Возникновение христианства

Христианство возникло в античном мире, когда он переживал эпоху религиозных брожений. На рубеже веков в греко-римскую культуру стали проникать новые ценности – если раньше считалось, что у варваров нет культуры, то теперь к ним стали присматриваться. Существовало множество культов, включая культ богов Рима и культы богов тех городов и стран, которые вошли в состав Римской империи. Особенно важное значение придавалось культу императора. Широкое распространение имели мистериальные культы, посвященные тем или иным греческим божествам. Все они были связаны с поклонением некоему богу, который был умерщвлен своими врагами, а затем восстал из мертвых. Обряды эти сохранялись в тайне от посторонних, посвященные же верили, что, совершая эти обряды, они соучаствуют в смерти бога и через его воскресение обретают бессмертие.

Христианство отвергало почитание языческих богов и императора. Оно имело определенные черты сходства с мистериальными культами, но существенно отличалось от них – в частности, тем, что в нем почитался не мифический персонаж, а реальная историческая личность, чья жизнь и учение стали предметом почитания и веры. Христианство отчасти заимствовало свою терминологию из греческой философии, прежде всего стоической, платонической и неоплатонической, однако его смысловое ядро – вера в то, что во Христе вечный Бог стал человеком, претерпел смерть на кресте, а затем воскрес из мертвых, – не имело ничего общего с любой из существовавших в то время философских систем.

Нравственное учение христианства, в особенности о достижение добродетели, близко к взглядам Лукреция Аннея Сенеки. Вообще учение иудейских сект влияет на позднюю римскую философию, стоицизм. В философии Сенеки много схожих черт, не случайно один из первых христианских писателей Тертуллиан называет его «часто наш». По легенде, Сенека был знаком и переписывался с апостолом Павлом, но в 19 веке было доказано, что их переписка – фальсификация (вообще разыскания и критика первых христианских источников до 18 века считалось грехом и практически не велись), «Послания апостола Павла» датируются 30-ми годами 2 века.

Христианству были созвучны установки Сенеки о скоротечности и обманчивости чувственных удовольствий, забота о других людях, самоограничение в пользовании материальными благами, недопущение разгула страстей, гибельных для общества и человека, скромность и умеренность в повседневной жизни. Ему импонировали и сформулированные Сенекой принципы индивидуальной этики. Личное спасение предполагает строгую оценку собственной жизни, самоусовершенствование, обретение божественного милосердия.

Сходство стоицизма Сенеки с христианством проявлялось в следующих чертах: 1) монотеизм. Бог – создатель мира, понятие Божьего промысла. 2) идея вселенской общины, братства верующих. 3) различие природы тела и духа: бренность и нетленность. Тело – темница души, смерть как освобождение. (Но помним: Сенека не осуждал самоубийство: дорога всегда открыта…) 4) святость, присущая духу праведника. Царство Божие не вовне, а внутри человека. Совпадение термина – святой дух. Отличия: 1) Богу у Сенеки не противостоит антипод. Идея торжества в мире доброго и разумного начала. 2) нет понятие греха. Есть – «делать ошибки». 3) нет понятия страха Божия – человек стремится стать равным Богу.

Христианство существенно отличалось от других религий и от официальных культов, поэтому его последователи столкнулись с гонениями. Однако число христиан множилось, и императоры принимали решительные меры для того, чтобы заставить их отказаться от своей веры. Однако за пять веков, последовавших за распятием Иисуса Христа, подавляющее большинство населения Римской империи, включая императоров, становится христианским. В 312 император Константин Великий принял эту веру, его примеру последовали трое его сыновей, которые также стали императорами. Попытка племянника Константина, императора Юлиана (прозванного «Отступником»), возродить язычество (в 361-363) провалилась. К концу 5 в. христианство стало государственной религией Армении, христианские общины появились в Персидской империи, в Индии и у германских народов на северных рубежах Римской империи.

В первом поколении христиан было несколько выдающихся миссионеров, самыми замечательными из которых можно считать апостолов Павла и Петра. Они и их менее прославленные современники проповедовали христианство преимущественно среди грекоязычного населения империи. Из крупных городов вера распространялась в малые города, а оттуда – в сельскую местность. Среди причин, побудивших большинство населения Римской империи принять христианство, можно назвать следующие: 1) постепенное разложение и упадок греко-римской культуры; 2) принятие христианской веры Константином и его преемниками; 3) тот факт, что в христианстве люди всех классов и национальностей принимались в единое, общее братство и что эта религия могла быть адаптирована к местным народным обычаям; 4) бескомпромиссная приверженность церкви своим убеждениям и высокие моральные качества ее членов; 5) героизм христианских мучеников.

Кризис старых духовных ценностей требовал какого-то социально-психологического замещения их. Уже в I в. до н. э. в Малой Азии сложились общины митраистов. В Греции еще ранее, со времен расцвета полиса, существовали и продолжали существовать в период империи общины орфиков. На Ближнем Востоке дело обстояло по-иному. Здесь уже по крайней мере с VI в. до н. э. возникли эсхатологические течения – мистика абсолютного будущего, ожидания прихода спасителя мира для учреждения нового, окончательного и безупречно справедливого порядка на земле. Ожидание спасителя было свойственно многим направлениям зороастрийской религии, но особенно характерно было упование на будущего спасителя «помазанника» для течений, слагавшихся на почве ветхозаветной религии, видимо, не без влияния зороастризма. В связи с перипетиями эллинистической истории, с многократными переселениями этнических групп, в том числе иудеев, во все концы эллинистического мира ветхозаветными идеи получали все более широкое распространение. Иудеи, принадлежащие к «диаспоре» (выселенцы из Палестины), занимались привлечением новообращенных в ортодоксальный иудаизм, но, кроме того, в разных местах образовывались различные более или менее обособленные группы и течения, такие, как терапевты в Египте, ессеи в Иудейской пустыне у Мертвого моря, сторонники Иоанна «Крестителя», а затем и многие другие. Для всех них были характерны не только эсхатологические чаяния вообще, но и ожидание избавления, которое будет принесено в «конечные времена» конкретным лицом. Для ортодоксальных иудеев это должен был быть непременно потомок древнего царя Давида, помазанный Богом в цари («помазанник» по-древнееврейски машиах, по-гречески мессия или христос); ожидалось, что он восстановит конкретное государство, но не в его прежнем виде, а в виде идеального, утопически-справедливого царства, доступного только праведникам, выполнявшим боговдохновенный «Закон» Торы, или Пятикнижия, приписывавшегося Моисею. Вера в приход мессии утвердилась по крайней мере еще с VI в. до н.э.

Иудаизм стал проникать в античный мир с началом эпохи эллинизма. В Александрии в 3 веке до н.э. взялись за перевод на греческий язык Торы (или Пятикнижия Моисеева) с иврита. Существовала легенда о том, что 70 переводчиков работали изолированно друг от друга, и в результате их тексты совпали слово в слово (это Божественное слово), так возникла Септуагинта, что означает «перевод 70 толкователей». Понятие «Новый завет» очень важно, это новая стадия в развитии религиозной мысли: иудеи считали, что Яхве заключил со своим народом особый «завет» (договор, материальным признаком которого было обрезание: оно должно было отличать поклонников Яхве от всякого другого народа). Новые секты и религиозные движения стали выдвигать идею о Новом завете, т.е. новом договоре между богом и людьми, основанном на более высоких нравственных требованиях единого божества к личности человека. Представление о таких личных отношениях между богом и человеком не могло сложиться в хаотическом мифологическом мире греко-римской культуры – оно могло сложиться лишь на почве монотеизма, веры в одного бога. Монотеизм же реально существовал на рубеже эпох только в учениях, развившихся на библейской почве. Кроме того, именно здесь неизбежно было наиболее резкое столкновение с официальной идеологией Римской империи: монотеизм был абсолютно несовместим с идеологическим обоснованием империи – культом императора как одного из «божеств».

Одно из первых исторических упоминаний христианства и самого Иисуса Христа – у историка Тацита. Оно вкраплено в рассказ о знаменитом пожаре Рима при Нероне в 64 г. н.э., подавшем повод к слухам о намеренном поджоге. «И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постылое и где оно находит приверженцев». После этого историк описывает казни христиан, оформленные как зрелище. Нет никаких оснований считать это место подложным или интерполированным (т.е. поздней вставкой). Другой вопрос, какую информацию оно содержит. По достоверным сведениям, имевшимся у Тацита, к 64 г. христианство существовало, дошло до Рима и было уже настолько известно столичному обывателю, что могло пригодиться официозной пропаганде в качестве политического козла отпущения.

Также имеется сообщение Светония об императоре Клавдии: «Иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он изгнал из Рима». Из-за этого «Хреста», о котором Светоний больше ничего не знает, при Клавдии происходили беспорядки в римской еврейской общине. На этот раз мы узнаем, что, по-видимому, не только Нерону, но еще его предшественнику Клавдию пришлось в какой-то мере считаться с фактом мессианского движения последователей Иисуса. Естественно обратиться к историку Палестины Иосифу Флавию (37 – после 100 г.). В его «Иудейских древностях» сообщается под 62 г. об убиении Иакова, «брата Иисуса, прозванного Христом», и есть раздел о самом Иисусе. Этот раздел сразу резко разочаровывает исследователя: в нем бросаются в глаза заявления о мессианском достоинстве и даже божественности Иисуса, которые никак не могут принадлежать верующему иудею, каким был Иосиф, но только верующему христианину, каким он ни в коем случае не был. Безусловно, раздел испорчен переделками и вставками христианских переписчиков; но правильно ли считать его в полном объеме одной большой интерполяцией, или можно попытаться вычленить его подлинное ядро, отбросив наслоения? В 1970-е годы был проведен строгий научный филологический анализ этого текста, было доказано, что первоначальный подлинный текст сохранился в средние века в ближневосточном рукописном предании благодаря раннему переводу «Иудейских древностей» на сирийский язык с оригинала, еще не подвергнувшегося христианской обработке. Этот сирийский перевод сообщения Иосифа об Иисусе сберегла для науки цитата из него (по-арабски) во «Всемирной истории» христианского историка X в. Агапия с прямой ссылкой на Иосифа Флавия. Интересующее нас место читается так: «... В это время был мудрый человек по имени Иисус. Его образ жизни был похвальным, и он славился своей добродетелью; и многие люди из числа иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и смерть; однако те, которые стали его учениками, не отреклись от своего ученичества. Они рассказывали, будто он явился им на третий день после своего распятия и был живым. В соответствии с этим он-де и был Мессия, о котором пророки предвещали чудеса...»

В отличие от переделанного христианским редактором греческого текста здесь нет ни сомнений в человеческой сущности Иисуса, ни упоминаний о его чудесах, ни возложения ответственности за его смерть на иудейских старейшин (противоречащего общей тенденции сочинений Иосифа); что касается воскресения Иисуса и его мессианского достоинства, то они всецело оставлены на совести Иисусовых учеников. Это голос не враждебный, но чуждый христианству. Иначе говоря, отпадают все препятствия к тому, чтобы рассматривать весь раздел в таком виде как подлинный текст Иосифа Флавия. Еще одним свидетельством можно считать отрывок из “Иудейских древностей” Иосифа Флавия. В третьей главе 18-й книги речь идет о римском прокураторе Понтии Пилате и сказано следующее: “В это время жил Иисус, мудрый муж, если только его можно назвать человеком, ибо он был чудотворец, учитель людей, радостно воспринимавших возвещаемую им истину, и нашел много приверженцев среди иудеев и эллинов. Это был Христос. Хотя, по доносу знатных людей нашего народа, Пилат приказал распять его, его ученики, любившие его, остались ему верными. Ибо на третий день после своей смерти он опять явился к ним воскресший, как это, наряду с другими чудесными делами его, было предсказано пророками. От него ведут свое название христиане, секта которых с тех пор не прекращается”.

Это свидетельство всегда очень высоко ценилось христианами. Ведь оно принадлежит не христианину, а иудею и фарисею, который родился в 37 году н. э. и жил в Иерусалиме и, следовательно, мог иметь вполне достоверные сведения об Иисусе. Свидетельство его заслуживало бы тем больше внимания, что, как иудей, он не имел никакого основания совершать подлог в пользу христиан. Но именно это чрезмерное почтение к Христу со стороны набожного иудея уже в шестнадцатом столетии возбудило сомнение в подлинности указанного места. Теперь точно известно, что оно не принадлежит Иосифу Флавию. Оно вставлено было в третьем столетии каким-то христианским переписчиком.

Христианская литература первых десятилетий дошла до наших дней главным образом в составе канонического сборника, носящего название «Новый завет»; этот комплекс религиозных сочинений, выбранных церковью среди им подобных как наиболее адекватное выражение новой веры, прибавленных к Септуагинте и вместе с ней составляющих христианскую Библию. Для Нового завета отбор новозаветного канона в основном произошел во II в., но завершился только к концу IV в. В него входит 27 сочинений различных жанров: четыре «Евангелия», примыкающие к ним «Деяния апостолов», 21 «послания» (поучения в эпистолярной форме), из которых 14 принадлежат или приписываются традицией апостолу Павлу, а остальные — апостолам Петру (два), Иоанну Богослову (три), Иакову и Иуде (по одному), и, наконец, «Откровение Иоанна Богослова, или Апокалипсис» – фантастическая картина грядущего конца мира. Все эти сочинения сохранились на греческом языке – международном языке Восточного Средиземноморья, там, где традиция сообщает о семитическом (еврейском или арамейском) подлиннике, как в случае с «Евангелием от Матфея», этот подлинник утрачен.

Четыре «Евангелия» составлены в форме рассказа о жизни и проповеди Иисуса, о его смерти и воскресении. Наиболее краткое и, вероятно, самое древнее «Евангелие» от Марка ничего не говорит ни о происхождении, ни о детстве и юности своего героя: рассказ начинается прямо с того, что аскет и пустынник Иоанн Креститель (не смешивать с Иоанном Богословом, учеником Иисуса, которому приписывается авторство ряда новозаветных текстов) выступает с проповедью покаяния и крестит своих последователей в реке Иордан (т. е. подвергает их ритуальному омовению, укорененному в иудейских религиозных традициях), предсказывая при этом приход «более сильного», чем он сам; как бы в ответ на эти слова Иисус приходит из Галилеи к Иоанну и принимает крещение. В самый момент обряда Иисус (по другой интерпретации текста – Иоанн) имеет видение: над ним разверзаются небеса. Дух божий (упоминаемый в Ветхом завете, но ни там, ни в Новом завете еще не признаваемый одной из трех ипостасей Божества, как позже у христиан) спускается к нему в виде голубя, и глас с небес утверждает Иисуса в мессианско-царственном звании «Сына Божия». Подготовившись сорокадневным уединением в пустыне, Иисус возвращается в родную Галилею на севере Палестины и начинает свою проповедь с возвещения мессианского времени («исполнились времена», «приблизилось царство Божие», «покайтесь!»). Описываются призвание им первых учеников (апостол – греч. «посланец») из среды рыбаков Тивериадского озера, его странствия, преимущественно в Галилее, творимые им чудеса. Об учении Иисуса в этом Евангелии говорится мало.

Постоянный мотив — столкновения с иудейскими ортодоксами из числа господствующих религиозных течений фарисеев и саддукеев (и отчасти с учениками Иоанна Крестителя), в связи с тем что Иисус, во-первых, проявляет непринужденность по отношению к запретам иудейской религиозной практики (например, нарушает предписание абсолютного бездействия в субботу), во-вторых, притязает на право прощать людям грехи, принадлежащее только Богу, и, в-третьих, поддерживает оскверняющее общение с отверженными грешниками. Далее рассказывается о чудесном видении: поднявшись с тремя избранными учениками на «высокую гору» (отождествленную позднейшей традицией с горой Табор, в другом произношении – Фавор), Иисус явился им «преображенным», в засиявших одеждах, и на глазах беседовал с Моисеем и Илией – легендарными пророками древности.

После этого приведены изречения Иисуса, осуждающие богатство и утверждающие самоотверженную готовность на добровольное страдание в качестве решающего критерия духовной жизни. Наконец, накануне главного иудейского праздника Пасхи Иисус приближается к Иерусалиму, въезжает в этот город на случайно найденном осленке, принимает приветствие от народной толпы, обращающейся к нему с ритуальными возгласами как к царю-мессии, и властно изгоняет из помещений Иерусалимского храма менял и торговцев жертвенными животными. «Подосланные» люди задают ему опасный вопрос: допустимо ли платить налоги императору? (Если Иисус ответит отрицательно – он разоблачит себя как подстрекатель к сопротивлению, если ответит утвердительно – он восстановит против себя свободолюбивых «ревнителей» веры.) Иисус просит подать ему римскую монету и спрашивает, чье изображение и чье имя на ней отчеканены. Этот вопрос уже содержит в себе ответ: «Возвращайте цезарево – цезарю, а Божье – Богу». Вслед за тем Иисус предсказывает неудачу иудейской освободительной борьбы и разрушение Иерусалима; он отвергает также традиционное обозначение мессии как «сына Давидова», переводя таким образом понятие мессии из области политики в область религии.

Все это не спасает его от смертельной опасности: старейшины решают предать его суду синедриона, чтобы затем выдать на казнь римским властям (синедрион был лишен права приговаривать к смерти). Иисус в кругу двенадцати ближайших учеников тайно справляет обряд пасхального ужина (так называемая Тайная Вечеря), во время которой предсказывает, что один из учеников предаст его, а затем подает ученикам хлеб и вино, называя их своим телом и своей кровью, а себя уподобляя жертвенному пасхальному ягненку (прообраз христианской евхаристии – «причастия»). Ночь он проводит с учениками на Масличной горе в предместье Иерусалима, «ужасается и тоскует», просит троих самых избранных апостолов бодрствовать вместе с ним и в смертельной тоске обращается к богу с молитвой: «Авва Отче! Все возможно для тебя; пронеси эту чашу мимо меня! Но пусть будет не так, как я хочу, но как ты хочешь». После этого приходит один из учеников Иуда Искариот вместе с вооруженными приверженцами старейшин; он подходит к Иисусу и целует его – это знак, кого надо схватить. Ученики разбегаются.

Иисус отведен на суд синедриона, где подтверждает свое притязание на мессианское достоинство, за что старейшины выносят ему (предварительный) смертный приговор. Ранним утром Иисуса ведут к римскому прокуратору Иудеи Понтию Пилату для подтверждения приговора. Пилат спрашивает Иисуса, считает ли тот себя царем иудеев, и получает утвердительный ответ. Однако Пилат явно сомневается в политической серьезности дела и не прочь спасти необычного узника. По обычаю к празднику пасхи можно было помиловать одного осужденного; Пилат предлагает Иисуса, но толпа требует помиловать вместо него некоего Варавву, «который во время мятежа совершил убийство». Иисуса ждет участь бесправных – телесное наказание и затем распятие на кресте. Его ведут на место казни (Голгофу) и распинают между двумя разбойниками. Описывается его страдания на кресте в течение шести часов и последние слова: это цитата из библейского псалма («Боже мой, Боже мой, почему ты меня оставил?»), приведенная не по-гречески, как остальной текст, и не по-древнееврейски, как в подлинном псалме, а на родном галилейско-арамейском наречии Иисуса: «элохú, элохú, ламмá шебактанú?».

Тело Иисуса было выдано одному знатному иудею и спешно похоронено в каменном саркофаге, в пещере, в присутствии двух последовательниц Иисуса. На следующий день была пасхальная суббота – день, когда по иудейским верованиям нельзя ничего делать и нельзя никуда ходить. Когда же по истечении субботы Мария Магдалина и еще две женщины («мироносицы») пришли, чтобы омыть и умастить благовониями тело Иисуса, саркофаг оказался пуст, а на его краю сидел «юноша, облеченный в белую одежду», который сказал, что Иисус из Назарета «восстал и его здесь нет» и что ученики увидят его в Галилее. Женщины в изумлении и страхе ушли. Дальнейший текст содержится не во всех рукописях, и многие исследователи считают его неподлинным. Кратко повествуется о явлениях Иисуса Марии Магдалине и «в другом образе» двум неназванным ученикам; оба раза видевшие не встретили к себе доверия. В конце изображается, как еще одно явление происходит перед всеми одиннадцати апостолами, после чего они идут на всемирную проповедь новой веры. На этом кончается «Евангелие от Марка».

Другие евангелия прибавляют к рассказу новые черты. По-видимому, одним из главных препятствий к тому, чтобы иудеи признали в Иисусе мессию, было его скромное происхождение из семьи галилейского плотника. Поэтому «Евангелие от Матфея» и «Евангелие от Луки» предлагают списки предков Иисуса, возводящие его к царю Давиду и прародителю Аврааму. Плотник Иосиф оказывается обедневшим потомком царского рода. Матфей сообщает, что рождение Иисуса по особому стечению обстоятельств произошло не в безвестном галилейском Назарете, но в «Давидовом» городе Вифлееме, с которым были связаны древние пророчества о мессии. Оба евангелия рассказывают, что Иисус был чудесно зачат и рожден девственной матерью; «обручник» (фиктивный супруг) девы Марии Иосиф был только приемным отцом таинственного младенца, он усыновил его как потомок древней династии Давидидов. «Евангелие от Матфея» повествует об астрологах из Месопотамии («волхвах»), которые были приведены звездой на поклон новорожденному мессии, «Евангелие от Луки» – о вифлеемских пастухах, которых научил поклоняться младенцу явившийся им ангел. Жизнеописание Иисуса у обоих этих евангелистов в общем сходно с тем, которое дано у Марка, хотя порядок событий несколько иной, детализация более обстоятельна, чудесному отведено больше места.

У каждого евангелия свой стиль, связанный с личностью автора и его установками на определенную аудиторию. От Марка – самое архаичное. Символ Марка – лев, аудитория – римляне. Текст как бы собирается по частям, заметны «швы» в разнородном материале, накладки. Нет длинных речей, краткие проповеди. От Матфея – ориентация на евреев, преемственность, родословная Христа. Символ – человек (или ангел). Решает жанровую проблему, организация эпизодов в единое целое, единство интонации. В центре – не столько события в жизни Христа, сколько мессианское учение о нем, его собственное учение в стиле восточной дидактики. Вершина – Нагорная проповедь, из которой в обиход вошло множество крылатых выражений: соль земли. Метать бисер перед свиньями, птицы небесные, сучок в глазу. Лука (он автор и «Деяний апостолов», покровитель художников, по легенде, автор первой иконы). Символ – телец, аудитория – греки. События соотносятся с ходом мировой истории. Перед смертью у Христа – не отчаяние и смятение, а примирительная молитва. Притча о блудном сыне. Смягчение печальных мотивов, сострадание. Меланхолическая интонация. «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а сын человеческий не имеет, где преклонить ему голову». Важные женские образы.

Что касается «Евангелия от Иоанна», то в нем жизнеописание Иисуса существенно отличается от того, которое предложено в первых трех евангелиях, настолько, что его трудно, даже невозможно согласовать с повествованием первых трех евангелий. Здесь упомянуты события совсем иные, действе происходит преимущественно в Иудее и в Иерусалиме, а не в Галилее. Именно «Евангелие от Иоанна», по существу, впервые подчеркивает божественность Иисуса. Этому евангелию предпослан богословский пролог, звучащий как гимн, в котором идет речь о «Логосе» (др.-греч. «слово», «мысль», «смысл») как втором лице Бога, существовавшем до начала времени и воплотившемся в Иисусе. Этот пролог – начало христианской теологии. Символ Иоанна – орел (птица, которая, по легенде, не щурясь может смотреть на солнце), его аудитория – весь мир. Он (автор и «Апокалипсиса») – наиболее символичный из евангелистов, раскрывает не общедоступные стороны учения, а его эзотерику. Первые слова отсылают к началу Ветхого Завета: «В начале…» Автор сам вслушивается в безгранично сакральное слово, пытается постичь его смысл.

Итак, во второй половине I в. в отдельных районах Римской империи возникают пока еще малочисленные объединения христиан. Христианство зародилось как одна из сект иудаизма в I в. н.э. в Палестине. Это изначальное родство с иудаизмом – чрезвычайно важное для понимания корней христианской религии, оно проявляется и в том, что первая часть Библии, Ветхий завет, – священная книга как иудеев, так и христиан (вторая часть Библии, Новый завет, признается только христианами и является для них главнейшей). Распространяясь в среде евреев Палестины и Средиземноморья, христианство уже в первые десятилетия своего существования завоевывало приверженцев и среди других народов.

Возникновение и распространение христианства пришлось на период глубокого кризиса античной цивилизации упадка ее основных ценностей. Христианское учение привлекало многих, разочаровавшихся в римском общественном устройстве. Оно предлагало своим приверженцам путь внутреннего спасения: уход от испорченного, греховного мира в себя, внутрь собственной личности, грубым плотским удовольствиям противопоставляется строгий аскетизм, а высокомерию и тщеславию "сильных мира сего" – сознательное смирение и покорность, которые будут вознаграждены после наступления Царства Божьего на земле.

Однако уже первые христианские общины приучали своих членов думать не только о себе, но и о судьбах всего мира, молиться не только о своем, но и об общем спасении. Уже тогда выявился свойственный христианству универсализм: общины, разбросанные по огромному пространству Римской империи, ощущали тем не менее свое единство. Членами общин становились люди разных национальностей. Новозаветный тезис «нет не эллина, ни иудея» провозгласил равенство перед Богом всех верующих и предопределил дальнейшее развитие христианства как мировой религии, не знающей национальных и языковых границ.

Христиане принимали всех, кто приходил к ним: они не скрывали своей принадлежности к новой религии. Когда кто-нибудь из них попадал в беду, они тут же приходили на помощь. Но при всей “открытости” своих общин христиане не совершали публичных богослужений, не принимали участия в полистных празднествах. Их религиозные собрания были для них таинством, которое нельзя вершить на глазах у непосвященных. Они внутренне отделяли себя от окружающего мира, именно в этом заключалась тайность их учения, которая беспокоила власти и вызывала осуждение со стороны многих образованных людей того времени. Обвинение в секретности стало поэтому одним из распространенных обвинений, которые бросали христианам их противники.

Христианство учило любить и ценить в человеке не его внешние атрибуты, не его достоинства, а его душу. Это было поистине новая, революционная в той исторической ситуации идея: в том мире личность имела значение только как часть рода, государства. Христианство очистило душу от всего случайного и показало ее бесконечную красоту и ценность. Это – одна из причин популярности христианства. Отчаявшись в материальном мире любой человек, будь он раб или свободный, мог рассчитывать на обретение свободы духовной, на особое духовное состояние.

Возникнув, христианство вступило в резкое противоречие со всеми существовавшими до тех пор религиями. Оно становится первой возможной мировой религией. Почему? Христианская религия отрицала присущую всем другим обрядность, она становится наднациональной религией. Прежние религии, существовавшие на территории империи, носили узкоэтнический характер (тот же иудаизм) и были неспособны объединить рабов и угнетенных разного этнического происхождения; более того, они разъединяли их. Христианство же родилось как религия, обращенная ко всем народам. Она соответствовала условиям того времени, когда произошло смешение самых различных этнических групп, естественные границы между которыми были разрушены римскими завоеваниями. То есть обьединенность народов под сенью римской власти содействовала успехам такой универсальной религии, какой было христианство – особенно с тех пор, как эта власть нашла себе конкретного представителя в лице римского императора.

Император Константин в начале IV века, стремясь укрепить единство империи и свою власть, прекратил преследование христиан и дал христианству права легальной религии. А в последнее десятилетие IV века, при императорах Грациане и Феодосии I, христианство получило привилегии единственной государственной религии. Остатки дохристианских языческих культов преследовались. Имущество старых храмов было конфисковано или разграблено, статуи богов низвергнуты, жертвоприношения им запрещены. Знаменитая статуя Виктории – богини победы, символ старого римского духа и государственности, была удалена из сената. В 394 году император Феодосий I специальным декретом упразднил как один из последних оплотов язычества – знаменитые олимпийские празднества, олимпиады. Христианство распространилось по всем районам империи и вышло за ее пределы. Это был своего рода отказ от прежней системы ценностей, от патриотизма: пацифизм, не защита своей страны (от варваров), а заинтересованность в распространении нового учения. Христиане желают расширения царства Божия, а не сохранения царства Кесаря.

Поэтому наступление средневековья – это не только внешнее нашествие варваров, но и внутреннее распространение христианства среди этих народов. Конец античной культуры – один из глобальных ментальных феноменов. В прошлое уходят и классы, и экономическая база античности. В рамках данной системы стало некуда идти.