Парад суверенитетов» и судьба реформ. Середина 1990 — середина 1991

Начало независимой политики РСФСР. Начало движения за рос­сийский суверенитет по времени совпало со вступлением СССР в кризисную фазу развития. С 1990 г. обозначившиеся ранее негативные тенденции приобрели обвальный характер, ведя к разрушению всего государственного организма. Продолжалось углубление кризиса в эко­номике. Практически все параметры хозяйственного развития имели отрицательную динамику (внутренний валовой продукт, капитальные вложения и др.). Невиданными темпами росла инфляция. Значительно снизился жизненный уровень населения. По словам А. А. Собчака, страна оказалась перед «устрашающей экономической пропастью».

Зимой—весной 1990 г. разворачивается движение за российский суверенитет, ставшее важнейшим фактором союзного значения. Са­мые различные организации считали необходимым уточнить место и полномочия РСФСР в Союзе ССР, сформировать в полном объеме республиканские органы власти и общественные организации по ана­логии с другими республиками. Предлагалось делегировать централь-пому правительству лишь часть властных полномочий, установить новые формы взаимоотношений с национальными регионами на де­мократической основе. Показательно, что этот напор снизу уже не могли игнорировать обычно лояльные Горбачеву российские офици-ильные структуры. Так, 26 марта 1990 г. Совет Министров РСФСР обсудил проект Концепции экономической самостоятельности рес­публики. При этом выражалась уверенность, что реализация проекта Оудет способствовать консолидации всех союзных республик в едином народнохозяйственном комплексе.

Единство в стремлении к суверенитету совмещалось с фундамен­тальными различиями в представлениях о перспективах развития РСФСР. В рамках сложившейся к 1985 г. системы надежды на решение многих проблем связывались с созданием в рамках КПСС республи­канской компартии. Многие по-прежнему продолжали считать партию главным звеном в системе государственного управления. Поэтому дви­жение за создание Российской коммунистической партии получило достаточно широкую поддержку.

В то же время в первой половине 1990 г. шло интенсивное структу­рирование «антикоммунистической альтернативы» в российской по­литике. В этот период происходит создание новых партий: возникли Социал-демократическая, Демократическая, Социалистическая, Кон­ституционно-демократическая, Христианско-демократическая, Рес­публиканская. Большинство их объединились в рамках движения «Де­мократическая Россия». Основой консолидации стал не только анти­коммунизм, но и отторжение социалистического принципа в любом

его виде. У руководства «Демроссии» оказались радикально настроен­ные, прагматически мыслящие политики. Для достижения своих це­лей они поставили задачу овладения республиканским уровнем уп­равления, что и определило их активное участие в кампании по выбо­рам народных депутатов России зимой—весной 1990 г.

В этой бурной кампании активно эксплуатировался популизм; щедро раздавались обещания поднять зарплату и увеличить пенсии; обеспе­чить жильем и хорошим медицинским обслуживанием; наполнить мага­зины продовольствием и защитить от распоясавшихся преступников; очистить от загрязнения водный и воздушный бассейны; помирить враж­дующие нации и дать всем долгожданную свободу. «Фирменным зна­ком» кампании стала борьба с необоснованными привилегиями партий­но-советской номенклатуры, оскорбляющими чувство социальной спра­ведливости масс. Предвыборные обещания быстро и безболезненно решить накопившиеся проблемы контрастировали с печатными пре­дупреждениями «демократических» авторов о неизбежности серьез­ных трудностей для населения при проведении рыночных реформ.

Кампания демонстрировала разъединенность левых сил при ее проведении и высокую степень организованности «демократических движений». Не стали серьезной силой организации и объединения патриотической направленности, группировавшиеся вокруг блока «Общественно-патриотических движений России». На том этапе ра­дикалам удалось консолидировать вокруг себя большую часть протест-ного электората, куда входили и патриоты-государственники, и пред­ставители различных социалистических, коммунистических течений. Лозунги демократии как антитезы несвободы, тоталитаризма пользо­вались широкой популярностью

Формально дискуссии второй половины 1990 — первой половины 1991 г. велись вокруг вопросов, связанных с различным толкованием понятия «суверенитет» и будущего национально-государственного уст­ройства обновленного Союза. Фактически же расхождения между союз ными и российскими политиками касались проблемы социалистичес­кого выбора и радикального изменения существовавшей социально экономической и социально-политической системы. И если Горбачен по-прежнему утверждал, что целью преобразований является обнонле ние социализма, то Ельцин и его окружение все определеннее заян ляли о либерально-демократическом характере будущих реформ.

Принятие 12 июня 1990 г. I съездом народных депутатов РСФСТ Декларации о российском суверенитете, выборы новых руководите лей, готовых этот суверенитет отстаивать, создали уникальную в ис тории СССР ситуацию: впервые появился альтернативный союзному центр принятия решений, российская власть вышла из тени общесо юзной. Однако если провозглашение суверенитета было делом отно сительно легким, то для проведения реформ в РСФСР по сценарии» радикалов в их руках не было достаточно материальных и властиы\

ресурсов: в 1990—1991 гг. подавляющая часть экономических объектов в России была по-прежнему подчинена союзным ведомствам. Непос­редственно республике подчинялись лишь 17% предприятий, распо­ложенных на ее территории (в других союзных республиках эта доля колебалась от 25 до 60%). Общесоюзные же власти управляли и всеми силовыми структурами. Все это предопределило политику российских лидеров: ее содержанием стала борьба за овладение находящимися на территории республики материальными, финансовыми и другими ресурсами. По форме это была жесткая борьба «по всему фронту» про­тив союзных властных структур и проводимой ими политики.

Борьба за власть имеет свою логику. На одном из первых мест в ней — подрыв позиций политического противника. У оппонентов Гор­бачева изначально была определенная «фора»: они могли резко кри­тиковать Президента СССР за ошибки, бездействие и обещать быст­рое решение волновавших общество проблем. Осознание же народом того, что в настоящее время у российских властей нет возможности выполнить обещанное, отодвигало на второй план вопрос о потенци­альной ответственности за явно утопические рецепты решения набо­левших проблем. Тактика «встречного пожара», при которой любая, даже разумная инициатива Центра «побивалась» более широкомас­штабными декларациями, носила конфронтационный характер. Во вто­рой половине 1990-го «двоецентрие» постепенно превращалось в «дво­евластие». А. Н. Яковлев полагает, что уже к декабрю Горбачев потерял власть, лишь формально сохраняя ее внешние атрибуты.

С середины 1990 г. начинается проведение независимой политики России. Реализация принципов ее суверенитета рассматривалась как основа выхода из кризиса. В правовом плане эта политика опиралась на ст. 5 Декларации о суверенитете, где провозглашалось верховенство рес­публиканской Конституции и законов над союзными. Эти идеи были развиты в ряде других документов. 24 октября 1990 г. издан закон, давав-ший право российским органам власти приостанавливать действие со­юзных актов в том случае, если они нарушают суверенитет РСФСР. Предусматривалось также, что решения высших органов государствен­ной власти СССР, указы и другие акты Президента СССР вступают в действие лишь после их ратификации Верховным Советом РСФСР. Со­ответствующие изменения и дополнения в декабре 1990 г. внесены в российскую Конституцию. Установлен был даже штраф в размере от 500 до 10 тыс. рублей за умышленное невыполнение законов РСФСР.

Конкретная российская политика выразилась в принятии серии пктов, развивающих положение одного из первых новых законов Рос­сии — «Закона о собственности на территории РСФСР» от 4 июля 1990 г. В нем говорилось о том, что право собственности на природные богатства и основные производственные фонды регулируется закона­ми РСФСР и автономных республик. Союзу же ССР эти фонды могли предоставляться «в пользование на основе законов РСФСР и Союз-

ного договора». Постановлением Президиума ВС РСФСР от 9 августа 1990 г. признавались недействительными ранее заключенные без со­гласования с РСФСР внешнеэкономические соглашения и сделки по продаже драгоценных металлов и других стратегических ресурсов и то­варов. Говорилось и о том, что РСФСР не несет ответственности за кредиты, соглашения и сделки, заключенные без согласия ее соответ­ствующих органов. Намечалось введение особого режима осуществле­ния торговых операций с произведенной в республике продукцией.

Решением от 28 августа 1990 г. Совмину РСФСР поручалось зак­лючить торгово-экономические соглашения с правительствами основ­ных стран-импортеров российских товаров. Одновременно Правитель­ству СССР запрещалось «реэкспортировать» произведенные в респуб­лике изделия или добытое сырье без ведома российского. Для реализации этой задачи предполагалось создание Торгово-промыш­ленной палаты РСФСР, Главного таможенного управления РСФСР, Главного управления по туризму, Академии внешней торговли, То­варной биржи РСФСР. Оптово-посреднические фирмы Госснаба СССР, находившиеся на территории РСФСР, переводились в веде­ние Госкомитета РСФСР по материально-техническому обеспечению республиканских и региональных программ.

Те же цели преследовала и реформа российской финансовой сис­темы. Собственностью России объявлялись расположенные на терри­тории республики учреждения Госбанка СССР, Промстройбанка СССР, Агропромбанка СССР, Жилсоцбанка СССР, Сбербанка СССР, Внешэкономбанка СССР. Российский республиканский банк СССР был преобразован в Государственный банк РСФСР. Ряд законов и постанов­лений конкретизировал политику России в банковском деле, регулируя статус и взаимоотношения действующих здесь субъектов. Изменения и банковской системе были тесно связаны с коренными новациями н подходе к формированию союзного бюджета. Российские законодатели предполагали лишить бюджет СССР собственных источников налого­вых поступлений — теперь все собираемые налоги должны были идти в республиканский бюджет; Россия же передавала Союзу ССР «целе­вые финансовые средства» в размере, утвержденном ВС РСФСР.

Новые задачи ставились и перед судами республики. Постановле­нием ВС РСФСР от 18 октября 1990 г. Государственному арбитражу РСФСР и его территориальным организациям вменялось в обязан­ность при разрешении споров исходить из принципа верховенства к республике законодательства, решений ее Верховного Совета и съез дов народных депутатов. Защищать республиканские интересы бьи призван создаваемый Конституционный суд РСФСР.

Постепенно формировались и другие параллельные союзным го сударственные структуры. Организация Министерства печати и ин формации предполагала ускорить создание «четвертой власти», бе i которой нельзя «сделать демократию необратимой». В противостоянии

с союзными властями рождалось Российское телевидение. Разверну­лась борьба за обретение республикой своих газет, раздел партийной полиграфической базы. События января 1991 г. в Прибалтике исполь­зованы как повод для постановки вопроса о необходимости собствен­ной армии для России. Вскоре было принято решение о создании Комитета по обороне и безопасности, а в мае — собственного КГБ. В январе того же года был создан Совет Федерации РСФСР, началась подготовка Федеративного договора для России. Определялся поря­док введения чрезвычайного положения и проведения референдума на территории республики. На государственном уровне началось вне­дрение идеи о департизации официальных учреждений.

Используя наработки предшественников, российские власти де­монстрировали осознанную и энергичную прорыночную политику. Закон «О собственности в РСФСР» легализовал многообразие ее форм. В нем говорилось о том, что имущество может находиться в частной, государственной и муниципальной, а также в собственности обществен­ных объединений. Принятый вслед за этим Закон «О предприятиях и предпринимательской деятельности» должен был стимулировать актив­ность предприятий, относящихся к различным формам собственности. Разработана и законодательно была оформлена программа приватиза­ции государственных и муниципальных предприятий в РСФСР. Созда­нием конкурентной среды и ограничением монополистической деятель­ности на товарных рынках должен был заниматься соответствующий Госкомитет. Принят закон о приватизации жилищного фонда. Стиму­лировалась и регламентировалась инвестиционная деятельность, со­здавались предпосылки для привлечения иностранного капитала.

Российские власти поощряли создание свободных экономических зон: к середине 1991 г. этот статус предоставлен девяти территориям. Нее юридические лица и отдельные граждане получили право участия ко внешнеэкономической деятельности и прямой выход на внешний рынок. Большое внимание российские законодатели уделяли аграр­ной проблематике. Предусматривались и списание долгов с колхозов и совхозов; и приоритетное финансирование производственной и со­циальной сфер деревни; и попытки начать аграрную реформу через поощрение всех форм хозяйствования. При этом имелось в виду ис­пользование наряду с административными и рыночных методов уп­равления.

Решения, кардинально отличавшиеся от горбачевских, выдвига-иись и применительно к проекту нового Союзного договора. Вместо постепенной трансформации бюрократического государства в новую (как говорил М. С. Горбачев, «настоящую») федерацию «сверху», ра­дикалы предлагали фактически его разрушить и строить новую феде­рацию «снизу». Переход к новой стратегии осуществлен во второй половине 1990 — начале 1991 г. Российская сторона резко критикова­ли все исходившие от союзных структур проекты договора. В то же

время в октябре 1990 г. были заключены прямые двусторонние договоры России с Украиной и Казахстаном. Выдвигалась идея «Союза четырех»: России, Украины, Белоруссии и Казахстана. В подписанных документах говорилось о готовности строить межгосударственные отношения на основе признания взаимного суверенитета, отказа от вмешательства во внутренние дела, нерушимости существующих границ.

Аналогичные, откровенно антисоюзньге, договоры были подпи­саны Россией с Латвией, Литвой, Эстонией в январе 1991-го. В том же месяце за подписью первого заместителя Председателя Верховного Совета РСФСР Р. И. Хасбулатова появился проект преобразования Союза. В нем предлагаемое Сообщество определялось как «конфедера­тивное объединение суверенных с международно-правовой точки зре­ния государств». Провозглашался абсолютный приоритет законов этих государств над законами Сообщества, которое предполагалось без своей собственности и конституции, а решение вопроса о едином граждан­стве откладывалось на более позднее время. В «непосредственное уп­равление» Сообществу передавались лишь оборона, безопасность и атомная энергетика.

В 1990—1991 гг. автономные республики стали объектом борьбы за влияние между союзным Центром и Россией. Стимулирующий само­стоятельность автономий важный шаг сделан в конце апреля 1990 г., когда был принят Закон СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации». Его содержание свидетель­ствовало о том, что союзную правосубъектность он распространил и на автономные республики в составе союзных: это означало, что ре­формирование Союза происходило бы за счет развала союзных рес­публик. Закон рассматривал автономные республики в качестве совет­ских социалистических государств — субъектов Федерации (СССР). Они получили право передавать полномочия Союзу ССР, минуя «свою» союзную республику. Отношения же автономных республик с союз­ными, в состав которых они входили, предписывалось строить на до­говорах и соглашениях.

После принятия российской Декларации о суверенитете борьба за автономии проходила под лозунгом: «Кто больше даст?» — и подогре­вала аппетиты местных национальных элит. При этом союзные власти предполагали участие автономий в общем переговорном процессе, российские же таких условий не ставили. «Россия заключит договор с Татарской Республикой или государством — это как решит Верхов­ный Совет. Будет конфедеративный договор внутри России... Не надо исходить из того, сколько прав даст вам Россия. А надо исходить из того, сколько вы можете взять и какую долю власти делегировать Рос­сии... Возьмите такую долю самостоятельности, какую можете перева­рить. А что не можете — отдайте России по договору» — так летом 1990 г. в Татарстане сформулировал позицию руководства РСФСР Б. Н. Ельцин.

Новые «субъекты Союза» сразу же стали действовать по примеру «старших братьев»: до зимы 1990 г. 14 из 16 российских автономных республик провозгласили суверенитет, а две оставшиеся и некоторые из автономных областей приняли декларации, которые в односторон­нем порядке повышали свой политический статус. Спустя полгода уже все автономные области (кроме Еврейской) провозгласили суверени­тет в качестве республик. Из названий «Автономная Советская Соци­алистическая Республика» исчезли слова «автономная», «советская», «социалистическая». Декларации бывших автономий повторяли содер­жание союзных аналогов: в них встречались требования верховенства республиканского законодательства над российским, а также собствен­ности республики на ресурсы на ее территории. Борьба за автономии между союзными и российскими властями продолжалась вплоть до августа 1991 г.

В сфере внешней политики началась разработка концепции нацио­нально-государственных интересов России. Как отмечает бывший ми­нистр иностранных дел РСФСР Л. В. Козырев, «направленность этой концепции была задана программными документами "Демократической России", идеями ряда публицистов и общественных деятелей, стре­мившихся выработать альтернативу внешнеполитическому курсу Союза».

Отношения новых российских структур с союзными властями но­сили остро конфронтационный характер. Российский парламент от­верг союзную программу перехода к рынку, не оставляя надежды на компромисс. Российские власти постоянно требовали отставки прави­тельства Н. И. Рыжкова. Они резко осудили решение союзного парла­мента по изменению системы президентской власти в СССР с целью ее усиления (так называемые «8 пунктов Горбачева», ноябрь 1991). Российская сторона не пошла на заранее согласованную реформу си­стемы ценообразования. ВС РСФСР выступал против посылки рос­сийских граждан за пределы республики для урегулирования межна­циональных конфликтов, а также против вовлечения войск в полити­ческие конфликты.

Несогласованность в действиях союзного и российского центров нлаети оказала огромное влияние на ситуацию в стране в целом, приве­ли к последствиям, которые в 1990 г. едва ли кто мог бы предсказать.

Трудности перехода крынку. Начало конфронтации между россий­скими и союзными структурами пришлось на период, когда в среде советской хозяйственно-управленческой элиты при значительном вли-ипии научного экономического сообщества сложилось представление р той системе мер, которую необходимо осуществить для перехода к рыночным отношениям. Намерение проводить решительные, хотя и очевидно болезненные, преобразования было существенно прости­мулировано нарастающим экономическим хаосом в СССР.

В середине 1990 г. в окружении Н. И. Рыжкова были разработаны лиа варианта перехода к рынку. Первый («Основные направления»)

связывался с именем академика Л. И. Абалкина, отвечавшего в ранге вице-премьера союзного правительства за подготовку экономической реформы. Авторами второго («500 дней») были академик С. С. Шата­лин и Г. А. Явлинский. Последний длительное время работал в «абал­кинской» комиссии, поэтому не случайно специалисты отмечали со­впадение базовых положений обеих программ. Они включали прива­тизацию государственной собственности, поддержку малого и среднего предпринимательства и создание конкурентной среды; восстановле­ние товарно-денежного баланса, плавную реформу ценообразования, индексацию денежных доходов и социальную защиту лиц, оказав­шихся за чертой бедности; реорганизацию службы трудоустройства в связи с неизбежным появлением безработицы.

Различия в программах касались двух моментов. Программа «500 дней» предполагала проведение реформы при заключении лишь экономического союза между республиками, отодвигая на дальний срок политический договор. Основными субъектами государственного регулирования считались «суверенные государства»: предполагалось вер­ховенство их законодательств. Учитывая настроения нетерпения и от­ражая их, авторы полагали возможным перейти к рынку за 500 дней. Сторонники абалкинского подхода рассчитывали, что на это уйдет 6—8 лет. Характерно, что в газете «Демократическая Россия» програм­ма опубликована под заголовком «Россия ждать не может». Именно заключавшаяся в плане «500 дней» «философия действия» предопре­делила то, что он был взят на вооружение руководством РСФСР в качестве российской программы экономических реформ. Различия, которые имели между собой союзная программа и «500 дней», стали трактоваться как непреодолимые. Пропаганда российского плана была сдобрена изрядной дозой популизма. Помимо революционных тем­пов, переход к рынку обещали осуществить без ущерба населению.

Осенью 1990 г. в полной мере проявилось противоречие между необходимостью проведения активной экономической политики и неготовностью государствен но-политических структур это делать. Кри­зис народного хозяйства требовал принятия срочных мер, однако в Москве не было единства в том, какими они должны быть. Россий­ский парламент одобрил программу «500 дней», Верховный Совет СССР принял свой план рыночного реформирования («Основные на­правления»). В результате не просто не было согласованных действий, а отношения между союзными и республиканскими властями приоб­рели остроконфронтационный характер, блокируя любые реформа­торские начинания. Союзный премьер-министр Н. И. Рыжков подвер­гался беспощадной критике за неудачи в экономике предшествующих лет, излишнюю осторожность при выборе мер преобразований, него­товность и даже нежелание переходить к рынку. Внезапная болезнь (инфаркт в конце декабря 1990) поставила окончательную точку и вопросе о его отставке. Вместо него премьером 11 января 1991 г. был

назначен В. С. Павлов (министр финансов прежнего правительства), старавшийся в 1989 -1990 гг. сохранять политическую нейтральность.

Правительство Павлова приступило к работе в нелегких условиях. Оно получило охваченную спадом экономику, острый дефицит бюд­жетных средств. Эти трудности усугублялись тем, что суверенные рес­публики явочным порядком стали проводить в жизнь систему однока-нального поступления налогов в бюджет. Накануне 1991 г. российское руководство решило сократить отчисления Союзу на 100 млрд рублей. Отрицательно повлиял на советскую экономику переход на мировые цены и расчеты в свободно конвертируемой валюте с бывшими соци­алистическими странами. Связывала руки правительству усиливавша­яся политическая конфронтация между союзными и республикански­ми властями. В результате отсутствовала возможность своевременно и комплексно проводить непопулярные, но необходимые меры, что, с одной стороны, снижало их эффективность, а с другой — вновь ста­вило правительство под огонь жесткой критики.

Экономическое неблагополучие особенно болезненно проявлялось в социальной сфере. В 1991 г. основных продуктов в расчете на душу населения в целом было столько же или несколько меньше, чем в 1985-м, хотя уже тогда этот уровень признавался недостаточным. Со­кращалось производство продовольственных изделий. Меньше было произведено сахара, мяса, колбасных изделий, мясных полуфабрика­тов, животного масла и цельномолочной продукции. Продолжавший­ся рост объема денежной массы привел к повышению цен практичес­ки на все потребительские товары, которые от этого не стали доступ­нее. А их нехватка порождала ажиотажный спрос, усиливая всяческие дефициты: «про запас» скупалось то, что имело относительно продол­жительный срок хранения. В марте 1991 г. Госкомстат констатировал, что на долю нормированной розничной продажи основных видов про­дукции приходится от 70 до 100% всех ресурсов. В связи с нехваткой товаров в ряде регионов отменялась талонная система, так как власти не могли обеспечить население даже по заявленным скудным нормам.

Осложнение общественно-политической ситуации. «Парад сувере­нитетов», экономический хаос, межнациональные конфликты при-нели к значительному осложнению общественно-политической ситу­ации. С весны 1990-го возникают партии откровенно антисоциалисти­ческого характера. Судьба же провозглашенных в 1985 г. реформ и судьба самого Союза ССР во многом зависели от состояния ведущего эле­мента советской политической системы — КПСС. В то время когда в обществе реально существовал инициированный «сверху» идеологи­ческий и политический плюрализм, партия формально оставалась единой «монолитной» организацией. Руководство уклонялось от при-шания того факта, что она уже не была союзом единомышленников, к внутрипартийные разногласия часто имели непримиримый характер. Произошел фактический раскол на ряд фракций или «платформ».

«Демократическая платформа» выступала с социал-демократических позиций. «Марксистская платформа» критиковала отступления от марк­сизма и ратовала за возврат к его классическим образцам. Крайне левые силы объединились в движение «Коммунистическая инициатива» и об­щество «Единство — за ленинизм и коммунистические идеалы».

Кризис б КПСС возник не случайно и связан с определенными представлениями о характере и перспективах возможной эволюции этого политического института. В 1985—1991 гг. сложились два подхода к партии, которые можно условно назвать ликвидаторским и прагма­тическим. Первый исходил из того, что КПСС являлась хребтом тота­литарной системы, поэтому ее необходимо ликвидировать. Сторонни­ки такого взгляда не только не занимались разработкой концепции перестройки партии, но и доказывали ее ненужность. А перестройка жесткой иерархической организации могла быть осуществлена лишь «сверху». Эту позицию разделял М. С. Горбачев. Его скептическое к КПСС отношение к лету 1990 г. заметно усилилось. В ответ на совет помощника А. С. Черняева оставить пост Генерального Секретаря ЦК КПСС Горбачев произнес: «Знаешь, Толя, думаешь, не вижу, как сговорились все, уговаривают бросить генсекство. Но пойми: нельзя эту паршивую взбесившуюся собаку отпускать с поводка. Если я это сделаю, вся эта махина целиком будет против меня».

Сторонники другого подхода в отношении к КПСС рассматрива­ли партию не столько как «тоталитарную структуру», сколько как ис­торически сложившийся институт управления, «партию власти». Они полагали, что это — единственная общесоюзная сила, держащая в сво­их руках все общественные связи. Поэтому быстрое ее отстранение от власти фактически будет означать не шаг к демократии, а дезертирство, которое непременно ввергнет страну в еще больший хаос. Считалось, что партия, произведя внутреннюю реорганизацию, должна возгла­вить преобразования при сохранении высокой степени управляемос­ти социальными процессами, «без потрясений». Все эти идеи оказа­лись невостребованными и даже всерьез «наверху» не обсуждались.

Кризис партии в полной мере проявился на ставшем последним XXVIII съезде КПСС (июль 1990). Многие делегаты выразили неудов­летворенность работой высшего партийного руководства и ближай­шего окружения генсека. Съезд заменил Программу партии программ­ным документом «К гуманному демократическому социализму», со­державшем достаточно общие декларации. Коренное изменение претерпели и организационные основы деятельности КПСС. Съезд закрепил «право отдельных коммунистов и групп выражать свои взгляды в платформах», т.е. возродил фракционность. Кроме этого, съезд уста­новил фактически неограниченную «самостоятельность компартий союзных республик». КПСС вместо единой централизованной органи­зации становилась «союзом» республиканских компартий, что нано­сило удар по государственному единству СССР.

Осенью 1990 г. наблюдалась повсеместная радикализация обще­ственно-политических настроений. Это было во многом связано с ухуд­шением продовольственного снабжения, нехваткой самых различных товаров. В августе по стране прокатилась волна «табачных» бунтов — только в Москве их было более 100. Несмотря на то что летом 1990 г. собран рекордный урожай зерна (220 млн т), в сентябре разразился хлебный кризис. Одновременная остановка на ремонт табачных фаб­рик и хлебопекарен у многих вызывала недоумение. Подозрения в «ру­котворном» характере трудностей подогревались информацией о на­личии огромных запасов товаров в разного рода «накопителях». Одни политики объясняли это пороками существовавшей системы, другие усматривали здесь даже намеренный саботаж.

Так или иначе, и сторонники сохранения социализма, и те, кто хотел от него уйти, стали говорить о необходимости «наведения по­рядка», введения жестких, чрезвычайных мер для преодоления кри­зиса, При этом с обеих стороны обвиняли друг друга в стремлении к диктатуре. Так, 16 сентября, в день проведения демократического митинга на Манежной площади в поддержку программы «500 дней», были замечены передвижения войск под Москвой, что дало основа­ние бросить обвинение властям в подготовке силовой акции. В том же месяце заметное распространение получил документ под названием «Программа действий-90», подготовленный одной из входивших в «Де­мократическую Россию» организаций. Текст содержал призывы к со­зданию комитетов гражданского действия, цель которых — дестабили­зация в обществе, разгром общественно-политических структур с по­мощью массовых акций; демонстраций, пикетирования, забастовок. Предлагалось перейти и к «явочной приватизации» — насильственному изъятию у колхозов и совхозов земель с помощью особых групп захвата.

7 ноября, в разгар праздничной демонстрации на Красной пло­щади, член Ленинградского народного фронта с расстояния 50 мет­ров дважды стрелял в М. С. Горбачева. Неудавшийся теракт заставил Президента СССР резко сдвинуть свой курс вправо. Он внес в Верхов­ный Совет предложения, нацеленные на укрепление исполнительной власти («8 пунктов Горбачева»). При этом подчеркивалось, что речь идет не о диктатуре, а о наведении порядка, развитии подлинно демократи­ческих процессов, восстановлении управляемости экономикой, пресе­чении межнациональных распрей и борьбе против преступности. В на­чале января 1991 г. по сути утверждалась форма президентского прав­ления. Реорганизованы были исполнительно-распорядительные органы власти, введен в действие совместный приказ министров обороны и внутренних дел об организации совместного патрулирования городов и населенных пунктов солдатами и милицией.

Возможность укрепления союзных структур вызывала озабочен­ность у либеральных политиков. Они полагали, что Горбачев попал иод влияние «реакционеров», под которыми подразумевали «парток-

ратов», верхушку ВПК, генералитет и офицерство, сотрудников со­юзных ведомств, большинство членов Верховного Совета СССР. От­ражая эти настроения, Э. А. Шеварднадзе на IV съезде народных депу­татов СССР (декабрь 1990) заявил, что «грядет диктатура» и в знак протеста подал в отставку с поста министра иностранных дел. На том же съезде вице-президентом СССР стал Г. И. Янаев (ранее работал в комсомольских и профсоюзных структурах), что было расценено как подтверждение новой, консервативной тенденции.

Огромное влияние на эскалацию противостояния между россий­скими и союзными властями оказали столкновения гражданского на­селения и подразделений армии, МВД в Литве и Латвии. В Вильнюсе, в ночь с 12 на 13 января 1991 г., при попытке захвата телевизионного центра пролилась кровь. Противостоящие стороны, как и многие со­ветские граждане, по-разному определяли приведшие к этому причи­ны. Напряженность нарастала и в связи с отсутствием вразумительных объяснений со стороны союзного руководства, что некоторыми трак­товалось как свидетельство его соучастия в конфликте. Российские ли­бералы болезненно реагировали на произошедшее, опасаясь повторе­ния «вильнюсского сценария» в схожих ситуациях. Усилилась критика в адрес М. С. Горбачева, союзного правительства, военных. 19 февраля 1991 г. выступая на телевидении, Б. Н. Ельцин потребовал отставки Президента СССР, а 9 марта призвал своих сторонников «объявить войну руководству страны».

Контрпродуктивность проводившейся руководством РСФСР по­литики становилась для многих очевидной — столь разительным было несоответствие реальностей начала 1991 г. ожиданиям весны — лета 1990-го. Недовольство сложившейся ситуацией проявилось на самом высоком властном уровне России. 21 февраля 1990 г. на сессии Верхов­ного Совета РСФСР 6 членов его Президиума выступили с заявлени­ем, осуждавшим действия Б. Н. Ельцина, и потребовали его отставки. Заявление подписали заместители Председателя Верховного Совета С. П. Горячева и Б. М. Исаев; председатели Палат Верховного Совета Р. Г. Абдулатипов и В. Б. Исаков; заместитель председателя Палаты А. А. Вешняков и секретарь Президиума Верховного Совета В. Г. Сыро-ватко. В прошлом все они были сторонниками Ельцина. В документе отмечался авторитарный характер руководства со стороны Председа­теля Верховного Совета, «пренебрежение теми органами, которые за­конно избраны», единоличное принятие многих важных решений. От­мечалось также, что Ельцин «проводит узкопартийный курс, отвеча­ющий интересам блока новых политических сил, но противоречащий коренным интересам России». Ельцин обвинялся также в развале СССР, неспособности организовать консолидированную и созидательную работу Верховного Совета РСФСР, нежелании проводить реформы при громогласных призывах к ним.

Определенной политической развилкой можно считать III, вне­очередной съезд народных депутатов РСФСР, созванный в марте 1991 г. для отчета российского руководства. Его судьба после этого форума могла сложиться по-разному. Однако ввод союзными властями войск в столицу накануне открытия съезда лишь усилил «антицентристскую» консолидацию российского депутатского корпуса, который почувство­вал себя оскорбленным непродуманной горбачевской акцией. Ельцин и его сторонники максимально использовали предоставленный им шанс. Осудив давление на российский съезд, Ельцин заявил, что является сторонником коалиционной политики, в реализации которой могут принять участие все, в том числе «прогрессивно мыслящие члены КПСС*. Возможность такой коалиции была подтверждена демаршем полковника А. В. Руцкого, заявившего о создании фракции «Комму­нисты — за демократию» и ее готовности поддержать Б. Н. Ельцина. Это раскололо коммунистов. Давление на съезд «снизу» оказали и шахтеры, с которыми весной 1991 г. лидеры радикалов работали в «плотном контакте». В серии своих резолюций горняки требовали от­ставки Горбачева и безоговорочно поддерживали российских радика­лов. Учитывая общие настроения, Ельцин выступил за скорейшее подписание Договора о Союзе Суверенных Государств как «федера­тивного добровольного и равноправного объединения». В результате он не только не был отстранен от власти, но, наоборот, на Третьем съезде получил дополнительные полномочия, а Четвертый (май 1991) принял решение о проведении выборов президента в сжатые сроки, что повышало его шансы на победу.

12 июня 1991 г. состоялись выборы Президента Российской Федера­ции. Б. Н. Ельцин набрал 57,3% от числа голосовавших. Конкурировав­шие с ним Н. И. Рыжков— 16,8; В. В.Жириновский — 7,8; А. М.Тулеев — 6,8; А. М. Макашов — 3,7; В. В. Бакатин — 3,4%. Победа с большим отрывом от соперников уже в первом туре голосования была полити­чески очень важна, поскольку давала статус «всенародно избранного» и позволяла трактовать предвыборную программу как волю большин­ства граждан России. Начало оформления института российского пре­зидентства, радикализм лидера, поддержанного не менее радикально настроенными реформаторами, оказали значительное влияние на по­следующее развитие событий.

Что же касается М. С. Горбачева, то к весне 1991 г. он был уже не столь популярен, все чаще публично подвергался жесткой критике со стороны как «левых», так и «правых». На съездах народных депутатов и в Верховном Совете СССР против него активно выступала группа «Союз», обвинявшая президента в поощрении сепаратизма и развале государства, сдаче внешнеполитических позиций страны. Резкая кри­тика за фактический отход от социализма и СССР, провалы в соци­ально-экономической политике на апрельском пленуме ЦК КПСС едва не привела к отставке Горбачева с поста Генерального секретаря.

В июне 1991-го глава союзного правительства В. С. Павлов запросил у Верховного Совета дополнительные полномочия для принятия сроч­ных мер по спасению экономики, что являлось прямой реакцией на нерешительность союзного президента. В свою очередь, радикально-либеральные силы критиковали его за нежелание порвать с социализ­мом и избавиться от влияния связанных с ним консервативных сил.

Вопрос о сохранении Союза ССР. В первые месяцы 1991 г. полити­ческое противостояние между общесоюзными и республиканскими властями приняло форму борьбы за «рамочные» условия влияния в Союзе. На первый план выдвинулась проблема разграничения полно­мочий между Центром и союзными республиками, получившая на­звание «подготовки нового союзного договора».

Идея проведения всесоюзного референдума была сформулирова­на Горбачевым и одобрена Верховным Советом СССР в январе 1991 г. Идя на эту акцию, он рассчитывал на численное преобладание рус­ских и их государственнический патриотизм; на представителей этни­ческих групп, живущих на «чужих» национальных территориях и уже не имевших иллюзий относительно своих перспектив в будущих «не­зависимых государствах». Расчет делался и на мобилизацию консоли­дирующих сегментов советской исторической памяти о войне, после­военном восстановлении, совместном освоении территорий, реше­нии общих хозяйственных задач, взаимопомощи в экстренных ситуациях. 17 марта 1991 г. гражданам СССР предстояло ответить на вопрос: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправ­ных суверенных республик, в которой будут в полной мере гаранти­роваться права и свободы человека любой национальности?»

Шесть республик — Грузия, Литва, Молдавия, Латвия, Армения и Эстония — отказались проводить референдум на своей территории. Российское руководство также критиковало этот замысел, указывая прежде всего на то, что вынесенная на голосование формулировка вопроса содержит не один, а несколько вопросов, и это способно исказить волю граждан, имеющих разные ответы на фактически по­ставленные различные вопросы. Одновременно в России объявляется свой референдум об учреждении в республике института президента. Введение этого поста было призвано укрепить ее суверенитет в отно­шениях с союзным Центром. В конкретных условиях того времени это означало усиление центробежных тенденций, так как суверенитет понимался преимущественно как обособление.

Всего на участки для голосования пришли 80% граждан, имевших право участвовать в референдуме. Из них 76,4% ответили на вопр референдума «Да»; 21,7 — дали отрицательный ответ. Около 2% бю летеней признаны недействительными. Результаты голосования РСФСР выглядели несколько парадоксально: с одной стороны, 71,3 участников проголосовали за сохранение Союза в горбачевской фо

мулировке, с другой — почти столько же (70%) высказались за введе­ние в республике поста Президента. Итоги референдума по России трудно было трактовать как победу замысла Президента СССР. Во-первых, республика находилась на предпоследнем месте по проценту положительных ответов, меньше (70,2%) было только у Украины. Во-вторых, они свидетельствовали о высоких шансах Ельцина на победу на грядущих выборах. Все это не сулило мира в отношениях между двумя центрами власти.

Интеграционный ресурс результатов референдума был ослаблен не только в России. На Украине, по постановлению Верховного Сове­та УССР, одновременно с общесоюзным референдумом проводился опрос населения по вопросу «Согласны ли вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза советских суверенных государств на на­чалах декларации о государственном суверенитете Украины?». Число граждан, ответивших «да» на вопрос республиканского бюллетеня, составило 80,17%, т.е. больше, чем высказались за Союз. Это подтвер­ждало базовую идею Декларации о приоритете украинских законов над союзными, что практически исключало создание нового федера­тивного государства с полноценным участием Украины. «Отличился» и Казахстан: его власти вместо союзной предложили свою формули­ровку вопроса референдума: «Считаете ли вы необходимым сохране­ние Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?» Положительно ответили в республике 94% голосовавших.

Проведение референдума 17 марта 1991 г. и его итоги дали воз­можность Президенту СССР продолжить попытки возобновления раз­работки нового Союзного договора, с тем чтобы завершить ее в сжа­тые сроки. Началась подготовка третьего с весны 1990 г. проекта. По­литическая инициатива в этом вопросе с конца 1990-го целиком перешла к республиканским элитам; влияние центральных структур было предельно ослаблено. В этих условиях Горбачев практически пол­ностью переориентируется на прямой диалог с республиканскими ли­дерами, игнорируя позицию высших органов власти СССР, исполь­зуя их лишь в случае необходимости подкрепления собственных ини­циатив коллегиальными решениями. В новых условиях успех переговоров мог быть достигнут лишь при молчаливом согласии Президента СССР па конфедеративное устройство будущего Союза, хотя это означало отход от позиции, зафиксированной референдумом. Президент СССР пытался хотя бы как-то задержать продолжающийся развал страны. Республики, сознавая слабость позиций союзного президента, требо-нали себе все новые полномочия, до предела усекая властные воз­можности Центра. Решая свои, весьма различающиеся задачи, сторо­ны, однако, не могли полностью игнорировать итоги референдума и поэтому в своей риторике активно использовали понятия «единое союзное государство», «федерация», в правовом же плане все более отходя от них.

Все это ярко проявилось в так называемом «новоогаре веком про­цессе» (от названия резиденции в подмосковном поселке Ново-Ога-рево, где состоялись переговоры), первый этап которого продолжался с 23 апреля по 23 июля 1991 г. Переговоры лидеров республик прохо­дили очень трудно. Как вспоминал их участник А. И. Лукьянов, даже последнее заседание 23 июля, на котором обсуждался итоговый вари­ант Договора об ССГ, было неконструктивным. Предлагалось исклю­чить из него упоминание о том, что Союз ССР является суверенным федеративным государством; ему отказывали в праве иметь собствен­ность, отстаивали одноканальную систему поступления налогов. Пред­ставитель Украины выступил на встрече с заявлением, что эта респуб­лика будет решать вопрос о своем отношении к Союзному договору не раньше середины сентября. К Договору были готовы присоединиться лишь 8 из 15 союзных республик.

В результате, одобрив в целом проект, участники встречи пришли к выводу о целесообразности подписать Договор в сентябре — октяб­ре на съезде народных депутатов СССР. Горбачев поддержал такой порядок подписания Союзного договора. Однако 29 — 30 июля 1991 т. в Ново-Огарево прошли закрытые встречи Горбачева с Ельциным и Назарбаевым, где союзный президент предложил президентам Рос­сии и Казахстана начать подписание проекта не в сентябре — октяб­ре, а 20 августа. Республиканские лидеры согласились с этой идеей, ибо понимали, что проект Договора в последней редакции не пройдет в Верховном Совете СССР и уж тем более на союзном съезде народ­ных депутатов. А поскольку в августе парламентарии были на канику­лах, то время для подписания «нужного» проекта представлялось удач­ным. В обмен на согласие республиканских лидеров Горбачев принял требование Ельцина об одноканальной системе поступления налогов в бюджеты. По настоянию собеседников он согласился и на переста­новки в высшем эшелоне союзной власти: немедленной замене под­лежали В. С. Павлов, В. А. Крючков, Д. Т. Язов, Б. К. Пуго, Г. И. Янаен. Эти люди в июне—июле 1991 г. активно выступали за принятие энер­гичных мер по сохранению СССР и последовательно критиковали «новоогаревцев». 4 августа Горбачев отправился в отпуск в Крым.

Итоговый проект Договора отразил как масштабы претензий рее публик, так и уровень фактической дезинтеграции СССР. Согласно документу, республики-участники признавались суверенными госу­дарствами, «полноправными членами международного сообщества" Союз Советских Суверенных Республик определялся как «суверенное федеративное демократическое государство», однако из контекста следовало, что суверенитет республик первичен. За Союзом предус магривалось сохранение объектов собственности, необходимых для осуществления возложенных на него полномочий, однако он лишал ся собственных налоговых поступлений: устанавливалась одноканаль ная система сбора налогов, при которой союзный бюджет определял

ся республиками на основе представленных Союзом статей и расхо­дов. В документе не фиксировались сроки принятия нового Основного Закона, что не связывало государства-участники определенными обя­зательствами. Фактически же это положение на неопределенное вре­мя консервировало ситуацию правовой конфликтности, характеризо­вавшую отношения между Центром и республиками после принятия деклараций о суверенитете, от которых в 1991 г. никто не собирался отказываться. Вполне реальной становилась перспектива, когда для государств, подписавших новый Договор, с той же даты считались бы утратившими силу Договор об образовании Союза ССР 1922 г. и Кон­ституция. Это означало бы «мягкий» выход из СССР, который осво­бождал новые страны от выяснения отношений с бывшими «братья­ми» по Союзу по закону, принятому в апреле 1990 г.

Юридическая опенка итогового проекта Договора сделана груп­пой из 15 экспертов еще до 19 августа 1991 г. Они поставили под сомнение правовую значимость документа, признав его внутренне про­тиворечивым, нелогичным и не имеющим значения правопреемствен­ного. Эксперты констатировали, что, «признав федерацию, договор на деле создает даже не конфедерацию, а просто клуб государств. Он прямым путем ведет к уничтожению СССР, в нем заложены все ос­новы для завтрашних валют, армий, таможен и др. Проводя эту ли­нию тайно, неявно, он вдвойне опасен, поскольку размывает все понятия в такой мере, что возникает государственный монстр». По замечанию свидетеля новоогаревских дискуссий правоведа Ю. М. Ба­турина, «выбор между юридическим качеством и политической целе­сообразностью был сделан в пользу последней».

Широкая общественность могла обсуждать только один, самый первый новоогаревский проект, который был одобрен 16 июня 1991 г. и опубликован 27-го. Дальнейшая доработка велась в обстановке сек­ретности, что вызывало различные слухи, будоражило членов прави-юльства, депутатов, общественные организации. Итоговый документ опубликован лишь 16 августа 1991 г., за три дня до даты предполага­емого подписания (причем в пятницу), что практически исключало 1чо обстоятельное обсуждение и внесение поправок.

Верховный Совет СССР имел возможность рассмотреть лишь пер-иый подготовленный «десяткой» («9+1») проект Договора. Постанов­ление по проекту от 12 июля 1991 г. предусматривало формирование полномочной делегации Союза ССР для доработки и согласования «екста Договора в соответствии с замечаниями и предложениями, пыеказанными комитетами, комиссиями, членами Верховного Сове-i;i СССР, а также народными депутатами СССР. Фактически это оз­начало выражение недоверия Президенту СССР, который в ходе сов­местной с республиканскими лидерами работе над документами иг­норировал позиции союзных законодателей. Поэтому союзные мирламентарии сформулировали целый ряд принципиальных замеча-

ний, учет которых был обязательным при подготовке итогового вари­анта Договора. Однако они не были учтены при доработке текста. Этим можно объяснить то, что Горбачев ни разу не собрал союзную делега­цию для его обсуждения. Именно это заставило Лукьянова 16 августа подготовить «Заявление Председателя Верховного Совета СССР», в котором он вновь воспроизвел идеи Постановления ВС СССР от 12 июля 1991 г. Автор акцентировал внимание на том, что Союзный договор необходим, но его следует заключать после доработки в ВС СССР и с обязательным отражением результатов референдума 17 марта, где большинство высказались за сохранение обновленного, но едино­го федеративного государства.

Определенные демарши предприняло и союзное правительство. По инициативе В. С. Павлова итоговый текст Договора 17 августа обсудил Президиум Кабинета министров. Он также одобрил идею, но сформу­лировал ряд требований, которые министры считали необходимым включить в прилагаемый к Договору протокол, который должен был стать составной и обязательной для исполнения его частью. Горбачев согласился встретиться с премьером 19 августа для обсуждения предло­жений, однако характер их был таков, что компромисс уже едва ли мог быть достигнут.

Все это привело к тому, что итогом «новоогаревского процесса» еще до 19 августа стало создание документа, который означал пре­кращение существования СССР как единого государства. Возможное подписание Договора не означало бы «мгновенного» исчезновения СССР, поскольку еще сохранялись единая армия, валюта, связываю­щая советское пространство инфраструктура (энергетическая, транс­портная и т.д.), но их раздел при сознательной ликвидации общих управленческих институтов становился вопросом ближайшего време­ни. Подготовленный к подписанию проект Договора по сути легали­зовал отношения между бывшими союзными республиками, зафик­сированные позднее в декабрьских документах 1991 г.

Внешняя политика. Колоссальные изменения, произошедшие 1989—1990 гг. в мире, и в особенности на Европейском континент были закреплены в серии важных документов. В ноябре 1990-го в П риже в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Евр пе состоялась встреча делегаций 34 стран. По ее итогам принята «П рижская хартия для новой Европы», которая зафиксировала оконч ние «эры конфронтации и раскола» Европейского континента декларировала намерение отрыть «новую эру демократии, мира и еди ства». Подписавшие «Хартию» страны выразили готовность не толь' взаимодействовать по проблемам безопасности, но и развивать широ­кое всестороннее сотрудничество на основе единых ценностей.

Там же, в Париже. 19 ноября 1990 г. лидеры 22 государств, вхо­дивших в Организацию Варшавского Договора и НАТО, подписали Договор об обычных вооруженных силах в Европе. Переговоры по этой

проблематике продолжались более 30 лет, но лишь в 1990 г. стороны смогли достичь согласия. Договор предусматривал значительное со­кращение вооружений — от Атлантики до Урала. Оставшихся сил дол­жно было быть достаточно для решения оборонительных задач, но при этом возможности для ведения наступательных операций резко сокращались. Устанавливались коллективные предельные уровни для стран НАТО и ОВД. Так, по танкам они не должны были превышать 20 тыс. единиц (на момент подписания страны НАТО располагали 30, а ОВД — 60 тыс.), т.е. сокращение вновь имело асимметричный харак­тер. Договор был призван стать основой новой системы безопасности. 1J принятой по его итогам 19 ноября 1990 г. «Совместной декларации двадцати двух государств» констатировалось, что подписавшие ее стра­ны «больше не являются противниками, будут строить новые отно­шения партнерства и протягивают друг другу руку дружбы».

В 1990—1991 гг. динамично развивались советско-американские от­ношения. В июне 1990 г. во время визита М. С. Горбачева в Вашингтон подписана серия документов о сотрудничестве в самых разных облас­тях: соглашение по торговле, по уничтожению и непроизводству хи­мического оружия; протокол к договору по ядерным испытаниям, соглашение по сотрудничеству в области использования атомной энер­гии, по студенческим обменам. По мнению Горбачева, эти документы демонстрировали, что «наша совместная линия на переход от конст­руктивного взаимопонимания к конструктивному взаимодействию приносит свои плоды». Новые отношения между СССР и США под­верглись серьезному испытанию в остром военно-политическом кри-шсе в Персидском заливе (в августе 1990 — феврале 1991). В ответ на оккупацию Ираком Кувейта страны Запада решили применить силу против агрессора. Для СССР ситуация осложнялась тем, что Ирак дли-(сльное время выступал в качестве его важного торгового партнера, гвязанного к тому же с нашей страной с 1972 г. Договором о дружбе и сотрудничестве. Тем не менее СССР выступил против агрессора еди­ным фронтом с западными странами. 29 ноября 1990 г. наш представи-1ель в ООН голосовал за резолюцию, санкционировавшую использо-иание силы против Ирака.

31 июля 1991 г. в Москве подписан важный советско-американ­ский Договор о сокращении стратегических наступательных вооруже­ний (СНВ-1). Согласно этому документу, количество межконтинен-ыльных баллистических ракет у каждого государства сокращалось на?0-40%, с тем чтобы добиться равного предельного уровня у обеих

сторон. Он не должен был превышать 1600 носителей и 6000 зарядов.

Сокращение учитывало различия в структуре ядерных вооружений

СССР и США. Как и в случае с договором по РСМД (1987), подписа­ние этого соглашения оказалось возможным благодаря решению воп­роса о проведении инспекций на местах. Договор стал прорывом в

сокращении атомных арсеналов двух крупнейших ядерных держав.

■I -5578

В 1990-1991 гг. Советский Союз утрачивал свои позиции в странах Центральной и Восточной Европы, лидеры которых активно пере­ориентировались на Запад. Этому способствовали ошибочные шаги советского руководства, в частности переход в 1990 г. в расчетах со странами СЭВ на мировые цены с использованием свободно конвер­тируемой валюты. Угасало и сотрудничество бывших соцстран в рам­ках ОВД, что привело к упразднению этой организации в марте 1991-го. С весны того же года СССР пытался строить новые отношения с быв­шими партнерами на двусторонней основе. В проекты договоров вклю­чался пункт, согласно которому ни одна из сторон не могла вступать в союзы, направленные против другой стороны договора, а также размещать на своей территории иностранные войска. Однако никто из бывших советских союзников не изъявил готовности пойти на подоб­ное ограничение своего суверенитета в будущем. Устные же догово­ренности с американской и европейскими сторонами о нерасшире­нии НАТО не были подкреплены документально.

Ухудшение экономического положения и политические трудно­сти в СССР конца 1990 — 1991 г. осложняли возможности проведения эффективной внешней политики. Негативное влияние оказывал и подрыв единства страны в результате суверенизаторских устремлений ряда союзных республик. Весной 1991-го в США постепенно вызрева­ет идея «подмены Центра» и переноса центра тяжести в сотрудниче­стве с союзных преимущественно на республиканские структуры. В июле 1991 г, на встрече «большой семерки» и М. С. Горбачева в Лондоне советскому лидеру было отказано в предоставлении масштабной эко­номической помощи, о которой он просил. В тех конкретных условиях это серьезно подрывало позиции союзных властных структур. А после политического кризиса 19—21 августа 1991 г. сторонники дезинтеграции СССР на Западе практически не скрывали своих взглядов.

Американскую стратегию в отношении СССР в годы «перестрой­ки» позднее достаточно откровенно разъяснил президент Б. Клинтон. Выступая в октябре 1995-го в Объединенном комитете начальников штабов, он сказал: «Последние 10 лет политика в отношении СССР и его союзников убедительно доказала правильность взятого нами кур­са на устранение одной из сильнейших держав мира, а также силь­нейшего военного блока. Используя промахи советской дипломатии, чрезвычайную самонадеянность Горбачева и его окружения, в том. числе и тех, кто откровенно занял проамериканскую позицию, мьг добились того, что собирался сделать Трумэн с Советским Союзом посредством атомной бомбы. Правда, с одним существенным отличи­ем — мы получили сырьевой придаток, не разрушенное атомом госу­дарство, которое было бы нелегко создавать... В ходе так называемой перестройки... расшатав идеологические основы СССР, мы сумели бескровно вывести из войны за мировое господство государство, со» ставляющее основную конкуренцию Америке».

Развитие культуры в период «перестройки». Основные процессы в развитии культуры «перестроечного» периода связаны с раскрепоще­нием, преодолением одномерности общественного сознания, фор­мированием более объективной картины окружающего человека мира.

Одной из главных черт культуры тех лет стала ее публицистич­ность, постановка крупных общественно значимых тем, широкое и заинтересованное внимание к обсуждаемым вопросам. В 1987 г. в тол­стых журналах была напечатана серия материалов о настоящем, про­шлом и будущем России. В «Новом мире» появились статьи И. М. Клям-кина «Какая улица ведет к храму?»; В. И. Селюнина и Г. Н Ханина — «Лукавая цифра»; Н. П. Шмелева — «Авансы и долги». Эти и другие материалы вызвали большой интерес новизной привлеченных фактов и своим разоблачительным пафосом. В них ставился глобальный воп­рос о содержании пройденного страной в XX в. пути и правильности избранной в 1917 г. модели развития.

Утоляя накопившийся за многие годы информационный голод, средства массовой информации печатали огромное количество мате­риалов на самые острые современные темы; сюжеты из прошлого и о том, чем и как жили люди в других государствах. Тиражи газет и жур­налов стремительно шли вверх: в 1989 г. тираж «Аргументов и фактов» «излетел» до 30 млн экземпляров (это было даже зафиксировано в Книге рекордов Гиннесса); тираж газеты «Труд» вырос до 20 млн, а «Правды» — до 10. Значительно изменился стиль работы телевидения. Оно быстро освоило ранее практически неиспользуемый жанр — «пря­мой эфир». Большими симпатиями зрителей пользовались передачи «Взгляд», «До и после полуночи», «Пятое колесо». Ведущие этих пе­редач были необычайно популярными, становились и деятелями рос­сийской политики. Возможности создания независимых СМИ стали больше после выхода в 1990 г. Закона «О печати».

Никогда ранее не был столь значительным интерес к истории. Страна переживала настоящий «исторический бум». В 1987—1991 гг. газеты и журналы часто печатали материалы «круглых столов» на исторические темы, «размышления» историков и публицистов. Упрощение доступа к архивным фондам привело к появлению в печати массы сенсационных документов, которые становились достоянием самой широкой публики. Принципиально важным было снятие покрова тайны с многих страниц истории КПСС. Возобновлено было издание журнала «Известия ЦК КПСС», знакомившего с закрытыми ранее партийными решениями. Чдесь, например, впервые в СССР опубликован доклад Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС о культе личности Сталина. Политические преобра­зования в СССР позволили реабилитировать не только тех, кто предан шбвению, но и тех, кто еще недавно подвергался беспощадной разно­сной критике во всех учебниках по истории КПСС. В историю были -возвращены» Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Ф. Ф. Раскольников, В. А. Антонов-Овсеенко и многие другие.

Восстановлению исторической памяти способствовала публика­ция работ русских философов и писателей, чьи имена были под зап­ретом. Среди них — Н. А. Бердяев, В. С. Соловьев, Г. П. Федотов, П. А. Сорокин, В. В. Розанов, И. А. Ильин. В 1990 г. переиздан сборник «Из глубины», написанный русскими философами в 1918-м. В 1991 г. опубликованы не менее знаменитые «Вехи», явившиеся в свое время «предостережением русских философов судьбе России и интеллиген­ции». Массовыми тиражами издавались «Реквием» А. А. Ахматовой, «Котлован» и «Чевенгур» А. П. Платонова, «Мы» Е. И. Замятина. Потря­сение вызывали публикации А. И Солженицына («Архипелаг ГУЛАГ») и В. А. Шаламова («Колымские рассказы»).

Событием огромной культурной важности стал фактический от­каз государства от агрессивного атеизма. Возрождалась прерванная в 1917 г. традиция христианства. Восстанавливались ранее разрушенные храмы, открывались духовные школы, семинарии. В 1988 г. было заре­гистрировано 176, в 1989-м — 460 новых православных объединений; в начале 1990 г. в РСФСР действовало 3120 православных приходов. Возрождению интереса к религии и Церкви способствовало празднова­ние в 1988 г. тысячелетия крещения Руси. Возрождались и другие кон­фессии, исторически существовавшие в России. Восстанавливались ста­рые и открывались новые мусульманские мечети, иудейские синагоги, буддийские пагоды. Важным событием 1990-го стало принятие союзно­го и российского законов «О свободе совести и совести и религиозных организациях» и «О свободе вероисповеданий», закреплявших новый характер государственно-церковных отношений. Признание важности религиозной традиции в жизни общества нашло отражение во включе­нии дня Рождества Христова в число национальных праздников России. Впервые в новом качестве он был отпразднован 7 января J991 г.

Бурные перемены происходили в кинематографе. В 1986 г. потрясе­нием стала демонстрация фильма Т. Е. Абуладзе «Покаяние». Картин;! свидетельствовала о готовности кинематографического сообщества к глубокому переосмыслению важнейших событий отечественной ис­тории. С «полок» были возвращены более 100 ранее «отложенных" фильмов. Публика смогла познакомиться с работами А. А. Тарковско го, А. Ю. Германа, А. С. Михалкова-Кон чал овского, других режиссерои Увлечение публицистической документалистикой в 1985—1991 гг. так же отразилось в кино. Классикой тех лет стали полудокументальньн' фильмы С. С. Говорухина «Так жить нельзя» и Ю. Подниекса «Легко ли быть молодым?». Кинематограф в числе первых среди других видов ir кусства столкнулся с таким новым явлением, как коммерциализация, значительно влиявшем на содержание художественного творчества.

Во второй половине 80-х годов новый образ обретал и театр. Xа- рактерным стало широкое развитие студийного движения. Интерес публики привлекли театральные эксперименты С. Е. Кургиняна (Те- атр-студия «На досках»), М. Г. Розовского (Театр-студия «У Ники и

ких ворот»), В. Беляковича (Театр-студия «На Юго-Западе»). Свой­ственная времени публицистичность нашла яркое отражение в попу­лярных постановках М. А. Захарова в театре Ленинского комсомола (пьесы М. Ф. Шатрова «Диктатура совести», «Синие кони на красной траве», «Дальше, дальше, дальше...» по-новому выводившие на сцену ленинскую проблематику). В первые перестроечные годы из подполья вышла музыкальная рок-культура. Концерты отечественных и зару­бежных рок-групп собирали целые стадионы зрителей.

Однако далеко не все происходившие в духовной сфере процессы были однозначно позитивными. «Освобожденные» от прямого партий­ного диктата средства массовой информации очень быстро оказались втянутыми в острые политические баталии, порой доходя до разнуз­данного и малоприглядного шельмования оппонентов, что негативно влияло на общественную атмосферу. Провозглашенная «деидеологи-зация», избавление от коммунистического догматизма на деле обора­чивались ускоренным утверждением другой, буржуазно-либеральной идеологии.

Отказ от конфронтации и сближение с Западом часто выливались и некритическое к нему отношение, увлечение его далеко не бес­спорными «достижениями». Это особенно пагубно сказалось в сфере культуры, искусства и общественных наук. С экранов кинотеатров, телевидения, с театральных подмостков демонстрировались преиму­щественно невысокого художественного качества ленты и постанов­ки, основным содержанием которых были пропаганда культа наси­лия, порнография, не ограниченная моралью страсть к наживе. Тем самым наносились весьма ощутимые удары по эстетическим и нрав­ственным ценностям российского общества, что особенно пагубно илияло на формирование сознания молодого поколения.

§ 4. Демонтаж союзной государственности. Конец августа — декабрь 1991

Политический кризис 19—2] августа 1991 г. К середине 1991 г. деструктивные процессы в стране развивались столь интенсивно, что для восстановления элементарной управляемости обычных мер было уже недостаточно. И это осознавали все политические силы. За право иывода страны из кризиса боролись два четко обозначившихся центра политической власти: союзное руководство, за вычетом Горбачева, и российские лидеры. На бескомпромиссность противостояния повлия-/ю то, что за каждым из них стояли не просто личностные амбиции, а различные представления о путях экономического, политического и национально-государственного развития страны. Первые выступали за социалистический выбор, развитие системы Советов, сохранение еди­ного государства в рамках СССР. Вторые заявляли о приверженности

либеральным подходам в экономике, о не