2017-12-14
268
Другой схоластический вымысел теории соучастия, по замечанию проф. Фойницкого, состоит в том, что вместо твердого начала причинности как основы ответственности она ставит соглашение как презумпцию причинности и тем чрезмерно расширяет пределы наказуемого участия. Но в основе этого возражения лежит прямое недоразумение, так как ни новейшая, ни более старая теория соучастия не устраняли из него условия причинности, а всегда требовали, чтобы соучастник был или причиной, или условием содеянного; на соглашение же в смысле выражения общности вины доктрина смотрит лишь как на условие, видоизменяющее самостоятельный характер примыкающей силы, а в особенности устраняющее этим привхождением прекращение причинной связи, что, конечно, не одно и то же. Сам пример, приводимый проф. Фойницким, чрезмерного расширения наказуемого соучастия включением в пособничество заранее обещанного попустительства или укрывательства, т.е. действия, как он замечает, последующего за преступлением, а потому и не могущего стать в причинное к нему отношение, представляется также неточным, так как и доктрина, и кодексы видят в подобных случаях признаки пособничества в заранее данном обещании, а не в самом укрывательстве или попустительстве.
Дальнейший упрек состоит в указании на неполноту понятия о соучастии, так как оно не объемлет содействия неосторожного или даже и умышленного, но вполне самостоятельного и независимого от других, а равно и проявления деятельности известных профессий (служащих, адвокатов, врачей) или известного промысла, которые хотя и соприкасаются с преступлением, но наказываются как самостоятельные проступки. Но этот упрек, казалось бы, падает под собственной тяжестью; доктрина говорит: мы выделяем из стечения преступников ту своеобразную форму, в которой существует солидарная ответственность всех за каждого и каждого за всех, и образуем из этого понятие соучастия в техническом смысле, а ее упрекают в том, что созданное таким образом понятие соучастия не объемлет тех случаев, в которых эта солидарная ответственность не имеет места; на это можно только сказать - да, не объемлет, но и не должно обнимать.
Наконец, последнее возражение, которое особенно оттеняет проф. Фойницкий, говоря, что он ввиду его восстает всеми своими силами против непорядка вещей, создаваемого теорией соучастия, состоит в том, что этим путем вводится ответственность не только за себя, но и за других, ответственность не за свою, но и за чужую вину, чем нарушается коренной принцип современного уголовного права, принцип личной ответственности, и вводится институт, напоминающий quasi деликты эпохи Карпцова и Muyart de Vouglans *"Мюярта де Вуглянса (фр.).", - но дело в том, что общая вина не чужая вина и лицо, отвечающее за таковую, отвечает за себя, а не за других. Если оркестр художественным исполнением классического творения музыкального гения вызвал в очарованной дивной гармонией звуков толпе бешеный восторг и неумолкаемый гром рукоплесканий, то может ли кто-нибудь из исполнителей в отдельности гордо воскликнуть - то мне лишь дань, и хотя, конечно, степень вложенного труда и искусства будет у всех его членов далеко не одинакова, это не нарушит принципа воздаяния каждому по делам его: тромбонист или барабанщик принимает аплодисменты и отвечает поклоном на привет публики наравне с первой скрипкой или солистом флейтистом. Так и вложившийся в общее преступное дело подговором или пособничеством не может фарисейски омывать руки, восклицая: не я обагрил кровью жертвы нож убийцы!
Конечно, если бы основой наказуемости была личная преступность, а не преступление, трудно было бы говорить об общей преступности нескольких лиц; наказывая кого-либо за "выражение чужой преступности", мы бы уничтожили всякие границы судебного произвола, но современное право считает пока объектом карательной деятельности не преступность, а преступление, и на этой основе построена доктрина о соучастии*(1348).
Да и к каким практически непригодным результатам приведет набросанная Фойницким теория индивидуальной виновности и ответственности при ее детальной разработке. Если подстрекателя еще и можно признавать самостоятельным виновным по началу dominus causa - то же, что и causa causae *"Главная причина - то же, что и причина причин (лат.).", то при такой постановке вопроса и относительно него будет трудно разобраться, например, в учении об эксцессах исполнителя, о влиянии недовершения исполнителем задуманного, при определении места и времени учинения им преступного деяния, но затруднения еще более возрастут при установлении ответственности исполнителей и соучастников. Проф. Фойницкий говорит только, что в этих случаях применяются общие положения о причинной связи, причем причиной должно быть признаваемо всякое действие, рассчитывающее на помощь других сил; но он не дает обоснований этой широкой субъективной теории причинности и не делает выводов из нее, равно как и не указывает, почему он ограничивает ее применение только исполнителями того деяния, хотя очевидно, что эта же формула может быть с полным успехом распространена и на ответственность всех пособников, хотя бы и самых отдаленных, обращающихся также в отдельных виновных. А затем мы по необходимости возвратимся к хаосу старой доктрины о взаимных отношениях переплетающихся в их деятельности многообразных виновников одного и того же посягательства.
Со своей стороны, проф. Фойницкий относительно пособников, не участвующих в исполнении деяния, полагает, сколько можно понять из его изложения, что постановления о них должны быть перенесены в Особенную часть и должны быть обсуждаемы по свойству их деятельности и проявленного в ней умысла, хотя, однако, при этом степень ответственности таких пособников будет определяться и по важности наступивших от того последствий. Сам автор не попытался, впрочем, представить примеров столь своеобразно конструируемых преступных деяний; на мой же взгляд, практическая неосуществимость таких правомечтаний едва ли может возбудить сомнения.
175. Но, признавая общность вины как основу солидарной ответственности характеристическим признаком соучастия, мы таким образом признаем, что каждый из соучастников должен быть виновником и совиновником.
В силу этого условия соучастниками не могут быть, конечно, лица недееспособные или действующие при условиях, устраняющих вменение, но затем возникает вопрос, распространяется ли понятие соучастников не только на виновников умышленных, но и на лиц, действовавших по неосторожности.
Несомненно, что такое лицо может быть виновником, может вкладываться одновременно с деятельностью других в воспроизведение правовоспрещенного результата, быть наравне с другими одним из образующих его условий, но оно, по самому свойству неосторожности, не может быть общником в вине других, не может нести ответственность за совместность его действия с другими*(1349).
Это положение одинаково применимо как к неосторожному участию в умышленном действии другого, так и к умышленному участию в неосторожном действии другого, а равно, наконец, и к случаям совместного учинения неосторожности.
Наиболее очевидна правильность такой постановки в случаях первого рода: кто-нибудь по небрежности оставил на столе склянку с ядом, другое лицо воспользовалось этим ядом для чьего-либо отравления; можем ли мы признать первого неосторожным пособником отравления и какое наказание мы ему назначим? Умышленное действие привходящего лица устранило всякую причинную связь неосторожности первого и смерти, а потому не может быть и речи о его наказуемости.
Возьмем второй случай: кто-либо умышленно уговорил близорукого стрелять в лежащего под кустом человека, уверив его, что это заяц, тот выстрелил и убил наповал; признаем ли мы подговорившего участником лишения жизни по неосторожности? Конечно нет. Мы привлечем к ответственности стрелявшего за неосторожность, а уговорившего - за умысел, т.е. не признаем между ними общей виновности и не определим солидарной ответственности.
Остается третий случай - совместное причинение вреда по неосторожности. Представим себе, что произошло крушение железнодорожного поезда, причем выяснилось, что причина его заключалась в том, что рабочие, поправлявшие путь, уходя на отдых, оставили на нем, по явной неосторожности, старые рельсы, инструменты, а вновь определенный сторож, который наблюдал за путем, хотя и заметил опасность, грозившую поезду, но благодаря своей неопытности или глупости не сумел выставить предостерегательного знака; мы привлечем к ответственности рабочих, виновных в загромождении пути, сторожа, не выставившего надлежащего знака, и, может быть, даже лицо, определившее на службу заведомо неспособного сторожа, но можем ли мы признать всех этих лиц и по закону, и по существу дела соучастниками? Постановка вопроса, конечно, не изменится, когда мы предположим, что неосторожная деятельность обвиняемых была и одновременна и даже однородна. Зажегший по неосторожности легковоспламеняющийся материал и присутствовавший при этом, схвативший по растерянности жестянку с керосином и поливший зажженное, могут каждый отвечать за неосторожность, но не будут соучастниками. Виновность каждого, несмотря на общую их судимость и ответственность, сохраняет свой индивидуальный характер: индивидуально обсуждается не только размер неосторожности, проявленной каждым виновным, но и само ее бытие; связь между ними имеет чисто объективный характер*(1350). Наше Уголовное уложение, ставя условием соучастия соглашение или по крайней мере заведомость об общей деятельности, исключает возможность вопроса о неосторожном соучастии.
176. Следовательно, общность вины предполагает наличность умысла у каждого вкладывающегося в деяние. При этом таким субъективно связующим условием является главный элемент умысла - намерение; что же касается других элементов умысла-мотива, цели или плана, то, за исключением тех деяний, в законный состав коих входит прямое указание на бытие определенной цели или плана, единство этих элементов не представляется существенным. Участвовавшие в убийстве останутся соучастниками, хотя бы один действовал из личной мести, а другой из корысти, хотя бы один душил жертву, а другой ударил ее ножом. Один действовал в состоянии запальчивости, а другой оказал ему содействие вполне хладнокровно, побудил выполнить уже задуманный план; сам умысел, в особенности по отношению к соучастникам, не бывшим непосредственными исполнителями, кроме общих элементов или сознания и допущения сознания и хотения, должен заключать в себе и представление о совместной деятельности, направленной к достижению общими усилиями общего посягательства на правоохраненный интерес*(1351).
Объединение в виновности, умышленное примкнутие к общей деятельности может состояться или путем переговоров, взаимного воздействия, прямого соглашения, и притом как во время самого действования, так и во время предшествовавшее*(1352), или же это общение может быть выражено такой деятельностью, которая служила была наглядным доказательством соглашения как для других соучастников, так и для суда; в силу этого мы можем себе представить и как бы одностороннее соглашение как условие соучастия. Подстрекаемый может молча выслушать подговор, не дать никакого ответа или даже высказать сомнение о возможности или необходимости выполнения предложенного и, тем не менее, потом выполнением того, к чему подговаривали, доказать, что семя упало на добрую почву, что подговор подействовал; точно так же пособником может быть признан и тот, кто, зная, что другое лицо решилось совершить убийство, не говоря, однако, ему ни слова, доставляет орудие убийства; при этом даже можем себе представить, что исполнитель в момент учинения преступления и не знал, кто и каким образом доставил ему это орудие*(1353).
По объему своему соглашение в вышеуказанном смысле может относиться или ко всему деянию, или только к какой-либо его части; последнее в особенности возможно, когда само преступное деяние представлялось сложным.
177. Соглашение, как выражение объединения в виновности, должно предшествовать учинению преступного деяния или по крайней мере предшествовать тому акту, в котором выразилось участие данного обвиняемого. Но это соотношение между решимостью действовать сообща и действительным участием, так же как и при совершении отдельного преступного деяния, может иметь различные оттенки.
Так, наше Уложение 1845 г. по примеру большинства современных ему немецких кодексов внесло не известное прежде нашему праву*(1354) различие двух главных видов соучастия: учинение преступления по предварительному всех или некоторых виновных на то согласию или без оного, причем по смыслу его постановлений различие относилось именно к "предварительности", так как соглашение являлось условием каждого вида. Предварительность соглашения рассматривалась как обстоятельство, усиливающее вину, а потому при рассмотрении дел с присяжными заседателями наличность его должна была быть прямо или косвенно установлена ими*(1355). Сверх сего, в Особенной части Уложение 1845 г. упоминало еще о третьем виде соучастия - о шайке.
Новые западноевропейские законодательства не сохранили различия двух первых типов, применяя к обоим общие правила о соучастии; но специальные постановления о шайке существуют во многих новых кодексах. Эта же система была принята и при составлении нашего Уголовного уложения, потому что, как замечает объяснительная записка, различие скопа и сговора, имеющее несомненно правильное теоретическое основание и вытекающее из существа соучастия, не представляет, однако, практического значения и не должно иметь места в кодексе. Соучастие без предварительного соглашения, или, как назвал его проф. Жиряев, скоп (concursus accidentalis, zufallige Mitthaterschaft) *"Случайное содействие (лат., нем.)."*(1356), предполагает, что соединение нескольких лиц в одно целое относится к самому моменту действия. Такое единение может возникнуть иногда в том случае, когда двое или несколько лиц, задумавших какое-либо преступное деяние, сходятся неожиданно друг с другом и выполняют совместно задуманное; но всего чаще этот вид предполагает, что само намерение у нескольких лиц возникло внезапно, на самом месте действия. Таковы, например, случаи соучастия во внезапно возникшей драке, учинение отдельных преступных деяний во время народных волнений, когда нередко убийства, поджоги совершаются кучкой людей под влиянием зажигательной речи, метко брошенного слова и т.п. К скопу близко подходят и случаи учинения преступных деяний толпой.
Скоп, конечно, предполагает не только общность умысла, но, согласно условиям своего возникновения, общность действия во времени и по месту, безотносительно, однако, к самому характеру и объему деятельности*(1357). Если несколько человек совершили скопом посягательство на жизнь, положим, мужа и жены, из которых первый умер, а вторая получила только смертельную рану, то за оконченное убийство будут отвечать и те участники, которые наносили удары жене; при совершении скопом поджога за него будут наказаны и те, которые подкладывали зажженные материалы, и те, которые добывали огонь или стояли на карауле.
Другой вид составляет соучастие по предварительному соглашению - сговор. Если все сговорившиеся совместно выполнили задуманное, то этот вид соучастия будет совершенно сходен со скопом; но в тех случаях, где такого условия нет, сговор может иметь и некоторые своеобразные черты. Во-первых, сговор может быть не на одно, а на несколько преступных деяний, совершаемых одновременно или разновременно в одном и разных местах, так что он может и не предполагать общности действия по месту и времени; во-вторых, при сговоре могут быть такие соучастники, которые не принимают никакого участия в исполнении, и притом или случайно, или по свойству той роли, которую они играют в соучастии; в-третьих, ответственность за сговор возможна и тогда, когда сообщники не приступали к выполнению задуманного.
Таким образом, сговор как бы совмещает в себе понятие скопа, но с известным придатком.
В старой доктрине, в особенности немецкой, во время Фейербаха и Грольмана, из понятия соучастия по предварительному соглашению выдвигался еще, как особый вид, комплот - заговор, в котором предполагалось не только прямое соглашение между соучастниками, но наличность взаимного подстрекательства, так что каждый из соучастников являлся и подстрекателем, и подстрекаемым*(1358), а потому каждый из участников предполагался действующим предумышленно и сам complot рассматривался как тягчайшая форма соучастия. Но это учение, бесполезное практически и допускающее сильные возражения теоретические, благодаря положенной в основу его явно несостоятельной фикции взаимного подстрекательства соучастников, ныне отброшено, а заменившее его в Германском кодексе и литературе понятие совиновничества Mitthaterschaft, покоится, как мы увидим далее, на объективных, а не на субъективных основаниях*(1359), на условиях деятельности, а не на условиях соглашения.
В других кодексах, например в code penal, следы этого учения сохранились только при преступлениях политических.
Предварительное соглашение может относиться или к одному, или ко многим преступным деяниям; но уже при самой первоначальной постановке учения о комплоте Фейербахом и Грольманом последние случаи были выделены в особый вид соучастия - шайку, который и поныне сохранил свое самостоятельное место и в законодательствах, и в доктрине, хотя в определении шайки замечается значительное различие.
Со стороны субъективной, шайка предполагает соглашение на несколько преступных деяний, на целый их ряд, и притом соглашение, не периодически повторяющееся, а общее на постоянную преступную деятельность. Этим признаком шайка главным образом и отличается от сговора на отдельное преступление, который также может быть повторяем.
Соглашение может относиться или к определенному роду преступной деятельности - шайки сбытчиков фальшивых денег, конокрадов, или к разным родам - шайки, составившиеся для поджогов, краж и даже убийств при случае.
Соглашение может состояться на неопределенное время или может быть ограничено известным местом и временем, как, например, шайки мошенников, шулеров, отправляющихся, положим, в Нижний Новгород на время ярмарки.
Преступные деяния, ради коих составляется шайка, по самому условию ее возникновения, намечаются обыкновенно только в общих родовых чертах, но утрачивает ли соучастие характер шайки, если предположенные ею преступные деяния были намечены индивидуально? Немецкая доктрина, старая, а отчасти и новая*(1360), обусловливает понятие шайки отсутствием такой индивидуальной определенности; но едва ли это ограничение вполне основательно. Существо шайки, как справедливо замечает Н. Неклюдов, заключается в постоянном характере сообщества, в обращении членами шайки преступной их деятельности как бы в ремесло, а это, конечно, возможно, хотя и в виде исключения, и при определенности задуманных преступных деяний*(1361). Почему лица, предположившие совершать в целях грабежа последовательные поджоги в каком-либо городе, будут рассматриваться как члены шайки, а лица, согласившиеся так же последовательно совершать поджоги, положим, провиантских магазинов, составят простой сговор?
Со стороны объективной, шайка предполагает соглашение нескольких лиц, хотя бы и двух. Правда, в решении Уголовного кассационного департамента по делу Ефимова (реш. 69/613) указана как условие шайки наличность по крайней мере трех сообщников, но в подкрепление своего толкования Сенат сослался только на общепринятое мнение*(1362).
Этой возможной малочисленностью шайки разрешается и другой вопрос, бывший некогда спорным, об ее иерархической организации. При слове "шайка" перед нами прежде всего рисуются наши поволжские шайки с атаманами и есаулами или средневековые банды феодальной Европы; но это уже образ минувшего. Конечно, и теперь можно встретить шайки организованные, дисциплинированные, построенные на принципе безусловного подчинения выборным руководителям; но рядом с ними встречаются шайки и в более простейшей форме, без всякой иерархической организации, в которых взаимные отношения членов сводятся к общему понятию о виновниках и сообщниках или даже пособниках*(1363).
Чем обширнее по своему объему шайка, чем строже она организована, тем более значения и опасности представляет она для общества; но даже и при меньших размерах шайка является наиболее опасным видом преступного соучастия: продолжительная преступная деятельность, опытность, знание лиц и мест, удобных для сбыта плодов, добытых преступлением, с одной стороны, облегчают само совершение преступных деяний, а с другой - дают наибольшую возможность скрыть следы преступной деятельности и скрыться самим от кары закона*(1364).
В нашем праве специальные постановления о шайках появились только с Уложения 1845 г., и притом не в Общей, а в Особенной части, в постановлениях о наказуемости составления шаек и об учинении некоторых преступных деяний шайкой, как об обстоятельстве, усиливающем ответственность.
При этом Уложение не определяло понятия шайки, и хотя в ст.923, 924 (по изд. 1885 г.) оно говорило о шайке как о сообществе, составившемся для совершения ряда преступлений, но затем в других статьях упоминалось (ст.1633, 1639, 1645) о шайках, составившихся для того или вообще для преступлений сего рода. Конечно, эту неудачную характеристику шайки можно было разъяснить в смысле различия шаек, составившихся для определенных или неопределенных преступных деяний, но наша практика*(1365) понимала эти выражения буквально и создала понятие шайки, составившейся для совершения единичного преступления, - понятие, столь трудно отличимое от обыкновенного соглашения на преступление.
Действующее Уголовное уложение устранило всякие сомнения в сем отношении, противополагая в ст.43 участие в сообществе, составившемся для учинения отдельного преступления или проступка участию в шайке, составившейся для учинения нескольких преступлений или проступков, безотносительно к их определенности или неопределенности.
178. Соучастие, независимо от общности вины, предполагает общность преступной деятельности, все равно, будет ли последняя, смотря по свойству соучастия, однородная или разнородная, простая или сложная, одновременная или разновременная, предполагаемая или уже осуществляемая.
Во всяком случае, эта деятельность должна быть преступной. То деяние, по поводу коего несколько лиц привлекаются к ответственности, должно быть не только воспрещено законом под страхом наказания, но и не должно заключать в себе таких условий, которые бы на основании закона устраняли преступность. На этом основании, если учиненное признается выполненным в состоянии необходимой обороны или вследствие обязательного приказа, то в таком деянии не может быть преступного соучастия. Если закон по каким-либо основаниям находит необходимым наказывать соучастие и в непреступной деятельности, то он должен сделать об этом особые постановления; таковы, например, постановления о наказуемости пособничества или подстрекательства к самоубийству в тех кодексах, в коих самоубийство не почитается преступным*(1366); наказуемость сводничества; содействие освобождению арестантов; устройство азартных игр и т.п.*(1367) При этом в понятие деятельности входит, конечно, преступное бездействие, будет ли это неисполнение известного требования закона-бездействие в тесном смысле, или нарушение запрета путем невмешательства; хотя нельзя не прибавить, что по самим условиям этих форм проявления виновности объем лиц, могущих быть соучастниками в них, будет несколько иной; так, например, не исключая лиц, вызывающих преступное посягательство, т.е. подговор или подстрекательство, эта форма весьма ограничивает число лиц, могущих содействовать таковому невмешательству, и вовсе исключает, благодаря отсутствию положительного момента, возможность совместного исполнительства.
Эта объективная сторона соучастия, в свою очередь, может служить основанием для различения видов соучастия.
Так, наше Уголовное уложение различает соучастие в виде простого соглашения на преступную деятельность, не имевшего последствий, и соучастие в тесном смысле, когда согласившиеся выполнили какую-либо роль в учиненном совместно деянии, причем тем самым обрисовывается и третий тип соучастия, когда из нескольких лиц, привлекаемых по данному делу в качестве соучастников, одни обвиняются как соучастники в тесном смысле, а другие-как только согласившиеся, но в учинение деяния не вложившиеся.
Это деление соучастия, построенное на признаке осуществления предположенной преступной деятельности, аналогично с рассмотренным нами учением о степенях осуществления преступной воли и имеет существенное значение для определения ответственности соучастников.
Иное объективное деление усвоено Германским кодексом, а за ним и новой германской литературой*(1368), различающими в соучастии два вида: совиновничество, Mitthaterschaft, когда каждый виновный является не только равновиновным, но когда деятельность всех соучастников обрисовывается одинаково, как деятелей, выполнивших само преступное деяние, и участие, Theilnahme, в качестве подстрекателей или пособников, когда кроме исполнителя являются и другие участники, причем, конечно, обе эти формы допускают комбинацию между ними, когда в одном деле является и несколько совиновников, и несколько участников.
179. Общность вины и деятельности хотя и влечет за собой солидарную ответственность всех участников, но вовсе не уничтожает всякое индивидуальное различие между ними; жизненная преступная драма, как и воспроизведение жизни на сцене, требуя надлежащего выполнения, игры и действия всего персонала, различает тем не менее, по свойству ролей, главных и второстепенных участников, до исполняющих роли без слов включительно, придавая им различную оценку. Потому рассмотрение типов соучастников, их характеристических признаков, условий ответственности и т.д. составляет один из важнейших отделов учения о соучастии.
Из западноевропейских законодательств французское различает два основных типа: coauteurs - виновников*(1369), которые физически выполнили деяние или прямо содействовали его выполнению, и complices - участников, которые или подстрекали к учинению деяния, давали советы и указания, или доставляли средства, необходимые для совершения преступления, или же заведомо помогали или содействовали выполнению преступления*(1370). Подобную же систему принимают Бельгийское, Голландское и Итальянское уложения, относя, однако, подстрекателей к виновникам.
Несравненно сложнее является классификация партикулярных немецких кодексов, посвящавших соучастию целые десятки статей*(1371). Действующее Германское уложение (§47-50), а за ним Венгерское (§ 69 и 70) упростили эту систему, сведя всех соучастников к трем типам: совершителей, т.е. лиц, выполнивших преступное деяние, подстрекателей, умышленно определивших других к учинению преступного деяния, и пособников, заведомо помогавших виновному советом и делом*(1372).
В древнейших памятниках нашего права*(1373) мы находим некоторые указания на соучастие только при имущественных преступлениях, а именно при краже. Так, Русская Правда говорила: "Аже крадет кто скот в хлеве или клети то же боудет один, то платити ему 3 гривны и 30 кун, будет ли их много, всеми по 3 гривны и по 30 кун платити"; в других списках, например академическом, даже указано число соучастников - в одном случае 18, в другом 10. Из этих постановлений видно, что Правда признавала два главных положения: а) что учиненное в полном объеме вменялось каждому из соучастников и б) что ответственность всех соучастников была одинакова, безотносительно к характеру и участию каждого. Кроме того, Русская Правда во многих статьях говорит об укрывательстве виновных, а именно холопа, и об укрывательстве краденого, но всегда рассматривает эти деяния как самостоятельные проступки*(1374).
Судебники умалчивают о соучастии, как и о других условиях преступления, но в отдельных губных грамотах обращается особое внимание на главное зло той эпохи - на пристанодержателей разного рода, которые приравнивались к виновным: меж себя обыскав и пытав накрепко и доведчи на них вправду, казнити смертью же*(1375).
Уложение Алексея Михайловича довольно часто говорит об участниках, но не дает выработанной системы. Во всяком случае, из его отдельных постановлений можно вывести: 1) что все, совместно совершившие преступление, наказывались наравне (гл.XXII, ст.2); 2) что интеллектуальные виновники наказывались безусловно наравне с физическими (ст.19); 3) пособники и участники (товарищи) в одном случае, а именно при наезде на чужой двор скопом или заговором, окончившемся смертью, наказывались слабее виновных, а в других случаях, например при политических преступлениях, - наравне; то же при разбое.
В Воинском уставе Петра Великого система приравнения получила полное господство: что один через другого чинит, почитается так, яко бы он сам то учинил; оные, которые в воровстве, конечно, вспомогали или о воровстве ведали и от того часть получили или краденое, ведая, добровольно приняли, спрятали и утаили, оные властно, яко самые воры, да накажутся (арт.189, 190)*(1376).
Свод законов различал следующие категории участников: 1) сообщников, кои в совокупности привели преступление в действие; 2) зачинщиков, кои действовали вместе с другими, но прежде них первые положили умысел и согласили к тому других, или первые подали пример к совершению преступления, причем Свод прибавлял, что эти лица называются иногда в законе пущими и первыми заводчиками или подговорщиками; 3) помощников и участников (Свод насчитывал их 6 категорий), кои словом или письмом содействовали или благоприятствовали совершению преступления; 4) укрывателей, кои укрывают преступника или виновны в его отпуске или послаблении при поимке оного. Относительно ответственности соучастников Свод постановлял: во всех преступлениях, если в законе не постановлено особого изъятия, зачинщик или главный виновник и так называемые в законе пущие подлежат наказанию тягчайшему, нежели соучастники, следовавшие их примеру или приказанию. Из сего изъемлются те токмо роды преступлений, о коих именно в законе постановлено, что все участвующие в них подлежат равному наказанию. Когда в преступлении, многими лицами учиненном, не найдено по следствию главного виновного или зачинщика, тогда соучастники присуждаются к наказанию, но с уменьшением против того, что положено зачинщику, если бы он был найден*(1377).
