double arrow

Трактор и лошадь

Коллективизация якобы принесла в российское село трактор и комбайн, вытеснившие лошадь как основную тягловую силу. На деле происходило не совсем так. Во-первых, коллективизация и голод вызвали катастрофический падеж скота, особенно лошадей. В 1928 г. крестьяне Советского Союза владели 33 млн лошадей. Вступая в колхозы, они должны были отдавать лошадей туда. Однако в конце 1932 г., когда в колхозы вступили около 60% крестьянских дворов, в собственности всех колхозов Советского Союза находилось только 12 млн лошадей. С января 1929 г. по январь 1934 г. общее число лошадей в хозяйствах всех типов со­кратилось с 33 млн до 15 млн31.


Тракторы и комбайны пришли в деревню в начале 30-х гг., но их количество было недостаточно, чтобы компенсировать ужасные потери в живой тягловой силе — и более того, собственно до села они не дошли. На деле в начале 30-х гг. села потеряли даже те тракторы и комбайны, которые были у них во время коллективи­зации, в результате политики концентрации всех сложных сель­скохозяйственных машин в машинно-тракторных станциях (МТС) и совхозах-**.

Сеть МТС, в июне 1930 г. еще минимальная, быстро разрос­лась, после того как в декабре того же года ЦК постановил, что МТС должны играть ведущую роль в механизации и оперативном управлении общественным сельским хозяйством. К концу 1932 г. в стране было уже 2446 МТС, насчитывавших почти 75000 трак­торов и обслуживавших якобы 50% посевных площадей колхозов. Хотя к последнему утверждению следует относиться с известной долей скептицизма, нет сомнений в том, что МТС стали стержне­выми организациями в деревне 30-х гг., в первую очередь как центры механизации сельского хозяйства, но наряду с этим и как центры политического контроля. В 1933 — 1934 гг. политотдел МТС даже узурпировал место района как главной административ­ной единицы на селеЗЗ.

Смышленые парни из села приходили в МТС учиться работе на новых машинах, приобретая таким образом связи вне села и профессиональные навыки, которые зачастую через несколько лет уводили их на поиски своего счастья в город. Тракторы и комбай­ны появлялись в селе во время весеннего сева и уборки урожая — за эти услуги МТС получали от колхозов большую оплату нату­рой. По заявлениям МТС, в конце 1934 г. они обслуживали 64% всей посевной площади колхозов, а в конце десятилетия — 94%. В действительности же с МТС было много проблем. Особенно в Нечерноземье значительная часть работ в колхозе все еще произ­водилась с помощью традиционного конного плуга. Даже в более плодородных местностях колхоз, обладавший достаточной тягло­вой силой, мог предпочитать обходиться без услуг МТС из-за вы­сокой их стоимости34.

Таким образом, лошадь, а не трактор, являлась по-настоящему важным элементом сельской жизни. В сущности, можно утверж­дать, что лошадь в 30-е гг. стала в социоэкономическом отноше­нии даже важнее, чем прежде. Лошади служили главным предме­том споров. Обычно они были в деревне единственным доступным транспортным средством, а часто и единственной доступной тягло­вой силой для вспашки и прочих сельскохозяйственных работ. Колхозы отчаянно в них нуждались, как и отдельные колхозни­ки. Кроме того, сельским представителям власти тоже нужны были колхозные лошади. Обобществление лошадей стало одним из немногих вопросов, по которому позиция государства остава­лась непоколебимой. Несмотря на то что Устав сельскохозяйст­венной артели 1935 г. сделал крестьянам некоторые уступки, в


частности в том, что касалось приусадебных участков, возврат ло­шадей в собственность дворов даже не обсуждался. Когда колхоз­ники Западной области по этой причине отвергли Устав и потре­бовали вернуть им лошадей, их требование было названо «контр­революционным»^.

Крестьянскому двору лошадь была нужна для гужевой пере­возки и торговли, для вспашки приусадебного участка и как лич­ный транспорт, а также как средство заработать денег на стороне, скажем, трелевкой леса. Самой горькой пилюлей для колхозника оказалось то, что его лишили лошади и вообще права держать ее, в то время как единоличники по-прежнему имели лошадей. В те­чение нескольких лет некоторые дворы ухитрялись обходить этот камень преткновения: жена вступала в колхоз, а муж оставался единоличником и сохранял свою лошадь, но это решало проблему лишь на короткий срок. Большинству колхозников, когда им тре­бовалась лошадь для чего-либо кроме работы на колхозных полях, приходилось нанимать ее. Если в селе жили единоличники с лошадьми, можно было нанять у них. Иначе крестьяне вынуж­дены были платить колхозу за использование тех самых лошадей, которыми они когда-то владели, — и даже в этом случае не было гарантии, что председатель не откажет. В конце концов, помимо рядовых колхозников в колхозных лошадях нуждались многие: например, председатели колхозов и сельсоветов, даже районные чиновники, бравшие лошадей для деловых поездок36.

Отказ дать лошадь колхознику, когда она ему была нужна, — одна из самых распространенных тем жалоб на колхозных предсе­дателей. Обычно в таких жалобах крестьяне всегда заявляли, будто лошадь понадобилась для поездки в больницу (что, пожа­луй, создает чрезмерно радужную картину состояния здравоохра­нения в деревне), стараясь не приводить столь же возможные, но менее уважительные причины вроде поездки на рынок, в соседнее село в гости, вспашки приусадебного участка и т.д. Как возмущен­но писал в «Крестьянскую газету», жалуясь на своего председате­ля, один колхозник из Калининской области, ему ни разу за три года членства в колхозе не дали лошади, чтобы съездить в больни­цу или за дровами: «Я лично и многие другие колхозники обраща­ются за лошадью к единоличнику. Это прямо позор». Другой крес­тьянин из Тамбовской области писал, что единственный способ по­лучить лошадь в его колхозе — поставить бутылку председателю37.

Устав сельскохозяйственной артели 1935 г. гласил: «Из обоб­ществленного рабочего скота правление артели в случае необходи­мости выделяет несколько лошадей для обслуживания за плату личных нужд членов артели». Согласно позднейшему разъясне­нию Наркомзема к «личным нуждам» относились поездки на рынок, в гости, работа на приусадебном участке. Если лошадь бралась для транспортировки дров или поездки в больницу, кол­хозник не должен был платить за нее38.


Статья о лошадях, как сообщала местная газета, вызвала в Ле­нинградской области горячие споры после публикации Устава. Практика использования лошадей там была весьма различна. На­пример, в колхозе «Страна Советов» Островского района правле­ние за поездку в больницу на колхозной лошади взимало с колхоз­ника 5 коп. за километр, за поездку в гости — 10 коп. Газета пред­упреждала: «Маловато считаете, товарищи колхозники... Это про­сто замаскированное нарушение примерного устава, попытка со­хранить старый способ беспорядочного бесплатного пользования колхозной лошадью». С другой стороны, расценки 40 — 50 руб. в день, установленные в колхозах, находившихся возле самого Ле­нинграда (и, вероятно, обслуживавших ленинградские городские рынки), были, по мнению газеты, чересчур высоки. Правильная плата за пользование колхозной лошадью, заявлялось там, должна составлять несколько рублей в день в зависимости от района39.

Позиция властей заключалась в том, что владение лошадью в какой бы то ни было форме несовместимо со статусом колхозни­ка. Если колхозники скидываются, чтобы купить лошадь в личное пользование, это плохо. («На этой лошади они выполняют всякие частные подряды, отказываясь от работы в колхозе».) Если кол­хозник владеет лошадью на паях с единоличниками — это тоже плохо40.

Тем не менее, обобществление лошадей, разумеется, далеко не всегда проводилось с такой строгостью, как хотелось бы руковод­ству. Не все колхозы брали с колхозников деньги за пользование лошадьми, а некоторые даже позволяли бывшим владельцам про­должать ухаживать за собственными обобществленными животны­ми. Из Западной области сообщали об одном случае, когда кол­хоз, включавший 35 дворов и имевший в общей сложности 27 ра­бочих лошадей, держал животных на колхозной конюшне, однако ответственность по уходу за конкретной лошадью возлагал на от­дельный двор и оставлял в распоряжении двора упряжь данной лошади (седло, уздечку и т.д.). За пользование лошадьми ника­кой платы с колхозников ни взималось, и правление никак это пользование не ограничивало. В селе Вирятино Тамбовской обл. новый колхоз в самом начале потерял столько лошадей, что един­ственный выход видел в некоторой деколлективизации. «Чтобы спасти лошадей и рогатый скот, бывших владельцев каждого жи­вотного назначили ухаживать за ним. Каждый крестьянин, забо­тясь о "своей" лошади, не перетруждал ее и кормил из собствен­ных запасов, если в колхозе не хватало кормов. Так продолжа­лось несколько лет, пока с коллективизацией не примирились»41.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: