя, и можно пред­положить, что последствия будут ощутимы и через сто лет.

И все-таки годы первой пятилетки были временем почти безграничного оптимизма. В то время как западные страны пе­реживали невиданно жестокий экономический кризис и уро­вень промышленности в ведущих экономических странах сни­зился наполовину, в Советском Союзе он вырос в два раза, и казалось, что этому росту нет предела. Возможности плановой экономики представлялись неограниченными, и верилось, что ее быстрый рост приведет вскоре — лет через десять — к не­виданному до сих пор жизненному уровню, что позволит в корне преобразовать общество. Эту атмосферу отлично переда­ют произведения известного инженера Леонарда Сабсовича «Советский Союз через 15 лет» (1929) и «Советский Союз через 10 лет» (1930). В последнем из них описывалось новое, уже почти построенное социалистическое общество, в котором с уничтожением частной собственности были уничтожены и личные хозяйства, и семья как ячейка общества, где детей вое-

питывало государство, которое взяло на себя также те функ­ции, которые в старом обществе выполняли личные хозяйства. Таким образом, можно было освободить женщин от бремени непроизводительного труда и привлечь их к эффективному труду-

Следует подчеркнуть, что оптимизм, охвативший политиче­ское руководство, основывался на статистических данных по народному хозяйству, которые в отношении определенных ключевых позиций действительно выглядели хорошо и иногда даже отражали значительные производственные достижения. Действительность же — в отличие от блестящего будущего -была очень суровой, как это детально доказала Елена Осоки-на. Уровень жизни понизился, когда частные торговцы и мел­кие предприниматели были «ликвидированы как класс». Госу­дарство вынуждено было опять — как в годы военного комму­низма — отвечать за распределение. Это привело к хаосу, в котором обвиняли «вредителей». За все годы советской влас­ти систему распределения так и не смогли наладить, но в на­чале проблем было и того больше: летом в магазины завози­ли валенки, а зимой — купальники. Керосин для ламп, мыло и многие другие товары, казалось, исчезли навсегда. Даже с хлебом были длительные перебои, и очереди были огромны.

Следует также отметить, что выплата зарплат постоянно за­держивалась, что делало существование людей, и так живущих впроголодь, ужасно тяжелым. Это явление имело место еще и в конце 1930-х гг.

В социалистическом обществе должны были исчезнуть как частная собственность, так и деньги. Так, например, существу­ющая во времена нэпа частная торговля была прекращена, а крестьян освободили от их собственности, заставив вступать в колхозы, в совместные хозяйства, которые вначале восприни­мались как сельскохозяйственные коммуны, то есть такие со­общества, где и производство, и распределение были построе­ны на коллективной основе. Коммуна напоминала идеал новой жизни, описанный Сабсовичем, так как там и еда готовилась совместно, и результаты труда распределялись по числу едо­ков, а не по выполненной работе. Ни о каком вспомогательном личном участке или о собственном домашнем скоте не могло быть и речи.

Когда осенью 1929 г. началась широкомасштабная коллекти­визация сельского хозяйства, были даны инструкции о преоб­разовании четвертой части колхозов в коммуны, которые, со­гласно официальной идеологии, представляли собой высшую

форму коллективных хозяйств. Очень скоро все же Сталин столкнулся с сопротивлением крестьян, и вся коллективизация, которая весной 1930 г. уже охватила более половины хозяйств' оказалась под угрозой неуправляемого хаоса. Крестьяне заби­вали свой скот и любыми средствами пытались отдавать как можно меньше в общее пользование.

В марте 1930 г. Сталин опубликовал свою знаменитую ста­тью «Головокружение от успехов», в которой он осудил при­нудительные меры в коллективизации и попытку создания коммун, время которых еще не настало. В присущей ему ма­нере Сталин переложил ответственность за «ошибки» на пле­чи тех, кто исполнял его собственные приказы. В результате половина колхозов была распущена, а вместо коммун начали создавать так называемые сельскохозяйственные артели, где крестьяне сохраняли свои личные хозяйства, приусадебные земли, т. е. мелкие огороды и сады, а также молочный скот, мелкий скот и домашнюю птицу.

С коллективизацией была неразрывно связана ликвидация так называемых кулаков. По ипытанной и известной еще со времен гражданской войны схеме Сталин хотел организовать «классовую борьбу» в деревне, то есть натравить бедняков на более зажиточных крестьян. Кулаки в деревне были неким прообразом капиталистов. Для сохранения марксистского глян­ца на ленинской операции «грабь награбленное» утверждали, что кулаки были эксплуататорским классом, так как использо­вали чужой труд. В принципе к кулакам причислялся любой, кто хотя бы просто на сезон нанимал безземельных жителей деревни, которым этот приработок был необходим. Так же не­допустимо было обрабатывать за плату участок крестьянина, не имевшего собственной лошади.

В действительности же эта принесенная в жертву, живущая несколько лучше других часть крестьянства включала мелких хозяев, у которых было две коровы вместо одной дозволенной. После передела, осуществленного в годы гражданской войны, крупных хозяйств в России просто не было.

Основной идеей социально-инженерной операции, прове­денной под названием «ликвидация кулаков», было то, что ку­лаков в колхозы не брали, их нужно было выселять с места жительства. При этом не принималось во внимание отошение данного человека к сталинскому социализму, правда, «наиме­нее опасных» лишь переселяли за пределы колхоза и выделя­ли им самые захудалые земли, «дабы никогда не смогли они больше встать на свои кулацкие ноги». Их дома и имущество

передавались колхозу для раздачи вступающим в колхоз. Та­ким образом Сталин настраивал беднейшие слои крестьянства по старой ленинской схеме «грабить награбленное». Вступаю­щим в колхоз крестьянам действительно обещали часть отня­того у кулаков имущества, и они в принципе наживались на коллективизации. Несмотря на это в колхозы шли без особо­го воодушевления.

Коллективизацию смогли осуществить, только используя силу: угрожая расстрелами и арестами, объявляя отказываю­щихся «кулацкими прихвостнями» и «подкулачниками», а так­же шантажируя не вступающих в колхоз усиленным налогооб­ложением. Наряду с коллективизацией начали кампанию по уничтожению влияния религии и церкви в новом социалисти­ческом обществе. На первом этапе коллективизации с церквей снимали колокола и арестовывали священников, верующие оказывались вместе с кулаками в телячьих вагонах и концла­герях. Глумились над святыми мощами и могилами. Правда, и во время этой кампании после лихого начала вынуждены были несколько отступить, но вскоре снова началось целенаправлен­ное давление.

Коллективизация и первая пятилетка ввергли в почти ха­отическое состояние всю огромную советскую страну, как от­метил Моше Левин. Массы свободного и несвободного населе­ния передвигалось по стране, кто спасаясь от преследований, кто в поисках более легкой работы, которая в условиях рав­ной оплаты за труд гарантировала бы более сытое существова­ние при меньших усилиях. Новые промышленные центры и шахтерские поселки вырастали как грибы после дождя, и го­родское население в Советском Союзе увеличивалось с неимо­верной быстротой. Новая централизованная командная систе­ма управления экономикой пренебрегала учетом спроса и пред­ложения, и вместо этого использовала давление, рамки кото­рого необходимо было постоянно расширять, чтобы система работала. Так, в 1932 г. был введен внутренний паспорт, без которого крестьяне не могли уехать из колхоза. Одновремен­но стали применять драконовские наказания за «хищение об-щественноой собственности», что означало, в частности, и то, что колхозники не могли взять себе выращенное ими же зер­но прежде, чем определенная часть его не будет сдана государ­ству. Нарушителей ждало наказание, вплоть до смертного при­говора, распространявшегося даже на 12-летних детей, которых голодные родители посылали за зерном. Наказание за подоб­ное нарушение оставалось не просто буквой закона, его дей-

•>\

ствительно приводили в исполнение, притом десятками тысяч-правда, смертный приговор чаще заменяли несколькими года­ми заключения.

Как известно, коллективизация и связанное с ней сокраще­ние поголовья домашнего скота, а также экспроприации приве­ли к тому, что на Украине и в некоторых других регионах на­чался голод, в результате которого погибло примерно 5—10 миллионов человек. Коллективизация оказалась гибельной и для скотоводов-кочевников, которых заставили вести оседлый образ жизни. В Казахстане это привело к смерти 1—1,5 мил­лионов человек.

Коллективизация и ликвидация кулачества нанесли сель­скому хозяйству России и некоторых других частей Советско­го Союза страшный удар, от которого они не оправились до сих пор. Определенная цель все же была достигнута: экономи­ческая самостоятельность крестьянства была разрушена, и они оказались под партийно-государственным контролем в лице политотделов колхозных МТС. Зато в горнодобывающей и тя­желой промышленности показатели постоянно росли, и вслед за этим росли и личная власть и авторитет Сталина в партии.

Зарождение культа личности Сталина относится к 1929 г., когда отмечалось пятидесятилетие Сталина. Страдания милли­онов людей нисколько не уменьшали преклонения перед Ста­линым, оно продолжало расти, притом не только в своей стра­не, но и за рубежом.

Сведения о голоде, например, официально опровергались, что все-таки не препятствовало их распространению, в частности, в Канаде, где было большое количество украинских эмигрантов, а оттуда и в другие западные страны. Очень впечатляюще описы­вал голод на Украине очевидец тех событий Морис Хиндус.

На Западе об этом написано немало книг, которые отмече­ны глубоким раздражением и моральным пафосом, что впол­не естественно, учитывая характер проблемы. Воспринималась же эта информация совершенно по-разному: настроенные нео­добрительно и враждебно к большевизму круги считали, что этого и следовало ожидать, а склоняющиеся влево интеллекту­алы подвергали ее сомнению. Противопоставлялись две прав­ды, одна из которых представляла враждебные по отношению к новому обществу силы, объективность которой, таким обра­зом, следовало считать сомнительной, и другая, которая пред­ставляла новое общество, к которому испытывали любопытство и симпатию. Ведь оно, казалось бы, предлагало конкурентоспо­собную альтернативу охваченному кризисом капитализму и

провозглашало общественную справедливость, в то время как миллионы трудящихся на Западе голодали. Тот факт, что в Советском Союзе был не просто голод, а катастрофическое бедствие, оставалось за рамками пропаганды.

На Западе в среде интеллигенции даже возникло движение, которое склонно было восхищаться сталинским Советским Со­юзом. Вот та страна, где действительно осмелились что-то пред­принять для исправления вопиющих недостатков капитализма.

Сведения о возможных человеческих жертвах отметались или объяснялись как досадная, но понятная цена за создание более справедливого общества.

Со своей стороны Советский Союз активно привлекал так называемых паломников, чью склонность к восприятию и вос­хищению советской системой подпитывали всеми возможны­ми способами, не забывая лесть, избирательную информацию, ложь и ссылки на масштабность задач и трудность исходных позиций.

Можно считать, что за время двух первых пятилеток, то есть к 1937 г., сталинизм достиг своего расцвета.

О сталинизме написаны горы литературы, и многие често­любивые исследователи хотели дать свою оценку этому явле­нию или хотя бы уточнить оценки других.

Наша задача, состоящая в отображении той преемственно­сти основополагающих элементов сталинизма, которая продер­жалась до перестройки, сводится к тому, чтобы обратить вни­мание на три особенности, которые были краеугольными кам­нями сталинизма: борьба, контроль и генеральная линия. Чет­вертым камнем был террор, но после смерти Сталина он почти не применялся, так как выполнил свою миссию и прочности системы уже ничто не угрожало.

Борьба была основой сталинистского мировоззрения и, не­сомненно, важнейшим понятием политической деятельности. Еще гегельянская диалектика, которую перенял марксизм, а впоследствии и марксизм-ленинизм, предполагала, что любое развитие рождается только в борьбе противоположностей.

За борьбой стояло противоречие, крывшееся в сути вещей, и рожденная этим противоречием борьба была именно тем, что обеспечивало развитие и в конечном итоге скачкообразно про­двигало общество с одной ступени развития на другую, что происходило в форме общественных революций.

Борьба происходила на всех уровнях, и это было хорошим признаком, так как отсутствие борьбы означало бы могильную

2Я

тишину и победу энтропии. В социальном развитии борьба приводила к революциям, в международных отношениях глав­ное противоречие было между социалистическим и капитали­стическим лагерем, и борьба в конце концов приводила к гос­подству мировой социалистической системы. Это определя­лось сутью вещей.

Поборники социалистической революции считали, что к новому обществу можно прийти только через организацию и ускорение революционной борьбы. Политика классового при­мирения была ничем иным, как обманом, так как она делала развитие невозможным. По мере надобности понятием «класс» можно было манипулировать, и Ленин мобилизовал бедноту на богачей. Тех, у кого ничего не было, заставляли отнимать у тех, у кого что-то было. Лозунг большевиков «Грабь награблен­ное» стал популярным.

Он применялся при разделе квартир, продуктов, одежды и другого имущества, и прежде всего, при разделе помещичьей земли. Те, кто прислушивался к советам большевиков, получа­ли конкретную выгоду, особенно на первом этапе.

Ликвидируя так называемое кулачество, Сталин применял ту же тактику, о которой уже говорилось выше. В первую оче­редь он пытался мобилизовать деревенскую бедноту, например безземельных крестьян, на борьбу с кулаками. Помимо земли, колхозникам раздавали также и имущество кулаков, вплоть до юбок и очков.

Когда Ленин и Сталин строили свою идеологию на борьбе и организовывали «классовую борьбу», натравливая неимущих на богатых и организуя раздел имущества, они были уверены в склонности людей искать свою выгоду. По тому же принци­пу был организован так называемый «великий террор». В 1937 г. Сталин начал кампанию по критике и самокритике и назначил всем руководителям заместителей. Одновременно подчеркивалось, что на все руководящие посты нужно выдви­гать свежие силы из среды рабочего класса. Таким образом, старых руководителей сместили, а классово чистые элементы получили их посты, власть и привилегии.

Второй краеугольный камень сталинизма, контроль, означал, что низшие ступени иерархической лестницы контролирова­лись сверху. Это ни в коем случае не означало того, что политическая власть должна быть разделена на законодатель­ную, исполнительную и судебную и что отдельные ее органы будут контролировать друг друга.

Этот принцип в большевистской программе был изначаль­но забыт, и партия гордилась тем, что полнота ее власти ни­чем не ограничивалась. Контроль же в этой присущей партии классовой диктатуре, совершенно естественно, тоже должен был быть тотальным, максимально неограниченным. Личного в принципе не существовало, все личное было политическим, что предопределяется всеми тоталитарными мировоззрениями. Контроль не был лишь слежкой, осуществляемой тайной поли­цией, он осуществлялся повсеместно: работодателями, профсо­юзами, милицией, школой, комсомолом и партией. При помо­щи контроля стремились убедиться в том, чтобы решения, принимаемые органами, обладающими всей полнотой власти, выполнялись бы, а не оставались на бумаге. Ведь на бумаге ничего кроме рапортов об успехах и прорывах, и не писалось. Контроль означал и тщательный подбор работников на ответ­ственные посты, и их увольнение из аппарата при необходимо­сти. Партия проводила бесконечные чистки, так как она дол­жна была быть партией самых сознательных представителей класса, и, поскольку степень сознания, казалось, постоянно ко­лебалась, необходимо было следить за этим и в случае необ­ходимости принимать соответствующие меры.

Третьим столпом сталинизма было понятие эксклюзивной генеральной линии. В силу того что марксизм-ленинизм, как аксиома, был научной теорией, которая доказывала, что проле­тариат под руководством своей партии, несомненно, придет к власти и будет руководить всемирно-историческим развитием, то из всего этого следовало, что рабочий класс, играющий ис­торически прогрессивную роль, всегда прав, как и представля­ющая его партия. Случалось, конечно, что единицы могли оши­баться, и даже в партии могли возникать ошибочные течения. Но как коллектив партия все-таки была столь же безгрешна, как папа римский, и, когда она провозглашала свою коллективную мудрость ex cathedra¹, она делала это не для инициирования критических дебатов, а для того, чтобы осудить и направить всех стремящихся к правде и в ней заинтересованных.

Генсек Сталин создал идею коллективной безгрешности партии и с самого начала умело ее использовал, постоянно под­черкивая абсолютную незначительность своего личного мне­ния. Но несмотря на это, его мнение имело огромное значение, поскольку выражало генеральную линию партии.

С кафедры (лат.).

1. члтляниии. и. i u^^s

Опираясь на диалектику, можно предположить, что в поли­тике (которая затрагивала все стороны жизни в тоталитарном обществе) могло быть только одно правильное направление, один-единственный способ осознавать объективно существую­щие противоречия и оптимально обострять их. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt¹, иначе говоря, развитие исто­рии закономерно, и задача человека состоит в осознании этих закономерностей и в активном к ним приспособлении. В этом, и только в этом, заключалась и возможность свободы, так как против закономерностей, конечно же, можно бороться, но этим можно было только навредить себе.

Таким образом, и генеральная линия была единственно пра­вильным научно обоснованным путем между правым уклоном Сциллой и левым уклоном Харибдой. Иллюстрацией этого мо­жет стать вопрос о коллективизации сельского хозяйства и ин­дустриализации. Левые уклонисты требовали их осуществления уже в середине 1920-х гг., когда необходимых предпосылок для успеха еще не было. Если бы пошли по этому пути, то все за­кончилось бы катастрофой и возвратом к капитализму. Правые уклонисты, в свою очередь, считали, что крестьяне должны иметь возможность продолжать свое мелкое производство и развивать благосостояние, чтобы с помощью таким образом со­зданного капитала и возникшего спроса могли начать индустри­ализацию. Если бы выбрали этот путь, то точно так же верну­лись бы к капитализму, говорил Сталин. Действуя же в соот­ветствии с генеральной линией, коллективизацию осуществили лишь тогда, когда крестьяне созрели для этого и промышлен­ность могла перейти на новый этап развития. Кроме того, в раз­рез стремлениям левых уклонистов, крестьяне получали личную собственность в виде вспомогательных хозяйств. Генеральная линия партии призывала крестьян «обогащаться» и действитель­но превратила их в зажиточных, объявил Сталин, но это про­изошло лишь тогда, когда предпосылки для перехода к социа­лизму были обеспечены. Формально та же самая политика, осу­ществленная в другое время, была, таким образом, по своему значению совершенно противоположной. В Деяниях апостолов сказано, что Иисус пришел на землю в «нужное время». Так же и в марксистско-ленинской эсхатологии все происходило в нужное время.

Высшая мудрость была, таким образом, теоретически в ру­ках партии, а через какое-то время практически в руках толь-

желающего (идти) судьба ведет, не желающего тащит (лат.).

ко ее генсека. Остальным не стоило даже пытаться самим при-спасабливать основные партийные принципы к новым услови­ям. Было, например, чрезвычайно опасно цитировать прежние высказывания Сталина в качестве аргумента в какой-либо другой временной ситуации: ведь в этой новой ситуации дело могло иметь совершенно противоположное значение.

Хотя левый уклон, так же как и правый, был ликвидиро­ван еще в 1920-х гг., всегда существовала опасность возникно­вения нового уклона в обе стороны, о чем постоянно и напо­минал Сталин. Аналогичная возможность отклонения от линии партии в ту и другую сторону существовала и в области наци­ональной политики: могли пойти либо по пути местного наци­онализма, либо по пути великодержавного шовинизма. И тот и другой уклон были одинаково неправильны. Практически никто не мог знать, когда что-то, еще недавно соответствовав­шее генеральной линии партии, могло стать уклоном, отклоне­нием от нее. Это решал только Сталин, и его решения имели наидраматичнейшие последствия как для партийной жизни, так и для изменения, например, трактовки национальной поли­тики.

Диалектическое мышление, таким образом, считало аксио­мой внешне абсурдную мысль о том, что, каков бы уклон ни был, вправо ли или влево от единственно правильной генераль­ной линии, результат был бы всегда одинаков: возврат к капи­тализму, то есть попытка обратить историю вспять. Так, на­пример, ни Сталину, ни членам партии в 1930-е гг. не состави­ло никакого труда согласиться с официальной версией, что правые и левые уклонисты сотрудничали между собой и созда­ли блок под руководством «иуды» Троцкого, который финан­сировался прямо из штабов империализма и целью которого было уничтожение социализма и возврат к капитализму.

На самом же деле самой большой виной перед Сталиным Троцкого, издававшего за границей «Бюллетень оппозиции» и стремившегося систематически разоблачать «сталинскую школу фальсификации», было то, что он говорил, что созданная в Со­ветском Союзе новая система была обманом, а не социализмом.

Сталинизм как политическая система с 1928 г. развивается быстрыми темпами. Еще в начале 1920-х гг. Сталин в качестве генсека проделал огромную работу дла укрепления своей вла­сти, назначая своих верных сторонников на ключевые посты. С «левыми» оппозициями Троцкого и Зиновьева было поконче­но, и Ленинград был возвращен под строгий контроль Моск-

вы. В конце десятилетия были уничтожены политически -пока еще не физически — Бухарин и другие «правые».

После смерти Кирова смертные приговоры начали приме­нять и внутри партии, затем, во времена «великого террора» 1936—1938 гг. они выносились с небывалой легкостью. Симво­лом ужаса стал 1937 год — именно тот год, когда, как утвер­ждали, была осуществлена сталинская «демократия» и народ, согласно официальным данным, почти единогласно голосовал за «сталинский блок коммунистов и беспартийных». Конечно же, выстрелы палачей звучали так же часто и в следующем, 1938 году. И это несмотря на то, что тогда ситуацию пытались представить иначе и с начала 1938 г. была организована гром­кая публичная кампания против тех, кто в период чисток был причастен к «перегибам». Во время этой кампании были лик­видированы те, чьими руками были осуществлены ликвидации предыдущего года. Многие арестованные были освобождены, но еще большее число было расстреляно. В свое время расстрелы официально не признавались, о жертвах говорили лишь, что они лишены права переписки либо умерли, например, от вос­паления легких.

1936 г. был важным рубежом, так как именно тогда долгож­данный легендарный, но научно обоснованный социализм был построен. Этот факт имел значительнейшие последствия как для Советского Союза, так и для его друзей во всем мире. С точки зрения марксистской науки, человек был продуктом своего общества, и его можно было сделать лучше, лишь улуч­шив само общество. Согласно этой логике, капитализм порож­дал преступность и всяческие грехи и несчастья, которые при этом общественном строе были неизбежны, то есть виновно было общество, а не отдельные личности.

В социалистическом же обществе дело обстояло в корне иначе. Там система была совершенна, виновными могли быть лишь отдельные личности, которые не были ее достойны. В со­циалистическом обществе была уничтожена эксплуатация, ос­нованная на классовом превосходстве, тем самым была созда­на ситуация, при которой никто никого не эксплуатировал и царила полная справедливость. С самого начала революции в Советском Союзе официально существовала система угнете­ния, которая была направлена против бывшего «класса эксплу­ататоров». Когда в 1936 г. было закончено строительство соци­алистического общества, это угнетение стало ненужным. Поэто­му тогда в так называемой Сталинской конституции всем