К проблемам экологии личности — ее регресса и жизненно-психологических утрат и возможности психологической поддержки

В шквале нынешних кризисов, материальных и духовных, менее, может быть, заметен, но не менее страшен кризис психологии человека. Всем, например, известно, что человек не может поднять непосильную для него тяжесть, не есть или не спать дольше определенного времени, предела, когда ставится под угрозу его физическое здоровье. Экологический кризис, охвативший планету, целиком занял наше внимание, наше сознание. Как защитить природу, сохранить чистый воздух, чистые продукты, как помочь человеку выжить — эти проблемы жизни и смерти первостепенны, их важность не нуждается в разъяснении. Одновременно переживая и кризис экономический, наше общество решает проблемы социально-экономического переустройства. А за ними и над ними — самыми насущными жизненными, материальными проблемами, — подступают и возвышаются проблемы нравственные — как сохранить, не утратить духовность человека.

Эпоха, из которой мы вышли ценой сегодняшних кризисов и потерь, — превращение человека в бессловесного исполнителя, простой «винтик» — сопровождалась декларацией всеобщего принципа: «советский человек может все», который постоянно внушался людям. Этому также способствовал социальный принцип безграничности требований, обращенных к человеку. Психические возможности его представлялись столь же безграничными в науке, философии, постоянно подчеркивающей его творческое, активное, т.е. неиссякаемое начало.

Каков же источник этой активности, спрашиваем мы сегодня, когда границы психических возможностей человека уже установлены наукой, хотя еще недостаточно защищены. Поставив проблему пределов психических возможностей человека, мы хотим увидеть, что же происходит с ним, когда эти пределы переступаются или игнорируются, где находятся источники восстановления психики человека, чем восстанавливается его психическая энергия, поддерживается оптимизм.

Сейчас много говорится о бездуховности современного человека. Для того чтобы обрести и восстановить духовность, предлагают обратиться к культуре, к истории, к религии, различного рода тренингам, возрождающим в здоровом теле здоровый дух. Одни предлагают возродить духовное начало именно в условиях экономического кризиса — отсутствия необходимых материальных условий жизни, следуя принципам аскетизма. Другие видят решение проблем духовного кризиса в том, чтобы накормить и одеть людей. Однако во всех многочисленных вариантах, стратегиях преодоления нравственного, духовного кризиса отсутствует главное — осознание и вскрытие причин его развития в современном обществе. Чтобы следовать моральным принципам, испытывать добрые чувства, человек должен быть способен, прежде всего, не испытывать злых чувств.

Чтобы обогащаться достижениями мировой культуры, он должен достичь хотя бы определенного уровня интеллектуального развития, иметь хотя бы некоторые интеллектуальные интересы. При констатации всеобщего духовного кризиса дефицит определенных, жизненно важных, психических, личностных начал человека не только не учитывается, но подчас и игнорируется. А без восстановления этих начал, самых основ, делающих человека человеком в подлинном смысле слова, невозможно восстановление нравственности. Зарубежные исследования феномена «госпитализации» и его влияния на детей показали, например, что полное лишение матери в период раннего детства (сиротство) или ее частичное отсутствие (болезнь и «госпитализация» ребенка или матери), ведущее к их разлуке, приводит к одному из трех необратимых последствий:

1) агрессии;

2) дебилизму (умственной неполноценности, отсталости);

3) инфантилизму (пассивности, замедленности общих темпов развития).

Таким образом, отсутствие активности, а в более позднем возрасте — инициативы — оказывается следствием неполноценного для ребенка, «дефицитного» общения с матерью. Однако было бы заблуждением считать, что дефицит общения с матерью относится только к феномену вынужденной разлуки или «госпитализации». Исследования детей из рабочих семей, особенно находящихся в условиях низкооплачиваемого, неквалифицированного, тяжелого физического труда, выявили стремление женщины работать наравне с мужчиной для поддержки экономического баланса семьи, однако это имеет своим следствием опасность полного разрушения атмосферы тепла, ласки, заботы, необходимых, прежде всего, для нормального личностного и психологического здоровья и развития ребенка.

Разумеется, дефицит тех или иных условий развития заключается не только в дефиците общения с матерью, но также в дефиците необходимых ребенку форм общения со сверстниками (старшими, младшими). Например, одно из психологических исследований под руководством М.И. Лисиной выявило, что ребенок 6—7 лет может достичь очень большой психологической зрелости, гибкости, тактичности в общении, если в круг его общения входят и старшие, и младшие дети, а не только сверстники. Он оказывается более зрелым в общении, чем, скажем, подросток 14—15 лет из семьи с одним ребенком.

Эти психологические дефициты и связанные с ними личностные потери особенно ощутимы в такой самой свободной из форм деятельности, какой является игра. Игра как сложное явление привлекла всеобщее внимание этнографов, историков, социологов и, конечно, психологов. Пожалуй, трудно назвать большее число трудов, чем в области психологии игры, однако большинство из них посвящено роли игры в развитии ребенка. Роль игры в развитии взрослой личности почти не изучена. В нашем исследовании игры (совместно с С.В.Григорьевым) мы выделили две ее стороны: внешнюю, формальную, как специально организованную составляющую образа жизни и внутреннюю, психологическую, выражающую потребность в игре [5]. Игры народов СССР, изученные С.В.Григорьевым, наглядно выявляют, какую огромную роль они играют в передаче опыта старшего поколения младшему, при установлении взаимоотношений поколений — доверительных и одновременно авторитетно-наставнических (в игре взрослый — умелый, опытный, смелый и т.д.). Это далеко не полный перечень функций и задач, решаемых в игре. Сохранение инициативы и одновременно умение подчиниться правилу (запрету и т.д.) — эта диалектика поведения личности формируется в игре, так же, как умение сочетать свое индивидуальное мастерство с интересами большинства, мастерством каждого, умение заслужить уважение группы и научиться уважать ее законы — также далеко не полный перечень личностных качеств, воспитываемых игрой. Таким образом, игры, благодаря своей условности, дают необходимую свободу и возможность на свой страх и риск проявить, попробовать, испытать себя. В игре человек учится быть самостоятельным, овладевать ситуацией, контролем над собой для сотрудничества или состязания с другими.

Игра — это взрыв его активности, энергии, интереса и острота переживания. Но если у некоторых народов, проживающих в СССР, игры как элемент образа жизни сохранились, то в больших городах, особенно в условиях размывания национальной культуры, они начали исчезать. Многие игры, бытовавшие в московских дворах, исчезли — их заменили дорогостоящие игрушки «прогресса». Ребенок, утрачивая способность (и главное — потребность) играть, лишается колоссального источника личностного развития.

Дефицит общения с матерью, дефицит игры сказывается прежде всего на потерях в эмоциональности. Неразвитая вовремя способность к общению, интеллектуальная потребность (любознательность), даже способность к игре с ее сочетанием фантазии и дисциплины сказываются на последующих этапах жизненного пути личности в ее социальной инфантильности интересов, неспособности гибко сочетать свою активность с активностью других людей. Диалектика этого «антиразвития» очень сложна, поскольку негативные условия образуют иногда целые цепи причинно-следственных связей, которые, в свою очередь, усиливают неблагоприятную для развития ситуацию.

Современные психологические потери (не только у ребенка, но и взрослого) — это потери чувств. Объяснение исчезновения чувств невозможно без понимания природы человеческих чувств, которые всегда притягивали внимание ученых и философов, но ускользали от научного объяснения в силу парадоксальности самой природы. Парадокс состоит в том, что эмоция — это лишь первичное влечение. Эмоции летучи, ситуативны, стихийны, капризны. Они могут быть не развиты, грубы, примитивны. С.Л.Рубинштейн выявил качественное различие первичных эмоций, связанных с потребностями организма, влечениями и чувствами. «Чувства человека, не отрываясь, конечно, от организма и его психофизических механизмов, далеко выходят за узкие рамки одних лишь внутриорганических состояний, распространяясь на всю бесконечную ширь мира, который человек в своей практической и теоретической деятельности познает и изменяет» [9. С. 146]. Исхода из этого, можно попытаться раскрыть парадоксальную природу чувства. Чувство «замыкает» эмоцию на другого человека, субъекта, на эстетический объект — культуру и мир в целом и одновременно «размыкает» эмоцию. Эмоция в качестве чувства приобретает свою личностную направленность и смысл. Кратковременная, стихийная эмоция превращается в особое глубокое и длительное состояние переживания.

Переживание — это особое личностное эмоциональное состояние. Эстетическое, этическое переживание — результат своеобразного искусства личности непосредственным образом воспринимать красоту мира или другого человека так, чтобы само переживание становилось ценностно. Можно сказать, что эти переживания — не исходный пункт, а итог, результат личностного эмоционального соединения с действительностью. И этот результат, в известном смысле, является самоцелью и самоценностью.

На наш взгляд, позитивные, ценностные эмоциональные переживания и составляют тот «материал», ту «пищу», которые восстанавливают психическую энергию и поддерживают жизненный дух человека. Между тем именно позитивные эмоциональные переживания стали одним из дефицитов нашего века. При многочисленных опросах молодежь указывает на свою потребность в дружбе и любви. Однако эта потребность оказывается неудовлетворенной.

В самом начале мы поставили проблему — исчерпаема или неисчерпаема психика. Мы взглянули на нее с общепринятого социального угла зрения, согласно которому человек может до бесконечности «тратить» свою психику. Он может добиваться всего любой ценой — ценой усталости, срывов и потерь. Утрата эмоций, особенно позитивных — радости, любви, — это потери не только эмоций, но тяжелейшая потеря всего человека, личности. И, напротив, способность личности к превращению эмоций в чувства, ее способность к глубоким переживаниям — это волшебный жизненный эликсир, который восстанавливает, «питает» ее энергией и восстанавливает ее психику.

Исследования физиологов показали, что эмоции страха буквально отравляют организм, поскольку сопровождаются повышением адреналина в крови. К сожалению, не изучено, какой биохимический результат дает переживание радости и есть ли он вообще. Но мы не сомневаемся, что даже если они не несут физиологического результата, то они питают самую психику, душу и дух человека.

Мы выдвинули гипотезу, что активность личности представляет собой единство, интеграл, включающий притязания, саморегуляцию и удовлетворенность. Этот интеграл был назван семантическим, так как он включает определенную интерпретацию сложившегося соотношения человека с жизнью. Притязания как ценностное выражение жизненных потребностей воплощают требования личности (к себе, к другим) и представления о способах удовлетворения потребностей. Потребности личности представлены в интеграле не абстрактно, а в той конкретной композиции, которая фиксирует неудовлетворенность одних, трансформиро-ванность, превращенность других, чрезмерно высокую «цену» удовлетворения третьих. Главное в притязаниях — тот источник, который считается человеком основой удовлетворения своих нужд, а именно — обращенность на самого себя или внешние обстоятельства, ситуации, других людей. Если человек сам рассматривает себя как лицо, ответственное за удовлетворение собственных потребностей (а не семью, школу, государство и т.д.), следовательно, он самостоятельно, без посторонней помощи регулирует свою активность, выбирая оптимальные для себя способы ее реализации, отказываясь от неоптимальных, неудачных. Именно здесь закладывается основа для его удовлетворенности достигнутым уровнем самостоятельности, мастерства, успешности.

Между тем именно удовлетворенность в недавнем прошлом нашего общества была под запретом, объявлена синонимом самоуспокоенности и равнодушия. Однако, с точки зрения психолога, удовлетворенность есть субъективная оценка и переживание личностью психологического результата ее деятельности, соответствие этого результата исходной цели, без чего просто невозможно продолжение деятельности. Эта оценка у нормальной личности всегда несет и элемент критики, и ориентацию на преодоление недостатков в будущем. Но без удовлетворенности потребности личности не могут развиваться, а она сама не получает побудителя к дальнейшему движению.

Не трудно заметить, что и чувство любви, и чувство удовлетворения, будучи очень различными по своей природе, своему источнику, тем не менее представляют собой важнейшие жизненные чувства. Их переживание и осознание ведет к осознанию и центральному переживанию человека — переживанию смысла своей жизни. В. Франкл написал книгу о возможности смысла жизни и о его утрате современным человеком [10]. Однако, поставив эту проблему очень глубоко и всесторонне, он почти не раскрыл внутреннего, эмоционального механизма его утраты. Нечто имеет или приобретает для меня смысл, не только поскольку я осознаю ценность и важность этого нечто лично для меня, но и потому, что я способен пережить мое отношение к этому, почувствовать этот смысл. Смысл как составляющая человеческого сознания — интеграл и переживания (этого смысла) и побуждения (мотива) к этому предмету и осознания его. И он исчезает прежде всего потому, что его перестают питать переживания, человек становится равнодушен, а его жизнь бессмысленной.

Если до сих пор речь шла в основном о потерях в области чувств, потерях эмоциональных, то теперь мы вынуждены обратиться к потерям в сознании человека. Для нормального сознания и его закономерной организации характерно наличие трех составляющих или трех отношений. Это отношение к себе, к другим и, наконец, ожидание отношения других к себе. На первый взгляд, третье отношение нельзя включить в структуру индивидуального сознания, потому что отношение других людей к данному человеку от него не зависит и является их отношением к нему, т.е. внешним для него. На самом же деле в сознании возникла и существует своеобразная способность «отклика» на это отношение, т.е. ожидание, предвидение, желание того, как другие отнесутся ко мне. В последние годы советские психологи начали оживленно открывать для себя наследие замечательного советского философа, психолога, литературоведа 20-х годов М.М. Бахтина, который, как и многие другие талантливые ученые, подвергался гонениям и даже скрывался под псевдонимом. Согласно концепции Бахтина, сознание — диалог. Диалог не только внешний, но диалог внутренний, отраженный в самой структуре индивидуального сознания: высказывая свое, человек предвидит, предчувствует, мыслит о возражении, мнении другого, имеет его в себе. Описывая триадическую структуру сознания, мы опирались на эту идею М.М. Бахтина, так же как на идеи С.Л. Рубинштейна о трех ведущих жизненных отношениях, на идеи Д. Мида [11] (американского психолога 30-х годов) и др. Однако обнаружилось, что теоретически построенная для всех людей структура сознания — это одно, а реальные структуры сознания реальных людей, живущих в ту или иную эпоху, — это совсем иное. Они (у каждого на свой лад) претерпевают деформацию в силу социального давления, социального способа жизни в данном обществе.

Наше исследование [3] выявило, что соотношение этих составляющих у разного типа людей оказывается очень различным. Одни типы, критически оценивая самих себя, позитивно — окружающих, в большей степени нуждаются в их оценке, мнении. Другие, наоборот, очень высоко оценивают себя, пренебрежительно относясь к окружающим, не нуждаясь в их оценках как отрицательных, так и положительных. Эти типы — крайние, своего рода противоположности. Между ними находятся такие, например, которые улавливают только положительное мнение о себе, но остаются глухими к критике, и те, которые зависят от оценок в исключительной или меньшей степени, прислушиваясь ко всякого рода отзывам о себе, и т.д. Эти данные показывают, что благодаря различным структурам своего сознания разные люди совершенно по-разному трактуют и свое положение среди людей и трактуют его иногда весьма субъективно.

Утрата способности к переживаниям, а с ней — смыслов жизни произошла и в силу изменения закономерного и необходимого для психической природы человека «порядка» психических явлений. Точно так же, как оказалась «перевернутой наоборот» нормальная закономерная последовательность — от желания, мотива — к действию, точно также у некоторых типов людей оказалась усеченной, обедненной структура сознания. Вместо трех остались только два отношения — к себе и другим. Трагично то, что такую обедненную структуру мы обнаружили у группы учителей младших классов. Эти педагоги строили свою стратегию жестким образом, авторитарно исходя только из себя, из того, что, по их мнению, «надо», совершенно не учитывая при этом встречного отношения детей, которого для них попросту не существовало в силу усеченной структуры сознания. Нужно ли добавлять, что при такой стратегии все формы отношения ребенка к учителю, к его педагогической стратегии были заведомо блокированы.

В одном из более старших классов был проведен следующий эксперимент. Психологическая диагностика детей установила, что у многих, почти у половины, имеет место так называемая акцентуция характера. Такой характер не является психической патологией, но имеет тенденцию к выходу за пределы нормы — либо чрезмерную возбудимость, либо выше обычной агрессивность, либо повышенную подозрительность и т.д. Акцентуация характера и ее проявление прекрасно описаны в книге известного немецкого психиатра К. Леонгарда [8].

Дети с акцентуацией характера требуют персонального, непрерывного внимания, постоянной коррекции возникающих у них и в общении, и в учении проблем. Учитывая это, мы попросили педагога дать психологическую характеристику каждого ребенка в классе. Что же оказалось? Педагог не только не имеет никакого представления о психологических особенностях каждого ученика, но вообще не владеет языком и понятиями психологического анализа личности. Он был обучен только поверхностным педагогическим «клише» типа: «вертится»,, «не любит отвечать у доски», «болтает» и т.д.

Что же происходило в этом случае за сценой «педагогического процесса»? Первоначально в школу приходил открытый, доверчивый ребенок. Постепенно, видя, что его отношение ко взрослому тем совершенно не замечается, а подчас и игнорируется, он начинал действовать в общении с ним по наиболее близкой ему логике, т.е. той, на которую его толкала акцентуация характера. Иными словами, его доверие и открытость, естественность поведения в адрес учителя прекращались, возникал барьер непонимания, и формировалось вызывающее демонстративное или защитного типа поведение.

Желая выяснить, как же и что думает человек с той или иной структурой сознания о другом человеке, мы обратились к исследованию будущих педагогов, т.е. студентов старших курсов педагогического вуза. Мы поставили каждого в условно-игровую роль педагога, предложив написать сценарий семинарского занятия. Предложенные ими планы различались радикально в следующем отношении. Одни «педагоги», как и выше описанные, планировали только собственные действия, совершенно не учитывая встречного отношения, поведения тех, кем они распоряжались. Другой тип планировал и предвидел возможные встречные действия, например, «если он откажется», «если он поступит иначе» и т.д. Иными словами, этот тип относился к другому не как к объекту (в отличие от первого), но как к субъекту. Третий тип планировал действия, подобно опытному шахматисту — «если он сделает так, то я поступлю иначе», «если он будет действовать иначе, я поступлю так» и т.д. Не трудно увидеть, что именно из студентов первого типа с мышлением о другом человеке как объекте рекрутировались описанные выше педагоги с дефицитной структурой сознания.

Между тем у личности, особенно становящейся личности ребенка или подростка, как известно, существует особая потребность в признании со стороны взрослых, их оценке (как позитивной, так и критической), в признании своего права быть субъектом и проявлять себя в качестве субъекта. Не трудно увидеть, что человек (будь то педагог, студент или школьник) с отсутствующей потребностью в другом человеке, с отсутствующей в сознании направленностью и ожиданием встречного отношения к себе другого человека, с объектным способом мышления внутренне уже игнорирует другого человека как субъекта. А это значит, что сегодня, не совершив никакого безнравственного поступка, он уже потенциально готов к нему, ориентируясь при этом только на себя и свои цели.

С.Л.Рубинштейн, исследуя человеческие чувства, пришел к выводу, что чувство любви есть реальное усиление другого человека, а ненависть — это убийство. В.А.Петровский поставил проблему «вкладов» в другого человека. Но если другой изначально не значим?

В исследованиях соотношений когнитивного и морального, морального и правового аспектов российского сознания использовалось сочетание кросскультурного, типологического и генетического методов исследования. Среди многих результатов важнейшим оказался полученный путем кросскультурного сравнения факт, что отсутствие правовых структур в обществе и соответственно в общественном сознании определенным образом компенсируется в индивидуальном сознании, а именно: юридические отношения подменяются моральными суждениями, рассуждениями, обоснованиями. Иными словами, каждый индивид решает правовые проблемы, во-первых. Он, во-вторых, решает их как нравственные проблемы. В-третьих, он дает им развернутые обоснования. Напротив, в структуре сознания детей обнаруживаются противоположные отношения, т.е. отсутствие в их сознании четких нравственных норм (и правовых норм, оценок и т.д.) толкает их на путь конформизма, т.е. стремления угадать, чего хочет, ожидает от них взрослый. Если ребенок или подросток сталкивается с нравственными противоречиями, конфликтами, исход бывает различным: либо активизируются и его интеллект, и нравственная сфера его личности, либо, напротив, интелекту-альная сфера блокируется, а нравственное поведение становится стереотипным, беспроблемным [4]. В этих данных можно увидеть своеобразные классы нашего общества, одни из которых вообще не видят нравственных проблем, а другие — переживают их особенно остро и решают их в высшей мере ответственно.

Таким образом, нравственные проблемы оказываются особенно острыми именно в личностном плане, в индивидуальном сознании, но решаются они разными типами по-разному. Генетический срез в сочетании с типологическим методом показывает, что в нашем обществе социально-психологическое расслоение происходит уже на уровне детства. А именно, пробы по методике С. Московичи показывают, что у наших детей нет представлений о справедливости, которые есть и у английских, и у французских [6, 12]. Но говоря образно, одни сами пытаются установить справедливость, своими силами, т.е. сделать то, что в другом обществе закладывается в правовых отношениях, а другие дети пытаются угадать, чего хочет учитель, не имея чувства справедливости, попросту повторяя правила. Так формируется армия конформистов.

Одной из заметных потерь являются интеллектуальные потери: наше общество является одним из самых образованных в мире, однако распространение своеобразной болезни вербализма — замены действия и мысли словесной активностью — привело к серьезным интеллектуальным потерям. Между тем именно сейчас от конструктивности, от прогностичности мышления, от способности ставить и решать социальные проблемы зависит в значительной мере выход из трудной социально-экономической ситуации.

Данные исследования, проведенного совместно с Г.Э.Белицкой, — проблематизации как процедуры социального мышления — показали, что у одних типов людей социальные проблемы репрезентированны в их сознании, но они не могут сделать их предметом мышления, т.е. фактически они функционируют в сознании по принципу стереотипов. Другие же типы могут мыслить о них достаточно конструктивно, давать прогнозы, предлагать решения. От чего же зависело это принципиальное типологическое различие? Во-первых, от личностного отношения к проблемам, от личностной значимости. Во-вторых, проблемность или беспроблемность мышления личности зависела от личностного конструкта, который мы условно назвали «я — общество».

Что представляет собой этот конструкт? Авторитарная система организации общественной жизни в нашем обществе породила отношение к человеку как к объекту управления. Однако в результате оказалось, что и в сознании этих людей закрепилось представление о себе как об объекте. Сохранился и другой тип людей, которые все же мыслили и себя, и другого как субъектов. Итак, выявилось, что только в случае, если человек воспринимает и себя, и общество (и других людей) как субъектов, он начинает мыслить о взаимоотношениях с ними, т.е. для него появляются проблемы. При конструктах другого типа люди были лишены способности видеть проблемы.

Одной из особенностей нашего подхода к личности и ее сознанию была идея обратной связи активности личности со способом ее реализации в структурах и результатах жизненного пути. Поэтому активность личности изучалась в структурах семейных отношений, в структурах обучения, в структурах деятельности, в том числе игры. Так, цикл исследований активности личности в условиях обучения показал, что определенные структуры сознания учителя: отсутствие у него представлений о личности ученика, блокируют активность ученика, в результате чего возникает двойной психологический барьер, и ученик начинает реализовывать демонстративное или защитное поведение. Отсутствие позитивных оценок интеллекта подростка со стороны родителей, как выявило наше исследование, проведенное совместно с Х.Йоловой, и сближение их оценок с оценками учителей, т.е. своеобразный социальный конформизм родителей, ведет к тому, что у подростка не возникает представлений об интеллекте как ценности, в результате чего он не рефлексирует по поводу своего интеллекта, и темпы интеллектуального развития значительно снижаются. Были выявлены оптимальные пропорции индивидуального подхода к ученику со стороны учителя и отношения к ученику как субъекту.

Исчезновение в социальных структурах определенных условий, необходимых для развития личности, ведет к психологическим и жизненным потерям. Как говорилось, в результате исчезновения игр из образа жизни больших городов происходит утрата целого воспитательного комплекса, направленного на социальную зрелость личности, ее социально-психологические способности — проявлять инициативу и одновременно подчиняться правилу и т.д.

Общим выводом данного направления исследований является то, что каждому типу личности релевантны свои условия и ситуации, в которых он является оптимальным, его функционирование в неадекватных условиях ведет к перенапряжению, психологическим потерям или понижению эффективности.

Установив, однако, что в одном и том же обществе тем не менее складываются разные психологические типы людей, мы начали разрабатывать известный в психологии, но не реализовавшийся в эпоху уравниловки типологический подход и метод исследования. Мы изучали типы сознания, мышления, инициативы и ответственности, причем оказалось, что существуют различные типы даже в способе организации времени, с чем мы сталкиваемся в жизни, когда один постоянно опаздывает, другой не выносит ожидания и т.д. Описание этих типов составило тему книги «Стратегия жизни», вышедшую в 91-м году [2]. Однако в данной статье, не имея возможности даже вкратце перечислить интереснейшие типологические особенности людей, в связи с поставленной проблемой психологических и личностных потерь, нельзя не остановиться на том выводе, к которому нас подвела разработка типологического подхода. Оказалось, что одной из главнейших причин психологических и личностных потерь является, говоря глобально, то, что многие люди находятся не на своем месте и делают не свое дело. Если человек выбрал не свою профессию, иногда вынужден решать непосильные задачи для его психики, это неизбежно приводит к профессиональному неблагополучию, утомлению, профессиональной непригодности. В последние годы в ряде сфер (в той же летной, железнодорожной) прогрессивно нарастает число аварий. Анализ этих аварий показывает, что их технические причины имманентны, в связи с чем необходимо предотвращение их по линии «человеческого фактора». Между тем всегда ли первоначальный профессиональный отбор в профессиях, связанных с риском, строится на основе моделирования именно аварийных ситуаций? Чаще всего он основывается на требованиях к деятельности в ее «норме», в то время как именно в аварийных, критических ситуациях остро проявляются типологические особенности личности.

Исследования чехословацкого психолога О. Микшика тысяч-профессионалов (в летной и других, связанных с опасностями, авариями, риском профессиями) позволили построить своеобразную «критическую» типологию, которая обнаружила картину «распада» личности в критической ситуации. Оказалось, что стандартная картина уровней, рисуемая в общей психологии, приобретает совершенно различную композицию у каждого типа личности в критической ситуации. У одних при этом распад происходит на физиологическом уровне (человек в состоянии стресса погружается в сон или шок), у других — на психическом (не видят показания приборов, не слышат команд и т.д.), третьи — на уровне организации деятельности (теряют волю, способность ставить цели, осуществлять сознательную регуляцию). Эту «этиологию» поведения и психической дезорганизации в критических ситуациях необходимо знать заранее, до реального наступления, соответственно учитывая в профотборе готовность к трудным профессиям. Сегодня в психологической науке проведено много фундаментальных теоретико-эмпирических исследований соотношения личности и профессий, личности и сложных профессий, личности и труда [В.Г. Зазыкин, А.К. Маркова, В.А. Пономаренко, В.Д. Шадриков и др.], результаты которых могут быть использованы для минимизации психологических потерь, активации личностных ресурсов. Сравнительно недавно оформила свой социальный статус акмеология как комплексная наука об оптимизации психологических и личностных возможностей человека и о достижении им вершин мастерства в профессии и максимального самовыражения в жизни. Наиболее интенсивно разрабатывается профессиональное направление акмеологической науки. Основными координатами, которые фиксируются ею при изучении человека, являются диагноз и прогноз, в свою очередь диагноз включает выявление дефицитарных состояний и соотношений личности с профессией (включая и мотивиционные, которые, согласно концепции В.Г. Асеева, имеют свои пики и спады), индивидуальных профессий («способностей», по Е.А. Климову), а также имплицитных возможностей личности, а прогноз — определение идеальных вариантов, оптимумов посылов и состояний личности и средств их достижения.

Касаясь последних, можно сказать, что их классификация в общей психологии и акмеологии разделилась на две основные категории — средств активации, оказываемых в процессе тренингов, и игротехник и средств, используемых самим субъектом, преимущественно рефлексивных [И.Н. Семенов и др.].

По-видимому, не все типы людей поддаются воздействию стандартно организованных ситуаций тренинга, так же, как не все типы обладают способностью к рефлексии (по С.Л. Рубинштейну). Поэтому необходим более типологически ориентированный подход к проблеме психологической поддержки личности. А последняя должна вырасти на теоретической почве акмеологии в самостоятельные научно-теоретическое и социальное направления. Типологический подход, исходя из вышесказанного, может ориентироваться в оказании психологической поддержки на эмоциональные механизмы личности, восполняя дефициты ее эмоциональности, дефицит ее образа «Я» и притязаний, он может содействовать восстановлению жизненной перспективы и оптимизации. Кроме того, психологическая поддержка личности, оказывая воздействие, приводящее к «расширению сознания», может способствовать актуализации потребности и способности к социальному мышлению, осмыслению и переосмыслению ценностей [Л.А. Петровская и др.]. Недостаточный уровень развития социального мышления, обнаруженный в наших исследованиях у руководителей [Л.И. Кашина, Г.Н. Ярошенко и др.], связан со старым стилем управления, сложившимся в тоталитарном обществе, когда потребность думать заменялась привычкой исполнять и подчиняться. Выход на более высокий уровень мышления блокируется системой стереотипов (стереотипных задач, стереотипных решений, стереотипных отношений и т.д.) и неспособностью личности перейти от роли исполнителя, объекта к роли субъекта. В этом переходе могла бы сыграть свою роль психолого-акмеологическая поддержка личности.

Акмеология возникла не как избыточная область знания, а именно в тот период, когда Россия находится в неустойчивом равновесии между дефицитарностью, регрессией и возрождением, прогрессом. Акмеология имеет своим предметом не среднестатистическую личность, а оба полярных полюса по отношению к ней: дефициты, потери — на одном, идеалы и оптимизм — на другом. А между ними — вместо среднестатистической нормы или теоретического конструкта — находится диагностика нынешнего состояния развития личности (в том или ином аспекте, отношении или — в целом) и создание индивидуальной программы достижения его оптимума с помощью системы рациональных средств, которые интенсивно разрабатываются акмеологами [А.А. Дергач, Н.В. Кузьмина, И.Н. Семенов и др.].

Психолого-акмеологическая поддержка значительно отличается от психотерапевтической, хотя иногда использует и ее средства. Ее не стоит рассматривать как альтернативу психотерапии. Первое различие продиктовано самой жизнью: психотерапия — поддержка для узкого, весьма обеспеченного слоя населения, а психотерапевты — при всей их гуманистической подготовке — имеют коммерческую ориентацию. Между тем в психологической поддержке нуждаются самые широкие массы. Эту поддержку до настоящего времени оказывали психологи, работающие в разных социальных службах — занятости, социального обеспечения, а также — в определенной мере — социальные работники. Обществу необходимо создание самой широкой сети психолого-акмеологических центров, которые выполняли бы функции реабилитации, поддержки, оптимизации психологических состояний личности, повышения ее оптимизма, адаптированности, жизнеспособности. Знание психологии и акмеологии необходимо не только социальным работникам, имеющим дело с дефицитарными слоями населения, но и тем руководителям и служащим, которые принадлежат к тем силам общества, которые способны оказывать влияние и на его психологию, общественное сознание и поддерживать жизнеспособность людей. Проблема оптимизма или пессимизма сегодня перестает быть сюжетом утонченных философских изысканий. Это проблема жизненного тонуса общества и — в конечном итоге — его жизнеспособности. Этот угол зрения на общество не только как на экономическую или социальную структуру, но на организм, состоящий из живых людей, должен, на наш взгляд, быть осознан, осмыслен и практически реализован.

Сегодня реальность заставляет нас поставить вопрос об экологии человека, о его психологических, нравственных потерях и уродствах (наркомании, алкоголизме, агрессии). Поэтому, по-видимому, нужно прежде всего постараться сохранить те малые ячейки и структуры общества, где люди общаются лично, где возможно создание нормальных, полноценных человеческих отношений, где имеет место реальный человеческий контакт. Именно в этих структурах — будь то нормальная семья, маленькая частная школа или группа детей, изучающих язык под руководством старомодной дамы, — возможно любовное выращивание самого ценного, что есть в природе, кроме нефти, угля и золота, — человека.

Психологическая наука могла бы уже сегодня дать множество рекомендаций, методов, указать на множество ограничений и запретов, чтобы полноценно включать человека в профессиональные и социальные структуры. Но все эти рекомендации могут быть реализованы при одном глобальном условии, если обществом будет осознано, что его спасение от бед и потерь, источник богатства и прогресса — полноценная психика и развивающаяся личность человека.

Литература

1. Абульханова-Славская К.А. Активность и сознание личности как субъекта деятельности // Психология личности в социалистическом обществе. Активность и развитие личности. — М.,1989.—Т.1.

2. Абульханова-Славская К.А. Стратегия жизни. — М., 1991.

3. Абульханова-Славская К.А. Проблема активности личности, методология и стратегия исследования // Активность и жизненная позиция личности. — М.Д988.

4. Воловикова М.И. Моральное развитие и активность личности // Активность и жизненная позиция личности. — М.,1988.

5. Григорьев С.В. Самовыражение и развитие личности через смену форм игры на протяжении жизненного пути / Автореф. дисс. канд. психол. наук. — М.,1991.

6. Донцов А.И., Емельянова Г.П. Концепция социальных представлений в современной французской психологии. -М.,1987.

7. Леонгард К. Акцентуированные личности. — Киев, 1981.

8. Раншбург И. Роль «сензитивного периода» в формировании социальных связей // Психология личности в социалистическом обществе. Активность и развитие личности. - М., 1989. - Т.1.

9. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. Т.2. — М.,1989.

10. Франкл В. Человек в поисках смысла. — М.,1990. И. Mead G.H. Mind, self and society. — Chicago, 1934. 12. Moscovici S. Social influence and social change. — L.,1976.