2018-01-21
910
Бихевиоризм (от англ. behavior — поведение) — одно из ведущих направлений в психологии ХХ в. (особенно в США), оказавшее немалое влияние на другие науки о человеке, в том числе социологию и социальную антропологию. Б. возник на рубеже XIX–ХХ вв. Его основоположниками стали американские психологи Эдвард Торндайк (1874–1949) и Джон Бродес Уотсон (1878–1958). Большое значение для его формирования имели исследования российских ученых И.П. Павлова и В.М. Бехтерева и английского психолога К. Ллойд-Моргана. Б. родил- ся на фоне господства позитивистского идеала научности и бурного развития экс- периментальной психологии. Противопоставив себя прежней «менталистской» и «интроспективной» психологии, бихевиористы сделали предметом изучения поведение, доступное наблюдению и объективной фиксации. Революционность Б. состояла в том, что он перенес внимание с организма как самодостаточной сущности на взаимодействие между организмом и средой. Этот перенос внимания был обусловлен тем, что Б. изначально был тесно связан с философией прагматизма: Торндайк увлекся психологией под влиянием У. Джемса, дружил с ним, проводил эксперименты в подвале его дома; Уотсон изучал психологию у Дж. Энджелла, философию у Дж. Дьюи, дружил с Дж.Г. Мидом. В течение ХХ в. в русле Б. было предложено много очень разных теорий. При всех их различиях, они, так или иначе, были нацелены на объяснение и предсказание поведения людей на основе экспериментального изучения поведения животных; различие между людьми и животными трактовалось как несущественное за счет исключения из поведения людей ментального (смыслового) измерения. Исследовательские намерения изначально были подкреплены программным обе- щанием установить эффективный контроль над человеческим поведением, что делало Б. привлекательным с точки зрения практического применения его результатов в таких областях, как управление массами, пропаганда, реклама, работа исправительных и психиатрических учреждений, психотерапия, менеджмент и т. д. Бихевиористский поворот в психологии начался с экспериментов Торндайка, в которых исследовались процессы научения у животных. Хотя сам Торндайк не относил себя к Б., а предпочитал называться «коннексионистом», его исследования и построенная на их основе теория научения сыграли важную роль в определении основных бихевиористских интересов. Торндайк проводил свои эксперименты на цыплятах, кошках и собаках; в них использовалось особое устройство («проблемный ящик»); результаты изображались графически («кривые научения»). Его основные выводы были изложены в докторской диссертации «Интеллект животных. Экспери- ментальное исследование ассоциативных процессов у животных» (1898). Объясняя процесс научения, он отверг схему «рефлекторной дуги», которая представляла организм как самодостаточную «телесную машину», пассивно реагирующую на внеш- ние импульсы, приписывала поведению сугубо физиологическую причинность и низводила поведение на уровень нервных цепочек; эта схема не позволяла объяснить адаптивность реакций организма и его способность к научению. Кроме того, Торндайк отказался от телеологических трактовок поведения, выводящих его из сознательного стремления организма к цели, и вообще от менталистских схем объяснения «ассоциаций», лежащих в основе научения. В качестве альтернати- вы была предложена схема «ситуация–реакция», переориентировавшая внимание с автономного организма (трактуемого физиологически или менталистски) на взаимосвязь («коннексию») между организмом и средой. Согласно этой схеме, поведение определяется не связями между идеями, между идеями и движениями или между элементами нервной системы, а связями между движениями (реакциями) организма и ситуациями. Такой подход не только уводил от идеалистических и физиологических моделей объяснения, но и позволял описать процесс научения в «строго объективных» терминах. По Торндайку, исходной точкой для двигательного акта является «проблемная ситуация», для приспособления к ко- торой у организма нет готового ответа; в такой ситуации организм вовлекается в поисковую активность («пробы и ошибки»), которая может случайным образом увенчаться для него лучшей адаптацией к среде; действие, случайно приведшее к успеху, закрепляется. Таким образом, в основу объяснения научения лег принцип «проб, ошибок и случайного успеха»; этим принципом объяснялось приобретение новых форм поведения на всех уровнях развития, от простейших до человека. Для объяснения того, как осуществляется отбор полезных действий в процессе научения, Торндайк сфор- мулировал четыре закона: «закон упражнения», «закон готовности», «закон ассоциативного сдвига» и «закон эффекта». В первых трех устанавливается зависимость закрепления тех или иных форм поведения от частоты внешних воздействий, их силы и их сложности (т. е. смежности разных «раздражителей»). Четвертый закон, наи- более важный, устанавливал зависимость поведения от того, что позже было названо «подкреплением» (причем в позитивном и негативном смысле): «Любой акт, вызывающий в данной ситуации удовлетворение, ассоциируется с ней, так что если она вновь появляется, то более вероятным, чем прежде, становится и появление этого акта. Напротив, любой акт, вызывающий в данной ситуации дискомфорт, отщепляется от нее, так что, когда она вновь возникает, появление этого акта становится менее вероятным»143. Позднее, в книге «Психология научения» (1913), «закон ассоциативного сдвига» был отброшен, а «закон упражнения» разделен на две части: «закон полезности» и «закон бесполезности». Если в теории научения Торндайка все еще сохранялись апелляции к «интеллекту», «ассоциативным процессам» и внутренним состояниям «удовлетворенности» и «неудобства» («дискомфорта»), то в Б. Уотсона был осуществлен окончательный раз- рыв с «ментализмом». Статья Уотсона «Психология, как ее видит бихевиорист» (1913) стала «манифестом» бихевиористской психологии144. В ней впервые появился термин «Б.» и был провозглашен полный отказ психологии от исследования «сознания» в любых его формах. Психология была истолкована как «чисто объективная отрасль естественной науки». Единственным законным ее предметом было объявлено поведение, а един- ственным законным методом исследования — «прямое наблюдение в экспериментальных условиях». Перед психологией была поставлена теоретическая цель разработать «систематическую схему для предсказания поведения и контроля над ним»145. На этих программных предпосылках построены все последующие работы Уотсона: «Поведение. Введение в сравнительную психологию» (1914), «Психология с точки зрения бихевиориста» (1919), «Бихевиоризм» (1925) и др. Постулированный Уотсоном отказ от «сознания» имел два аспекта. С одной стороны, сознание со всеми заключенными в нем феноменами было исключено из пред- метной области психологии на том основании, что психические («внутренние») сос- тояния ненаблюдаемы и не поддаются описанию в строго объективных терминах. Соответственно, из психологии изгонялись такие термины, как «душевное состояние», «ум», «ощущение», «образ», «воля», «цель» и т. д., а вместе с этим, как полагал Уотсон, целый ряд ложных проблем и пережитков «философских спекуляций» (например, ложный параллелизм «духа и тела»). С другой стороны, Уотсон стремился максимально изъять «сознание» из метода и процедур исследования. Отказ от интроспекции, данные которой он считал лишенными всякой научной ценности, сопровождался у него требованием ставить эксперименты так, чтобы роль наблюдателя и его интер- претаций была максимально урезана в пользу аппаратуры, «контролируемых условий» и т. п. По словам Уотсона, «нет необходимости прибегать к терминам сознания… или пользоваться интроспективными данными в ходе эксперимента и при изложении его результатов… [Нужно всего лишь] дать бихевиористу право использовать сознание тем же с амым образом, как его используют другие ученые-стествоиспытатели, т. е. не превращая сознание в специальный объект наблюдения»146. Уотсон попросту депроблематизировал сознание, объявив его «проблемой для философии, а не для психологии». Постулировав самостоятельную ценность поведенческих данных и потребовав изучать поведение независимо от сознания, Уотсон получил возможность элиминировать различия между человеком и животными. Он всячески подчеркивал, что
|
|
|
|
|
|
|
|
|
143 Приводится в формулировке 1905 г., цит. по: Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985. С. 341. 144 Уотсон Дж. Психология с точки зрения бихевиориста // История психологии (10–30-е гг.). М., 1992. С. 79–96. 145 Там же. С. 83. 146 Уотсон Дж. Психология с точки зрения бихевиориста // История психологии (10–30-е гг.). М., 1992. С. 89, 94.
|
|
|
между ними нет «демаркационной линии», что «поведение человека со всеми его со- вершенствами и сложностью образует лишь часть схемы исследования бихевиориста», что «поведение человека и поведение животных следует рассматривать в той же самой плоскости и как в равной степени существенные для общего понимания поведения». Методологическим коррелятом этой позиции было допущение, что исследования поведения животных могут использоваться для объяснения человеческого поведения, что исследования человека, как и исследования животных, должны быть экспериментальными и что при исследовании поведения животных и людей надо сохранять «единообразие в экспериментальной процедуре и в изложении результатов». По сло- вам Уотсона, «процессы… сознания, сопровождающие поведение [человека] в ходе эксперимента, заботят нас так же мало, как и у крыс»147. В исследованиях поведения Уотсон исходил из того, что «организм как человека, так и животного приспосабливается к своему окружению посредством врожденного и приобретенного набора актов»148. В качестве общей объяснительной модели была предложена схема «S→R» («стимул→реакция»), согласно которой организм в ходе взаимодействия со средой реагирует на поступающие стимулы. Уотсон считал, что «задача психологии поведения является разрешенной, если известны стимул и реак- ция… Когда явления поведения точно сформулированы в терминах стимулов и реак- ции, Б. получает возможность предсказывать эти явления и руководить (овладеть) ими…»149. Человек в рамках этой модели трактовался как «стимул-реактивная» машина. Особое внимание уделялось процессу «обусловливания», или «образования привычек», так как число безусловных (врожденных) реакций у человека невелико, большинство же являются условными («заученными», «обусловленными»). В целом уотсоновский Б. изначально был ориентирован прежде всего на изучение человеческого поведения, его предсказание и установление контроля над ним. Трудности истолкования человеческого поведения в бихевиористских терминах Уотсона не смущали; для него оно было лишь «вопросом времени». По его словам, «бихевиорист ни на одну минуту не может допустить, чтобы какая-нибудь из человеческих реакций не могла быть описана в этих терминах. Основная задача Б. заключается… в накоплении наблюдений над поведением человека с таким расчетом, чтобы в каждом данном случае — при данном стимуле (или, лучше сказать, ситуации) — бихевиорист мог сказать наперед, какова будет реакция, или, если дана реакция, какой ситуацией данная реакция вызвана… Правда, эта задача очень трудна, но не неразрешима»150. Это программное обещание основывалось на убежденности Уотсона в том, что «самые сложные наши привычки могут быть представлены как цепи простых услов- ных реакций»151, т. е. на редукции сложного поведения человека к более простым его элементам и на сопутствующей ей редукции социальных влияний к физическим раздражителям; обе ясно прослеживаются у него в трактовке речи, мышления, эмоций и общества. Речь сводилась к «сенсомоторным процессам гортани», а мышление трактовалось как всего лишь «немая речь», как «поведение, двигательная активность, совершенно такая же, как игра в теннис, гольф или другая форма мускульного усилия»; по Уотсо- ну, «когда индивид думает, работает вся его телесная организация (скрыто), каков бы ни был окончательный результат: речь, письмо или беззвучная словесная фор- мулировка»152. Схожим образом трактовались и сложные человеческие эмоции — как сочетание висцеральных изменений и поведенческих экспрессий. Все сложные человечес кие реакции толковались как условно-рефлекторные.
147 Там же. С. 90. 148 Там же. С. 87. 149 Уотсон Дж. Бихевиоризм // История психологии (10–30-е гг.). С. 98. 150 Уотсон Дж. Психология с точки зрения бихевиориста // История психологии (10–30-е гг.). М.,
1992.
151 Там же. С. 101. 152 Там же. С. 105.
Универсальность притязаний побудила Уотсона прямо вторгнуться на террито- рию социальных наук. Уже в 1913 г. он писал: «Если бы мне поручили исследовать туземцев какого-либо австралийского племени, я пошел бы в решении задачи тем же путем [что и при изучении животных]. Конечно, эта проблема была бы более трудной: типы ответов, вызываемых физическими стимулами, были бы более варьирующими, а число действующих стимулов — большим. Мне следовало бы более тщательно определить социальные условия их жизни. Эти дикари больше бы испытывали влия- ние от ответов друг друга, чем в случаях с животными. Более того, их навыки были бы более сложными и, по-видимому, яснее проявилось бы влияние прошлых навыков на настоящие ответы. Наконец, если бы мне поручили разработать психологию образованного европейца, для этого мне потребовалось бы наблюдать за ним на про- тяжении всей его жизни от рождения до смерти. При разрешении каждой из пере- численных задач я следовал бы одной и той же генеральной линии. В основном всюду моя цель — увеличить точные знания о приспособлениях и о стимулах, вы- зывающих их»153. В 1930 г. социологические притязания Б. были заявлены еще более решительно: «…человеческое общество основывается на общей уверенности, что действия чело- века могут быть предсказаны заранее и что могут быть созданы такие ситуации, ко- торые приведут к определенным типам поведения (типам реакций, которые общество предписывает индивидам, входящим в его состав). Церкви, школы, брак — словом, все вообще исторически возникшие институты не могли бы существовать, если бы нельзя было предсказывать — в самом общем смысле этого слова — поведение чело- века; общество не могло бы существовать, если бы оно не в состоянии было создавать такие ситуации, которые воздействовали бы на отдельных индивидов и направляли бы их поступки по строго определенным путям… Б. надеется… подвергнуть экспериментально-научному, достоверному исследованию отдельных людей и обще- ственные группы. Другими словами, Б. полагает стать лабораторией общества»154. В 30-е и 40-е гг. XX в. Уотсон энергично разрабатывал план переустройства обще- ства на основе бихевиористской программы, руководствуясь уверенностью в том, что можно, манипулируя внешними раздражителями, направить поведение людей в лю- бое желательное русло. Таким образом, начиная уже с Торндайка и Уотсона, бихевиористы, редуцировав поведение к биопсихическому уровню и устранив из него смысловые и социальные элементы и детерминанты как несущественные, претендовали на объяснение закономерно стей любого поведения, в том числе человеческого; тем самым они втор- глись на территорию социологии и наук о культуре, также претендовавших на объяснение поведения людей; при этом бихевиористская трактовка поведения преподносилась не просто как альтернативная социологическим и культурологическим, но еще и как соответствующая, в отличие от них, строгим критериям объективности. На этом фоне происходило сложное взаимодействие между Б., другими течения- ми в психологии, социологией и антропологией. В 1920-е гг. Б. достиг огромной по- пулярности; его влияние вышло далеко за рамки психологии. Произошло частичное проникновение бихевиористских схем в социальные науки. В то же время Б. подвергался критике с самых разных сторон. Отчасти в ответ на критику многие бихевиористы пересматривали те или иные из своих постулатов, так что возникло много ва- риантов Б., отличных от ортодоксального уотсоновского. Различные варианты Б. в 20-е гг. ХХ в. разрабатывались такими психологами и философами, как Альберт Пол Вейсс (1879–1931), Эдвин Рей Гатри (1886–1959), Эдгар Артур Зингер, Дж.Р. Кантор, Дж.А. де Лагуна, Карл Спенсер Лешли (1890–1958), Ральф Бартон Перри (1876–1957), Уолтер Сэмюэл Хантер (1889–1954), Эдвин Биссел Холт (1873–1946) и т. д. Расхождения в позициях наметились даже в стане самых радикальных бихевиористов.
153 Уотсон Дж. Психология с точки зрения бихевиориста. С. 88. 154 Уотсон Дж. Бихевиоризм. С. 99.
Так, К. Лешли (ученик Уотсона) считал, что ментальные атрибуты являются атри- бутами физиологической организации человеческого тела и что нужно изучать «мозговые механизмы» поведения (это противоречило антифизиологистской позиции его учителя), а А. Вейсс считал возможным объяснение психических явлений в физико- химических терминах. Э. Гатри (в отличие от Уотсона и Торндайка) утверждал, что для возникновения новых форм поведения достаточно смежности стимула и реакции и не нужно никаких дополнительных условий. Единственным законом научения был объявлен принцип смежности: «Если комбинация стимулов, сопровождаемых дви- жением, вновь повторяется, она создает тенденцию к тому, чтобы вызвать это же движение»155. К 30-м гг. Б. динамично развивался в нескольких разных, отчасти противоположных друг другу направлениях. Влияние Б. на социологию выразилось в том, что во второй половине 20-х гг. в США сложилась в качестве особого направления так называемая бихевиористская социология (Дж.Э. Ландберг, Р.А. Бэйн, С.К. Додд, Ф. Адлер), базировавшаяся на синтезе Б. Уотсона с инструментализмом Дьюи и ориентированная на разработку объективных методов анализа социальных явлений. Для нее были характерны призывы очистить социологию от ценностных суждений, суждений о «внутренних состояниях» и всех понятий, относящихся к человеческой субъективности («мотивы», «желания», «чувства», «цели», «установки», «стремления», «инстинкты»), требование изучать только «открытое» (overt), наблюдаемое поведение, поддающееся измерению и квантификации, пренебрежение ценностями и установками изучаемых людей и групп, операционалистский подход к формированию понятий. Безусловным лидером этого течения в социологии был Джордж Эндрю Ландберг (1895–1966). Поведение людей сводилось у него к механическому реагированию на стимулы среды, к перемещению тел в пространстве и во времени («движению тел в поле сил»). Перед социологией ставилась задача исследовать поведение людей в «си- туациях» безотносительно к их субъективным состояниям; последние Ландберг на- смешливо называл «флогистоном социальной науки». Такая картина социального мира предполагала жесткий детерминизм; элемент произвольности в поведении отрицался; социальные явления трактовались как часть «физического космоса». Подобно тому как в психологии Б. противостоял ментализму, «бихевиористская социология» противостояла тогдашней «понимающей» («интер- претативной») традиции, которую представляли У.А. Томас, Ф. Знанецкий, Р. Макай- вер и др. Если влияние Б. в собственном смысле слова на социальные науки было не слишком велико, то Б. в более широком смысле — как программа, поставившая в центр внимания поведение, — был встречен с гораздо большим энтузиазмом. Одним из побочных эффектов этого стало широкое использование бихевиористской фразеологии в социологических и культурно-антропологических исследованиях, порой никак не связанных или очень слабо связанных с Б. (например, в исследованиях усвоения детьми поведенческих образцов в процессе социализации). В 20-е гг. XX в. Б. — отчасти в силу собственного развития, отчасти в ответ на критику — постепенно дрейфовал в сторону отказа от слишком неубедительной кон- цепции человеческого поведения, возникшей после исключения из него всех ментальных компо нентов. У. Хантер, один из верных сподвижников Уотсона, исследовавший «отсроченные реакции» у обезьян, в конце концов был вынужден ввести между «раздражителем» и «реакцией» опосредс твующее звено — «установку». В бихевиористских теориях философов-неореалистов Э.Б. Холта и Р.Б. Перри играли важную роль такие понятия, как «цель», «целенаправленность» и т. п. В 1930-е гг. новые версии Б. уже настолько отличались от уотсоновской, что в отношении них стал употребляться термин «необихевиоризм». Одной из первых необихевиористских концепций стал «молярный Б.» Эдварда Чейза Толмена (1886–1959). Другие названия этой концепции — «целевой Б.», «ког- нитивная теория научения», «когнитивный Б.». На Толмена повлияли работы Б. Хол-
155 Цит. по: Ярошевский М.Г. Указ. соч. С. 350.
та и Перри, операционистские теории познания П. Бриджмена и С.С. Стивенса, гештальтпсихология К. Коффки; он считал Б. совместимым и с глубинной психологией. Наиболее полно концепция Толмена изложена в его книге «Целевое поведение у животных и у человека» (1932). Главным его нововведением было «молярное» определение поведения в противо- вес «молекулярному» у Уотсона; последнее сводило поведение организма к прямым реакциям на стимулы и подразумевало возможность разложения любой сложной ситуации на простые стимулы, определимые «физически», а любого сложного акта поведения — на простые реакции, определимые «физиологически». Согласно «молярному» определению, поведение есть эмерджентный феномен, отличный от суммы образующих его элементов и имеющий свои особые свойства; и именно эти свойства должны в первую очередь интересовать исследователей поведения. По словам Тол- мена, «эти новые свойства… по-видимому, зависят от физиологических процессов. Но описательно и per se… они есть нечто другое, чем эти процессы. Крыса бегает по лабиринту; кошка выходит из дрессировочного ящика; человек направляется домой обедать; ребенок прячется от незнакомых людей; женщина умывается или разговаривает по телефону; ученик делает отметку на бланке с психологическим тестом; психолог читает наизусть список бессмысленных слов; я разговариваю с другом или думаю… — все это виды поведения (как молярного)»156. На молярном уровне изучения поведения физиология и неврология нерелевантны. Определяя свойства поведения на молярном уровне, Толмен нанес сокрушительный удар по уотсоновской схеме «S→R». Между «конечными причинами поведения» (стимулами среды и исходным физиологическим состоянием) и итоговым поведен- ческим актом он ввел «промежуточные переменные», указывающие на факторы, которые прежде клеймились как менталистские: 1) «имманентные детерминанты» («цели» и «когнитивные процессы»); 2) «способности», трактуемые как способность порождать «имманентные детерминанты»; 3) «поведенческие приспособления» как объективный коррелят «осознания» или «идей», замещающий «реальное» (т. е. внешнее) поведение. Введение этих «промежуточных переменных» повлекло за собой внедрение в исследования поведения таких терминов, как «цели», «соотнесение целей и средств», «готовность», «установка», «ожидание», «гипотезы», «знаковые гешталь- ты», «иерархии ожиданий», «когнитивные карты», «матрица ценностей–убеждений» и т. д. Толмен не считал их «менталистскими» и «приватными»; он относил обозначаемые этими терминами свойства не к организму, а к поведению и исходил из того, что они объективно выводимы из эмпирических корреляций между объективно наблюдаемыми стимульными ситуациями и реакциями. Таким образом, требование на- блюдаемости всего, что входит в область изучения, оставалось для него в силе. Единственное ограничение, накладываемое на применение схемы с «промежуточными переменными», Толмен видел в том, что она относится только к «понятливому» поведению, т. е. поведению, обнаруживающему внешние признаки «обучаемости»; именно из последней Толмен выводил целенаправленность и когнитивный аспект как «имманентные» свойства поведения. Тем самым Толмен сохранил характерную для Б. нечувствительность к разнице между поведением человека и животных, придав ей при этом новый смысл: если поведению присуща обучаемость, то в нем присутствуют целенаправленность и когнитивные процессы как его «имманентные» свойства; изучать эти свойства легче не на человеке, а на животных (Толмен проводил эксперименты на белых крысах); но «то, что справедливо для крыс, несомненно, будет справедливо — и выступает более ясно — и для более развитых животных, а также для человека»157. Важное место в экспериментах Толмена занимала тематика научения. В частности, исследования формирования «когнитивных карт» у крыс позволили ему пере-
156 Толмен Э. Поведение как молярный феномен // История психологии (10–30-е гг.). С. 112. 157 Там же. С. 115.
осмыслить торндайковские законы научения. По Толмену, объяснительная ценность закона упражнения в старой его форме невелика, поскольку истинный смысл упраж- нения состоит в образовании определенных когнитивных структур («когнитивных карт», или «знаковых гештальтов»), которые подкрепляются не удовлетворением «потребности», а «ожиданиями» и их подтверждением. Толмен экспериментально выявил «латентное научение», напрямую не наблюдаемое, но проявляющее себя в поведении; протекание «латентного научения» в отсутст вие подкрепления позволило показать ограниченность закона эффекта. Необихевиористская концепция Толмена пользовалась большим влиянием в 30–40-е гг. XX в. В 1940-е гг. американский психолог Кларк Леонард Халл (1884–1952) разработал «гипотетико-дедуктивную теорию поведения», превзошедшую по влиятельности «когнитивный Б.» Толмена. Он изложил эту теорию в книгах «Принципы поведения: Введение в теорию поведения» (1943) и «Система поведения» (1952). На Халла по- влияли идеи Уотсона, Торндайка, К. Коффки, Фрейда и особенно Павлова. Исходя из стремления перевести все знание о поведении в логико-математическую форму, Халл пытался построить всеобъемлющую психологическую теорию, состоящую из «пол- ного набора» недвусмысленных терминов для описания поведения (из которых одни обозначали «прямо наблюдаемые условия и события», а другие были теоретическими конструктами, указывающими на невидимые, но определимые в объективных терминах «промежуточные переменные»), а также «полного набора» математически выраженных общих постулатов и короллариев, из которых могли бы выводиться более частные «теоремы и следствия», поддающиеся строгой экспериментальной проверке. (Речь шла о «сотнях символов», «сотнях уравнений», «тысячах теорем и следствий из первичных определений и уравнений», «тысячах экспериментов и по- левых наблюдений».) Задачей теории Халл считал установление общих законов, из которых выводились бы как частные случаи любые формы поведения, в т.ч. специфически человеческие. Как и Толмен, Халл ввел в схему поведения ряд «промежуточных переменных», указывающих на «внутренние состояния», но поддающихся объективному и точному установлению; это «антиципирующая реакция», «потребность», «драйв», «навык», «сила навыка», «генерализация навыка», «потенциал реакции», «мотивация», «гра- диент цели» и т. д. Поведение рассматривалось им как система взаимодействующих переменных, а организмы — как «саморегулирующиеся механизмы», «живые машины», поведение которых протекает в соответствии с «неизменными правилами и законами», которые психологии надлежит открыть. Халл исходил из того, что для выживания организмам необходимы некоторые «оптимальные условия». Отклонение условий от «оптимума» вызывает нарушение «равновесия», которое может быть восстановлено за счет «приспособительных» действий организма. «Природа действия, или последовательности действий, направленных на то, чтобы приблизить условия к оптимуму, зависит одновременно (1) от степени дисбаланса или от потребности организма и (2) от характеристик окружающей среды… Для истинно приспособительного действия необходимы как некоторое состояние организма, так и соответствующее воздействие среды, которые должны совпасть, чтобы вызвать реакцию эффекторных органов»158. Один из способов адаптации — «научение», т. е. самопроизвольно происходящее приобретение организмами адаптивных рецепторно-эффекторных связей. В «элементарной схеме научения» Халла основной детерминантой поведения оказывается «редукция потребности». Потребность, соединяясь с внешними стимуляциями, приводит организм в действие, активируя сразу несколько потенциально адаптивных реакций; сравнительные потенциалы (силы) этих реакций колеблются от момента к моменту, пока какая-то из них не приводит к редукции потребности, т. е. подкреплению; потенциал данной реакции при этом возрастает.
158 Халл К. Принципы поведения // История зарубежной психологии (30–60-е гг. XX в.). М., 1986. С. 41.
Условием возникновения новых адаптивных форм поведения оказывается смеж- ность стимула, реакции и подкрепления; решающая роль отводится последнему. Халл проводил различие между первичным и вторичным подкреплением: последнее осуществляется стимулами, случайно, но постоянно связанными с редукцией потреб- ности. Вторичное подкрепление играет важную роль в поведении высших организмов; благодаря ему научение происходит вне связи с редукцией потребности. Устанавливая связи между многочисленными переменными в форме уравнений, Халл рассчитывал получить общую теорию поведения, которая не только покончила бы с борьбой школ внутри психологии, но и стала бы «систематической теорией всех социальных наук». Он призывал создать на этой основе «теоретические работы, касающиеся различных специальных сторон поведения млекопитающих, особенно человеческого поведения» — «посвященные теории навыков и их приобретения, коммуникативному символизму речи (семантике), использованию символов в инди- видуальном решении задач (включая мышление), экономическим, моральным, эстетическим ценностям, семейному поведению, индивидуальной адаптивной эффектив- ности (интеллекту), формальным образовательным процессам, психогенным рас- стройствам, социальному контролю и преступности, характеру и личности, культуре и аккультурации, обычаям, законам, юриспруденции, политике и управлению, и многим другим специальным областям»159. Претендуя на статус «общей теории», основополагающей для наук о человеке, теория Халла сохраняла бихевиористскую редукцию поведения к навыкам, а навыков человека — к условно-рефлекторным реакциям животных. Теория, созданная Халлом, стала последней крупной макротеорией в американ- ской психологии. Ее широкое влияние было связано, во-первых, с тем, что она была построена в соответствии с преобладавшими в середине ХХ в. стандартами «точной науки», и, во-вторых, с тем, что она, будучи в основе своей бихевиористской, соеди- нила Б. с важными идеями гештальтпсихологии (идеями целостности и паттерна) и психоанализа (идеей мотивационной динамики). Вокруг этого соединения («йельско- го синтеза»), осуществленного Халлом, в Йельском университете сложилась влия- тельная научная школа (К. Спенс, О. Маурер, Н.Э. Миллер и др.). В 40–50-е гг. XX в. на волне мощного порыва к междисциплинарной интеграции бихевиористские идеи Толмена и Халла проникли в смежные дисциплины, в част- ности в культурную антропологию, и прежде всего в исследования связи культуры и личности. Джон Уайтинг в монографии «Становление квома: обучение и научение в одном новогвинейском племени» (1941) применил теорию научения Халла для анализа усвоения ребенком культуры квома, в т.ч. языка. В последующих работах Уайтинга использовалась «теория научения, изложенная на языке психоанализа». Под влия- нием Б. (сначала в трактовке Павлова и Уотсона, позже в версии Халла, а также Н.Э. Миллера, О. Маурера, Дж. Уайтинга, Дж. Долларда) находился Джордж Питер Мердок. Это влияние, наряду с другими, прослеживается в его работе «Социальная структура» (1949). Он считал бихевиористский подход исключительно полезным для теории культуры, проливающим «значительно больше света на изучение проблем человеческой культуры, чем любое другое направление психологической науки»160. Проникновение психологических теорий научения в антропологию сопровождалось осознанием того, что, хотя они и позволяют пролить свет на психологические процессы, лежащие в основе общества, культуры и личности (социализацию, инкуль- турацию, аккультурацию, культурное изменение и т. д.), они все-таки недостаточно подходят для исследования научения на человеческом уровне, поскольку игнорируют социальные и культурные факторы, недооценивают отличие человека от животных, не принимают в расчет способность человека к творчеству.
159 Там же. С. 56–57. 160 Мердок Дж.П. Социальная структура. М., 2003. С. 17.
Общее настроение хорошо выразил Э.Ф.К. Уоллес: «Несмотря на церемониальное почтение, оказываемое в антропологических исследованиях теориям научения, раз- работанным в рамках академической психологии, тот род научения, который имеет место при паттернировании личности посредством множественных запечатлений, не описывается адекватно формальной теорией научения». При этом Уоллес не отвергал теорию научения как таковую; в работах 1950-х гг. он сам разрабатывал способы соединения теории научения с исследованиями развития личности (например, по- нятие «лабиринтных структур») и искал в психологии модели научения, более под- ходящие для антропологов (например, модель Э.Х. Хесса, выносящую на передний план «закон попытки» вместо «закона эффекта»). Схожие попытки переопределения психологических моделей научения для нужд антропологов предпринимались в 40–50-е гг. XX в. И. Халлоуэлом. В это же время в психологии и социальной психологии наметилась тенденция к разработке «теорий социального научения», преодолевающих недостатки бихевиористских концепций научения, игнорирующих разницу между человеком и живот- ными. Один из первых набросков такой теории был предложен в 1941 г. Дж. Гибсоном. Больший резонанс вызвала теория Нила Элгара Миллера (р. 1909) и Джона Долларда (р. 1900). В их книге «Социальное научение и имитация» (1941) в качестве отправной точки для единой социальной науки был предложен тезис, что поведение человека определяется потребностями организма и социокультурными условиями и является продуктом социального научения. Предполагалось, что законы научения являются одинаковыми для простых и сложных организмов, хотя человек из всех животных наиболее способен к научению (быстро учится в детстве, контактируя с социальной средой, и сравнительно легко усваивает новые привычки в последующей жизни) благодаря способности мыслить и способности стимулировать других (и стимулироваться другими) речью. В схему научения включались четыре элемента: побуждение, сигнал, ответ и вознаграждение. Особо подчеркивалась значимость вознаграждений (или подкреплений): они «цементируют» связь ответов с сигналами; благодаря им поддерживаются уже существующие системы повседневных привычек и образуются новые привычки. Изменение привычек рассматривалось как тождественное культурному изменению. По Долларду, «привычки должны редуцировать потребность, приводя к возна- граждению; иначе побуждение остается и опробуются новые реакции»161. Важная роль в процессе социального научения отводилась имитации, обеспечивающей усвоение индивидами поведенческих образцов культурных групп, в которых они участвуют; имитация трактовалась как «особый случай инструментального условно- го рефлекса». Отмечалось, что в современных условиях большое значение имеют «вторичные источники» образцов для имитации: книги, журналы, газеты, радио, реклама и т. д. Под влиянием Долларда и Миллера находился американский психолог Альберт Бан- дура (р. 1925), автор самой известной «теории социального научения». Он разработал ее в 50–60-е гг. XX в. в противовес классическим теориям научения, которые, как он считал, не способны объяснить появление новых форм поведения у человека в силу игнорирования социальных факторов. В этой теории психическая реальность уже не сводилась к наблюдаемому поведению и включала когнитивные компоненты. Наи- более характерным для человеческого общества Бандура считал «поведение, для которого не существует валидных побуждающих стимулов, за исключением тех об- разцов, которые обеспечиваются другими, когда они демонстрируют поведение»; примером служит усвоение языка162.
161 Dollard J. The Acquisition of New Social Habits // Linton R. (ed.) The Science of Man in the World Crisis. N.Y., 1945. P. 446. 162 Бандура А., Уолтерс Р. Принципы социального научения // Современная зарубежная социаль- ная психология: Тексты. М., 1984. С. 56.
Предметом особого внимания для Бандуры стала имитация, поскольку предъяв- ление «социальных образцов» значительно ускоряет и облегчает научение. Поэтому его теорию называют концепцией «социального научения, основанного на наблюдении». Такое научение обладает рядом особенностей: в частности, может происходить в отсутствие повторения «реакций-образцов» и получения подкрепления (и, стало быть, не объясняется классическими принципами научения). В целях обоснования своей теории Бандура провел многочисленные исследования, показывающие, как дети, глядя на других, усваивают различные формы поведения (агрессию, сотрудни- чество, социальное взаимодействие и т. д.). Эта теория была применена для анализа развития личности («Социальное научение и развитие личности», совм. с Р. Уолтерсом, 1963) и выяснения происхождения агрессивного поведения («Агрессия: анализ с точки зрения социального научения», 1973). Парадоксальный поворот в развитии теории социального научения произошел в 90-е гг. ХХ в. Он связан со всплеском интереса к социальному научению у животных и фактически развертывает идею, высказанную в 1928 г. А. Крёбером в статье «Дочеловеческие начала культуры». Если ранее Уотсон фактически лишил человека культуры и «высших» способностей, то новейшие исследования социального науче- ния наделяют культурой и такими способностями не только человека, но также при- матов, других млекопитающих и птиц, у которых обнаруживаются и изучаются не только имитация и имитативное научение, но и «социальная традиция», «культура», «культурное изменение», «социальная диффузия», «передача культуры», «инкульту- рация», «приобретение инновативного культурного поведения», «культурное учени- чество» (Р.У. Бирн, Х.О. Бокс, К. Буш, Э. Висалберги, Б.Г. Галеф, К.Р. Гибсон, Р. Дан- бар, Т.Р. Зенталл, Д. Куайатт, Дж. Колл, Д.М. Кустанс, Л. Лефевр, У. Мак-Гру, Р.У. Мит- челл, А.Э. Рассон, Дж. Мейнард Смит, Д. Спербер, М. Томаселло, Э. Уайтен, Д.М. Фрагаши, К.М. Хейс и др.). Эти исследования проводятся на стыке психологии, зоологии, антропологии и когнитивной науки163. С конца 1950-х гг. необихевиористская психология развивалась в двух основных направлениях. Первое направление характеризуется сближением с когнитивной наукой через дальнейшее развитие схем «промежуточных переменных» и представлено концепцией «субъективного Б.» Джорджа Миллера, Юджина Галантера и Карла Прибрама. Второе ярче всего выражено в работах Берреса Фредерика Скиннера (1904–1990) и связано с отказом от «промежуточных переменных» и возвратом к жестко объективистскому подходу к изучению поведения почти в духе Уотсона. Миллер, Галантер и Прибрам изложили концепцию «субъективного Б.» в книге «Планы и структура поведения». Они исходили из посылки, что поведение организуется в системы и обладает структурными свойствами (структура трактовалась как темпорально развертывающаяся упорядоченная последовательность движений). В силу того что поведение может члениться на разные элементы («молекулярные» и «молярные»), от единичных сокращений мышц до комплексов целенаправленных действий, оно рассматривалось как иерархически организующееся одновременно на нескольких уровнях, обладающих разными степенями сложности. Отсюда выводилось требование описывать поведение на всех этих уровнях; только такое описание позволяет схватить его «последовательностные структуры» в полном объеме. За образец брался сложившийся в лингвистике метод анализа пред- ложений вплоть до фонем (Н. Хомский). Миллер, Галантер и Прибрам категорически отвергли схему «S R», неразрывно связанную с анализом рефлексов, и концепцию «рефлекторной дуги», исходя из того, что регуляция поведения имеет гораздо более сложный характер. В схему поведения были введены такие «промежуточные переменные», как «план», «образ», «стратегия», «тактика» и «выполнение». «План» трактовался как алгоритмический аспект организации поведения, как любой «иерархически постро-
163 См. обзорную статью и библиографию: Whiten A. Primate Culture and Social Learning // Cogni- tive Science. 2000. Vol. 24. № 3. P. 477–508.
енный процесс в организме, способный контролировать порядок, в котором должна совершаться какая-либо последовательность операций»; «образ» трактовался как информационный аспект организации поведения, как «все накопленные и организо- ванные знания организма о себе самом и о мире, в котором он существует»164. Таким образом, вводя «промежуточные переменные», авторы этой концепции вынесли на передний план, вслед за Толменом, когнитивные элементы (в отличие от Халла, подчеркивавшего мотивационные элементы). Действие понималось как «по- пытка изменить получаемые результаты»: оно «возбуждается “несоответствием” между состоянием организма и состоянием, которое опробуется», и продолжается до тех пор, пока «несоответствие» не будет устранено165. В качестве элементарной схемы регуляции поведения была выдвинута схема «T–O–T–E» («проба–операция–проба–результат»). Важным компонентом этой схемы является «обратная связь» от результата операции к фазе проб, благодаря которой постоянно проверяется «правильность» осуществления операций, т. е. их соответствие «образу» и «плану»; выполнение любого «плана» осуществляется шаг за шагом, путем перехода от одной его части (когда она завершена) к следующей, и каждая из них может быть описана с помощью схемы «T–O–T–E». В рамках такого подхода стимул и реакция переопределяются как всего лишь «элементы обратной связи». Кроме того, акцент переносится с «эффекта» на «пробы»: «обратная связь» может не сопровождаться подкреплением, так как предполагает только акт сличения текущих результатов с образом и не имеет обязательной связи с редукцией потребности. Подчеркивание «информационной» регуляции поведения вне связи с его мотивационной динамикой соответствует концепции человека как сложной вычислительной машины, которой придерживались авторы этой теории. Различные уровни организации поведения соединялись друг с другом посредством включения систем T–O–T–E низшего порядка в операционные фазы систем T– O–T–E более высокого порядка; на низших уровнях размещались «тактики», а на высших — «стратегии» поведения. Отличие человека от животных связывалось пре- жде всего с появлением языка, выводящего на новый уровень сложности процессы планирования. Б.Ф. Скиннер, влияние которого резко возросло в 1950-е гг. на фоне падения влияния Халла, выступил с «теорией оперантного Б.» (сам он определял ее как «ра- дикальный Б.»). В статье «Нужны ли теории научения?» (1950) он подверг критике охватившее теоретиков Б. увлечение спекулятивными построениями, оперирующи- ми менталистскими понятиями под видом «промежуточных переменных», и связанный с этим отход от эмпирической базы и строгой фактологии. С его точки зрения, к из- учению поведения нужно подходить строго научно; это означает не только отказ от менталистских понятий и объяснений вместе с содержащейся в них концепцией «автономного человека», но и пересмотр многих понятий и объяснительных схем, утвердившихся внутри самого Б. (таких как понятия «пробы и ошибки», «навык», «реакция», «научение», схема «S→R»). Только так можно избавиться от «донаучного» понимания человеческого поведения, утвердившегося со времен древних греков и господствующего не только в психологии, но также в философии, антропологии, со- циологии, экономике, политологии, праве, лингвистике, истории, этике, педагогике, психотерапии и т. д. Для Скиннера поведение есть «самоценный предмет рассмотрения», и «задача научного анализа состоит в том, чтобы объяснить, каким образом поведение челове- ка как некой материальной системы соотнесено с теми условиями, в которых эволю- ционировал человеческий вид, а также с условиями, в которых существует данный индивид»166. Для выяснения причин поведения Скиннер считал достаточным соот-
164 Миллер Д., Галантер Ю., Прибрам К. Планы и структура поведения // История зарубежной психологии (30–60-е гг. XX в.). С. 101, 103. 165 Там же. С. 105. 166 Скиннер Б.Ф. Технология поведения // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 36–37.
носить его со средой, в которой оно совершается; включение в объяснение других факторов он считал ненужным; изучаемое поведение должно было быть наблюдаемым (автоматически регистрируемым специальными устройствами, входящими в комплект лабораторного оборудования). Результаты экспериментов и их теоретическое осмыс- ление представлены в многочисленных публикациях Скиннера: «Поведение организ- мов» (1938), «Уолден-Два» (роман-утопия, 1948), «Наука и человеческое поведение» (1953), «Вербальное поведение» (1957), «Кумулятивная запись» (1961), «Контингенции подкрепления» (1969), «По ту сторону свободы и достоинства» (1971), «Размышления о Б. и обществе» (сборник статей, 1978) и др. В центре теоретических построений Скиннера находятся понятия оперантного поведения и оперантного обусловливания. Вводя их, он ориентировался на учения Павлова и Торндайка; при этом он отказался от редукции поведения к физиологиче- ским процессам и от «закона эффекта» в исходной его формулировке. Скиннер раз- граничил два типа поведения: «респондентное поведение» («реакции типа S») и «оперантное поведение» («реакции типа R»). Если реакции первого типа (безусловные и условные рефлексы) вызываются стимулами, то суть оперантных реакций, ставших для Скиннера предметом специального изучения, состоит в том, что они проявляются без раздражителя, т. е. как произвольные эманации организма, воздействуют на среду, а подкрепление, возникающее как их результат (пусть даже случайный), повышает вероятность их повторения в будущем. Разница в динамике этих типов реак- ций была экспериментально доказана. Акцент на оперантных реакциях, т. е. активном и произвольном поведении, отличает подход Скиннера от предыдущих версий Б. Этот вид реакций обеспечивает адаптацию животных к среде и особенно важен для человека. Оперантное поведение трактуется как постоянно происходящие слепые пробы, какие-то из которых оказываются «правильными»; мерилом «правильности» служит подкрепление. Соответственно различению двух типов поведения Скиннер разграничивает респондентное и оперантное обусловливание; последнее приводит к формированию новых оперантных реакций и характеризуется тем, что усиление реакции вызывается простым временным следованием подкрепления за данной реакцией (эксперименты с оперантным обусловливанием строятся на том, что некая «контингенция подкрепления» делается зависимой от свойств поведения, которые нужно укрепить). «Посредством оперантного обусловливания среда конструирует базисный репертуар поведения, благодаря которому мы сохраняем равновесие, ходим, играем в спортивные игры, пользуемся инструментами, говорим, пишем, гребем, управляем автомобилем и самолетом… [Также] оно улучшает продуктивность поведения и еще долгое время сохраняет его после того, как его усвоение или продуктив- ность теряют свою значимость»167. При обусловливании оперантного типа увеличи- вается вероятность не единичной реакции, а «операнта» как класса схожих реакций; процесс такого обусловливания часто не осознается; его последствия нередко долго- срочны. Понятие оперантного обусловливания является скиннеровской переформу- лировкой «закона эффекта» Торндайка. Главная роль в формировании поведения отводилась подкреплению; в целостном процессе образования реакций оно осуществляет «обратную связь», отбирая и моди- фицируя поведенческие элементы. Подкрепляющим эффектом могут обладать любые обстоятельства и события, следующие за подкрепляемым поведением и состоящие либо в привнесении чего-то в ситуацию (позитивные подкрепления), либо в устранении чего-то из нее (негативные подкрепления). Скиннер различал также первичные, условные и генерализованные подкрепления. Первичные (пища, вода, сексуальный контакт, избегание боли) играют важную биологическую роль. С ними могут соединяться стимулы, становящиеся условными подкреплениями; их роль особенно велика у человека. Они могут «генерализовываться» путем присоединения к нескольким первичным подкреплениям и становиться со
167 Скиннер Б.Ф. Оперантное поведение // История зарубежной психологии (30–60-е гг. XX в.). С. 68.
временем относительно независимыми от них (деньги, внимание, престиж, уважение, подчинение, одобрение, любовь); бывают генерализованные подкрепления и без первичных подкреплений (например, детская игра). Подкрепления, с точки зрения Скиннера, имеют контингентный характер. При прекращении подкреплений часто- та реакции начинает падать; этот процесс называется оперантным угашением; он протекает медленнее, чем оперантное обусловливание. Перед наукой о поведении ставилась задача объяснения вероятности реакций в терминах подкрепления и уга- шения. Поведение трактовалось Скиннером очень широко. «Внутренние» психические процессы (душевные состояния, эмоции, мышление, мотивы, память), речь, человеческое «Я» подверглись в его теории радикальной «бихевиоризации». Хотя он не отрицал существенных отличий человека от животных, он предполагал, что механизмы оперантного поведения у них одинаковы и что знание этих механизмов, получен- ное в экспериментах над животными, можно законно экстраполировать на челове- ческое поведение и социокультурные феномены любого уровня сложности. Так, различные формы «суеверного» поведения, от индивидуальных суеверных реакций до сложных ритуалов, интерпретируются Скиннером как продукт случайных подкреплений. «В любой области, важной характеристикой которой является поведение, — образовании, управлении, семье, здравоохранении, промышленности, искусстве, литературе и т. д. — мы постоянно изменяем вероятности реакций с помощью их подкрепления»168. Этот бихевиористский экспансионизм наиболее ярко выразился в «технологии поведения» — идее, которую Скиннер страстно пропагандировал, реализуя программное обещание Б. обеспечить действенный контроль над человеческим поведением. Суть этой идеи в том, что, зная механизмы оперантного обусловливания, можно на- правлять поведение людей в то или иное русло путем манипулирования «режимами подкрепления». Скиннер был убежден, что эта технология, успешно опробованная в лабораторных экспериментах над животными и детьми, сможет помочь человечеству в решении социальных проблем, не решаемых «донаучными» спос обами. В связи с этой идеей Скиннера много и сурово критиковали; вместе с тем она была довольно успешно реализована в нескольких областях (воспитание умственно отсталых детей, лечение неврот иков и психически больных, «программированное обучение»). Б. Скиннера иногда называют «социальным Б.»; его «социальность», однако, состоит не в преодолении недостатков бихевиористского натурализма за счет принятия в расчет социальных и культурных детерминант человеческого поведения, а в притязании на то, что натуралистическая наука о поведении способна заменить социологию и стать полноценной основой социальной политики. Из всех версий Б. скиннеровская в наибольшей степени повлияла на социологию и социальную антропологию. Бихевиористски ориентированная социальная наука во второй половине ХХ в. стала альтернативой структурному функционализму и по- нимающей теории. В целом для нее характерны: ориентация на познание социальной жизни по образцу естественных наук и строжайший запрет на оценочные суждения; полное отсутствие интереса к установкам и ценностям изучаемых людей, исключение их «внутреннего мира» из предмета исследования; сосредоточение на микросоцио- логическом уровне непосредственных взаимодействий между людьми (например, в малых группах); рассмотрение макросоциологических структур и институтов как производных от организации поведения людей на микроуровне. Наиболее влиятельной ветвью в бихевиористской социологии и антропологии второй половины ХХ в. стали теории обмена. Первую такую теорию разработал Джордж Каспар Хоманс (1910–1989) в книгах «Человеческая группа» (1950) и «Социальное поведение: Его элементарные формы» (1961). Хоманс считал, что теория в социальной науке должна представлять собой дедуктивную систему положений о поведении индивидов, дающую объяснение этого поведения. Объяснение трактова-
168 Там же. С. 76.
лось как подведение эмпирических положений под более общие положения (посту- латы), из которых их можно логически вывести. Такие постулаты, как он считал, не являются социологическими, а могут быть только психологическими: они относятся к поведению, устанавливаются и проверяются психологами в лабораторных условиях. Хоманс заимствовал эти постулаты из теории Скиннера (постулаты стимула, успеха, ценности, депривации — пресыщения, распределительной справедливости и др.), при этом полагая, что они совпадают с основными постулатами «элементарной экономики». Данные для эмпирических положений предлагалось черпать в «квази- антропологических» исследованиях поведения в малых группах; в качестве основно- го метода их сбора предлагалось наблюдение. Поведение в его «элементарной» форме было истолковано как обмен деятельностями и чувствами, в процессе которого его участники взаимно «подкрепляют» действия друг друга вознаграждениями и наказа- ниями (прототипом такой трактовки поведения были скиннеровские эксперименты над голубями). В ранних работах Хоманс признавал себя «законченным психологическим ре- дукционистом». Позже он изменил точку зрения: «Не может быть и речи о психоло- гическом редукционизме… Ведь редукция предполагает наличие общих социологи- ческих положений, которые могут быть сведены к психологическим. Теперь я подо- зреваю, что не существует общих социологических положений, которые хорошо согласовывались бы со всеми обществами или социальными группами как таковыми, и что общие положения социологии на самом деле являются психологическими»169. Представление Хоманса об изучении и объяснении социальных фактов не пред- полагало обращения к ментальным состояниям. Примером типа объяснения, к которому он стремился, служит его эскизное объяснение того, почему организация родства в индустриальных обществах тяготеет к нуклеарной семье: «Некоторые создавали фабрики потому, что, поступая так, они рассчитывали на получение большего мате- риального вознаграждения именно за этот, а не другой тип поведения. Другие люди по тем же соображениям шли работать на эти фабрики. Поступая таким образом, они вынуждены были отказываться (хотя бы только из-за недостатка времени) от поддержания широких родственных связей, которые были источниками поощрения, ибо во многих аграрных обществах помощь в работе зависела от количества родственников в семье. В связи с этим нуклеарная семья стремилась ассоциироваться с заводской организацией, и такое объяснение этой ассоциации обусловливается положениями о поведении человека как такового»170. Если П. Блау, другой видный теоретик обмена, попытался освободить теорию обмена от бихевиористских ограничений, то некоторые авторы — прежде всего Р.М. Эмерсон — продолжали развивать ее в бихевиористском духе. Другие предста- вители бихевиористского течения в социальной науке: Д. Бушел, Р.Л. Бёрджесс, Дж. Саймон, М.Б. Смит, Р.Л. Хэмблин. Начиная с 1960-х гг. определенность Б. как особого течения в психологии (а также других науках о человеке) все более размывалась. От Б. отпочковалась и дистанциро- валась когнитивная психология, снявшая табу на ментализм. Б. стал полем междисциплинарного синтеза, сохраняясь просто как «поведенческий подход» в психологии, социологии, антропологии, политической науке, теории организаций и т. д. Эти пере- мены отразились в новых терминах «бихевиорализм», «поведенческие науки», «исследования поведения». С угасанием дискуссий вокруг работ Скиннера Б. как парадигма, претендующая на исчерпывающее объяснение всех форм поведения, прекратил свое существование. Различные версии Б., от уотсоновской до скиннеровской, подвергались жесткой критике как изнутри психологии, так и со стороны других наук о человеке. Эта кри-
169 Хоманс Дж.К. Возвращение к человеку // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 58. 170 Там же. С. 53–54.
тика касалась как общих принципов Б., так и частных вопросов; она не менее много- лика, чем сам Б.. С точки зрения наук об обществе и культуре Б., игнорируя смысло- вые аспекты человеческого поведения, в принципе не мог дать адекватного и тем более полного его объяснения, будучи изначально пригодным лишь для изучения от- дельных и не всегда главных его аспектов. С критикой бихевиористских притязаний на адекватное объяснение социокуль- турного поведения человека выступали Дж. Мид, А. Шюц, Т. Парсонс, К. Бёрк, Н. Хом- ский и многие другие ученые. Вклад же бихевиористов в экспериментальное иссле- дование поведения животных не оспаривается и сохраняет свое значение. См. также статьи: Когнитивная антропология; Психологическое направление в антропологии.
Соч.: Миллер Д., Галантер Ю., Прибрам К. Планы и структура поведения. М., 1967; Скин- нер Б.Ф. Технология поведения // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 30–46; Толмен Э. Когнитивные карты у крыс и у человека // История психологии (10–30-е гг.). М., 1992. С. 124–143; Торндайк Э. Принципы обучения, основанные на психологии. М., 1929; Его же. Процесс учения у человека. М., 1935; Уотсон Дж. Пси- хология как наука о поведении. М.; Л., 1926; Хоманс Дж. Социальное поведение: его элементарные формы // Соц. и гум. науки. Сер. 11. Социология. 2001. № 2–4; Хо- манс Дж. Социальное поведение как обмен // Современная зарубежная социальная психология. М., 1984. С. 82–92; Bandura A., Walters R. Social Learning and Personality Development. N.Y., 1963; Burgess R.L., Bushel D. (eds.). Behavioral Sociology. N.Y., 1969; Guthrie E.R. The Psychology of Learning. Rev. ed. Gloucester, Mass., 1960 [1935]; Homans G.C. The Social Behavior: Its Elementary Forms. N.Y., 1961; Hull C. Principles of Behavior. N.Y.; L., 1943; Lundberg G.A. Foundations of Sociology. N.Y., 1939; Miller N.E., Dollard J. Social Learning and Imitation. New Haven, 1941; Skinner B.F. Beyond Freedom and Digni- ty. N.Y., 1971; Idem. Reflections on Behaviorism and Society. Englewood Cliffs, 1978; Idem. Scien ce and Human Behavior. N.Y., 1956; Staats A.W. Social Behaviorism. Homewood, 1975; Thorndike E.L. Human Nature and the Social Order. N.Y., 1940; Tolman E. Collected Papers in Psychology. N.Y., 1951; Idem. Purposive Behavior in Animals and Man. N.Y., 1932; Watson J. Behaviorism. N.Y., 1925. Лит.: Каримский А.М. Скиннер: социальный Б. // Современная американская социология. М., 1994. С. 94-118; Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985; Behaviorism and Phenomenology. Chicago; L., 1964; Ekeh P.P. Social Exchange Theory. Cambridge, 1974; Hamblin R.L., Kunkel J. (eds.) Behavioral Theory in Sociology: Essays in Honor of G.C. Ho- mans. New Brunswick; N.J., 1977. В.Г. Николаев
