Бытие и личность. Философия XX века

Иметь или быть. Э. Фромм

В XX веке на смену универсальным системам приходят философия науки как методология познания, прагматизм как философия действия и герменевтика как истолковывание текстов и т.п. Одно из основных отличий философии XX века в том, что она больше занята человеком как конкретной индивидуальностью.

В поисках реальной связи субъекта и объекта Гегель» пришел к Абсолюту, низведя личность до уровня его орудия, и это было использовано в обосновании двух крупнейших тоталитарных идеологий XX века – марксизма и фашизма. Киркегор, идя от Канта и осознав выводы, которые следуют из системы Гегеля, в противоположность последнему, представил личность как «вещь в себе» и тем утвердил ее ценность и абсолютное значение, умерив ее познавательные амбиции. Гегель претендовал на абсолютную истину, но потерял конкретного человека. Киркегор отказался от абсолютной истины во имя индивида и стал предтечей экзистенциализма – нового направления, которое появилось в западной философии в начале XX века (от слова «экзистенция», что значит «существование»).

Знаменитый афоризм Декарта «мыслю, следовательно, существую», которым он хотел подчеркнуть важность разума, экзистенциалисты перевернули, поставив на первое место существование: «существую, следовательно, мыслю». Даже не зная, что значит быть, человек может сказать «Я есмь». Здесь-то, по М. Хайдеггеру (1889-1976), и открывается доступ к бытию как таковому: к нему можно проникнуть через наше «существование».

Основная черта экзистенциализма – обращенность к отдельной личности, восстановление и возвеличивание роли индивидуальности в общественном развитии. Главное внимание экзистенциалисты уделили наиболее важным, с их точки зрения, состояниям и чувствам человека, таким, как тревога, страх, совесть, забота, отчаяние, любовь и т.п. Крупнейший философ XX века К. Поппер (1902-1994) утверждал в работе «Нищета историзма», что «ход истории

229

 

предсказать невозможно». Такие попытки не более, чем гипотезы, основанные на вере, поскольку нельзя предвидеть возникновения новых факторов. Подобный подход соответствует результатам науки о сложных самоорганизующихся системах – синергетике. С точки зрения Поппера, не может быть никаких исторических законов, так как история интересуется конкретными единичными событиями. Историзм, по Попперу, аморальная философия. А. Камю (1906-1960) по поводу историзма говорил так: «История не может больше возводиться в объект культа. Она всего лишь возможность, которую нам надлежит сделать плодотворной посредством неусыпного бунта»¹.

СТРАХ

В исторических и эволюционных концепциях упор делается на объективные законы развития, которые ведут к неизбежному лучшему будущему, а человек предстает как простой исполнитель мировой необходимости. С точки зрения экзистенциализма, таких законов нет, и человек остается с самим собой перед лицом неизбежной смерти. Поэтому самым естественным состоянием человека, в котором он раскрывается наиболее полно, является страх – «прапереживание, лежащее в основе существования... В состоянии страха мир как бы берется в скобки и человек оказывается наедине с собой, со своим существованием». Преследуемый страхом смерти, человек ищет свое место в обществе. Но социальная жизнь индивида не истинна. В глубине его личности скрыто подлинное, одинокое существование, которое доступно немногим. Страх смерти раскрывает человеку его индивидуальность и его одиночество, ибо никто не может умереть вместо другого, каждый уходит из жизни сам.

Экзистенциализм вернулся к Сократу в том смысле, что проблема смерти стала для него основной, как и для Сократа, который говорил в «Федоне», что философствование есть умирание. Но там это было, так сказать, конструктивное «умирание», связанное с выработкой позитивной жизненной программы, здесь – с острым ощущением абсурда существования. Казалось бы один и тот же вывод, но совершенно разная интенция и распределение энергии, затраченной в одном случае на решение проблемы, а в другом – на переживание ужаса от факта ее осознания.

¹ Камю А. Бунтующий человек. М., 1990, с. 353.

230

 

В то время как верующий христианин считает, что страх нагоняют на человека бесы и признает только страх Божий, экзистенциалисты полагают, что страх естественен и даже обоготворяют его за то, что в нем проявляется подлинность человека. Несомненна связь страха с отсутствием веры в загробную жизнь. Экзистенциалисты обосновывают беспокойство человека его конечностью, как теологи этим же необходимость Бога.

В эпоху Возрождения на смену аскетизму церковной морали пришел идеал жизнерадостности и наслаждения. Прошло несколько веков и основатель экзистенциализма немецкий философ Хайдеггер вернулся к обычным для стоиков разговорам о смерти своим утверждением, что только в сильных переживаниях – страха, тревоги, ужаса – человек раскрывается таким, каков он есть на самом деле. Однако, если стоики не видели в смерти ничего страшного, а скорее освобождение от тягот бытия, то в экзистенциализме, отказавшемся от представления о Высшем Существе и загробном существовании, смерть предстает концом данной личности.

В пьесе Камю «Калигула» римский император говорит об «очень простой и очень ясной истине, немного нелепой, но ее трудно открывать для себя и тяжело выносить: люди умирают и они несчастны»¹. Это рассуждение напоминает буддизм, но в соответствии с этикой буддизма люди несчастны, потому что рождаются и живут, а в экзистенциализме – потому что умирают. Причина расхождения в том, что в экзистенциализме нет представления о перевоплощении.

Надежда на лучшее будущее заставляет человека переносить самые невероятные трудности. Но надежда, считает Камю, не более, чем иллюзия. Что делать в этих обстоятельствах? Действовать, отвечает Камю, но без надежды на успех. В этом выводе слышатся отголоски «Бхагавад-Гиты». Не то ли советовал Кришна Арджуне? «Надежда порабощает нас; свобода от надежд – [это] высшее счастье»². Так неожиданно современный мыслитель повторяет в иной форме, с помощью иной аргументации советы, которым более 2 тысяч лет. Это доказывает, как трудно быть оригинальным в этике и что этические проблемы вечны.

¹ Камю А. Избранное. М., 1988, с. 418.

² Мокшадхарма. Ашхабад, 1983, с. 23.

231

 

АБСУРД

В XX веке поблекли идеалы Просвещения и Прогресса. Остались идеалы материального потребления, дополняемые пессимизмом людей духовного склада. На первое место выходит понятие «абсурда существования». Камю обращается к весьма характерному образу Сизифа, занятого бесполезным трудом – вкатыванием камня на гору, который затем летит вниз. В жизни нет духовной цели, а стало быть, она нелогична, абсурдна. Экзистенциалисты убедительно показали (к примеру, Камю в «Постороннем»), что если быть последовательным, вере в Бога можно противопоставить только убеждение в абсурдности бытия.

Жизнь, кончающаяся неизбежным распадом, предстает как нонсенс. Если нет Бога, и человек умирает насовсем, то жизнь бессмысленна – таков пессимистический вывод экзистенциализма. Душа без веры в Бога и без истории, предоставленная самой себе, оказывается во власти абсурда, который Ж.-П. Сартр (1905-1980) определяет так: «Абсурдность изначальная – прежде всего разлад, разлад между человеческой жаждой единения с миром и непреодолимым дуализмом разума и природы, между порывом человека к вечному и конечным характером его существования, между «беспокойством», составляющим самую его суть, и тщетой всех его усилий»¹.

В страданиях, вызванных абсурдностыр существования, человек не является пассивным объектом чужой воли. В работе «Экзистенциализм – это гуманизм» Сартр утверждает, что тезис «существование предшествует сущности» значит: человек «первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма»². Позже Камю ска-

¹ Называть вещи своими именами. М., 1986, с. 93.

² Сумерки богов. М., 1989, с. 323.

232

 

жет: «Разумеется ошибочно утверждать, что жизнь есть постоянный выбор. Но верно и то, что невозможно вообразить жизнь, лишенную всякого выбора»¹.

Сартр подчеркивает значение личного выбора, который мы можем делать только сами и для себя, потому что не существует какого-либо одного, пригодного для всех решения. Даже если и есть наилучший вариант, мы его не знаем. «Выбирать можно все, что угодно, если речь идет о свободе решать»². Поэтому свобода – главная ценность и основание всех ценностей.

Возвеличивание свободы личности вплоть до ее абсолютизации неизбежно ведет к утверждению абсурдности сущего, если абсолют смертен и превращается в ничто. Следование представлению о личности как абсолюте на практике приводит к тому, что общество выносит ей смертный приговор, и чем последовательнее личность в абсолютизации своей экзистенции, тем скорее ей придется умереть. Это хорошо показано в повести Камю «Посторонний».

Поздний Хайдеггер пытался «встроить» человека в высшее Бытие, призывая «прислушиваться» к нему. Как говорит герой повести Камю «Чума» доктор Риэ: «Я нахожусь во мраке и стараюсь разглядеть в нем хоть что-то»³.

Экзистенциалисты показали такой идеал личности, что на его фоне померк обычный человек и усилились разговоры об отчужденности, одномерности, деперсонификации и т.п. Экзистенциалистов беспокоило, что в современных условиях, когда большинство людей живет в крупных городах и подвержено сильному влиянию средств массовой информации, они становятся все больше похожи друг на друга и теряют свою неповторимую индивидуальность и свободу, которая начинается по ту сторону социальной сферы в духовной жизни личности. Быть свободным – значит быть самим собой, не думать и не поступать так, как поступают и думают другие.

СВОБОДА

Экзистенциалисты повторяют стоиков в том, что у человека всегда остается свобода, в крайнем случае – умереть (хотя сейчас, учитывая появление психотропных средств и иных способов воз-

¹ Камю А. Бунтующий человек. М., 1990, с. 124.

² Сумерки богов. М., 1989, с. 342.

³ Камю А. Избранное. М., 1969, с. 323.

233

 

действия на индивида, это уже и не так). Человек, по Сартру, обречен быть свободным, если нет Бога, который руководил бы его поступками, и нет объективных законов, которым бы он подчинялся. В отличие от Ницше, экзистенциалисты признают свободу не только для себя, но для всех людей. Это абсолютная свобода в том смысле, что нет ничего над человеком, что определяло бы его поведение.

Обеспечение такой свободы нелегко. В работе «Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм» Сартр пишет, что конфликт – изначальный смысл социальной жизни. Человек – эгоист, поэтому зло и борьба с другими людьми неизбежны. Используя военную терминологию, Сартр пишет: «я являюсь проектом отвоева-ния для себя моего бытия»¹. Жизнь – как бы исходный плацдарм, с которого надо начинать битву за себя. «Но это невозможно себе представить иначе, как путем присвоения мною себе свободы другого. Выходит, мой проект отвоевания самого себя есть, по существу, проект поглощения другого»². Вывод, что «единство с другим фактически неосуществимо», Сартр обсуждает на примере любви. Для любви нужен отказ от самого себя. В действительности же «мы хотим овладеть именно свободой другого как таковой». Но человек не хочет властвовать над автоматом. «Полное порабощение любимого существа убивает любовь любящего», потому что он хочет владеть свободным человеком. Выхода из этого противоречия как будто нет, но другой знаменитый экзистенциалист X. Ортега-и-Гассет (1883-1955) высказал идею, что влюбляемся мы в чем-то близкого нам, и это способ узнать, кто мы (скажи мне, кого ты любишь, и я скажу, кто ты).

Чем больше отвоеванная свобода, тем больше ответственность. Ведь некого винить за то, что мы сделали, коль скоро мы свободны. Если человек создает самого себя и все его поступки – результат личного решения, на которое не влияют ни гены, ни общество, и нет никого, кто стоял бы за человеком – ни Бога, ни дьявола – то именно он и никто другой ответственен за себя и мир. Как на свободу, человек осужден на ответственность и на вину за свои грехи. Камю в романе «Падение» говорит: «В конце всякой свободы нас ждет кара: вот почему свобода – тяжелая ноша»³.

¹           Проблема человека в западной философии. М., 1988, с. 208.

²           Там же.

³           Камю А. Избранное. М., 1969, с. 452.

234

 

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

К середине XX века экзистенциализм начал распадаться на несколько течений, чему способствовала 2-я мировая война. В 1944 году Камю пишет в «Письме к немецкому другу»: «Вы никогда не верили в осмысленность этого мира, а вывели отсюда идею о том, что все в нем равноценно, что добро и зло определяются желанием человека. Вы решили, что за неимением какой бы то ни было человеческой или божественной морали единственные ценности – это те, которые управляют животным миром, а именно: жестокость и хитрость. Отсюда вы вывели, что человек – ничто и можно убить его душу; что в самой бессмысленной из историй задача индивидуума состоит лишь в демонстрации силы, а его мораль – в реализме завоеваний. По правде сказать, я, думавший, казалось бы, точно так же, не находил контраргументов, ощущая в себе разве лишь жадное желание справедливости, которое, признаться, выглядело в моих глазах столь же необоснованным, как и самая бурная из страстей. В чем же заключалось различие? А вот в чем: вы легко отказались от надежды найти смысл жизни, а я никогда в этом не отчаивался. Вы легко смирились с несправедливостью нашего, людского, положения, а потом решились еще и усугубить его, тогда как мне, напротив, казалось, что человек именно для того и обязан утверждать справедливость, созидать счастье, чтобы противостоять миру несчастий»¹. Желание справедливости и поиск смысла жизни разводят Камю и его адресата. Со времен Платона мы знаем, что справедливость – высшая добродетель. Чувства возвращают Камю к античной этике.

Эссе «Бунтующий человек» начинается с утверждения: «Мы ничего не сумеем сделать, если не будем знать, имеем ли право убивать ближнего или давать свое согласие на его убийство». И далее Камю формулирует свой разрыв с прошлым: «Во времена отрицания небесполезно поставить перед собой вопрос о самоубийстве. Во времена идеологий необходимо разобраться, каково твое отношение к убийству. Если для него находятся оправдания, значит наша эпоха и мы сами вполне соответствуем друг другу»².

Единение возможно, по Камю, только в бунте против абсурдного мира. Но «революция, не знающая иных границ, кроме истори-

¹           Камю А. Бунтующий человек. М., 1990, с. 116.

²           Там же, с. 121.

235

 

ческой эффективности, означает безграничное рабство»¹. Сомневался Камю и в нравственных возможностях политики, которая «отнюдь не религия, а став таковой... превращается в инквизицию»².

Сартр утверждал, что экзистенциализм исходит из тезиса героя Достоевского: «если Бога нет, то все дозволено», но Камю понял, что не все дозволено и сделал вывод: «справедливость бессмертна». Обратившись к человеческой душе, экзистенциализм вернулся к нравственности. Начав со стремления к свободе, осознал масштаб ответстве н н ости.

Экзистенциалисты исследовали расщепление человека на социальные и технические функции, которые он выполняет. Обратившись к личности, они поняли, что души как нравственного ядра у современного человека нет. Поставленный в центр Вселенной в эпоху Возрождения, человек оказался лишенным внутренней целостности. Особенно это трагично для привыкшего поступать по велению разума. Г. Марсель (1889-1978) заключает: «...для сегодняшнего человека мудрость явно может быть только трагической»³. Она была опасной для Сократа, но теперь угрозы таятся внутри. Мудрость становится трагичной к концу каждого этапа развития философии, проходя три стадии – опасной, восторженной и трагичной.

Экзистенциалистское понимание сущего как мира безгранично чуждого, «абсолютно случайного» (Ж.-П. Сартр), в котором нет упорядоченности и законосообразности, противостоит попыткам теоретически отобразить объективную реальность. Действительность нельзя познать с помощью науки, потому что научное познание – это частное познание, имеющее дело с определенными предметами, а не с самим бытием, утверждает К. Ясперс (1883-1969). Это как бы противоположный полюс, но сходятся они в одном: в противопоставлении «сущего» и «смысла бытия», с одной стороны (у экзистенциалистов), и «объективного знания» и человеческой деятельности, с другой.

Экзистенциализму свойственно внутреннее убеждение, что «чисто научный и технический прогресс не в силах сам по себе способствовать установлению между людьми согласия, без которого невозможно никакое счастье»⁴. Социальный прогресс, в который верили в XIX веке, тоже стал иллюзорным в абсурдном мире.

¹ Камю А. Бунтующий человек. М., 1990, с. 347.

² Там же, с. 353.

³ Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991, с. 354.

⁴ Там же, с. 357.

236

 

Более того, Хайдеггер призывает к отказу от рационализма, как слишком схематичного и удаленного от реальной жизни. Бытие познается через интуитивный акт «переживания», «схватывания» предмета, а не посредством абстрагирования от него, и только так достигается единство человека с миром. Философии следует вернуться к досократическому взаимопроникновению мышления и ощущения. У Платона, по Хайдеггеру, истина стала пониматься как «соответствие мыслительного представления с предметом», а у досократиков была чувственно-образная трактовка истины (несо-крытость ее в сущем).

Экзистенциализм – реакция на чересчур интеллектуальное представление о человеке, характерное для немецкой классической философии, для которой человек был прежде всего мыслящим существом. Она рассматривала мышление как демиурга, а человека – как носителя мирового духа. Экзистенциализм лишил, вслед за Ницше, мышление престижа основы, определяющей поведение человека. Акцент на немыслимость существования (Киркегор: «существование нельзя мыслить»; Ясперс: «экзистенцию можно только прояснить») противоречит, однако, возвышению человеческой индивидуальности. Ведь человек превосходит другие существа тем, что обладает мышлением. Экзистенциалистский переворот «существую, следовательно, мыслю» – результат вторичной рефлексии. Начальный же импульс к рефлексии о существовании дает акт мысли. Экзистенциализм не может быть нерациональным, если хочет остаться философией.

По Хайдеггеру, нигилизм исчезнет с преодолением метафизики, разрывающей мир на бытие и смысл. Смысл мыслится с помощью категорий и поэтому его можно посчитать субъективным с последующим нигилистическим отказом от него. Но как же иначе мыслить смысл? Еще Платон понимал (это было основой построения им «царства идей»), что «чувственное воззрение ничего не показывает нам в чистом виде, таким, каково оно есть в себе». Это обоснование неизбежности метафизики. Кант, по существу, закрыл двери во внечувственный мир, а экзистенциалисты сделали попытку вернуться к досократическому мировосприятию, не выходящему за область чувственно-данного. Такой подход был следствием того, что прямое игнорирование Шеллингом и Гегелем взгляда Канта на метафизику не прошло.

Хайдеггер призвал вернуться к представлению о нерасчленен-ном бытии в качестве высшего. Он отверг метафизику как учение,

237

 

противопоставлявшее чувственное и сверхчувственное. Сверхчувственное и чувственно-наличное соединяются в языке, сущность которого в том, что он несет весть о мире. Хайдеггеровская концепция языка гласит, что язык – «дом бытия». Человек живет при данном языке и не он говорит с помощью языка, а язык как онтологическая сущность высказывается посредством человека. Через него с нами (и нами) говорит бытие, поскольку язык образовался из событий, определивших бытие. Слово не может точно передать (обозначить) мысль. Оно может только намекать на мысль, так как отягощено всем предыдущим бытием. Но оно намекает на подлинное бытие. Язык накладывает ограничения на становление индивидуальности, которая старается пробиться сквозь язык, порой ломая и уродуя его.

ГУМАНИЗМ

Спорный вопрос философии XX века: человек ли создает свое научно-техническое и индустриальное бытие или бытие действует через человека. Вторая точка зрения существенно ближе к Востоку, и Хайдеггер склоняется к ней. В связи с этим очень важен в экзистенциализме спор о гуманизме. Сартр в работе «Экзистенциализм – это гуманизм» утверждал, что экзистенциализм, благодаря своей обращенности к конкретному человеку, и есть наиболее последовательно выраженный гуманизм. Хайдеггер в «Письме о гуманизме» соотносит гуманизм со свойственной западной цивилизацией, начиная с эпохи Возрождения, постановкой человеческой субъективности на верхнюю ступень пьедестала универсума. Отождествляя гуманизм с антропоцентризмом и отрицая последний, Хайдеггер подвергает сомнению весь европейский гуманизм. Проблема бытия снова выходит у него на первый план, затмевая проблему познания, и участью человека становится скромное «вслушивание» в бытие и вопрошание его. Точка зрения Хайдегге-ра близка к концепции Единого и «дао», и как бы возвращает нас к истокам философии.

Хайдеггер четко обозначил два предмета философии: целостное бытие и человеческое существование. Первым он вернулся к предфилософии, второй характерен для всего экзистенциализма XX века. Стержень новоевропейской философии – дилемма объективного и субъективного – был поколеблен, и это свидетельство крушения данного этапа философии, когда начинает казаться, что

238

 

повержена она вся. Хайдеггер интересен критикой основ западного подхода к реальности. Тем самым он намечает выход из него. «То, что на место души и сознания Ницше ставит тело, ничего не меняет в той принципиальной метафизической установке, которая была утверждена Декартом. Ницше только огрубляет ее и доводит ее до грани или даже до сферы абсолютной бессмыслицы»¹.

Хайдеггер критикует философию за чрезмерный рационализм, как «технику объяснения из первопричин». По его мнению, «занимаясь философией», люди перестают глубоко обдумывать бытие. Крупнейший философ современности заявляет: «Что нужно в нынешней мировой нужде: меньше философии...философия как учение и как культурное образование исчезнет... Будущая мысль уже не философия, потому что она мыслит ближе к истокам, чем метафизика, чье имя означает то же самое»².

Взамен гуманизма, прогресса и вечного существования предлагается вопрошание и открывание бытия, впитывание его в себя, мужество отчаяния. Перманентный мятеж «без надежды на успех» Камю определяет как смысл жизни в бессмысленном мире. Решая единственную, по его словам, действительно философскую проблему: стоит ли жить, Камю пишет, что надо жить и бороться, хотя успеха не будет.

Экзистенциализм – философия конкретного, обособленного в себе человека, зовущая его к свободе и обращающая в конечном счете к выводу, что прорывом объективированного мира является путь, по которому далеко не каждый может идти – становление духа, сфера творчества. Экзистенциализм показал, каков современный человек. Повесть Камю «Падение» – его высшее достижение. Человек «умер» в духовном смысле вслед за «смертью Бога», которую провозгласили Гегель и Ницше. Гегель все объяснил исторически, экзистенциализм поставил диагноз, а фрейдизм закрепил его.

ПСИХОАНАЛИЗ

Глубокое проникновение психологии XX века во внутренний мир человека дало основания сомневаться в том, что поведение полностью определяется и контролируется сознанием. Сформи-

¹           Проблема человека в западной философии. М., 1988, с. 302.

²           Там же, с. 313, 356.

239

 

решалась концепция во многом противоположная экзистенциализму (хотя в некоторых начальных моментах близкая к нему) и восходящая к философии бессознательного Гартмана. Если экзистенциализм обратился к душе человека, то психоанализ проник в подсознание, за сознательной деятельностью он обнаружил подсознательные мотивы поступков и отверг постулат экзистенциализма о свободе воли человека.

В начале XX века австрийский врач 3. Фрейд (1856-1939) получил экспериментальный материал, подтверждавший основополагающую роль подсознания в человеческом поведении. Фрейд объяснил самоубийство не сознательным признанием абсурдности бытия и бессмысленности жизни, как считали экзистенциалисты, а подсознательной тягой к разрушению и смерти, которая оказывается выше сознательных мотивов, лишь оправдывающих подсознательные влечения. Это относится не только к обычным людям, но и к тем, кто стоит во главе государства. Основываясь на концепции Фрейда, что в человеке подсознательно действует воля к смерти, Э. Фромм (1900-1980) дал объяснение стремлению правителей к насилию и войнам. Во главе государства оказываются люди, действиями которых руководит воля к смерти. Фромм тщательно разбирает в связи с этим жизнь и поведение Гитлера. Простыми же людьми руководит стремление к единству с другими, даже путем отказа от собственной свободы. Поскольку в современном обществе люди разобщены, они стремятся к такому государственному устройству, которое удовлетворит их тягу к единству. Так и получается, что фашизм, призывающий к объединению людей во имя национальных целей, удовлетворил это неосознанное стремление к единству, и население поддержало тоталитарную идеологию, жертвуя своей свободой.

Воле к разрушению и смерти противостоит в человеке воля к жизни, частью которой является сексуальное желание. Взаимодействие этих двух воли определяет, по Фрейду, поведение человека. Первичные желания могут замещаться другими, находящимися на более высоком уровне. Сексуальное желание может переходить в творчество. В этом смысле вся духовная культура является сублимацией исходных инстинктов человека. Иногда первичные желания, если они не могут быть удовлетворены или модифицированы, приводят к психическим заболеваниям. Поскольку источником болезни являются подсознательные мотивы, важным становится осознать их. Для этого Фрейд разработал специальную технику, в

240

 

которой большую роль играет толкование сновидений. Бессознательное, которое тщательно скрывается и подавляется в сознательной жизни, прорывается во время снов, когда цензура сознания отсутствует. Фрейд построил теорию сновидений как исполнения желаний. Чтобы разгадать бессознательные мотивы, надо раскрыть содержание снов. В книге «Толкование сновидений» Фрейд показывает, как это делать.

АРХЕТИП

Подсознательную психическую первореальность Фрейд видел в сексуальной энергии. Но его ученик К. Юм (1875-1961) считал таковой иерархию «архетипов» – универсальных бессознательных образов, властвующих над человеком. «Среди этих наследуемых психических признаков существует особый класс, род, который не сводится ни к семье, ни к расе. Это универсальные предрасположения, которые следует понимать по аналогии с платоновскими формами, в соответствии с которыми разум организует свое содержание. Можно рассматривать эти формы как категории по аналогии с логическими категориями, которые всегда и везде присутствуют в виде основных постулатов рассуждения. Только в случае наших «форм» мы имеем дело не с категориями рассудка, а с категориями воображения. Поскольку плоды воображения всегда визуальны по сути своей, их формы должны с самого начала иметь характер образов, более того – типических образов. Вот почему вслед за Святым Августином я называю их «архетипами»¹ «Тот слой бессознательной психики, который сложен этими универсальными динамическими формами, я определил как коллективное бессознательное»².

Большое значение в психоанализе приобрела теория символов, которую еще в начале века развивал неокантианец Э. Кассирер (1874-1945), назвавший человека «символическим животным». Символ отличается от знака тем, что не только обозначает определяемый предмет, но имеет и другое более глубокое значение, которое никогда не может быть полностью раскрыто, как никогда нельзя точно вычислить иррациональное число. Такую особенность символа психоаналитики объясняли тем, что его значение уходит в глубины бессознательного.

¹           Юнг К. Психологический комментарий. – Тибетская книга мертвых. М., 1992, с. 86.

²           Там же, с. 87.

241

 

В мифе «на языке символов выражаются религиозные и философские идеи, передается внутреннее состояние человека, и в этом подлинное значение мифа»¹. Символы могут проявиться во сне и, по мнению Юнга, «общая функция снов заключается в попытке восстановить наш психический баланс посредством производства сновидческого материала, который восстанавливает – весьма деликатным образом – целостное психическое равновесие»². Юнг называет это дополнительной (или компенсаторной) ролью снов в нашей психической жизни. Появляясь во сне, символы делают его «звеном, связывающим рациональное сознание с миром инстинкта», как бы «посланием из бессознательного», которое надо уметь прочитать, чтобы обеспечить гармонию между сознанием и бессознательным в человеке.

Фрейдова теория сновидений справедлива для больных неврозами, у которых подавленные состояния проявляются во сне, хотя вряд ли Фрейд прав в своих обобщениях. «Коллективное бессознательное» проявляется во сне, но и к нему все сновидения не сводятся. Тем не менее на почве осознания подсознательных желаний возможно разрешение внутренних конфликтов, которое полезно не только для излечения больных, но и для обретения душевного спокойствия здоровыми людьми.

Представления Фрейда о важности подсознательных мотивов находят подтверждение в современной психологии. Проводились такие опыты. Во время демонстрации фильма периодически давали рекламу какого-либо продукта, но так быстро, что это не воспринималось сознанием. После окончания фильма люди шли покупать данный товар и не могли объяснить, почему они так поступают. Разработанные к настоящему времени психотропные средства способны изменить поведение, так что человека можно «закодировать» и заставить делать то, что он в обычном состоянии не совершил бы никогда. Ответственен ли он в этом случае за свое поведение? Очевидно, нет, вопреки точке зрения экзистенциалистов. Последние восприняли некоторые тезисы Фрейда, и Камю писал, что в те времена, когда много войн и насилия, инстинкт смерти хозяйничает в нашей истории.

Наметилась тенденция к соединению фрейдизма и экзистенциализма. Юнг под внутренним ядром человека (он называл его «самость») понимал сумму сознательного и бессознательного. Бес-

¹           Фромм Э. Душа человека. М., 1992, с. 267.

²           Юнг К. Архетипы и символы. М., 1951, с. 46.

242

 

сознательное влияет на человека, но это влияние можно скорректировать, если понять подсознательные мотивы действий и поставить их на службу высшим устремлениям и ценностям человека.

Фромм, идя в том же направлении, в котором шел от Фрейда Юнг, дал свою трактовку подсознания. «Подсознание – это нечто иное, чем мифический генетический опыт, как считал Юнг, и чем вместилище иррациональных сил либидо, как предполагал Фрейд... Подсознание – это то, что «работает», когда мы находимся в специфическом состоянии – состоянии не деятельности»¹.

МОДЕЛИ ПОВЕДЕНИЯ

Фромм развил представление о двух моделях поведения выбираемых индивидом. Или он идет по пути приобретательства, стараясь заполучить как можно больше вещей в свою собственность – путь, который выбрало большинство население западных стран, названных «потребительским обществом». Или он совершенствует заложенные в каждом способности. «Иметь или быть» назвал Фромм эту дилемму. Человек идет по пути потребительства, когда не осознает свое глубинное стремление стать полноценной личностью. Вторая, по Фромму, основная дилемма – между ложным единством в тоталитарном обществе, в котором свобода каждого подавляется, и истинным единством через любовь. Задача, таким образом, состоит в том, чтобы на смену агрессивно потребительскому отношению к миру пришло отношение любовно-творческое.

Интересно объяснение Фроммом насилия. «Созидание жизни означает трансцендирование своего статуса как тварного существа, которое, подобно жребию из чаши, брошено в жизнь. Разрушение жизни также означает ее трансцендирование и избавление от невыносимых страданий полной пассивности. Созидание жизни требует известных свойств, которые отсутствуют у импотентного человека. Разрушение жизни требует только одного: применение насилия. Импотенту нужно только обладать револьвером, ножом или физической силой, и он может трансцендировать жизнь, разрушая ее в других или в самом себе. Таким образом, он мстит жизни за то, что она его обделила. Это насилие калеки, насилие человека, у которого жизнь отняла способность позитивно проявлять свои специфические человеческие силы. Они должны разрушать имен-

¹ Фромм Э. Душа человека. М., 1992, с. 193.

243

 

но потому, что они люди, ибо быть человеком означает транс-цендировать свою тварность... Единственное лекарство против этого – увеличение творческого потенциала, развитие способности человека продуктивно использовать свои силы»¹.

Понятие Фроммом любви близко к Мо-цзы, Нагорной проповеди и словам Паскаля: «Из всего, что есть на земле, он (праведник – А.Г.) принимает участие только в неудовольствиях, а вовсе не ищет удовольствий. Он любит своих ближних, но его любовь не ограничивается этими пределами, она распространяется и на его врагов, а потом и на врагов Бога»². Основной вывод «Искусства любить» Фромма, что любовь «является единственно здравым и адекватным решением проблемы человеческого существования». Поэтому «всякое общество, которое так или иначе ограничивает развитие любви, неизбежно рано или поздно погибнет, придя в противоречие с основными потребностями человеческой природы»³.

В конце работы «Из плена иллюзий» Фромм пишет о необходимости целостной личности. «До сих пор Единый Человек мог считаться роскошью, пока Единый мир не сформировался. Теперь Единый человек обязан появиться, иначе Единому Миру не суждено жить»⁴. Однако «трагическая судьба большинства людей заключается в том, что они умирают еще до своего рождения»⁵.

Свобода человека, по Фромму, – в преодолении детерминации природным и до-истинно человеческим. Отличие религии от магии он видит в том, что, занимаясь магией, человек хочет воспользоваться высшими силами в своих целях. С Богом же религии человек несопоставим и может только желать и получать свыше его благодать.

Восточным аналогом психоанализа является дзэн-буддизм, интерес к которому в XX веке резко возрос и в котором главным считается достижение просветления путем воздействия на бессознательное в человеке.

Принципы психоанализа взяли на вооружение не только экзистенциалисты, но и представители других направлений. Представитель «франкфуртской школы» Г. Маркузе (1898-1979) писал, что современные идеологии представляют собой сознательное

¹           Фромм Э. Душа человека. М., 1992, с. 26, 27.

²           Паскаль Б. Мысли. С. 251.

³           Фромм Э. Душа человека. М., 1992, с. 178.

⁴           Там же, с. 368.

⁵           Проблема человека в западной философии. М., 1988, с. 447.

244

 

оправдание скрытых подсознательных желаний. Это напоминает предположение Ницше, что за словами революционеров о том, что они хотят всеобщего счастья, скрывается подсознательная воля к власти. И в данном случае, помогая раскрытию глубинных стремлений человека, психоанализ существенно расширяет представления об основах поведения и помогает выбрать наилучшее, с точки зрения нравственных критериев, решение.

По Маркузе, именно Гегель привел философию к завершению, потому что если мир развивается в соответствии с развитием Разума, тогда теоретические концепции неизбежно превращаются в реальность. Практицизм уже содержится в учении Гегеля: остается только поработать над тем, чтобы в соответствии с историческим процессом материализовалась идея. Гегелевская философия торжества разума – порука в том, что если наши концепции разумны (а как можно в этом сомневаться), то мы добьемся их воплощения в жизнь.

Само же гегельянство пришло к франкфуртской школе «негативной диалектики», в которой смерть понимается как «тотальное овеществление». Та же диалектика, но теперь ведет она не к торжеству Абсолютной идеи, а к смерти каждого индивида. Это внутренний кризис диалектики, не отказавшейся от себя.

НЕОПОЗИТИВИЗМ

Позитивизм в XX веке под воздействием достижений естествознания и математической логики трансформировался в неопозитивизм, признавший единственным предметом философского исследования логический анализ языка.

Неопозитивисты выдвинули принцип верификации, в соответствии с которым научно-осмысленной может быть только такая теория, которая подтверждается эмпирическими фактами и для которой существуют воображаемые факты, опровергающие ее, если бы они на деле имели место (такая теория истинна); или же которая опровергается фактами и для которой существуют воображаемые факты, подтверждающие ее, если бы они имели место (такая теория ложна). Поэтому основной задачей неопозитивизма стала проверка научной осмысленности предложений и их истинности через сравнение с фактами опыта.

Л. Витгенштейн (1889-1951), продолжая Канта, который ставил границы мышлению, ставит границы языку. Успехи матема-

245

 

тической логики способствовали иллюзии, что только логика является адекватным инструментом познания. Как когда-то Декарт, Витгенштейн стремился, прежде всего, к ясности. Главная мысль его «Логико-философского трактата» заключается в том, что то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно. Но ясность и отчетливость мысли Декарту были нужны для последующей формулировки философской позиции, а у неопозитивистов этот тезис привлекается, по существу, в обоснование отказа от метафизики как таковой. Витгенштейновское «о чем нельзя говорить, о том следует молчать» (своеобразное знамя неопозитивизма) проистекает от скептического «воздержания от суждений» Секста Эмпирика.

Все суждения, полагает Б. Рассел в фундаментальном труде «Человеческое познание. Его сфера и границы», можно свести к положительным суждениям о единичных фактах. Эта редукционистская попытка атомизации мира соответствует сциентистской методологии, поскольку наука призвана отвечать на частные вопросы, и сциентисты всегда пытались показать, что частности являются самой реальностью, из которой конструируется общее. Такой подход противостоит целостному подходу к Универсуму, о чем свидетельствуют вышеприведенные слова Ясперса.

ОПЫТ

Рассел заключает, что то, что мы называем восприятием, состоит из ощущений (чувственного ядра) и того, что мы бессознательно подставляем к ощущению на основании прошлого опыта. «Ощущение, восприятие и воспоминание, – пишет Рассел, – по существу своему относятся к дословесному опыту; и мы можем думать, что они не очень сильно различаются у нас и у животных, от которых они к нам перешли. Когда же мы подходим к знанию, выражаемому в словах, мы, по-видимому, неизбежно теряем кое-что из особенностей того опыта, который мы стараемся описать, поскольку все слова классифицируют»¹.

По Расселу, знание складывается из опыта и веры, основанной на прежнем, даже дочеловеческом опыте. Знание, таким образом, есть оправдывающаяся вера всего опыта человека как продукта эволюции. Расселовское априори имеет эволюционную основу и

¹ Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. М., 1957, с. 457.

246

 

объективно Рассел идет вслед за Кантом ко все более тесному объединению эмпиризма с рационализмом по пути, который начал Лейбниц знаменитым «нет ничего в интеллекте, чего не было бы в опыте, кроме интеллекта».

ВЕРА

Рассел следует Канту в том смысле, что его донаучная вера идентична постулатам практического разума. Но веру Рассел вводит в сферу теоретического разума, ею, а не априорными формами, обосновывая знание. Тем самым противопоставление теоретического и практического разума, которое было камнем преткновения кантианства, преодолевается. Расселовской донаучной верой можно объяснить и науку, и метафизику. В то же время Рассел отказался от кантовского противопоставления явления и «вещи в себе» – не в смысле шеллинговского отрицания его, а в том плане, что это не признается проблемой достойной сегодняшнего обсуждения.

Рассел вынужден был ввести внеэмпирические постулаты, поскольку согласился с гибельным для генерализующего эмпиризма предположением Юма о том, что данные науки могут быть только индивидуальными. Если это так, то истинно лишь то, что лично мы наблюдаем, а поскольку мы не можем наблюдать все и непонятно, как из индивидуального наблюдения получаются общие законы, постольку необходимы общечеловеческие постулаты. Рассел идет от скептицизма Юма по пути Канта, но он пользуется эволюционной теорией для того, чтобы привести свои постулаты в тесную связь с эволюцией человека.

Тут возникает новое противоречие, поскольку постулаты Рассела представляют собой интерпретацию некоторых наиболее приемлемых наукой (и исправленных ею в соответствии с ее достижениями) положений наивного реализма, но сама наука разрушает наивный реализм, за счет которого развивается, подрывая тем самым свои основы. Так же, как наука разрушила веру в наивный реализм качеств вещей, она разрушает веру в постулаты Рассела. Сам Рассел пишет, что «наши постулаты больше относятся к начальной стадии науки, чем к ее дальнейшим результатам»¹.

Цель неопозитивизма – свести все научные результаты к некоторому количеству базисных положений, непосредственно прове-

¹ Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. М., 1957, с. 511.

247

 

ряемых эмпирически, – оказалась нереализуемой. Предпринятые в методологии науки попытки выработать универсальные модели, по которым «работает» наука, тоже не удались. Т. Адорно назвал позитивизм «не осознавшим самого себя отчаянием».

Аналогично кантовской критике «чистого» разума, неудачные попытки неопозитивизма свести теоретический уровень исследований к эмпирическому, стимулировали критику «чистого» опыта. Только разум и опыт вместе могут приблизиться к истине – таков вывод К. Поппера (1902-1994).

Поппер определяет «рационализм» как «расположенность выслушивать критические замечания и учиться на опыте»¹. Такое понимание рационализма Поппер сближает с традицией диалогов Платона, но выступает против социальных утопий позднего Платона, который, кстати сказать, в последнем своем произведении «Законы» отказался от диалоговой формы.

Свой рационализм Поппер называет критическим и противопоставляет его иррационализму и некритическому или всеобъемлющему рационализму, от которого он отличается признанием, «что в своей основе рационалистический подход вытекает (по крайней мере, гипотетически) из акта веры – веры в разум»². Это сближает его с Расселом, и такой рационализм, который Поппер называет также прагматическим, «может, признавая, что мир не рационален, требовать, чтобы мы рассматривали его с помощью разума или подчиняли его разуму в той мере, в какой это возможно»³. Этот подход, по Р. Карнапу, «стремится к ясности во всем, однако признает, что связь между явлениями жизни никогда не будет полностью доступна пониманию, никогда не будет полностью рациональной»⁴.

Скептицизм Поппера проявляется в оценке «научной объективности», которая «есть результат дружески враждебного сотрудничества многих ученых. Поэтому научная объективность может быть определена как интерсубъективность научного метода»⁵. Критерий согласия в науке – «общественный опыт», т.е. такой, который может воспроизвести каждый. Наука, по Попперу, – демократическая процедура критики всех положений, причем критиковать может любой. Систему научного метода Поппер хочет перенести

¹           Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992, т. 2, с. 260.

²           Там же, с. 268 .
³ Там же, с. 427.

⁴ Там же.

⁵ Там же, с. 251.

248

 

на развитие всех общественных институтов. Теоретическими методами, имеющими всеобщее значение, Поппер считает «метод проб и ошибок, а также метод выдвижения гипотез, которые могут быть проверены на практике, и собственно практическую проверку таких гипотез»¹.

Кантианцев и гегельянцев Поппер критикует за уверенность, что «наши исходные предпосылки (поскольку они являются прежде всего безусловно незаменимыми инструментами, в которых мы нуждаемся для активного «создания» опыта) не могут ни изменяться по решению, ни отвергаться посредством эксперимента, что они находятся над и вне научных методов проверки теорий, составляя базисные, исходные предпосылки всего, что можно мыслить»².

Метод Поппера состоит не в доказательстве истинности научных положений, а в избавлении от ложных гипотез. Методологический вывод Поппера: «именно возможность опровержения или фальсификации теорий определяет возможность их проверок, а следовательно, их научный характер»³.

Поппер выдвинул положение о «теории науки как прожектора» в противоположность «теории черпающего сознания». «Что высветит прожектор – зависит от его расположения, от того, куда мы его направляем, от его яркости, цвета и т.д., хотя то, что мы увидим в значительной степени зависит и от вещей, которые он освещает. Аналогично, научное описание существенно зависит от нашей точки зрения, наших интересов, связанных, как правило, с теорией или гипотезой, которые мы хотим проверить, но оно также зависит и от описываемых фактов. Теорию или гипотезу можно представить как кристаллизацию определенной точки зрения»⁴. По Попперу, все научные законы всегда имеют гипотетический характер.

Как и неопозитивисты, Поппер скептик в том смысле, что выводит за скобки все не верифицируемые, не фальсифицируемые и бессмысленные, по классификации Витгенштейна, философские рассуждения. Для этих направлений они оказываются попросту ненужными. Но наиболее интересны не методологи науки, говорящие о ненужности философии, а философы, которые приходят

¹ Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992, т. 2, с. 256 - 257. ² Тамже,с. 254 - 255.

³ Там же, с. 300.

⁴ Там же, с. 300 - 301.

249

 

к этому убеждению, исходя из философских аргументов, как Хайде ггер.

Поппер против библейского «возлюбите врагов ваших», считая, что этого не следует делать, так как это якобы ведет к навязыванию другим наших предпочтений, но он считает фундаментальным положение рационализма – «я могу ошибаться, а ты можешь быть правым»¹. Рационализации не опасны, когда есть способ проверки. Но сам Поппер говорит, что проверка (опытная) возможна только в естественных науках. Здесь и возможности разума больше и опасностей меньше (если не считать опасностей от самой научной деятельности). Но в политике, истории и т.п. опасности рационализации неизмеримо возрастают, и поэтому надежды на разум уступают здесь место надеждам на любовь. Это понял Фромм.

Все же Поппер находит основание для оптимизма. «Таким образом, мы можем учиться и мы способны расти в своем знании, даже если мы никогда не можем что-то познать, то есть знать наверняка. И пока мы способны учиться, нет никаких причин для отчаяния разума; поскольку же мы ничего не можем знать наверняка, нет никакой почвы для самодовольства и тщеславия по поводу роста нашего знания»².

Для экзистенциалистов жизнь абсурдна. Для Поппера «история не имеет смысла», хотя «мы можем придать ей смысл... Именно мы привносим цель и смысл в природу и историю»³.

ПРАГМАТИЗМ

Если экзистенциалисты заботились о свободе человеческой индивидуальности и ее подлинности (тождественности с самим собой), а психоаналитики – о выявлении подсознательных мотивов деятельности, то американские философы поставили во главу угла определение принципов поведения, помогающих достичь успеха в деле. Корни такого направления, получившего название прагматизма (от греческого слова «прагма» – дело, действие) можно найти в Древней Греции. О материальной нужде, лежащей в основе жизни общества, говорил Демокрит, а затем через Эпикура это дошло до Лукреция.

¹ Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992, т. 2, с. 277. ² Там же, с. 458. ³ Там же, с. 320.

250

 

«Судостроенье, полей обработка, дороги и стены, Платье, оружье, права, а также и все остальные Жизни удобства и все, что способно доставить усладу: Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй Все это людям нужда указала, и разум пытливый Этому их научил в движеньи вперед постепенном»¹.

Философия прагматизма ставит во главу угла деятельность. Она помогает решать человеческие проблемы. Это напоминает философию Древнего Рима, и Лукреций тут не случаен. То, что полезно для человека, можно считать истинным. В качестве примера приведем рассуждение У. Джеймса (1842-1910) о выгодности веры в Бога. Если вера окажется ложной, то я ничего не теряю и не окажусь в худшем положении, чем атеист; но если она окажется истинной, я обеспечу себе спасение и вечную жизнь. Не стоит терять единственный шанс и значит есть все резоны верить в Бога. Как и для Рассела, истина для прагматизма представляет собой веру, не подверженную сомнению.

Разум для прагматизма – инструмент добывания успеха в мире, а научные теории – орудия, помогающие в этом. Какая-либо идея становится истинной, когда воплощается в жизнь.

По словам Л. Дьюи (1859-1952), разработавшего инструмента-листскую версию прагматизма, функция интеллекта не в том, чтобы копировать объекты окружающего мира (да и почему вселенная должна существовать в копиях и как она может быть скопирована во всей полноте), а в том, чтобы создавать наиболее эффективные и выгодные отношения с объектами.

ФИЛОСОФИЯ жизни

У Декарта в основе всего лежала человеческая мысль, у Ницше – воля. «Мышление для нас средство не «познавать», но обозначать, упорядочивать происходящее, делать его доступным для нашего употребления: так мыслим мы сегодня о мышлении; завтра, возможно, иначе»². Эти мысли Ницше вполне в духе прагматизма, последнее слово которого: «мир есть то, что мы из него делаем», заставляющее вспомнить Поппера и экзистенциалистов -в каком-то смысле итог всей новейшей философии.

¹ Лукреций. О природе вещей. V, 1450 ел.

² Проблема человека в западной философии. М., 1988, с. 299.

251

 

Этично, сточки зрения прагматизма, все, что способствует успеху в делах, и здесь прагматизм переходит в то, что получило название деловой этики. Наибольшая известность выпала в XX веке на долю Д. Карнеги (1888-1955), советы которого разошлись по свету в миллионах экземпляров. Карнеги много взял из человеческой мудрости, чтобы выработать правила общения и достижения делового успеха. Они сводятся к следующему: имеет хорошие отношения с людьми и достигает успеха в делах тот, кто максимально внимателен к другим и как можно меньше выпячивает собственное Я. Напоминает «разумный эгоизм», но здесь человек меньше думает о пользе других и всех, а больше о себе, хотя разум его смиряет эгоизм.

Совет никого не критиковать близок философии Древней Индии. Будда говорил, что «ненависть можно устранить не ненавистью, а любовью». Карнеги предлагает не любовь, а рациональные рецепты общения. Аргументация такова: критикой никого не исправишь.

Никогда не надо делать вид, что вы идеальны и всегда правы. «Если вы знаете, что другой человек думает или хочет сказать о вас что-то отрицательное – скажите это сами раньше его»¹. «Если вы не правы, признавайтесь в этом быстро и в категоричной форме». Карнеги учит, как понравиться людям, дать им почувствовать их несуществующую подчас значительность: «Будьте хорошим слушателем. Поощряйте других говорить о себе». «Задавайте вопросы вместо того, чтобы отдавать приказания». «.Говорите о том, что интересует вашего собеседника». «Улыбайтесь».

Совет улыбаться заставляет вспомнить об этической добродетели Аристотеля – любезности, а совет задавать вопросы – о сократовском методе майовтики. Правда, Сократ думал о приведении к истине, а для Карнеги, в свойственном прагматизму духе, важнее привести собеседника к согласию с собственным мнением и уговорить его сделать что-то, что нужно задающему вопросы.

Еще один подобный совет: «Если вы хотите, чтобы человек был с вами одного мнения, прежде всего вы должны доказать ему, что вы его истинный друг»².

В этом же направлении идут соображения о том, как заставить людей делать что-то, что вам хотелось бы. Карнеги приводит такое

¹ Карнеги Д. Как завоевать друзей и оказать влияние на людей, выступая публично. Как
перестать беспокоиться и начать жить. М., 1989, с. 135 - 136.

² Карнеги Д. Как завоевать друзей... М., 1989, с. 141.

252

 

соображение Шваба: «Самый эффективный способ заставить людей что-либо сделать - – это вызвать в них стремление к соревнованию. Я не имею в виду соревнование с корыстной целью, а просто соревнование с целью добиться превосходства»¹. Вспомним, какое большое значение придавалось в СССР социалистическому соревнованию с грамотами, досками почета и прочими атрибутами, заменявшими материальные стимулы.

Упомянем еще одно оригинальное направление в философии XX века – структурализм, для которого важнее сравнение структур, чем их обособленный смысл, а также концепцию «благоволения перед жизнью» А. Швейцера (1875-1965), представлявшую собой экологическую интерпретацию Хайдеггера, на место бытия ставившую жизнь и природную среду.

СКЕПТИЦИЗМ

Философия XX века, как позднеантичная и ранневозрожден-ческая, вернулась к человеку. На вершине развития научной и технической мысли философия в лице Хайдеггера и Швейцера призывает человека вернуться к бытию и ответственности за мир и поведение в нем. Одновременно потребительству и агрессии противопоставляется раскрытие внутренних потенций человека, т.е. то же бытие в человеческом измерении.

Если самое влиятельное направление отказывается от решения вопроса о смысле жизни и заключает об абсурдности бытия – это кризис. Справедливо или нет утверждение Хайдеггера, что понятийное мышление исчерпало себя и требуются иные формы познания – это свидетельство того, что философия завершила еще один круг развития. Своим «вопрошанием» философия вернулась к Сократу, но Хайдеггер тянет ее дальше и прямо заявляет, что хотел бы конца философии вообще. Философия пришла к самоотрицанию вслед за тем, как европейская культура, по Хайдеггеру, – к нигилизму.

Провозгласив возврат к античной культуре, деятели Возрождения способствовали восстановлению преемственности в философии. Призвав вернуться к досократикам, Хайдеггер поставил под вопрос философию как таковую, завершая не только ее отдельный этап, но ее в целом. Антиинтеллектуализм (скептическое отноше-

¹ КарнегиД. Как завоевать друзей... М., 1989, с. 180.

253

 

ние к разуму как к таковому) прагматиков, «философов жизни», психоаналитиков, экзистенциалистов и неопозитивистов – реакция против рациональных основ философии Нового времени. Обращение к жизни, индивиду и подсознательному в нем – симптом упадка философии как дисциплины. Появляется много интересных частных направлений, но теряется целостность видения мира.

Камю говорил о трагедии разума, который в отсутствие веры не смог найти потерянный смысл жизни. Если Новое время началось с сомнения в доводах веры, то XX век усомнился и в доводах разума. Европейская философия дошла до скептицизма и пессимизма, и завершение ее круга – третьего после античного и христианского – не случайно совпало с мировыми войнами, разгулом тоталитаризма и экологическим кризисом.

Роль скептиков, отрицающих метафизику, сыграли неопозитивисты, которые побивали философию наукой с ее требованием эмпирической проверяемости, прагматисты с их заменой истинности на полезность, психоаналитики с их заменой сознания подсознательным, экзистенциалисты с признанием истинным того, что личностно значимо для индивида. Если нет логики истории, на которую рассчитывал XIX век, значит, все случайно: и в человеческой жизни, как считает экзистенциализм, и в природе, как считают неопозитивизм и современная методология науки.

Третий круг философии, как и предыдущие, завершился скепсисом. Дон-Аминадо заметил как-то: «Когда скептики попадут в рай, им будет неловко»¹. Скептицизм, тем не менее, представляет собой существенную черту развития философии.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ 11

/. Как в XX веке решается проблема историзма в философии?

2. Что такое экзистенция?

3. Как понимал экзистенциализм проблему свободы и становления лич
ности?