Труд и заработная плата

Хотя колхоз теоретически являлся кооперативной организа­цией равных партнеров, расслоение в его внутренней структуре

произошло быстро. Такое расслоение, основанное на типе работ, выполнявшихся членом колхоза, в деревне было новостью. В самом деле, как это ни смешно, если вспомнить всю тревогу боль­шевиков в 20-е гг. по поводу возможности экономической диффе­ренциации крестьянства, наглядную картину подобной дифферен­циации представил лишь колхоз 30-х гг.

Часто высказывались предположения, будто исторический опыт общины развил у российских крестьян эгалитарные и коопе­ративные инстинкты. В отношениях и поведении колхозников после коллективизации можно найти некоторые свидетельства в пользу этой гипотезы. Особенно в начале 30-х гг. крестьяне часто стремились к тому, что в советском языке получило название «уравниловка», пытаясь делить доход колхоза поровну между дворами, принимая во внимание размеры семей, а не количество трудодней, заработанных каждым взрослым членом колхоза⁴². Но уже с середины 30-х гг. об уравниловке почти не слышно. Напро­тив, появилась заметная тенденция к усилению дифференциации платы за различные виды труда в колхозе, и со стороны колхоз­ной верхушки и квалифицированных специалистов (например, трактористов) стали наблюдаться определенные старания улуч­шить положение высших слоев колхозного общества, добившись для них установленного ежемесячного оклада или гарантирован­ного минимума денежного дохода.

В колхозе 30-Х'гг. возникли два привилегированных слоя. Первый — группа «белых воротничков»: председатель колхоза, члены правления, бухгалтер, бригадиры, завхоз и постоянно рас­тущий список других должностей (завскладом, завклубом, заве­дующий избой-читальней, руководитель хора, заведующий хатой-лабораторией, почтальон и пр.), предоставлявшихся колхозной администрацией своим родственйикам и друзьям. По словам со­ветского ученого, данная группа составляла около 5% всех членов колхоза, хотя это почти наверняка заниженная оценка, особенно для конца десятилетия, когда разрастание колхозной администра­ции стало главной причиной беспокойства в центре. Мужчины в 1937 г. составляли 75% группы служащих и зарабатывали 90% об­щего количества ее трудодней⁴³.

Члены группы «белых воротничков» получали оплату по тру­додням, как и остальные колхозники, несмотря на энергичные и порой успешные попытки председателей и бухгалтеров добиться ежемесячного оклада. Тем не менее председатели, члены правле­ния и бригадиры обычно зарабатывали гораздо больше рядовых колхозников, не только потому, что их трудодни официально оце­нивались по высшей ставке, но и потому, что, как правило, счи­талось, будто они работают весь год семь дней в неделю. Хотя по результатам выборочных проверок, проводившихся правительст­венными статистиками в 1937 г., выработка служащих в среднем составляла лишь 1,2 трудодня за каждый рабочий день, но все же работникам колхозной администрации платили за 30 рабочих дней

в месяц, тогда как большинство колхозников в 1937 г. в среднем работали не больше 20 дней в месяц⁴⁴.

Кроме того, члены группы служащих по обыкновению (хотя и не по закону, за исключением председателя) освобождались от ра­боты в поле, а иногда ухитрялись освободить от нее и своих жен. Здесь можно провести параллель с описанным американским ис­ториком С.Хоком расслоением крепостной деревни, где «больша­ки» — мужчины пожилого возраста, главы дворов — составляли сравнительно привилегированную группу, из которой выходили все крепостные должностные лица, такие как управляющие и над­смотрщики, и члены которой были свободны от обязательных по­левых работ⁴⁵.

Второй слой представляли «голубые воротнички» — группа механизаторов, владевших как современными профессиями трак­ториста, комбайнера, шофера, так и традиционной профессией кузнеца. Из общего числа членов колхоза в конце 30-х гг. 7%, по подсчетам советского историка⁴⁶, приходилось на долю квалифи­цированных рабочих, но в этой группе была большая текучесть кадров, поскольку большинство в этой категории составляли мо­лодые мужчины и многие из них вскоре использовали свои техни­ческие навыки, чтобы получить работу в городской промышлен­ности. Члены группы «голубых воротничков», а в некоторых слу­чаях и их жены, также освобождались от работы в поле, и их трудодни рассчитывались по более высокой ставке, чем трудодни рядовых колхозников. Поскольку их квалификация пользовалась спросом в деревне, механизаторы зачастую выговаривали себе превосходные условия, в том числе оклад (нелегальный), выпла­чивавшийся из колхозных фондов: согласно одному сообщению из Татарской республики в 1938 г., колхозные шоферы получали на­личными 150, 200 и 300 руб. в месяц, а также оплату натурой⁴⁷. Кроме того, трактористы и комбайнеры обладали чрезвычайной привилегией, которой не было даже у председателей, — гаранти­рованным государством минимумом денежного и натурального до­хода (введенным для трактористов в 1933 г.) и заработной пла­той, выплачиваемой государством через МТС (введенной для ком­байнеров в 1935 г.)⁴».

В отличие от «белых воротничков», постоянно занятых тем, чтобы расширить прерогативы колхозной администрации, и быв­ших первейшими участниками большинства деревенских междо­усобиц и склок, механизаторы были ориентированы вовне. Для этих молодых людей центром жизни являлась местная МТС, а не колхоз, многие собирались через несколько лет покинуть село. Они, как правило, не оспаривали ни авторитета, ни прерогатив колхозного начальства, не играли заметной роли в деревенских раздорах и не писали жалоб. Советские средства массовой инфор­мации идеализировали колхозных механизаторов, но и без того ясно, что они действительно являлись надеждой колхоза — самы­ми завидными женихами для девушек, колхозниками с наилучши-

6-1682 ^1б1

ми жизненными перспективами и самыми «современными», совет­скими взглядами.

Третья группа колхозников — те, кто работал в поле косами и серпами или ухаживал за скотом, — представляла собой колхоз­ный люмпен-пролетариат, не имевший ни квалификации, пред­ставлявшей какую-либо ценность за пределами хозяйства, ни до­ступа к благам конторской службы или руководящей должности. Летом, во время пика сельскохозяйственных работ, число женщин на полевых работах в 1937 г. несколько превышало число муж­чин, хотя трудодней женщины вырабатывали меньше. Зимой, когда мужчины шли в отход, а женщины занимались домашними делами, число работающих мужчин превосходило число женщин почти вдвое, правда, общее число занятых в колхозе составляло лишь половину от того, что было летом⁴⁹.

Работы, которыми обычно или чаще всего занимались женщи­ны, — уход за скотом (кроме тяглового), работа в колхозных яслях — оплачивались плохо, особенно когда выполнялись именно женщинами. За день работы на скотном дворе мужчины в среднем вырабатывали 1,3 трудодня, женщины —1,1 трудодня. День рабо­ты в сфере культуры или ухода за детьми, бывших преимуществен­но женскими, приносил в среднем меньше 1 трудодня. Во всех видах работ в колхозе средняя выработка мужчины за день состав­ляла в 1937 г. 1,4 трудодня, а женщины — 1,2 трудодня⁵⁰.

В целях поощрения лучших работников из рядовых колхозни­ков — ударников, как их называли в начале 30-х гг., или стаханов­цев, если воспользоваться словом, обозначавшим передовиков про­мышленного производства и заимствованным деревней в 1935 г., — выдавались премии. В данной группе преобладали молодые неза­мужние женщины. Это, безусловно, несколько восстанавливало ба­ланс привилегий в колхозе, но положение простой колхозницы, ставшей стахановкой, было неоднозначным. Перевыполнение норм вызывало в колхозе, как и в большинстве других мест, острое не­довольство, особенно когда дело касалось женщин; те, кто стремил­ся работать дольше или производительнее в поле или на скотном дворе, нередко подвергались насмешкам и даже нападкам. Еще одна проблема заключалась в том, что почетное звание стахановки присваивалось колхозными руководителями-мужчинами (в част­ности, бригадирами) их подчиненным-женщинам, следовательно, фаворитизм и злобные сплетни являлись практически неотъемле­мым элементом процедуры премирования.