Вопрошание и созерцание

Суть философского рассуждения – внутренний диалог. «Мне представляется, что душа, размышляя, ничего иного не делает, как разговаривает, спрашивая сама себя, отвечая, утверждая и отрицая. И тогда, когда она определила что-нибудь, быстро или медленно поняла, в согласие с собой пришла и от колебания освободилась, мы полагаем это ее мнением, так что иметь мнение, по-моему, значит говорить, а мнение есть словесно выраженная речь, но не другому кому-нибудь и не голосом, а молча, самому себе»¹.

Определяя философию как вопрошание, мы возвращаемся к ее истокам, поскольку вопросно-ответный метод был главным для Сократа, а Платон называл диалектиком того, «кто умеет ставить вопросы и давать ответы»². Ценность философии – в умении задавать правильные вопросы. Как писал Фромм: «мы думаем, что важнее всего найти правильный ответ, а задать правильный вопрос не так существенно»³. Но из-за этого неумения, если верить В. Высоцкому, пострадал Гамлет, а также герой кафкианского «Процесса», который «так и не выяснил, в чем его обвиняют, кто его обвиняет и каким образом он мог бы спастись»⁴.

Философия – не столько совокупность ответов, сколько искусство спрашивать, хотя и ответов было дано много. Она не решает все вопросы бытия, а задает их. Философскими являются вопросы

¹ Платон. Теэтет. 19 а.

² Платон. Кратил. 390 с.

³ Фромм Э. Душа человека. М., 1992, с. 181.

⁴ Там же, с. 297.

453

 

о целостности бытия и человеческого существования, об истине, смысле жизни, роли наук и искусств, становлении личности, общественном прогрессе и взаимоотношении с природой. Эти вопросы составляют целостность, сообщающую целостность задающей их личности. Целостность философии должна естественно вырастать из ее частей, и в этом смысле Гегель – венец и вершина систематической философии. Философия доводит получаемое человеком знание до стадии формирования мировоззрения, которое начинает определять его поведение.

Поскольку философия есть способ достижения индивидуальной целостной истины, постольку, в принципе, каждый должен быть сам себе философом хотя бы настолько, чтобы представлять, что он есть и чего хочет в жизни. Не все на это способны, особенно в наше время, под влиянием различных причин генетического, психологического и социального порядка.

Всех людей можно разделить на деятелей и созерцателей. Первые не успевают и не дают себе труда разобраться в том, почему они действуют. Только вторые способны быть настоящими философами. Платон проводит различия и по другому признаку. По его мнению, мудрецами могут стать лишь мягкосердые, поскольку в них лучше отпечатываются впечатления бытия и им труднее спутать и забыть их. «Если в чьей-то душе воск глубок, обилен, податлив и достаточно размят, то проникающее сюда через ощущение отпечатывается в этом, как говорил Гомер, сердце души, а сердце (cear) у Гомера звучит почти так же, как воск (ceros), и возникающие у таких людей знаки бывают чистыми, довольно глубокими и тем самым долговечными. Как раз эти люди лучше всего поддаются обучению и у них же наилучшая память, они не смешивают знаки ощущений и всегда имеют истинное мнение. Ведь отпечатки их четки, свободно расположены, и они быстро распределяют их соответственно существующему (так это называют), и этих людей зовут мудрецами»¹.

Однако люди действия, обычно твердые и жесткие по натуре, для оправдания своих поступков используют философию. Положение усугубляется тем, что «действователи» порой становятся гораздо известнее толпе, чем созерцатели, и поэтому их опыты в философии пропагандируются настоятельнее, чем настоящие философские работы. От этого страдают и люди, и культура.

¹ Платон, Теэтет. 194 д.

454

 

ПРОФЕССИОНАЛЫ И ДИЛЕТАНТЫ

Споры вокруг вопроса о том, каждый ли человек может стать философом, или для этого надо обладать особым даром, свидетельствует о том, что есть две философии. Для занятия «научной» философией действительно не нужно особого настроя, как и для занятия наукой. Но такая философия не любовь к мудрости, она выполняет прикладную по отношению к науке задачу. Ею можно заниматься всем и всегда, хотя и не при всех условиях: необходимо знать науку и философию как дисциплину. Философия как любовь к мудрости доступна только людям, имеющим определенное влечение, которое нельзя создать искусственно или приобрести познанием. Любой человек в принципе может стать философом, но для этого он должен полюбить мудрость – не в смысле приобретения знаний (хотя знания конечно важны), а в смысле соответствующего влечения. Творчество вообще дарует не знания, а прежде всего любовь и желание созидать. Знания нужны, но они вторичны, поскольку приобретаются (если они живые знания, идущие из души и наполняющие душу) через любовь.

Различать и сопоставлять философию как дисциплину и как любовь к мудрости в самом деле важно. Философия как дисциплина имеет большое, но все-таки подчиненное значение. Она как бы прелюдия, желательная, но отнюдь не необходимая, к философии как любомудрию в буквальном смысле слова. Философии как дисциплине нужно учиться (прав Гегель, сравнивая ее с другими науками и ремеслами), любомудрие скорее результат жизненного опыта и настроя человека. Часто произведение профессионала, содержащее изощренную специальную терминологию, оказывается совершенно бесполезным для души. И в то же время простыми обыденными словами можно выразить глубокую мысль, помогающую жить. Правда, для обретения мудрости в высшей степени полезно изучение философских произведений. Хайдеггер прав в своей попытке развернуть философию от постсократической абстрактности (метафизики общего) на человека как индивидуума, у которого следует предполагать бесконечный потенциал.

ФИЛОСОФСТВОВАНИЕ

Полезно также различать философию и философствование. Разница здесь, как между зданием и грудой стройматериалов. В первом случае имеется законченная система гипотез и понятий; чем

455

 

она замкнутей, тем больше впечатляет. Так как принцип Козьмы Пруткова «нельзя объять необъятное» справедлив, а философы как раз хотят это сделать, в философском здании оказывается много недоделок. Оно слишком массивно для земной основы и неизбежно клонится вниз, подобно Пизанской башне.

Философия нацелена на разгадку тайны бытия. Цель эта бесконечна, и понимая это, истинный философ борется с любыми формами догматизма. Он может быть уверен в чем-то, но его честность требует, чтобы уверенность постоянно подвергалась сомнению.

Сомнение во всем предыдущем опыте человечества и в самом бытии – начало философствования. Философия должна отделить себя от идолов науки, власти, мнения; очистить разум от предрассудков, к чему призывал Ф. Бэкон. В настоящее время «идолы», о которых писал Бэкон, не только мешают философии извне, но все больше подтачивают ее изнутри, что выдвигает критическую функцию философии на передний план.

Ученый, занимающийся конкретной областью знания, не может себе позволить многое отрицать, так как всецело опирается на результаты, достигнутые предыдущими поколениями. Он добавляет в Вавилонскую башню знания один или несколько кирпичей. Философ должен всю башню построить сам. Сначала его одолевает ужас от того, что он все разрушил и у него под рукой ничего нет. Это необходимый этап, после которого он начинает в разрушенной массе выискивать нужные ему кирпичи или обжигает их сам.

Философствование означает готовность пройти весь путь сначала. Оно никогда не останавливается и обладает достаточными критическими потенциями, чтобы сбросить с пьедестала любую систему. Пока это исполняется, философия идет вперед.

Особенно подчеркивал критическую функцию философии Кант, «...можно философию изучать и не быть способным философствовать. Следовательно, кто хочет стать философом в собственном смысле, тот должен научиться свободному, а не одному лишь подражательному и, так сказать, механическому применению своего разума»¹.

Философия – свобода, потому что в ней человек поднимается над другими и над собой, становясь частью универсума (у Аристотеля, Фомы Аквинского, Гегеля) или приобщаясь к нему (у Платона, Августина, Канта). Он поднимается над собой в своем вопрошании

¹ Кант И. Трактаты и письма. M., 1980, с. 330.

456

 

о себе (Сократ, Декарт) и остается велик и монументален даже в глубинном скепсисе (Секст Эмпирик, Монтень, Хайдеггер).

Свобода, которую дает философия, – свобода открытого ума. Не может быть пред-разума, так как разум открыт; может быть только пред-рассудок как застывшая и наименее оригинальная и творческая часть ума, связанная с обслуживанием интересов тела.

СКЕПТИЦИЗМ

Истинная вера может стать стойкой лишь на основе мужественного принятия разумного скепсиса. Философский скептицизм очищает место для нового творчества. Кант своими антиномиями и Ницше богоборчеством сделали для всемирной религии не меньше, чем античный скептицизм для возникновения христианства.

Скептические направления (например, античный и английский скептицизм) и скептические моменты положительных систем (например, декартовское сомнение и бэконовская борьба с идолами) питают живое древо философии, не давая ему засохнуть. Шеллин-говско-гегелевское тождество бытия и мышления могло возникнуть, когда вопреки и в дополнение к идее объективного времени, пространства и причинности Кант выдвинул идею субъективного времени, пространства и причинности. Взяв то, что достигнуто историей философии и соединив с Кантом, Шеллинг и Гегель завершили классическую философию.

В отличие от науки, в философии не может быть так называемой «нормальной» стадии (по Т. Куну), а происходит перманентная революция (если не считать направлений, связанных внешними идеологическими путами). Это, однако, не значит, что философия одинаково интенсивно развивается во все времена.

В эпохи материалистического отхода от решения вопроса о смысле жизни и теистического противопоставления смысла жизни ей самой, когда вера сильна, а сомнения отсутствуют, философия менее нужна, поскольку без нее все ясно. Она изгоняется в эйфории внутри- и внежизненного удовлетворения и возвращается вновь, когда вопрос о смысле жизни встает в полный рост. Многие люди (особенно в наше время) считают философию ненужной именно потому, что не задумываются над смыслом своего существования. Современному человеку, погруженному в суету внешне динамичного и прогрессивного, а внутренне пустого и бессмысленного века, некогда задуматься над тем, что дает философия. Ведь из фи-

457

 

лософской материи не сошьешь костюма, и сами по себе философские идеи не обогащают.

Верой в индивидуальное спасение или совершенным отсутствием ее объясняется то, что в определенные периоды интерес к философии ослабевает. В средние века религия давила на философию, не в грубом смысле непосредственного запрета, а косвенно – силой веры. Философия возродилась в Новое время с сомнения, прежде всего в вечной жизни. Для философии полезно, когда ослабление религиозной веры препятствует спокойному отношению к индивидуальным и временным аспектам жизни. Сомневающемуся в собственной вечности становится страшно, и он пытается найти такие способы выражения себя, которые были бы надчеловеческими или, по крайней мере, интерсубъективными. Чаще всего крушение религиозного смысла ведет к эпохе эмпирической бессмысленности, но затем начинается философская работа поиска нового смысла жизни. Она завершается наступлением периода религиозного догматизма, который препятствует дальнейшему развитию философии. Поиски смысла прерываются, они становятся незаметными, как течение ручья под землей.

Сомнение в бытии и способностях человека может доходить до отчаяния, которое, по Киркегору, является подлинным началом философии. Киркегор противопоставил свою точку зрения Аристотелю, который полагал, что философия начинается с удивления перед жизнью. По его мнению, с удивления начинается только умозрительная философия. Впрочем, слово «удивление» не совсем точно передает использованный Аристотелем греческий термин, который буквально означает «внимательное вглядывание». Для Эпиктета начало философии есть осознание своего бессилия и несостоятельности в решении главных проблем жизни.

Философия начинается с осознания фундаментальной ущербности бытия. Она – осознание раны бытия и сознательное растравливание ее. Философия начинается там, где надежда на чудесное откровение заменяется рефлектированием. Когда человек погружен в быт, он не философствует, а философствуя, он удаляется от эмпирической реальности. Самое большое, что может философия в плане жизни – это тоска по ней (Киркегор) и страстный, но тщетный призыв к возвращению к жизни (Ницше).

Обнаружение диссонанса в жизни – одна из причин философствования. От желания помочь себе и другим переделать мир идет «философия жизни». Другая причина, от которой идет «филосо-

458

 

фия смерти», – столкновение с парадоксом смерти, как полного исчезновения, которое нельзя представить, поскольку любое представление еще (или уже) жизнь.