Коллективизация якобы принесла в российское село трактор и комбайн, вытеснившие лошадь как основную тягловую силу. На деле происходило не совсем так. Во-первых, коллективизация и голод вызвали катастрофический падеж скота, особенно лошадей. В 1928 г. крестьяне Советского Союза владели 33 млн лошадей. Вступая в колхозы, они должны были отдавать лошадей туда. Однако в конце 1932 г., когда в колхозы вступили около 60% крестьянских дворов, в собственности всех колхозов Советского Союза находилось только 12 млн лошадей. С января 1929 г. по январь 1934 г. общее число лошадей в хозяйствах всех типов сократилось с 33 млн до 15 млн31.
Тракторы и комбайны пришли в деревню в начале 30-х гг., но их количество было недостаточно, чтобы компенсировать ужасные потери в живой тягловой силе — и более того, собственно до села они не дошли. На деле в начале 30-х гг. села потеряли даже те тракторы и комбайны, которые были у них во время коллективизации, в результате политики концентрации всех сложных сельскохозяйственных машин в машинно-тракторных станциях (МТС) и совхозах-**.
|
|
Сеть МТС, в июне 1930 г. еще минимальная, быстро разрослась, после того как в декабре того же года ЦК постановил, что МТС должны играть ведущую роль в механизации и оперативном управлении общественным сельским хозяйством. К концу 1932 г. в стране было уже 2446 МТС, насчитывавших почти 75000 тракторов и обслуживавших якобы 50% посевных площадей колхозов. Хотя к последнему утверждению следует относиться с известной долей скептицизма, нет сомнений в том, что МТС стали стержневыми организациями в деревне 30-х гг., в первую очередь как центры механизации сельского хозяйства, но наряду с этим и как центры политического контроля. В 1933 — 1934 гг. политотдел МТС даже узурпировал место района как главной административной единицы на селеЗЗ.
Смышленые парни из села приходили в МТС учиться работе на новых машинах, приобретая таким образом связи вне села и профессиональные навыки, которые зачастую через несколько лет уводили их на поиски своего счастья в город. Тракторы и комбайны появлялись в селе во время весеннего сева и уборки урожая — за эти услуги МТС получали от колхозов большую оплату натурой. По заявлениям МТС, в конце 1934 г. они обслуживали 64% всей посевной площади колхозов, а в конце десятилетия — 94%. В действительности же с МТС было много проблем. Особенно в Нечерноземье значительная часть работ в колхозе все еще производилась с помощью традиционного конного плуга. Даже в более плодородных местностях колхоз, обладавший достаточной тягловой силой, мог предпочитать обходиться без услуг МТС из-за высокой их стоимости34.
|
|
Таким образом, лошадь, а не трактор, являлась по-настоящему важным элементом сельской жизни. В сущности, можно утверждать, что лошадь в 30-е гг. стала в социоэкономическом отношении даже важнее, чем прежде. Лошади служили главным предметом споров. Обычно они были в деревне единственным доступным транспортным средством, а часто и единственной доступной тягловой силой для вспашки и прочих сельскохозяйственных работ. Колхозы отчаянно в них нуждались, как и отдельные колхозники. Кроме того, сельским представителям власти тоже нужны были колхозные лошади. Обобществление лошадей стало одним из немногих вопросов, по которому позиция государства оставалась непоколебимой. Несмотря на то что Устав сельскохозяйственной артели 1935 г. сделал крестьянам некоторые уступки, в
частности в том, что касалось приусадебных участков, возврат лошадей в собственность дворов даже не обсуждался. Когда колхозники Западной области по этой причине отвергли Устав и потребовали вернуть им лошадей, их требование было названо «контрреволюционным»^.
Крестьянскому двору лошадь была нужна для гужевой перевозки и торговли, для вспашки приусадебного участка и как личный транспорт, а также как средство заработать денег на стороне, скажем, трелевкой леса. Самой горькой пилюлей для колхозника оказалось то, что его лишили лошади и вообще права держать ее, в то время как единоличники по-прежнему имели лошадей. В течение нескольких лет некоторые дворы ухитрялись обходить этот камень преткновения: жена вступала в колхоз, а муж оставался единоличником и сохранял свою лошадь, но это решало проблему лишь на короткий срок. Большинству колхозников, когда им требовалась лошадь для чего-либо кроме работы на колхозных полях, приходилось нанимать ее. Если в селе жили единоличники с лошадьми, можно было нанять у них. Иначе крестьяне вынуждены были платить колхозу за использование тех самых лошадей, которыми они когда-то владели, — и даже в этом случае не было гарантии, что председатель не откажет. В конце концов, помимо рядовых колхозников в колхозных лошадях нуждались многие: например, председатели колхозов и сельсоветов, даже районные чиновники, бравшие лошадей для деловых поездок36.
Отказ дать лошадь колхознику, когда она ему была нужна, — одна из самых распространенных тем жалоб на колхозных председателей. Обычно в таких жалобах крестьяне всегда заявляли, будто лошадь понадобилась для поездки в больницу (что, пожалуй, создает чрезмерно радужную картину состояния здравоохранения в деревне), стараясь не приводить столь же возможные, но менее уважительные причины вроде поездки на рынок, в соседнее село в гости, вспашки приусадебного участка и т.д. Как возмущенно писал в «Крестьянскую газету», жалуясь на своего председателя, один колхозник из Калининской области, ему ни разу за три года членства в колхозе не дали лошади, чтобы съездить в больницу или за дровами: «Я лично и многие другие колхозники обращаются за лошадью к единоличнику. Это прямо позор». Другой крестьянин из Тамбовской области писал, что единственный способ получить лошадь в его колхозе — поставить бутылку председателю37.
Устав сельскохозяйственной артели 1935 г. гласил: «Из обобществленного рабочего скота правление артели в случае необходимости выделяет несколько лошадей для обслуживания за плату личных нужд членов артели». Согласно позднейшему разъяснению Наркомзема к «личным нуждам» относились поездки на рынок, в гости, работа на приусадебном участке. Если лошадь бралась для транспортировки дров или поездки в больницу, колхозник не должен был платить за нее38.
Статья о лошадях, как сообщала местная газета, вызвала в Ленинградской области горячие споры после публикации Устава. Практика использования лошадей там была весьма различна. Например, в колхозе «Страна Советов» Островского района правление за поездку в больницу на колхозной лошади взимало с колхозника 5 коп. за километр, за поездку в гости — 10 коп. Газета предупреждала: «Маловато считаете, товарищи колхозники... Это просто замаскированное нарушение примерного устава, попытка сохранить старый способ беспорядочного бесплатного пользования колхозной лошадью». С другой стороны, расценки 40 — 50 руб. в день, установленные в колхозах, находившихся возле самого Ленинграда (и, вероятно, обслуживавших ленинградские городские рынки), были, по мнению газеты, чересчур высоки. Правильная плата за пользование колхозной лошадью, заявлялось там, должна составлять несколько рублей в день в зависимости от района39.
|
|
Позиция властей заключалась в том, что владение лошадью в какой бы то ни было форме несовместимо со статусом колхозника. Если колхозники скидываются, чтобы купить лошадь в личное пользование, это плохо. («На этой лошади они выполняют всякие частные подряды, отказываясь от работы в колхозе».) Если колхозник владеет лошадью на паях с единоличниками — это тоже плохо40.
Тем не менее, обобществление лошадей, разумеется, далеко не всегда проводилось с такой строгостью, как хотелось бы руководству. Не все колхозы брали с колхозников деньги за пользование лошадьми, а некоторые даже позволяли бывшим владельцам продолжать ухаживать за собственными обобществленными животными. Из Западной области сообщали об одном случае, когда колхоз, включавший 35 дворов и имевший в общей сложности 27 рабочих лошадей, держал животных на колхозной конюшне, однако ответственность по уходу за конкретной лошадью возлагал на отдельный двор и оставлял в распоряжении двора упряжь данной лошади (седло, уздечку и т.д.). За пользование лошадьми никакой платы с колхозников ни взималось, и правление никак это пользование не ограничивало. В селе Вирятино Тамбовской обл. новый колхоз в самом начале потерял столько лошадей, что единственный выход видел в некоторой деколлективизации. «Чтобы спасти лошадей и рогатый скот, бывших владельцев каждого животного назначили ухаживать за ним. Каждый крестьянин, заботясь о "своей" лошади, не перетруждал ее и кормил из собственных запасов, если в колхозе не хватало кормов. Так продолжалось несколько лет, пока с коллективизацией не примирились»41.
|
|