Претензии крестьян

Многие претензии крестьян к колхозу, подоплекой которых служила жажда перемен, звучали в их замечаниях и предложени­ях в ходе всесоюзного обсуждения новой советской Конституции в 1936 г.⁷⁷. В своих письмах некоторые крестьяне — мы не можем судить, какова была их доля от общего числа, так как письма в архивах несомненно в какой-то степени подбирались спе­циально, — выражали крайне негативное отношение к колхозам, описывая условия в них как эксплуататорские, сродни крепостни­ческим. К примеру, колхозник из Московской области, недавно не получивший разрешения уйти из колхоза на производство, раз­разился следующей инвективой:

«...Колхозы остаются как государственные рабы? За что с нас берут дань? Колхоз платит сено, рожь, пшеницу, овес, картошку и другие продукты. И его считают великим достижением, побе­дой. С членов колхоза берут и картошку, налог, самообложение, культналог, шесть дней отработкой гужповинности, молокопостав­ки, мясопоставки, хотя и не имеешь коровы.

Мы все со слезами отдали в колхоз: лошадь, телегу, борону и весь инвентарь. Получаем по трудодням.

Пролетариат имеет дом, корову, кур, огород и проч. А мы за что же платим? За то, что мы колхозники?.. Могу я себя чувст­вовать свободным, когда я считаюсь, как барский?»⁷⁸

Крестьянин из Башкирии писал в том же духе:

«Но всем тем и всеми теми правами, которыми пользовались ку­лаки, помещики и спекулянты, теперь пользуется наше правитель­ство. Например, хлеб принимается в государство зерно 6 коп. кгр., а продается 75 коп. печеный и т.д. Все это разве не спекуляция, разве не эксплуатация?»⁷⁹

Мнения, выражаемые открыто на публичных обсуждениях в колхозах, обычно звучали умереннее, нежели приведенные выше цитаты, но бывали исключения, о которых тут же сообщалось в НКВД, — как правило, короткие ироничные реплики вроде пред­ложения воронежской крестьянки переделать статью Конститу­ции, гласившую: «Кто не работает, тот не ест», в положительное утверждение: «Кто работает, тот ест»⁸⁰.

Сильное недовольство вызывали обязательные поставки моло­ка, мяса и других продуктов с приусадебных участков отдельных колхозных дворов. Крестьяне постоянно указывали на несправед­ливость того факта, что рабочие и служащие, живущие в деревне и тоже имеющие участки, не должны были сдавать эти поставки, и требовали упразднить или по крайней мере сократить мясо- и молокопоставки с дворов, потому что, по их словам, под таким бременем «трудно выжить в колхозе, не то что на заводе или в совхозе». С другой стороны, рабочих и служащих, имеющих участки, считали крестьяне, тоже следовало бы обязать сдавать государственные поставки⁸¹. «Нужно отменить мясо- и молокопо­ставки, как был крестьянин рабом, так и остается. Довольно уж мякины наелись»⁸2.

Вероятно, настоятельность именно этого требования была свя­зана с тем, что 1936 год во многих частях страны выдался засуш­ливым и неурожайным. Официальные лица, анализировавшие дискуссии среди крестьян Западной области, отмечали, что часто проявлявшиеся там «нездоровые настроения» (т.е. антиправитель­ственные высказывания) несомненно вызваны страхом голода. Об этом ярко свидетельствовали слова одной колхозницы, что «скоро крах, молодежь вся почернела, замучилась от работы, а на полях ничего нет, и все мы будем голодные, а единоличник будет есть пшеничный хлеб»⁸³.

В письмах постоянно звучала мысль, что коллективизирован­ное крестьянство является в советском обществе эксплуатируемым и лишенным всех привилегий классом. Обычно проводилось срав­нение положения крестьян и городских рабочих и выдвигалось требование равных прав — власти считали подобные заявления «типично антисоветскими». Особую сферу дискриминации, о ко­торой чаще всего говорили крестьяне, представляли собой пенсии и прочие государственные льготы, доступные городским работни­кам на постоянном окладе, но недоступные колхозникам. В пись­мах по поводу Конституции (от представителей всех социальных групп), приводимых А.Гетти, самую обширную категорию состав­ляют письма с предложениями гарантировать крестьянам такие же

государственные льготы, в особенности пенсии, какие имеют го­родские рабочие⁸⁴.

«Чем мы, колхозники, хуже рабочих? Но если мы станем ин­валидами, новая Конституция говорит, что государство не даст нам никакой помощи. Эта Конституция хороша только для рабо­чих. А что до нас, крестьян, то нас снова погоняют кнутом, толь­ко вдвое сильнее, чем в прошлые годы»⁸⁵.

Огромное большинство писавших на эту тему считало само собой разумеющимся, что государство должно обеспечить гражда­нам, в том числе (или особенно) колхозникам, пенсии по старости или инвалидности. Лишь немногие придерживались более тради­ционного для крестьян взгляда, предлагая заботу о престарелых и немощных родителях возложить на их детей, которых государство должно заставить платить, если они уехали работать в город («хотя одну треть жалования, а две трети оставлять», — предло­жил один колхозник)⁸⁶.

«Когда будут стерты грани между городом и деревней?» — спрашивали крестьяне Западной области, по крайней мере так это звучало в пересказе должностных лиц, докладывавших об обсуж­дении Конституции. Но эта фраза, являвшаяся на первый взгляд лишь отзвуком оживленных теоретических дебатов, шедших в среде марксистской интеллигенции несколькими годами раньше, в устах крестьян приобретала вполне конкретный смысл: «коллек­тивизированное население», по их мнению, должно было пользо­ваться теми же преимуществами, что и работники на постоянном окладе. «Почему в колхозе не введут 8-часовой рабочий день?» — интересовались многие крестьяне (еще один «типично антисовет­ский» вопрос). Многие крестьянские письма содержали предло­жение дать колхозникам, помимо пенсий по старости и инвалид­ности и 8-часового рабочего дня, один выходной день в неделю, как у рабочих, и ежегодный оплачиваемый отпуск. Двойная опла­та за сверхурочную работу — тоже неплохая мысль, считал один из тех, кто выступал за 8-часовой рабочий день: почему рабочие пользуются этой привилегией, а колхозники должны работать «12 часов в день, а иногда и 27 [sic!] часов»? Если бы у колхозников было больше свободного времени, писал один корреспондент, они могли бы принять более активное участие в обсуждении новой Конституции⁸⁷.

Крестьяне, отстаивавшие подобные идеи, совершенно упускали из виду тот факт, что, будучи членами кооператива, они получают плату за свой труд по совершенно иному принципу, нежели наем­ные работники. Большинство из них писали так, словно колхоз­ники находились на своего рода государственном пособии, и тре­бовали превратить его в заработную плату. «Как ни говорят, что колхознику хорошо живется, а труд колхозника все равно самый дешевый». Доход колхозника должен быть поднят до уровня до­хода городских рабочих и служащих, считали авторы писем⁸⁸.

Те немногие, кто обращал внимание на формальную сторону вопроса, полагали, что следует отказаться от кооперативной структуры колхоза и сделать колхозников государственными слу­жащими. Если колхозники будут регулярно получать зарплату, они не будут подвергаться риску из-за плохого урожая, писал один колхозник. Это звучало как предложение превратить колхо­зы в совхозы, однако вовсе не того хотели крестьяне в середине 30-х гг., когда условия в совхозах были плохими, а совхозным ра­бочим не разрешалось держать скот и иметь приусадебный учас­ток. Подчеркивая данный момент, один из выступавших за назна­чение колхозникам оклада государством придумал новое название для предлагаемой им организации — «государственные хозяйст­ва» (госхозы)⁸⁹.

У многих колхозников не было никаких сомнений в том, что государство обязано обеспечить благосостояние своих крестьян, неважно, каким путем это может быть достигнуто. «Нужно, чтобы государство кормило и одевало», — как лаконично выразился один крестьянин⁹⁰.