Организация труда

Официально основной трудовой единицей на колхозных полях являлась бригада. В самом начале многие колхозы организовыва­ли бригады-дворки, представлявшие в действительности группы дворов, которые работали совершенно так же, как до коллективи-

зации, — обрабатывали те же наделы, что и раньше, использова­ли прежний севооборот вместо установленного колхозом (или районом для данного колхоза), а порой даже тот же скот и инвен­тарь, который принадлежал им, пока не стал колхозным имуще­ством. Нужно сказать, что это считалось мнимой коллективиза­цией и осуждалось в передовице «Правды» от 16 февраля 1932 г. Работа крестьян дворами, заявляла «Правда», противоречила духу коллективизации⁵¹.

Бригада должна была отвечать за определенный участок на колхозном поле и быть постоянной, а не составляемой для кон­кретной цели, рабочей группой. Возглавлял ее бригадир, которого выбирало колхозное правление. Бригадир отвечал за выход бри­гады на работу, наблюдал за выполнением поставленных ей кол­хозной администрацией задач, вел учет работы, сделанной каж­дым колхозником, и причитающихся ему трудодней⁵².

Там, где бригадная система действительно функционировала, организация полевых работ представляется похожей на организа­цию труда в совхозе и, вероятно, в большом имении времен кре­постного права. По свидетельству современника из крупного зер-нопроизводящего южного колхоза, крестьян будили звоном коло­кола в 5 ч. утра, через час они должны были собраться перед зда­нием правления, чтобы получить задания на день. Бригадиры каждый вечер собирались вместе с председателем и другими пред­ставителями администрации, составляли план работ на следую­щий день и выслушивали рапорты колхозных ударников. Как уже отмечалось ранее, колокол, созывавший колхозников на рабо­ту, зачастую был церковным колоколом, которому нашли новое применение после закрытия церквей в начале 30-х гг.⁵³.

Дело не всегда шло гладко, особенно в первые годы. Колхозам потребовалось время, чтобы организовать бригады и приучить крестьян к новому стилю работы. Даже в середине 30-х гг. органи­зация и разделение труда во многих колхозах существовали лишь в зачаточной форме. По словам летописца двух соседних деревень Воронежской области, в тамошних колхозах в 1930 и 1931 гг. не было ни настоящих бригад, ни системы учета: все выходили в поле и работали вместе, урожай распределялся между дворами традици­онным способом, т.е. по едокам, а не по количеству затраченного труда. Лишь в 1932 г. производственные бригады и система оплаты по трудодням (см. ниже) стали неотъемлемой частью колхозной структуры⁵⁴.

В мелких колхозах, в частности в Нечерноземье, бригадная система в середине 30-х гг., вероятно, носила оттенок некоей фик­ции. В среднем советском колхозе было только две-три бригады, и одна из них чаще всего являлась небольшой специализирован­ной бригадой по уходу за колхозным скотом⁵⁵. Более мелкая про­изводственная единица, звено, стала появляться во второй поло­вине 30-х гг. В 1939 г. XVIII съезд партии рекомендовал повсе-

6* 163

местное создание звеньев, но реальное значение они приобрели не раньше послевоенного периода⁵⁶.

Многим колхозным руководителям приходилось побиться, чтобы выгнать крестьян в поле и заставить их работать. Порой бри­гадиры и председатели ходили утром по селу и стучали в двери. В колхозе «Красная елка» Ленинградской области в 1937 г., как пра­вило, выходили 10—11 из 27 взрослых членов колхоза и не начи­нали работу до И часов утра. На крестьян, не выходивших или опаздывавших на работу, обильно сыпались штрафы и другие на­казания. В колхозе «Гигант» на Средней Волге в 1934 — 1935 гг. за эти и другие прегрешения были оштрафованы 89 колхозников (61% всех членов колхоза). Иногда штрафы бывали весьма значитель­ны: из годового заработка вычиталось от 10 до 15 трудодней⁵⁷.

Нежелание колхозников трудиться на колхозных полях часто объясняли тем, что они предпочитают работать у себя на приуса­дебных участках, или какими-то другими экономическими причи­нами. Например, члены колхоза «Искра социализма» Краснодар­ского края в 1938 г., как сообщалось, не видели смысла работать на колхоз, потому что он платил им недостаточно и, в частности, оплачивал трудодни только натурой, а не деньгами. На работу выходили лишь несколько дюжин из 180 трудоспособных колхоз­ников: «...Остальные болтаются с угла в угол, а некоторые совсем категорически отказываются от работы под разными предлогами, то больная, то своя работа, то нет сапог и жакетов...»⁵»

Председатель колхоза в Ярославской области обнаружил, что всю рабочую силу его хозяйства поразил тот же недуг, и написал в «Крестьянскую газету» отчаянное письмо, спрашивая, что ему делать:

«...В данный момент колхозники бросили колхозную работу, ушли на сторону или работают возле своих домов, у колхоза еще не выполнены гособязательства по зерну и картофелю. Скот к зи­мовке не подготовлен, дворы не ремонтируются, колхозники за трудодни не идут, бригадиры от своих обязанностей отказывают­ся...»^

Крестьяне часто мотивировали плохую работу отсутствием мо­ральных стимулов. В своих письмах в «Крестьянскую газету» в 1938 г. они нередко заявляли, будто оскорбительное поведение председателей и бригадиров, несправедливость и нечестность местных руководителей отбивают у них всякую охоту трудиться. Как писал один колхозник из Тамбовской области, раз жены председателя сельсовета и прочих представителей администрации в поле не выходят, то и другие крестьяне не видят смысла это де­лать⁶⁰.

Пенсионер, проживавший в одном селе той же области, описал следующую картину:

«12 июля утром иду на колхозный луг, где должна происхо­дить уборка сена, подходя к сидящим колхозницам, спрашиваю, почему сидите, отвечают, что не знаем, что делать, бригадиров ни

одного нет на лугу. Колхозница Богачкова Анна Васильевна и другие жалуются, что при таком руководстве и пьянке правления и бригадиров нет охоты ходить на работу»⁶¹.

Подоплекой жалоб на плохое руководство, лишающее крес­тьян желания работать, служили как злоба на колхозных активис­тов (поскольку постоянные жалобы такого рода могли навлечь на последних неприятности со стороны вышестоящих инстанций), так и обычное для крепостных или недовольного пролетариата стремление всячески уклоняться от работы. Сталин в 1933 г. об­винил крестьян в том, что они устроили «итальянку», и подобное поведение оставалось характерным для многих колхозников на протяжении всех 30-х гг. Лишь изредка они использовали как оружие более явную форму забастовки. В одном исключительном случае в 1938 г. колхозники, ожесточенно конфликтовавшие с районом по вопросу назначения председателя, по-видимому, от­крыто пригрозили забастовкой в своем письме в «Крестьянскую газету». Само письмо в архиве отсутствует (газета, скорее всего, переслала его в органы внутренних дел), однако в деле есть встревоженный ответ работника «Крестьянской газеты», выражав­шего сочувствие требованиям крестьян, но настоятельно предосте­регавшего их от такого способа протеста, как забастовка⁶².

Энергичные инициативы стахановцев поистине дисгармониро­вали с общей атмосферой апатии и недовольства. Неудивительно, что в колхозе «Красный партизан» Западной области разъярен­ные односельчане набросились на стахановца Д.Кравцова, пред­ложившего остаться сверх рабочего дня, чтобы закончить косьбу. Стахановка из свекловодческого колхоза в Курской области столкнулась хоть и не с прямым насилием, но со столь же враж­дебной реакцией. Она со своей командой, стремясь получить вы­сокий урожай, тщательно удобрила свой участок, внеся 10 ц золы и 9 ц куриного помета, а затем бригадир в последний момент перераспределил участки, так что им досталась неудобренная земля, поросшая сорняками, заявив при этом: «Вы, стахановки, мешаете всему колхозу»⁶³.