Новые условия формирования внешнеполитического курса

Россия и великие державы. Поражение в русско-японской войне и с трудом преодоленный революционный кризис 1905—1907 гг. ограничили возможности царизма в сфере внешней политики. Пра­вительство вынуждено было в первую очередь заниматься внут­ренними проблемами. Серьезно пострадал престиж царской России как великой державы. Обнаружилось, что позиции самодержавия внутри страны непрочны, финансы расстроены, боеготовность ар­мии низка, потерян почти весь военный флот.

На Дальнем Востоке сохранялась напряженность в отношени­ях с Японией. На Ближнем Востоке (в XIX — начале XX в. в это понятие включали и территорию Балкан) нарастали противоречия между Россией и австро-германским блоком. Германский и зависи­мый от него австрийский капитал успешно проникал в Османскую империю, причем в области, наиболее близкие к российским грани­цам — в балканские владения Турции, в район черноморских про­ливов, в Анатолию. Экономическая экспансия шла рука об руку с усилением политического влияния Германии и Австро-Венгрии на Порту. В Берлине и Вене все громче раздавались голоса в пользу активной, наступательной политики для обеспечения своих интересов в восточном вопросе. Австро-Венгрия по существу уклонилась от совместных действий в Македонии, предусмотренных русско-австрийским соглашением 1903 г. в Мюрцштеге, что в Петер­бурге восприняли как серьезное предупреждение.

На перепутье находились и русско-французские отношения. Во время русско-японской войны Франция занимала нейтральную позицию. Во многом это объяснялось начавшимся англо-француз­ским сближением. В апреле 1904 г. Великобритания и Франция дос­тигли соглашения по главному разделявшему их вопросу — о коло­ниальных владениях. Державы урегулировали взаимные интересы в Западной Африке, Индокитае, Египте и Марокко, причем догово­ренности по последнему пункту означали совместное противодействие германским притязаниям на Марокко.

Англо-французское соглашение 1904 г. предвещало серьезные изменения в системе международных отношений. Великобритания поворачивала от многолетней политики неприсоединения к груп­пировкам европейских государств к сотрудничеству с противника­ми Германии. Однако объединить наметившееся англо-французское

сближение с русско-французским союзом было непросто. Если на Балканах и отчасти в вопросе о черноморских проливах русско-английские противоречия постепенно отходили на второй план в сравнении с русско-австрийскими и русско-германскими, то почти по всему периметру российских границ в Азии острое соперничест­во между Россией и Англией продолжалось.

Во время русско-японской войны Великобритания оказала Японии значительную материальную, дипломатическую и мораль­ную поддержку. Напряженность в русско-английских отношениях достигла такой степени, что германская дипломатия попыталась использовать антианглийские настроения Николая II для нанесе­ния удара по русско-французскому согласию.

В июле 1905 г. во время свидания Вильгельма II с Николаем II на борту царской яхты около острова Бьерке вблизи Выборга кай­зер уговорил царя подписать союзный договор с Германией. Дого­вор предусматривал взаимную военную помощь в Европе в случае нападения на Россию или Германию какой-либо европейской дер­жавы. При этом Германия ловко устранилась от необходимости со­блюдать эти обязательства применительно к возможному британ­скому вмешательству в русско-японскую войну. По условиям Бьеркского договора, он вступал в силу только после заключения мира между Россией и Японией. Соглашение в Бьерке явилось результатом личной дипломатии монархов. Министры были поставлены перед свершившимся фактом. Николай II ни с кем не советовался и, видимо, полагал, что Бьеркский договор направлен только против Великобритании. С формальной точки зрения заключенный царем союз с Германией действительно не противоречил русско-французскому союзу, по­скольку оба имели оборонительный характер. Но по сути Бьерк­ский договор ослаблял дружественные русско-французские связи. Дело было не только в том, что Николай II действовал за спиной Франции. В отношения между Петербургом и Парижем был внесен новый элемент, подрывавший взаимное доверие — при определен­ных обстоятельствах допускалась возможность войны России в союзе с Германией против Франции.

Надежды царя на смягчение франко-германского антагониз­ма и на присоединение Франции к русско-германскому согласию, что в принципе предусматривалось Бьеркским договором, были бес­почвенными. На берегах Сены не желали связывать себе руки ка­кими-либо обязательствами в отношении Германии.

В итоге от Бьеркского договора следовало ожидать ухудшения русско-французских отношений, причем в момент, когда царское правительство остро нуждалась в иностранных займах для покры­тия колоссального бюджетного дефицита из-за расходов на русско-японскую войну. В условиях революции этот вопрос приобрел для властей жизненно важное значение. Речь шла о финансировании государственного аппарата, армии, полиции/курсе рубля, вкладах

населения. Закрытие для России французского денежного рынка поставило бы царизм в исключительно тяжелое положение, тем более что переговоры с германскими финансистами зашли в тупик.

В. Н. Ламздорф и С. Ю. Витте сумели убедить царя фактически аннулировать Бьеркский договор, обусловив его выполнение рядом заведомо неприемлемых для Германии поправок. Отказ от Бьеркского договора и демонстративная поддержка Россией Фран­ции на международной Альхесирасской конференции в начале 1906 г. по поводу франко-германских противоречий в Марокко успокоили Париж. В апреле 1906 г. французский банковский синдикат при участии нескольких банков из России, Англии, Голландии, Австро-Венгрии предоставил царскому правительству небывалый по мер­кам тогдашнего финансового рынка заем в 2 млрд. 225 млн. фран­ков (более 843 млн. руб.) на 50 лет. Еще 267 млн. франков (100 млн. руб.) Петербург получил ранее, в самый напряженный момент внут­реннего финансового кризиса в январе 1906 г.

Сложное международное положение России предъявляло повышенные требования к качеству руководства внешней политикой. Пережитые страной в 1905—1907 гг. потрясения, новые peaлии политической жизни не могли не отразиться и на этой отрасли государственного управления, хотя формально здесь почти ничего не изменилось.

Император по-прежнему являлся верховным руководителем внешней политики. Правда, негативный личный опыт в этой облас­ти — развязывание неудачной войны с Японией, скандальный про­мах с Бьеркским договором — сказался на поведении Николая II. Он стал заметно меньше вмешиваться в течение дел, полагаясь, в первую очередь, на профессионалов из Министерства иностранных дел и правительства. Уменьшилась зависимость царя от мнения ближайших родственников и придворных. Конечно, полностью от­рицать их влияние на царя нельзя, но последние исследования по­казывают, что роль так называемой "придворной камарильи" в оп­ределении курса российской дипломатии в 1907—1914 гг. преуве­личена в исторической литературе.

Созданный в 1905 г. для преодоления ведомственной разоб­щенности правительства Совет министров не имел прямых полно­мочий контролировать деятельность Министерства иностранных дел. Тем не менее председатели Совета министров, используя лазейки в законодательстве, настойчиво и небезрезультатно добивались права участвовать в принятии внешнеполитических решений. Особен­но преуспел в этом П. А. Столыпин.

Российским дипломатам приходилось налаживать контакты и с депутатами Государственной думы. Ее полномочия не распро­странялись на вопросы внешней политики (некоторое влияние Дума могла оказать только через утверждение статей бюджета МИД).

Однако острая потребность в укреплении социальной базы прави­тельства заставляла руководителей внешнеполитического ведом­ства обсуждать международные проблемы с думскими фракциями, отражавшими интересы обуржуазившихся помещиков, торгово-промышленных, финансовых кругов, либеральной интеллигенции. Большинство таких консультаций имело частный характер, но в отдельных случаях министры иностранных дел появлялись и на думской трибуне.

О возросшем внимании к настроению общественного мнения, позициям политических партий свидетельствовала активная рабо­та с прессой. Сотрудники МИД ежедневно готовили обзоры публи­каций в печати на внешнеполитические темы. В практику вошли встречи чиновников министерства с редакторами иностранных от­делов ведущих газет. Широко использовались все способы воздей­ствия на печать — вплоть до прямого подкупа ряда изданий и журналистов.

Характерной чертой формирования внешнеполитической стра­тегии России в 1905—1914 гг. было отсутствие в правительствен­ном лагере единства мнений по поводу международной ориентации страны. В дискуссиях на эту тему тесно переплетались вопросы внутренней и внешней политики.

По мнению сторонников германской ориентации, прочные ди­настические связи, известная схожесть традиций государственного управления обеспечивали благожелательное отношение Германии и Австро-Венгрии к ужесточению политического режима в России и помощь с их стороны в случае нового революционного кризиса. В свою очередь, поборники сближения с Францией и Великобритани­ей надеялись, что оно будет противодействовать дальнейшему уг­лублению реакции и "защитит" Думу.

Прогерманскими симпатиями отличались придворное окру­жение Николая II, часть высшего генералитета, консервативное крыло Государственного совета, политические организации крайне правого толка и их фракции в Думе. В области внешней политики "германофилы" обычно оправдывали необходимость сближения с Германией интересами безопасности западных российских границ и продолжением соперничества России с Великобританией на Сред­нем и с Японией на Дальнем Востоке.

Идеи русско-франко-британского согласия пользовались по­пулярностью среди умеренно-правых, октябристов, прогрессистов, кадетов. Помимо политических пристрастий позиция этих партий отражала обеспокоенность большой части торгово-промышленных кругов состоянием российско-германских экономических отноше­ний. Об этом неоднократно заходила речь в Московском биржевом комитете, на всероссийских Съездах представителей промышлен­ности и торговли.

Наибольшие противоречия существовали во внешней торгов­ле, где Германия являлась главным партнером России. Защищая

германских производителей, Берлинский кабинет ограничивал ввоз i сельскохозяйственных продуктов из России. В свою очередь, рос­сийские фабриканты требовали от правительства оградить их от конкуренции импортных германских промышленных товаров. Не­довольство российского делового мира вызывали также успехи ав­стро-германской экономической экспансии на Балканах, в азиат­ских владениях Османской империи, в Иране, что закрывало эти рынки для российских товаров и капиталов.

Приверженцы англо-французской ориентации российской внешней политики много выступали в печати, воздействуя на об­щественное мнение. Современникам особенно запомнилась программ­ная статья П. Б. Струве под заглавием "Великая Россия", опубли­кованная в 1908 г. в журнале "Русская мысль". Струве считал, что главные усилия нужно направить на подчинение российскому влия­нию стран черноморского бассейна, который имеет для России осо­бо важное значение с точки зрения экономики, военной стратегии, культурных и исторических традиций. Но на этом пути неизбежно столкновение со стремительно усиливавшимся здесь австро-гер­манским блоком. Поддержку в противостоянии с ним надо искать в Париже и Лондоне, всемерно укрепляя русско-французский союз и добившись соглашения с Великобританией.

Взгляды Струве были характерны, прежде всего, для руково­дства кадетской партии, членом ЦК которой он в то время состоял. По мере обострения русско-германских противоречий с позицией кадетов все больше сближалась позиция октябристов, прогресси­стов и умеренно-правых, но первоначально они были более осто­рожны в суждениях. Представители этих политических сил опаса­лись последствий слишком глубокого разрыва с Германией и на­деялись найти компромисс между сближением с Англией и Фран­цией и дружественными отношениями с Берлином.