2013-12-31
679
Между тем, по сравнению с концептуальными построениями красных вождей по проблеме, означенной выше, в концепции военно-политических лидеров Белого движения имелись отличия.
Во-первых, острие репрессии направлялось на дезертиров и уклонистов. Разведка советского Южного фронта совершенно справедливо оценила резкое падение дисциплины, рост дезертирства и числа перебежчиков как показатель прогрессирующего разложения противостоящей войсковой группировки противника [877]. К лету 1919 г. на территориях, подконтрольных ВСЮР, в социальной психологии выкристаллизовалась тенденция — явное нежелание воевать. Из каждых 100 мобилизованных 2-3 человека расстреливались «за большевистскую агитацию»[878]. Причем, дезертирство не прекращалось даже в период наибольших военных успехов главкома ВСЮР в августе – сентябре 1919 г[879]. Как итог, в начале 1920 г. ни одну мобилизацию главкомом ВСЮР не провел.
Во-вторых, повергались жестоким репрессиям и перебежчики на поле боя. Например, в полку Дроздовского во время Второго Кубанского похода «обозные»[880] случайно наткнулись на один из отрядов белых. Приняв их за красных, сразу же сдались им с криком: «Кадеты[881] нас силой забрали» За эту подлость, пишет генерал Б. Казанович, «они были порублены на месте»[882] (заметим, без суда). Но, несмотря на жестокие меры к перебежчикам, их количество не уменьшалось. В воспоминаниях барона Врангеля зафиксирован факт массовой сдачи в плен полков 6 пехотной дивизии в боях 15-17 мая 1919 г. под Царицыном[883].
|
|
|
Между тем, и у красных положение дел в данной сфере было не лучше. По данным Г.К.Орджоникидзе, из Красной армии в Добровольческую армию в конце 1918 г. «переходили целыми полками»[884].
Представляется целесообразным в данной связи высказать суждение следующего порядка. Переходы из белых в красные, из красных в белые, в зеленые, имели место всю Гражданскую войну. Это характеризует: политическую и морально-психологическую неустойчивость войск противоборствующих сторон; с точки зрения военной психологии, подтверждает, что войска с обеих сторон комплектовались из одного человеческого материала. Подобное характерно именно для Гражданской войны.
В-третьих, не избежали репрессий и бывшие офицеры армии царской России, которые, хотя бы маленький промежуток времени, но служили в Красной армии. Изучение протокола собрания офицеров генерального штаба Добровольческой армии, на котором обсуждался вопрос о возможности приема в ее ряды вышеупомянутой категории офицеров, позволил установить небезынтересные детали. Собрание, в котором, кстати, не участвовали генералы Алексеев[885], Романовский[886], Деникин[887], постановило: данные офицеры могут приниматься в Добровольческую армию на общих основаниях. Им предоставляется возможность реабилитировать себя.
|
|
|
Генерал Деникин наложил резолюцию следующего содержания: «Не согласен, преступное деяние, предусмотренное уголовным законом, подлежит полевому суду»[888].
В приказе №148 от 14 ноября 1918 г. главком Добровольческой армией констатировал, что, к большому стыду и позору русского офицерства, много офицеров, даже в высших чинах, служат в рядах Красной армии. Деникин подтвердил, что никакие мотивы не могут служить оправданию такому поступку: «Ведя смертный бой с большевиками, в провокаторах не нуждаемся», а всех, кто безотлагательно не оставит ряды Красной армии, «ждет проклятие народа и полевой суд Русской армии суровый и беспощадный»[889].
Причем, отношение к офицерам, служившим в Красной армии и сдавшимся в плен, являлось неоднозначным. Бывшие офицеры, взятые в плен в бою, могли отправляться в контрразведку, их даже казнили «за измену Родине». И чем выше являлся чин взятого в плен, тем боле строгое применялось наказание. Так, был казнен бывший генерал Станкевич[890], отправлен в контрразведку бывший Генерального штаба полковник М.П.Строев, служивший в штабе Буденного[891], разжалован в рядовые и направлен в 83 пехотный Сурамский полк бывший Генерального штаба генерал-лейтенант Л.М.Болховитинов[892].
В то же время такая практика, как показывает анализ источников и литературы, не носила систематического характера[893]. Видимо, оно в значительной степени обусловливалось тем, что, по данным Деникина, 70% сдавшихся офицеров и поставленных в строй белых частей, сражались хорошо. Правда, 10% пользовались первыми же боями, чтобы перейти к красным[894].
Характерно, что в период Первого Кубанского («Ледяного») белые волонтеры офицерам, служивших красным, и попавшим в плен «плевали им в лицо». Но казнили не всегда. Вот что поведал потомкам генерал Деникин: «У дома, отведенного под штаб, на площади, с двумя часовыми-добровольцами на флангах, стояла шеренга пленных офицеров-артиллеристов квартировавшего в Лежанке большевистского дивизиона.
Вот она новая трагедия русского офицерства!..
Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.
Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущенно упрекает пленных офицеров. И с его уст срывается тяжелое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:
— Предать полевому суду.
Оправдания обычны: «не знал о существовании Добровольческой армии»... «Не вел стрельбы»... «Заставили служить насильно, не выпускали»... «Держали под надзором семью»...
Полевой суд счел обвинение недоказанным. В сущности не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принять в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе. Офицеры поступили в ряды нашей армии.
Помню, как в конце мая в бою под Гуляй-Борисовкой цепи полковника Кутепова, мой штаб и конвой подверглись жестокому артиллерийскому огню, направленному очевидно весьма искусной рукой. Иван Павлович (Романовский — Г. И.), попавший в створу многих очередей шрапнели, по обыкновению невозмутимо резонерствует:
— Не дурно ведет огонь, каналья, пожалуй нашему Миончинскому не уступить...
Через месяц при взятии Тихорецкой был захвачен в плен капитан —командир этой батареи.
Взяли насильно... хотел в Добровольческую армию... не удалось.
Когда кто-то неожиданно напомнил капитану его блестящую стрельбу под Гуляй-Борисовкой, у него сорвался, вероятно, искренний ответ:
— Профессиональная привычка…
Итак, инертность, слабоволие, беспринципность, семья, «профессиональная привычка» создали понемногу прочные офицерские кадры Красной армии, подымавшие на добровольцев братоубийственную руку»[895].
|
|
|
Постепенно отношение к офицерам, попавшим в плен в числе личного состава Красной армии, все более смягчалось[896].
В целом, массовых репрессий против офицеров, служивших какое-то время в Красной армии, не проводилось. Это, в какой-то степени, детерминировалось, по моему разумению тем обстоятельством, что таких офицеров было все-таки достаточное количество. К концу 1917 г., после ликвидации общероссийской власти и единого фронта, русское офицерство оказалось разделенным не только политически, но территориально: основная часть офицеров находилась на фронтах; немного меньше по численности — внутри России; менее 10% — за границей[897].
Им всем приходилось делать политический выбор в разгоравшейся Гражданской войне. В итоге, большое количество офицеров, руководствуясь в своем решении различными мотивами, связали свою судьбу с Красной армией[898]. Всего с 12 июля 1918 по 15 августа 1920 гг. в Красную армию призвали 48409 бывших офицеров, 103339 военных чиновников, 13949 врачей и 26766 чел. младшего медперсонала, то есть 72697 лиц в офицерских и классных чинах[899].
Вообще, по последним данным, фигурирующим в отечественной историографии, из общего числа 276 тыс. бывших царских офицеров около 62 % воевало в белых армиях, 15-20 % — в Красной Армии, 5-6 % — в армиях новообразованных государств, и немногим более 10% — не участвовало в Гражданской войне. В огне погибло 85-90 тыс. офицеров. Свыше 60% этого числа падает на белые армии, свыше 10 % — на Красную армию, 4-5% на национальные и 22-23 % — на жертвы антиофицерского террора. В белой эмиграции оказалось примерно 70 тыс. офицеров. В Советской России осталось в общей сложности 110 тыс. офицеров[900].
В данном контексте, трагедии русского офицерства — расслоения на белых и красных, то есть «своих» и «чужих» в годы русской Гражданской войны, войны братоубийственной, нельзя обойти молчанием следующий факт. Стоявшие еще в годы Первой мировой войны в одном строю армии царской России, офицеры (бывшие сослуживцы), разойдясь по разные стороны баррикад, проявляли по отношению друг к другу, как показывает анализ документов[901], в том числе и архивных[902], письменных свидетельств очевидцев событий[903], а также и современный уровень накопления исторических знаний[904], не просто неприязнь, а жестокость.
|
|
|
Здесь наглядная иллюстрация звериного характера русской Гражданской войны. Думается, что сегодня историки призваны осмыслить, почему столь небывалая жестокость, вырвавшись из потаенных глубин человеческой психики, приобрела в годы революции и Гражданской войны поистине характер проклятия Божьего, которое по-прежнему и сегодня висит над Державой Российской.
Однако пока что здесь вопросов возникает больше, нежели дается ответов. Не строю иллюзий и я, что дам на столь сложные вопросы исчерпывающие ответы. Это вообще не под силу одному исследователю. Между тем, есть необходимость исследователям обменяться мнениями в дискуссионном ключе по следующей проблеме: почему бывшие царские офицеры, попав в безумие братоубийства, стали не просто играть по правилам игры, предложенным конкретно-исторической обстановкой, но и проявлять здесь усердие?
Понимаю, что многие излагаемые положения могут вызвать не только дискуссию, но и полемику. По моему убеждению, в науке от полемики бывает значительно меньше пользы, чем от дискуссии. В современной России, полемика в исторической науке — путь к чрезмерной политизации и печально известной идеологической конфронтации. Увы, это все проходили наши предшественники в советский период. А родившиеся тогда негативные последствия в особых комментариях не нуждаются…
Позволю заметить лишь следующее: слишком прямолинейным станет выглядеть объяснение конфронтационности общественного сознания россиян в 1917 – 1920 гг. «спецификой классовой борьбы», одной из ключевых категорий марксизма-ленинизма, претендующей на объяснение анатомии всех социальных явлений. В нее не вписываются зверства всевозможных банд на Украине в 1918 – 1920 гг. Бандитские атаманы выдвинули лозунг, отрицающий универсальность объяснения бед Гражданской войны с позиций классового подхода: «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют».
И аспект убеждения, и аспект принуждения в идее необходимости использования в целях укрепления морального духа армии достижения высокого уровня воинской дисциплины и правопорядка в войсках белых имели место. Они переплелись в тесном диалектическом единстве.
Но белые, в отличие от красных, в своих концептуальных построениях не канонизировали меры принуждения, а именно — смертную казнь в качестве универсального средства достижения поставленной цели и решения задач в сфере укрепления морального духа армии. Отсутствие подобной канонизации, не мешало широкому применению смертной казни.
Таким образом, военно-политические лидеры Белого движения в концепции морального духа армии и его укрепления учли специфические условия, диктовавшиеся братоубийственной Гражданской войной. Как следствие, они внесли в нее существенные коррективы. Между тем, связь времен не нарушалась. Ядром концептуальных построений белых вождей по проблеме, означенной выше, оставались наработки предшественников, творивших в конкретно-исторической обстановке, имевшей место в России императорской. Данные наработки адаптировались применительно к конкретно-исторической обстановке.
***
Концептуальное видение проблемы морального духа Красной армии и его укрепления в большевистском измерении довольно сложно и противоречиво. Здесь неизгладимый отпечаток наложила конкретно-историческая обстановка. Многие благие пожелания Ленина, Троцкого и их соратников на практике реализовывались с точностью до наоборот. Подобное стало возможным, в значительной степени, и потому, что большевистский политический режим в военном строительстве резко прервал связь времен — нарушил принцип преемственности идей в развитии.
Несмотря на то, что на нарушение связи времен в военном строительстве РКП (б), как правящую политическую партию, толкнули суровые реалии революции и Гражданской войны, низвергшие многие умозрительные теоретические постулаты кабинетных теоретиков революционных потрясений. Тем не менее, нельзя не констатировать, что прерывание преемственности идей в развитии детерминировано, в большой мере, личностным фактором.
Революционный нигилизм вождей большевиков, слепая вера в мессианскую идею мировой революции, культ исключительной классовой ненависти, — условия, способствовавшие тому, чтобы концептуальное видение проблемы морального духа Красной армии, его укрепления в большевистском измерении приняло именно такой вид, какой раскрыт в монографии.
Основными звеньями рассматриваемой концепции являются:
1.Осознание огромной значимости морального духа Красной армии для достижения полной победы над классовым врагом, а также необходимости новых подходов в армии нового типа к формированию концепции морального духа и выработке путей его укрепления.
2. Понимание комплексного характера проблемы.
3. Выделение в комплексе проблемы основных составляющих, в рамках которых будет, главным образом, она решаться в целом:
— общие проблемы военного строительства как составная часть формирования новой российской государственности, аналогов которой еще не имелось в истории мировых цивилизаций;
— дальнейшее развитие теории мировой революции;
— теоретическое обоснование значимости и выработка основ организации партийно-политической работы в Красной армии;
— обязательность настойчивого разъяснения социальной значимости цели, ради которой Красная армия создана, святости и благородства задач, решаемых ею;
— выделение в теоретическом основании концепции морального духа Красной армии и его укрепления такой важной составляющей, как патриотизм в диалектическом единстве с пролетарским интернационализмом; введение, в данной связи, в политический оборот новой дефиниции — «социалистическое Отечество» и наполнение ее качественно новым содержанием, жестко детерминированным классовым подходом к оценке событий и явлений;
— понимание силы убеждения, привитие сознательного отношения к воинскому долгу, которое, в конечном итоге, резко девальвируется культом насилия и репрессий как универсального средства укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии.
Вооруженные силы Белого дела формировались в сложной обстановке, сложившейся в России в коне 1917 г. вследствие революционных потрясений. Главное заключалось в том, что принципы военного строительства, неоднократно проверенные общественно-исторической практикой в условиях императорской России, не могли быть механически экстраполированы на Юг России, призванный стать эпицентром формирующегося Белого движения. Процесс генезиса Добровольческой армии породил явления, могущие расцениваться в качестве военно-исторических феноменов:
— принцип добровольчества как основополагающий принцип военного строительства на белом Юге России;
— исключительно офицерский состав белых волонтеров;
— неодноцветная палитра идейных убеждений тех, кого вскоре станут именовать белогвардейцами, у которых монархическая доминанта в менталитете (в ее чисто российском понимании) являлась не всегда ведущей;
— пестрота социального состава белых волонтеров, в которой отразились в сложной форме все реалии российского общенационального кризиса, обострившегося до предела в годы Первой мировой войны и закономерно разразившегося революцией 1917 г.;
— сложность морально-психологического состояния добровольцев, в котором самым причудливым образом сходились и уживались высокие нравственные качества и низменные инстинкты, присущие людям. Именно поэтому уже в процессе генезиса Добровольческой армии сформировались тенденции, потом легшие в основу причин как громких побед, так и сокрушительных поражений Белого движения в братоубийственной Гражданской войне.
Военно-политические лидеры Белого дела с первых дней формирования вооруженных сил стали уделять самое пристальное внимание разработке концепции морального духа армии и его укрепления.
Здесь они удивительным образом сходятся во взглядах со своими непримиримыми противниками — вождями правящей большевистской партии. Белые генералы, подобно своим визави, осознали огромную значимость морального духа армии для достижения полной победы над противником. Более того, они пришли к пониманию того, что здесь необходимы новые подходы к решению всего комплекса проблем в сфере, означенной выше, и того, что незыблемыми основами разработки концепции морального духа армии и его укрепления по-прежнему остаются идеи патриотизма и крепкой воинской дисциплины.
Однако на этом сходство во взглядах двух непримиримых противников на рассматриваемую проблему заканчиваются.
Специфика формирования вооруженных сил Белого движения в значительной степени обусловливала и особенности взглядов его военно-политических лидеров на проблему морального духа армии и его укрепления. Хотя и принцип преемственности идей в развитии в данной связи белыми вождями был сохранен, но серьезные коррективы в концептуальные построения по проблеме, означенной выше, были внесены.
Причем, данные коррективы коснулись, главным образом, внутреннего содержания составляющих концептуальных построений военно-политических лидеров по проблеме морального духа армии и его укрепления, а именно — идеи патриотизма и крепкой воинской дисциплины. В данные базисные идеи были внесли следующие коррективы:
1. Необходимость спасения России, гибнущей под «игом большевизма». Следовательно, идея патриотизма стала преломляться сквозь призму борьбы с внутренними врагами. Причем, не с врагами-бунтовщиками типа Стеньки Разина (который тоже, кстати, посягал на основы государства), а врагами, захватившими власть и заложившими основы новой государственности.
2. Задача обоснования целесообразности помощи в белой борьбе в виде иностранной военной интервенции и того, что сложившееся положение не грозит суверенитету Отечества.
3. Наполнение сущности и содержания категории «воинская дисциплина» новым содержанием с учетом того, что:
—ядро белой армии составляли офицеры, занимавшие довольно часто должности рядовых;
— реалии, порожденные революцией, вынудили внести коррективы в общевоинские уставы, действовавшие в армии России императорской (суть изменений — демократизация взаимоотношений между военнослужащими);
— принцип комплектования армии на основе добровольчества сменился, в конечном итоге, принципом воинской обязанности.
