Вода вместо нефти 2 страница

Мимо прошла группа мальчиков, которые быстро разговаривали на незнакомом исландке языке.

— Правда, что в школе все преподают на английском?— спросила Эйидль.

— Конечно,— кивнула Хельга.— Ну, вообще-то основана она была очень давно гномами для восточных волшебников, что тогда ими правили… Поэтому очень долго там преподавали только на их древнем языке — славянском. Правда, чуть позже, веков эдак семь назад, где-то в Сибири построили новую школу, а Дурмстранг был объявлен пограничной зоной, куда стали принимать и восточных, и западных магов…

— Да, и долгое время сохранялись две коммуны,— поддержала рассказ подруги Адела,— восточная, которой преподавали на том же славянском, что позже заменили русским, и западная — на латыни, которая постепенно заменялась английским…

— А поскольку в школу стали принимать магов со всего мира, а русскоязычные — восточные — волшебники посылали своих детей в Сибирскую Академию, особенно в последние лет сто двадцать, то уже где-то около века все школьники Дурмстранга обязаны владеть английским и в школе запрещено говорить на другом языке…

— И где…— Эйидль немного заинтересовала история школы, о которой она, по сути, вообще ничего не знала.

— Слышали?— рядом с девочками приземлился ничем не примечательный мальчик, только под глазом у него был синяк.

— Сплетня последнего часа?— фыркнула Тереза, и только тут Эйидль заметила, что новоприбывший очень на нее похож.

— Не сплетня: дежурный по этажу сказал, что ночью будем делать где-то остановку и даже всплывать — груз какой-то секретный будем брать на борт,— мальчик лихо начал уничтожать кашу, потом пристально посмотрел на Эйидль:— С прибытием! Как перенесла первое погружение?

— Да спала она, как убитая,— улыбнулась Адела, отодвигая тарелку.

— Слабенькая,— почему-то заметил мальчик.

— Воздух «Касатки» пронизан магией,— объяснила Хельга, увидев немного озадаченный взгляд исландки.— А поскольку мы в замкнутом пространстве, он просто концентрирован, и с непривычки всегда хочется спать… Первогодки вообще редко даже на завтрак являются… Их растолкать можно только после всплытия…

— Милое местечко,— пробормотала себе под нос Эйидль, осмеливаясь проглотить первую ложку нового для нее блюда. Не так отвратительно, как кажется… Она резко подняла голову, когда заметила в другом конце столовой, у самого выхода, среди океана незнакомцев знакомое ей лицо.

Рядом засмеялись Тереза и Адела.

— Что? Пугающе выглядит, да?— видимо, они заметили взгляд Эйидль, брошенный на только что вошедшего в помещение мальчика.— Раньше все звали его просто «Неряхой», а теперь он у нас Ящер-Неряха…— Тереза опять рассмеялась, глядя, как мальчик медленно садится за стол и берет ложку левой рукой.— А вообще он безобидный, только немного того…

— Он не того,— тихо проговорила исландка, угрюмо взглянув на веселящуюся однокурсницу.

— Да? Ты его знаешь?

— Немного,— Эйидль отвела взгляд и отодвинула даже наполовину не опустошенную миску.

— Тогда ты знаешь, что он того,— фыркнула Адела.— Он и раньше был не ахти какой, а с тех пор, как стал Ящером, так вообще сдвинулся…

— Ну, если бы твоя любимая девушка ушла к твоему лучшему другу, ты бы как на его месте себя чувствовала?— вклинился мальчик, похожий на Терезу.

— А если бы твой парень наполовину покрылся чешуей, ты бы как на ее месте поступил?— подняла брови Адела.

Мальчик лишь пожал плечами:

— Ты ее защищаешь, потому что она твоя старшая сестра,— почти обвиняющее заметил он.— Ящер не заслужил такого…

— Пошел ты, еще маленький, чтобы разбираться,— отмахнулась от него Тереза.— Эй, ты чего?

Эйидль резко встала и поспешила уйти из этой компании, больше всего на свете сейчас желая оказаться в Шармбатоне или дома, в Исландии. Проходя мимо стола, за которым был только что обсуждаемый ими мальчик, она украдкой посмотрела на него — Ящер сидел отдельно от всех и ничего не ел, уставившись в одну точку решительным и одновременно пустым взглядом.

Она вздохнула и почти выбежала на лестницу, вспоминая его глухой, ломающийся голос, сковывавший льдом пустоты и обреченности: «Это все из-за вас».

Я не виновата, шептала она, почему-то карабкаясь вверх, а не спускаясь. У самой двери, что была плотно закрыта и мерцала из-за заклинаний, она остановилась и огляделась. Рядом была темная ниша, куда девочка и села, спрятавшись от посторонних глаз. Содрала с головы берет и закрыла им лицо, давая волю слезам.

* * *

Она проснулась от того, что в нос ударил холодный соленый воздух. Открыла глаза и тут же поняла, где она и почему дует ветер. Значит, слова мальчишки о том, что они будут всплывать, оказались вовсе не слухами.

Она почувствовала, что замерзла, и впервые с благодарностью надела на голову берет. На ней не было мантии, ноги и руки успели заледенеть. Видимо, Касатка уже недалеко от Ледовитого океана, где, по слухам, и вмерзла в землю школа.

Дверь на палубу была приоткрыта, оттуда доносился шум волн, что разбивались о могучие бока «Касатки», вой ветра и еле слышные голоса людей. Скрежетало что-то, напоминавшее крутящееся колесо или лебедку.

Эйидль поднялась на ноги и подышала на руки. Ей было любопытно, что за груз решили принять на борт и где. Она сделала шаг к двери, готовая в любой момент убежать, если ее кто-то заметит, и выглянула.

Ночная мгла была нарушена несколькими фонарями, что бросали отсветы на снежные холмы возле правого борта. Слева — мгла. Возле ламп суетились несколько тепло одетых волшебников — они действительно управляли лебедкой и периодически просили друг друга быть осторожными. Видимо, поднимали они что-то ценное. Их голоса глушил ветер, снег, что лежал на холмах, иногда вдруг поднимался ввысь столбом. Это было завораживающе знакомо. Сердце сжалось из-за тоски по дому…

Она продрогла до самых костей и уже собиралась юркнуть внутрь и пойти в свою каюту, когда случайный луч света от фонаря скользнул по левому борту и осветил его. Эйидль заглушила в себе крик протеста и тут же бросилась к темному уже краю палубы, не в силах забыть силуэт, что стоял на самом краю и готовился шагнуть за него — во власть ледяных бушующих волн.

— Нет!— хотела крикнуть она, но лишь пискнула, хватая силуэт за свитер и потянув на себя.— Ты не сделаешь этого, Феликс!

От неожиданности он не удержался и опрокинулся назад, на нее. Было больно — так, что потемнело в глазах, но слезы — облегчения — выступили от того, что она его увидела и остановила. Теперь он может на нее кричать, если хочет…

Он откатился и тут же вскочил на ноги, во мраке она не видела его лица, лишь свет фонарей с другого борта иногда отражался от мутно-красной чешуи, что покрывала правую половину его худого тела. Кажется, их падение никто не заметил.

Феликс молчал, отступая, и Эйидль вскочила и опять вцепилась в его свитер, пытаясь умоляюще посмотреть в его глаза, но было слишком темно, а руки так окоченели, что едва сжимались.

— Я прошу тебя, Феликс, не делай этого…— тихо просила она, потянув за собой к светящейся двери. В голосе послышались слезы — опять.— Ты не можешь… Ты обещал!

Он молчал и не двигался, и девочка еще сильнее потянула его, с ужасом думая о том, что если бы она не была тут, Феликс бы прыгнул…

— Я тебя умоляю,— прошептала она, ощущая, как горячие слезы на щеках тут же остывают.— Пожалуйста, не делай этого… Ведь ты ей обещал… Ты не можешь…— Эйидль бормотала ничего незначащие для него слова, она знала, что Феликсу все равно, что она говорит, но все равно не могла остановиться, потому что боялась, что он оттолкнет и все-таки прыгнет в воду.

Парень резко подался вперед и коснулся ее лица правой рукой, отчего она тут же вздрогнула и отшатнулась. Жесткие чешуйки оставили царапины на ее щеке. Он безжалостно отцепил ее руки от своего свитера и кинулся в сторону двери, словно призрак.

— Спасибо,— прошептала Эйидль, прижимая к себе окоченевшие руки и уже не сдерживая рыданий.— Спасибо…

23.04.2010

* * *

— Феликс, что б тебя! Вставай, я сказал!

Только тут он понял, что его трясут за мантию. Поворачиваться не хотелось.

— Слышишь?!

Не услышать трудно.

— На завтрак, кому говорю!

— Я не голоден,— простуженным горлом ответил он.

— Мне плевать! Вставай, или я тебя скину, осёл!

Очень драматично.

— Гай, ты чего так орешь?

Ну, теперь у нас и зрители.

— Пытаюсь одного придурка с кровати сдернуть,— пробурчал Гай, и Феликс даже мог точно сказать, что парень стоит, сложив на груди руки и хмурится.

— Оставь, там первогодка с лестницы упал, помощь нужна.

— Как всегда,— усталый вздох. Нелегко быть старостой седьмого года.— Не оставляй его в покое, пока не поднимется.

Нет, оставьте.

— Феликс,— голос мягкий, девичий, рука тоже мягкая. Уж лучше бы Гай его по спине колотил.— Ну, перестань ты прятаться…

— Я не голоден,— повторил он и закашлял.

— Черт, у тебя же жар!— мягкая рука на миг прижалась к его шее, и он дернулся, ударившись лбом о стену.— Как ты умудрился? Пойду искать Омара… Не переживай: через три часа будем в школе…

Он и не переживал. Скорее, надеялся. От простуды умирают? Хорошо бы…

— Феликс…

— Да уйди ты уже!— хрипло прикрикнул он. Потом было обиженное сопение, и хлопнула дверь каюты.

Тишина. Она окружала его всю ночь, он никак не мог заснуть. Дремал, но это было еще хуже, потому что тогда сознание выходило из-под контроля. В остальное время он обдумывал лишь одно — как и когда?

Было так странно неправдоподобно. Говорили, что нужно возненавидеть себя, чтобы уничтожить. Он не ненавидел себя. Просто не видел смысла жить дальше.

Для чего? Еще девять месяцев назад был смысл. Еще в июле, даже тогда, он находил его. А теперь нет. Он искал, старательно искал, но находил лишь предательство и ложь. Ни во что не верил, никому не верил.

И он бы прыгнул, если бы не она! Он и ей не верил, в особенности ей, но почему-то ее слова остановили. Он не хотел разбираться, почему.

Жар нарастал, в ушах шумело, и он снова стал проваливаться в дрему. И тут же нахлынули воспоминания, что привели его этой ночью на край борта «Касатки». Покрытую чешуей руку жгло и ломило, словно повышенная температура тела была непереносимой.

…Интересно, какая температура была у той ящерицы? Наверное, низкая…

…Рождественский подарок от отца… Или отцу… Он же маггл, ему все и всегда интересно… Вот он наблюдает за матчем по настольному квиддичу… Пытается сложить взрывающиеся карты… Примеривается к метле… С восторгом в больших глазах идет с ним в волшебный зверинец… Это и есть подарок — смешной папа… Ему было не особо интересно, но как радовался отец! Ради этого он терпеливо шел вдоль клеток и вольеров… Ради отца он делал и не такое… Смешной и добрый человечек… Вокруг одни маги с детьми — и его отец…

Феликс улыбнулся сухими губами, на грани сна и реальности вспоминая лицо папы, то чувство счастья…

…Крик ребенка, которому чего-то не дали… Неконтролируемая магия… Треск стекла и звон осколков у его ног… Огромный красный ящер, кинувшийся на свободу… И он, стоявший на пути этой свободы… Шесть кровавых полосок на его плече и боку от когтей животного… Крики, растерянность отца…

Он сморщился, по привычке накрывая то место, где когда-то была поцарапанная кожа, а теперь твердый ряд чешуи, под которой горело огнем…

… «Пустяки, царапины»… Отец хмурился… Маггловая больница… «На всякий случай»… Щипало несильно, бинты сковывали… Испуг мамы, когда она вернулась с работы… Визг мамы и вздох отца, когда он снял рубашку, чтобы разбинтовать руку… Бинты… Пока они ехали в госпиталь Вейхвассер, вся рука, правый бок, плечо, шея, бедро и колено покрылись красными чешуйками… Было небольно… Ужас целителя… Его гнев на отца-маггла… «Если бы сразу!»… «Мы остановили процесс, но ничего исправить не можем»…

Он криво ухмыльнулся пустоте: он и тогда ухмыльнулся, потому что не стал делать из этого трагедии. Так необычно! Он тогда еще не понимал всего…

…Зеркало… Справа подбородок, возле самого угла губ, по щеке, кляксой до уголка глаза, под ухом до волос… Сиреневый глаз с узким острым зрачком… Сильная и защищенная даже от огня рука… Нога до щиколотки, колено почти негнущееся… Пальцы руки, как без суставов… Почти несгибающийся локоть… Полоска чешуи на боку к бедру… Чешуя тонкая, прочная, буро-красная, блестящая… И он чудовище…

Феликс застонал, желая вырваться из бреда, но ничего не получилось.

… «Ящер»… «Где ты умудрился?»… «Ты не опасен хоть?»… «Страх-то какой»… И его усмешка, как и раньше, когда вслед неслось «неряха»… «Плюнь, завидуют»… Это был лучший друг, который тоже усмехался… Почти ничего не изменилось… Он даже начал привыкать и получать удовольствие… Тушить свечи о чешую… Засовывать руку в котел… Принимать на плечо заклятия на тренировках… Бладжеры — на плечо… Пугать первогодок, выглядывая из темноты коридора…

— Вот он,— донеслось сквозь вату, и он поморщился: неугомонные.— Может, дать ему пока зелья?

— Какого кальмара у него обморожение?!— резкий голос бил по ушам.

— Обморожение?— почти испуганный писк.

Его дернули за здоровую руку, что лежала на боку. Какая холодная у Омара ладонь…

— Разберемся,— буркнул раздраженный голос.— Воды ему дай, потом зайду…

— Феликс, повернуться можешь?— все тот же тихий голос.

— Ты все еще не поднялся?!— видимо, вернулся Гай.

— Не кричи: у него жар и обморожение, Омар тут ворчал.

— Час от часу не легче,— вздохнул Гай.— Скоро приплывем, Феликс, держись…

… «Держись, Феликс, это просто испытание»… Ее странные взгляды… Она отстранялась от его прикосновений… А потом ее объятия, подаренные его лучшему другу… Их поцелуй в полумраке… Глупые объяснения… Сожаление в глазах друга… Бывший друг, бывшая девушка… Их переплетенные руки… Сколько раз они проходили мимо него за тот июнь, когда все рухнуло? Рухнула вера в любовь, преданность и дружбу…

Он чувствовал, как его, словно куклу, повернули, правая рука гулко стукнулась о край постели. Холодная вода попала в рот, потекла по подбородку…

— У него и лицо немного обморожено,— заметил Гай, а Феликс судорожно глотал воду с закрытыми глазами.

… «Папа ушел» — грустные слова мамы… «Еще в феврале?!»… «Мы не хотели тебя расстраивать заранее»… «Почему он ушел?!»… «Чувствует себя виноватым»… «Папа, почему?»… «У твоей мамы другой»… «Мама?!»… «У твоего отца другая женщина»… Ложь, повсюду ложь… «Я подал в суд, чтобы ты жил со мной»… «Мне через полтора месяца семнадцать»… «По нашим законам ты несовершеннолетний»… «Я волшебник!»… «Ты мой сын, ты будешь жить со мной!»… «Мама!»… «Он ничего не добьется, а пока делай, как постановил Визенгамот»… Жить полтора месяца на два дома… Три дня в одном, три дня в другом… Оба — чужие, полные лжи… Семья тоже оказалась ничем…

— Если Омар докажет, что Феликс выходил наружу, ночью, то всем не поздоровиться,— тихий голос у самого уха.

— Не докажет,— Гай был немного дальше.— Ладно, побудь тут, я пойду и узнаю, скоро ли уже приплывем… Да еще этот первогодка со своим переломом…

— Год начинается замечательно,— горькая усмешка в голосе.

Лучше бы он закончился еще ночью…

«Присмотри за ней, ладно?»… «Не делай глупостей, обещаешь?»… «Пиши, я тебя прошу»… «Обещай, что присмотришь за ней»… «За мной не надо присматривать»… «Помолчи, Эйидль, новая школа — это как новая страна, Феликс, обещай»… «Ладно».

Но он бы прыгнул.

* * *

Она точно знала, что спит, но при этом никак не могла справиться с отвращением и страхом. Она ненавидела и боялась пауков с детства и даже во сне судорожно дышала, глядя на песочного цвета многоногое чудовище, медленно ползущее по тонкой паутине, что держалась несколькими нитями за светлый, почти белый парапет то ли башни, то ли маяка. Паук не обращал на нее никакого внимания, медленно спускаясь — тоненькая паутинка начала увеличиваться, когда он словно позволил себе парить вниз.

И тут Эйидль еле сдержала крик, потому что нитки паутины, что держали ее, такую прекрасную и уникальную, стали беззвучно отрываться от парапета. Одна, вторая, третья — и паутину подхватил жестокий холодный ветер, увлекая вместе с беспомощно висящим пауком вниз, в белую бездну. И она сделала шаг вперед, подставляя ладонь и ежась от ужаса: не из-за паука, а потому, что он так стремительно падал…

— Эйидль!

Она резко села и ударилась лбом о потолок каюты, погруженной в полумрак. Кто-то сдавленно захихикал внизу. Девочка помотала головой и повернулась к стоящей в проходе Хельге:

— Что-то случилось?

— У себя спроси, чего ты так кричишь?— донесся снизу недовольный голос Терезы.— Сначала вваливаешься ночью, как ослепленный тюлень, а теперь еще и орешь, словно тебя режут…

— Тер, хватит,— попросила Хельга, глядя на Эйидль. Исландка пыталась прийти в себя и все потирала руку, на которую ловила паука. Ее немного жгло.— Ты в порядке?

— Да, просто сон плохой приснился,— попыталась успокоить новую подругу Эйидль.— Простите…

— В школе бы одним «простите» не отделалась,— буркнула Адела.— Твой крик бы все крыло перебудил…

— Ладно, давайте еще поспим,— предложила Хельга и, бросив еще один взволнованный взгляд на исландку, вернулась на свою постель, выключая голубоватый свет.

Эйидль легла обратно, закидывая трясущиеся руки за голову и дрожа от испуга. Она повернулась на бок, судорожно думая о том, где сейчас Феликс и что делает. Она страшилась, что он может снова повторить попытку, и надеялась только на то, что внутри «Касатки», без палочки, он вряд ли сможет причинить себе вред.

А в том, что он попытается снова, Эйидль была уверена. Она давно заметила в его взгляде эту отрешенность, обреченность, пустоту. Ее это пугало…

— Вставай, полуночница.

Она и не заметила, как заснула. Хельга трясла ее за руку, мягко улыбаясь.

— Что?

— Подъем, ты уже завтрак проспала, я тебе бутерброд принесла,— девочка протянула новенькой сверток из салфеток и принялась завязывать галстук черного цвета все с той же школьной эмблемой.— Поторопись, через двадцать минут причалим…

— Слушай…— исландка косо посмотрела на копошащихся внизу Аделу и Терезу,— ты… Ящер на завтраке был, ты не видела?

Если Хельга и была удивлена вопросом, то виду не подала:

— Нет, ребята говорили, что он сильно заболел, в каюте за ним присматривают старосты.

— Заболел?

— Угу,— Хельга внимательно смотрела на Эйидль.— У него жар, кашель и обморожение,— и девочка взглядом указала на руки исландки, на которых были явные признаки реакции на сильный мороз.

Эйидль по-детски тут же спрятала руки, но не смогла сдержать улыбку, чего, наверное, не поняла Хельга. Но новость о болезни Феликса принесла надежду — по крайней мере, некоторое время можно спать спокойно, вряд ли он снова решит свести счеты с жизнью. А она пока попытается найти способ ему помешать.

— Выходим! Получаем палочки! Не толпимся!— раздалось за дверью каюты, и девочки тут же задвигались. Эйидль поспешно расчесала волосы, нахлобучила на них берет, схватила мантию и сумку и спрыгнула на пол.

— Идем, посмотрим, как будем заходить в гавань!— улыбнулась ей задорно Тереза и потянула прочь, даже не дав застегнуть туфли.

Эйидль думала, что фраза «заходить в гавань» подразумевала, что они поднимутся на палубу, чтобы видеть процесс, но подруга потянула ее в противоположную лестнице сторону, явно спеша.

Они буквально влетели в довольно просторное по сравнению с каютами помещение в носу корабля, и Эйидль замерла, забыв даже о том, что хотела что-то спросить, так и оставшись стоять с открытым ртом.

Два борта, что образовывали тут угол носа, оказались наполовину прозрачными, почти во всю высоту стен комнаты. Открывавшаяся картина сначала пугала, потому что приходило осознание, что они глубоко в ледяной воде, а стекло может и не выдержать. Постепенно страх проходил, возвращалось понимание, что корабль наполнен заклинаниями, да и совершает он этот путь далеко не впервые. И тогда она шагнула ближе, оставив на полу сумку и мантию.

Через окна была видна бурлящая жизнь холодного океана, вода хрустально-зеленого оттенка, местами синяя или серая. Множество красок и оттенков холода окружали движущуюся «Касатку». Эйидль вплотную подошла к стеклу, но дна не было видно. Вокруг — лишь водная плоть, в которой иногда проскальзывали странные растения, водоросли, мелкие рыбешки. Было тяжело отвести глаза, в горле застряли слова, но девочка даже не знала какие.

— Смотри!— Тереза встала рядом и указала рукой куда-то вправо. Сначала Эйидль ничего не заметила, а потом охнула: они плыли прямо на огромную подводную скалу, что росла с каждой минутой, растворяя хрустальную синеву воды в коричнево-черной своей поверхности, что отвесно спускалась откуда-то сверху и терялась внизу. Постепенно скала заслонила все перед иллюминаторами.

— Мы не разобьемся?— испуганно спросила исландка, но Тереза лишь усмехнулась. Эйидль не отрывала взгляда от растущей подводной горы, что уже занимала все пространство в окнах-иллюминаторах, и, наконец, увидела то, что тут же развеяло опасения: они плыли прямо на темную дыру в скале. Черная, словно пасть какого-то чудовища, она при еще более близком рассмотрении, и оказалась пастью — дракона, открытой и готовой захлопнуться за нырнувшей в нее жертвой. Какой искусный мастер вырезал в камне такую совершенную в деталях голову дракона, с огромными острыми клыками и слепыми глазами, что с угрозой смотрели в дали холодного океана? Присмотревшись, девочка увидела, что по бокам от этой пасти есть еще две — поменьше, с другими выражениями глаз и, наверное, другой породы, такие же идеально красивые и почти живые…

Эйидль едва дышала, глядя, как пасть дракона поглощает их — «Касатка» медленно вошла в дыру, и все потонуло во мраке.

Исландка не успела испугаться: вода постепенно начала светлеть, пропуская блики сверху, корабль явно поднимался.

— Идем, теперь все самое интересное наверху!— хихикнула Тереза и поспешила покинуть комнату. Эйидль еще раз взглянула в окно-иллюминатор и подобрала с пола свои вещи, сгорая от нетерпения увидеть, наконец, загадочную школу Дурмстранг.

Школа Дурмстранг была основана тремя гномами в те древние времена, когда гоблины начинали свои первые войны, а великаны жили повсюду, водя на длинных стальных цепях драконов-хранителей. В то время гномы были самыми преданными и самыми лучшими служителями волшебников — волхвов, строя для них замки и подземные убежища, где маги не раз находили приют и защиту в годы лихолетий.

Один из великих северных волхвов Святовит, несколько десятилетий подряд бравший к себе в ученики подающих надежды детей, как-то задумался о том, чтобы собрать все юные дарования в одном месте и учить их законам магии и волшебства. И тогда он обратился к одному из своих гномов, не знает ли тот такого скрытного и надежного места.

Остров Драконов был местом опасным и малоизвестным, потерянным во льдах и океанской воде. Говорили, что это упавший с неба сотни веков назад — в начале времен — огромный камень, утопленный и вросший в океанское дно; лишь небольшой верхний край торчал над водной гладью. Высокие скалы, что окружали кусок каменной суши, не давали доступа на заснеженное почти круглый год плато, но в то же время стали приютом для множества видов драконов, что жили в глубоких пещерах и нишах. Мало кто осмеливался высадиться на этот негостеприимный берег, и почти никто уже не возвращался.

На поверхности жить было опасно и холодно, да и слишком заметно для посторонних глаз. Тогда гномы решили спрятать школу и обезопасить самым простым способом — они построили ее под землей…

— Под землей?— испугалась Эйидль, когда они медленно в потоке школьников поднимались по лестнице на палубу.

— Ну, сначала она вся была под поверхностью,— заметила Адела, застегивая мантию,— но с веками многие драконы переселились, некоторые вымерли, оставшихся либо убили, либо приручили…

— Приручили?— исландка чуть не оступилась, сзади кто-то ее поддержал.

— В общем, на поверхности сейчас есть один этаж корпуса и башня «Айсберг», когда не очень холодно, мы там гуляем,— улыбнулась Хельга.— И там находится наш знаменитый зверинец…

Эйидль никогда не слышала о зверинце Дурмстранга, но промолчала. Сверху потянуло теплым воздухом. Послышался уже уловимый звук волн, что бились о борта.

— Все сама увидишь!— Тереза потрепала ее по плечу, предвосхищая следующий вопрос новенькой.— Это тебе не дворец Шармбатона…

Эйидль зажмурилась от яркого света, что вдруг стал ослеплять, падая через дверь, к которой они уже поднялись. Гомон школьников приобретал какой-то странный отзвук, словно многогранное эхо.

— Ох,— прошептала она, сделав первые шаги на высокую палубу, и остановилась, из-за чего позади послышалось недовольное ворчание и ее начали подталкивать вперед.

Она сделала пару шагов к борту, у которого замерла, пытаясь увидеть все и сразу в этой подземной пещере, творении искусных рук.

Касатка застыла недалеко от берега, между еще двумя черными судами, что со спущенными парусами спокойно покачивались на воде. Потолок был куполообразным, высоким и блестящим, потому что в него были вделаны — искусственно или природой — миллионы ледяных кристаллов, что свисали над головами, ловя свет всего трех факелов, отражая его гранями, отбрасывая тысячи разноцветных бликов на воду и тем самым освещая всю пещеру. Вода в свою очередь отражала эту радугу, и казалось, что все пространство светится и переливается, растворяется в этом причудливом сиянии кристаллов.

Когда Эйидль привыкла к блеску темной пещеры, то перевела взгляд на дальнюю ее стену, которая отличалась от остальных. Она поняла, что видит вход в школу, перед которым тянулась широкая каменная пристань, где уже оказались первые ученики, преодолевшие едва видный с борта Касатки трап.

От пристани вверх шли три широкие лестницы: прямая центральная и две боковые, которые начинались почти в одной точке и смыкались возле огромных арочных дверей, широко распахнутых, словно приглашая детей быстрее входить. Но никто не спешил — школьники останавливались на середине лестниц и чего-то ждали.

— Поторопись!— гаркнул у нее над ухом Омар, когда Эйидль приостановилась возле самого трапа. Она вздрогнула и поспешила спуститься на пристань, уже наполовину заполненную детьми. Девочка протиснулась к подножию лестницы и стала разглядывать искусный узор на дверях — множество переплетенных линий, крылья, щиты, пламя… Рисунок завораживал и притягивал…

— Берет поправь,— шепнула откуда-то появившаяся рядом Хельга, и исландка поспешила выполнить ее совет.

— Чего все ждут?

— Приглашения Хранителя,— тихо сказала девочка, глядя вверх, как и все школьники. Пристань и лестницы тонули в красных мантиях и черных беретах.

— Кто это?

Хельга не ответила, указав в сторону дверей.

Эйидль никогда раньше не видела горных гномов, дальних родственников садовых — безобидных и мало на что годных. А в дверях явно появился горный гном — маленького роста, плотный, с длинной рыжей бородой, что он заткнул за пояс коричневого сюртука, с маленькими, глубоко посаженными, глазками, что отражали свет, с большим круглым носом и широкими бровями, что доходили почти до края лихо на нем сидящего школьного берета. В красных ладонях он держал связку ключей на кольце — они тихо позвякивали при каждом шаге гнома.

На пристани воцарилась полная тишина. Темные глаза Хранителя медленно обводили зал, останавливаясь, наверное, на каждом, словно он пытался прочесть что-то на лицах.

— Приветствую вас во владениях Дурмстранг, где гномам покорились буря воды и натиск камня,— заговорил Хранитель глубоким, сильным голосом, что отражался от стен и эхом уходил в воду.— Прежде чем войти, подумайте о том, что ждет вас внутри, кто вы на входе и кем станете на выходе, потому что великий народ гномов лишь построил для вас Храм учения, но от вас зависит, чем вы его наполните. Мы храним мудрость предков и секреты времен, вам же — постигать их и открывать. А всякий, кто пришел посягнуть на Равновесие Темного и Светлого, Земного и Подземного, выйдет через ту же дверь, что и вошел.

Тишина почти звенела. Гном еще раз осмотрел школьников, потом повернулся и встал в дверях. Толпа тут же двинулась, заговорила, ожила.

— Что значит «через ту же дверь, что и вошел»?— спросила впечатленная речью гнома Эйидль у идущих рядом Хельги и Терезы.

Последняя захихикала, и несколько школьников рядом тоже рассмеялись.

— Ну, понимаешь…— начала Хельга, сдерживая улыбку,— гномы были знатными шутниками. Школа представляет собой вырытого в скале, под наклоном лежащего дракона, и три лестницы — это хвост чудовища, ведущий ко входу…— девочка дала Эйидль время, чтобы вообразить картинку, а потом продолжила:— Считается, что мы входим внутрь через… ммм… черный ход, потому что еще глупы и невежественны, а в конце года мы покидаем школу через пасть дракона, через голову…

— А тот, кто «посягнул на Равновесие»,— весело дополнила Тереза, — выметается через то же место, через которое вошел!

Исландка рассмеялась вместе с новыми подругами, но смех их резко оборвался, когда они оказались на верхней ступеньке «хвоста» и под пристальным взглядом Хранителя в общем потоке прошли через высокие резные двери…

— Но…— Эйидль даже испугалась, когда поняла, что его глаза полностью черные, без привычного белка. Жуть какая…

— Он был последним гномом рода Кристальщиков,— шепнула Хельга, когда они прошли в огромный зал, с потолка которого все также свисали кристаллы, освещавшие помещение с помощью трех факелов. На стенах висели гобелены с драконами, щиты, свободное от них место было заполнено все той же резьбой по камню.— Он слеп при свете, но видит в темноте…