Запольский Сергей Васильевич 7 страница

К сожалению, преимущественным тоном исследований про­блем финансового права продолжает быть дальнейшая юридическая инструментализация экономического давления со стороны государ­ства на юридических и физических лиц. Что касается юридически слабой стороны, то степень ее защиты за последние годы если не понизилась, то не имела даже тенденции к повышению. Зато в лите­ратуре, в том числе юридической, нет недостатка в предложениях по «закручиванию гаек» в налоговой, бюджетной и других сферах фи­нансово-правового регулирования.

Провозглашение юридического неравенства сторон финансо­вых правоотношений как естественного признака требует как об­щей осторожности, так и раскрытия существа этого понятия. Безо­говорочное и без объяснений отнесение финансового права к кругу публичных отраслей права крайне затрудняет юридический анализ возникающих правоотношений. Действительно, о чем, собственно, говорить, если всё и вся в финансовом праве по сути своей — под­чинение государству?

Как уже отмечалось выше, подчинение как тип властеотношений и наш вид общественных отношений — весьма аморфное понятие. В прямом, истинном смысле подчинение — алгоритм взаимоотно­шений внутри единой организации, структура которой предполага­ет некоторую автономию отдельных функциональных звеньев, при­надлежащих организациям. Подчинение — строительный материал для государственной и муниципальной службы, для управления го-

74

сударственными предприятиями, для определения режима взаимо­действия иерархизиро ванных органов власти. Совершенно очевид­но, что без существенных оговорок подчинение — неверный алго­ритм взаимоотношений в области финансов. И не только потому, что налогоплательщик не подчинен налоговому органу, но и вслед­ствие того, что финансовые правоотношения как отношения иму­щественные предполагают некую весьма значительную автономию воли, самодеятельность, а подчинение как раз этого не допускает.

Если и возможно говорить о финансово-правовом подчинении, то оно относится к императивному следованию установленным госу­дарством финансовым процедурам, среди которых центральной явля­ется бюджет. Именно бюджет в своем процедурном смысле (а не его производная — бюджетный процесс) создает внутреннюю организа­цию финансов государства, к которой примыкают все иные первич­ные и производные финансовые процедуры. Вследствие процедурно-сти финансового права юридические и физические лица становятся налогоплательщиками, возникают отношения по договору расчетно­го счета, строятся отношения по бюджетному финансированию. Во многих случаях финансовая процедурная сторона настолько важна, что образует общий правовой статус юридического лица (бюджетное учреждение) или физического лица (пенсионер).

Безусловно, включение в ту или иную финансовую процедуру, например, обязательная регистрация в качестве налогоплательщи­ка, ограничивает как диспозитивность, так и пределы усмотрения, однако это преследует цель не подавления воли субъекта, но прида­ния реализации этой воли организованного характера. В результате возникает явление, именуемое общим термином «порядок». Дума­ется, качество финансовых отношений во многом состоит в предот­вращении вторжения процедурно-процессуального права в сферу соответствующего материально-правового регулирования. Для ил­люстрации упомянем установленный Законом об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев автотранс­портных средств крайне сложный и обременительный порядок вы­платы соответствующих страховых возмещений, во многом меняю­щий содержание материального права.

Степень общности и инфраструктурность общих узаконений, действующих в области финансов, их значимость для существова­ния государства, его политической и экономической системы пре­допределяют их отнесение к публичному праву. Однако большую часть массива финансового права составляют не эти общие нормы принципиального свойства, но ординарное материально-правовое и процессуальное право, регламентирующее взаимоотношения кон­кретных участников налоговой, бюджетной, эмиссионной деятель­ности в частноправовом ключе.

75

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава пятая. Предмет финансового права

 

По моему мнению, в совокупности норм и институтов финансо­вого права можно выделить часть, запрещающую юридическое не­равенство сторон и относящуюся поэтому к публичному праву, и другую часть, регулирующую конкретные финансовые отношения (а точнее, имущественные и неимущественные отношения, стано­вящиеся вследствие их регулирования финансовыми отношения­ми). Но не будем спешить с отнесением этого правового массива к частному праву. Обратим лишь внимание на стремление этого мас­сива к структуризации по образу и подобию гражданского права. В этой тенденции просматривается возможность определить пред­мет финансового права путем отбора тех экономических отноше­ний, которые полностью или преимущественно соответствуют при­знакам, свойственным абстрактному финансовому правоотноше­нию, предложенному ранее, а именно: а) неравенство правового положения сторон; б) наличие властного императива, исходящего от государства; в) отсутствие (полной или значительной) диспози-тивности сторон; г) наличие цели, состоящей в совершении имуще­ственной сделки или иной операции в денежной форме или в осу­ществлении контроля за такими сделками (операциями).

При всей умозрительности и условности приводимых признаков их использование во-первых, дает возможность взглянуть на фи­нансовые правоотношения как на некую правовую материю, если и воспроизводящую систему финансовых отношений, то не зеркаль­ным, а диалектическим методом, иначе говоря, как на часть право­вой системы, а не только продукт деятельности государственного аппарата, определяющий финансовый порядок. Во-вторых, и это особенно важно подчеркнуть в данном контексте, возникает пер­спектива упразднения схоластического способа группировки фи­нансово-правовых институтов и их разграничения с институтами других отраслей права, прежде всего, гражданского права, замены его научной классификацией.

Современное состояние правового регулирования экономиче­ских отношений отвергает разграничение отраслей по принципу «это наше, а это ваше», поскольку «это» может быть одновременно и «наше» и «ваше». Уместно привести мнение В.Ф. Яковлева, пола­гающего, что использование публичного права для регулирования частноправовых отношений возможно и необходимо как в явной, открытой форме, так и путем вмешательства в регулирование этих отношений с использованием приемов и механизмов публичного права (запретов, санкций, иных мер принуждения)¹. В практике финансово-правового регулирования мы видим широкую палитру

конкретных институтов, воплощающих как непосредственный пуб­личный подход, так и промежуточные ситуации, когда публичное и частное право активно и созидательно сотрудничают.

Анализ этого явления уместно начать с хрестоматийного — с на­логов. Любой уважающий себя исследователь считает обязательным оговориться о коренном отличии налогового права и права граждан­ского. Специалистам-ортодоксам в этом вопросе несть числа, и упо­минание некоторых из них может бросить тень на правоверность других. Несомненно и то, что налоговая обязанность формируется по принципу «ех 1е§е», источники налогового и гражданского права раз­личны, способы и приемы регулирования гражданских правоотно­шений и налоговых правоотношений имеют мало общего, различны формы и виды ответственности за правонарушения и т.д.

Вместе с тем мы должны признать, что фискальная деятельность государства объективно раскладывается на два самостоятельных процесса. Один из них состоит в формировании принципов налого­вой политики, облачении их в правовую форму, доведении до юри­дических и физических лиц существа налогового бремени, создании налогового аппарата, решении многих других публичных налоговых вопросов. Другой — сам процесс налогообложения, состоящий в ре­гистрации налогоплательщиков, их учете, создании у них побуди­тельных стимулов совершения налоговых расчетов, производстве отчетности, применении различных поощрений, особых режимов, санкций.

Различий в этих механизмах множество. Укажем лишь на один — на несовпадающий субъективный состав. В первом случае — абсо­лютные правоотношения между государством и лицами (физически­ми и юридическими), выступающими в качестве абстрактных право-субъектов. Во втором — относительные правоотношения обязатель­ственного типа между налоговым органом (точно и конкретно определенным) и особым правосубъектом — налогоплательщиком. При этом ничто из правового инструментария, свойственного отно­шениям, связанным с налогообложением, не применяется и не мо­жет быть применено в области формирования налоговой политики.

Представляется, что правовая энергия, накопленная в рамках первого (публичного) механизма, подвергается трансформации, а затем и реализации в рамках второго механизма — налогообложе­ния. Этого, в частности, не замечает М.Н. Карасев, признавая не­достатком конституционного законодательства отсутствие система­тизации основополагающих принципов налогообложения¹. Согла-

 

¹ Яковлев В.Ф. Россия: Экономика, гражданское право. — М., 2000. — С. 175.

76

¹ Карасев М.Н. Налоговая политика и правовое регулирование налогооб­ложения в России. — М., 2004. — С. 111 и след.

77 Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава пятая. Предмет финансового права

 

шусь, что Конституция Российской Федерации явно недостаточно внимания уделила налоговой системе, но возлагать на конституци­онное законодательство задачу формирования принципов налого­обложения означает явную переоценку публичного начала в регули­ровании налоговых отношений. Эти принципы, возможно, были бы уместны в предлагаемом рядом специалистов Законе о финансах, но не в конституционном законодательстве.

Крайне важным и весьма сложным выглядит правовое положе­ние субъекта, противостоящего налогоплательщику. С момента, ко­гда в законодательстве появилось понятие налогового органа (см. ст. 9 НК РФ), допустимо считать, что именно налоговый орган про­тивостоит налогоплательщику с исключительными полномочиями. Однако природа этого противостояния до конца не ясна. Причиной служит, как это ни парадоксально, неопределенность понятия нало­га. Дело в том, что публично-правовое содержание понятия налога не совпадает с понятием, сформированным в недрах механизма на­логообложения. Конституция Российской Федерации, говоря об обязанности платить установленные налоги, не конкретизирует мо­мент, с которого можно считать, что налог установлен. Совершенно ясно, что этим моментом не является момент введения в действие соответствующего налогового закона, равно как и момент поста­новки на учет в качестве налогоплательщика. Ситуацию осложняет и то обстоятельство, что наряду с окладным налогообложением, ко­гда абсолютный размер налога за определенный период времени и срок его уплаты устанавливает налоговый орган, применяются ме­тоды определения налога налоговым агентом (подоходный налог с рабочих и служащих) и самообложения (налоги с юридических лиц и субъектов, приравненных к ним). Наконец, свою лепту вносит и официальная дефиниция, даваемая налогу Налоговым кодексом: «Под налогом понимается обязательный, индивидуально безвоз­мездный платеж, взимаемый с организаций и физических лиц...» (ст. 8).

Закономерен вопрос: как соотносится конституционная обязан­ность налогоплательщика платить налоги, если, вообще-то говоря, их взимают специальные органы путем отчуждения принадлежащих налогоплательщику на праве собственности, хозяйственного веде­ния или оперативного управления денежных средств?

Следует отметить, что в определении налога как юристы, так и финансисты проявляют удивительную методологическую беспо­мощность, сводя все определение к платежу, т.е. к процедурной сто­роне взаимоотношений государства и налогоплательщика. По этой логике под преступлением следует понимать деяние, за которое предусмотрено наказание, а скажем, инфляция — не что иное, как 78

только снижение курса одной валюты по отношению к другой ва­люте.

Несомненно, что в целях совершения платежа денежных средств в бюджет строится вся пирамида налогового права и налого­вого принуждения, но безусловно и то, что в целях юридического анализа нужно опираться на качественно иную категорию, а точнее на понятие, отражающее правовое существо происходящего.

Отталкиваясь от формулировки, приведенной в статье 57 Кон­ституции Российской Федерации, остается только предположить, что налоги и сборы есть некие юридические фикции, выражающие­ся либо в абсолютных суммах, но чаще в установленном в законе порядке расчета этих абсолютных сумм, способные трансформиро­ваться при соответствующих обстоятельствах в обязанность их (аб­солютных сумм) безвозмездной уплаты в доход государства. Будучи установленным, налог представляет собой юридически бестелесное образование, рассчитанное на будущее применение в ходе налого­обложения. Сами по себе налоговые узаконения не в состоянии по­родить налоговые обязанности, их роль в другом — в запуске меха­низма налогообложения с целью «взимания путем отчуждения соот­ветствующих сумм в бюджет». Для этого, как верно подмечает Д.В. Винницкий, необходимо также возникновение налоговой пра­восубъектности путем регистрации юридического либо физическо­го лица, сообщающей ему статус налогоплательщика¹. Трансформа­ция общей, абстрактной конституционной обязанности платить на­логи в конкретные налоговые обязанности, таким образом, идет путем повышения двустороннее™ и определенности в отношениях между государством и юридическим либо физическим лицом, а так­же существенного «выполаживания» вплоть до полной горизонта-лизации этой правовой связи.

Традиционно презюмируется, что отношения, основанные на диспозитивности, должны быть непременно горизонтальными, а основанные на отправлении власти — только вертикальными. На­логовые правоотношения позволяют усомниться в этом, прежде всего потому, что являются вторым этапом или второй ипостасью властеотношения, возникшего в результате отправления государст­венной власти. И подобно тому как гусеница превращается в бабоч­ку, а та, в свою очередь, снова в гусеницу, отправление власти трансформируется в денежно-имущественной сфере в горизонталь­ные правоотношения по налогообложению; материальный резуль-

¹ Винницкий Д.В. Субъекты налогового права. — М.: Инфра-М, 2000. — С. 22 и след.

79

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава пятая. Предмет финансового права

 

тат налогообложения восстанавливает потенциал публичной власти на прежнем или даже более высоком уровне.

Обратимся сейчас к антиподу налогообложения — к бюджетно­му финансированию. Сложившиеся за долгие годы представления о правовой природе отношений бюджетного финансирования в связи с принятием Бюджетного кодекса и набирающей силу тенденцией повышения взаимозависимости между выделяемой из бюджета сум­мой и достигнутым хозяйственно-экономическим результатом не­минуемо должны быть пересмотрены. Прежде всего это касается правомерности продолжения понимания отношений по бюджетно­му финансированию как одностороннего волеизъявления соответ­ствующего органа государства (по терминологии Налогового кодек­са — органа, исполняющего бюджет в расходной части). В частно­сти, в конструктивной и весьма содержательной диссертационной работе Ч.Д. Цыренжапова утверждается, что совершение расходов бюджета основано на: 1) субъекте, осуществляющим расходование; 2) объекте, в пользу которого осуществляется расходование; 3) де­нежном фонде, из которого осуществляется расходование¹. Из этого должно следовать, что фигура получателя бюджетных средств на­столько незначительна и малозаметна, что вполне сливается с поня­тием объект финансирования.

Подобное характерно, к слову, и для налогового права, где фи­гура получателя налогов вообще отсутствует,.а вместо нее использу­ется безличное образование, именуемое «бюджет». И то и другое — последствия игнорирования, двусторонности финансовых правоот­ношений и забвения роли управомоченной стороны, что предопре­деляется пониманием предмета финансового права в виде только и исключительно публичных отношений и публичного интереса².

Парадоксально, но в области бюджетного финансирования за­конодатель заметно опередил ученых, придав этим отношениям форму бюджетных обязательств. Не откажусь от удовольствия про­цитировать статью 222 Б К РФ: «Бюджетное обязательство — при­знанная органом, исполняющим бюджет, обязанность совершить расходование средств соответствующего бюджета в течение опреде­ленного срока, возникающая в соответствии с законом о бюджете и со сводной бюджетной росписью». Мало того, получателю бюджет­ных средств предоставлено право оперативного реагирования на не­полное финансирование и задержки в перечислении средств (ст. 237

¹ Цыренжапов Ч.Д. Правовые основы государственных и муниципальных
расходов в Российской Федерации: Автореф. дисс... канд. юрид. наук. —
Омск, 2005. - С. 8.

² См.: Нечай А. А. Актуальные вопросы финансового права: правовые ос­
новы публичных накопительных фондов. — Черновцы, 2004.

80

БК РФ) и даже получение компенсации в судебном порядке (ст. 238 БК РФ). Эти и другие аргументы, содержащиеся в бюджетном зако­нодательстве, достаточно зримо свидетельствуют о появлении каче­ственно нового правового режима бюджетного финансирования, а именно представительно-обязывающего их регулирования.

То, что эти отношения не стали частноправовыми, не означает, что вместо права органа, исполняющего бюджет, произвести те или иные расходы (по законодательству советского периода), мы имеем дело с обязанностью этого органа по отпуску денежных средств. Но еще более интересно, что бюджетное учреждение, иной получатель денежных средств получает право быть профинансированным в полном объеме и даже право на компенсацию недофинансирова­ния. То, что законодатель не пошел дальше и не предусмотрел более развернутого механизма, обеспечивающего исполнение бюджетных обязательств, устранение этого пробела — только дело времени, тем более что пути возможной позитивной регламентации этих отноше­ний уже намечены посредством введения ряда составов админист­ративной ответственности за нарушение бюджетного законодатель­ства Российской Федерации.

Этими краткими экскурсами в два важнейших института фи­нансового права хотелось продемонстрировать становление субъек­тивного финансового права, или права финансового, и в связи с этим — перенос центра тяжести финансово-правового регулирова­ния с формирования публичных фондов денежных средств на их последующее расходование, на реализацию юридического созида­тельного потенциала, заложенного в предоставлении прав и в воз­ложении обязанностей на участников финансовых отношений.

Полагаю, что формирование и использование Публичных де­нежных фондов — это верный и испытанный признак предмета фи­нансового права и его использование допустимо. Но дефекты этого признака становятся со временем все более заметными. Прежде всего видна его некоторая недостоверность — помимо финансовых методов, бюджет и иные публичные финансовые фонды формиру­ются и используются и с применением гражданско-правовых средств и приемов. Следовательно, и сама система этих фондов есть предмет регулирования не только финансового права, но и смеж­ных отраслей права.

Во-вторых, следует сказать, что как таковая экономическая дея­тельность государства не способна быть предметом отрасли права, поскольку право регулирует не деятельность, а отношения, в ходе ее возникающие. Публичные финансовые фонды по сути не обладают материальной определенностью, это не что иное, как форма учета движения денежных средств. Считать их формирование и использо­вание предметом финансового права в некотором смысле означало

81

Дискуссионные вопросы теории финансового права

бы лишить финансовое право предмета вообще, приравняв к дея­тельности, не могущей иметь конечный результат.

И все же главное в другом. В условиях социалистического пла­нового хозяйства юридическое неравенство участников финансо­вых отношений не могло не использоваться как сущностный эле­мент применявшихся правовых конструкций (такова природа само­го планового управления). С переходом к принципам рыночного хозяйства юридическое неравенство хотя и сохраняет свое действие, тем не менее дополняется целой системой гарантий, ограничений и исключений, т.е. используется наряду с иными приемами и спосо­бами правового регулирования имущественных отношений. Проис­ходит естественная трансформация финансового права из инстру­мента закрепления абсолютного господства государства в сфере фи­нансов в развитый юридический режим, основанный на законе «взаимодействия» государства в лице его органов, граждан и произ­водственных коллективов с равными правовыми возможностями каждого. Именно эта причина понуждает заново рассмотреть во­прос о предмете финансового права и о его месте в системе права России и других постсоветских государств.

ГЛАВА ШЕСТАЯ СИСТЕМА ФИНАНСОВОГО ПРАВА

Взаимосвязанность предмета и системы финансового права оче­видно предопределена соотношением предмета и системы как раз­ных характеристик одного и того же явления. В систему входят и к ней относятся только те институты финансового права, которые от­вечают признакам единства его предмета. Дискуссия о системе фи­нансового права поэтому неминуемо затрагивает вопрос о предмете и наоборот. Вместе с тем предметная определенность является веду­щей, позволяющей предотвратить автоматическое соответствие системы финансового права финансовой системе государства. По­лезно повториться: система финансового права не является отраже­нием финансовой системы, хотя испытывает на себе определенное давление последней.

Институализация, т.е. появление относительно стабильных, од­нородных комплексов, регулирующих отношения определенного типа или вида, — верный признак зрелости отрасли права. Еще бо­лее говорит об этом наличие так называемых общих институтов, ре­гулирующих отдельные стороны отношений, составляющих пред­мет отрасли. В этих смыслах финансовому праву повезло несколько меньше, нежели другим отраслям права. Трудно, например, отрицать производность финансово-правовых институтов от элементов фи­нансовой системы. Будучи на протяжении многих десятилетий слу­жебной отраслью, финансовое право развивалось, следуя в меньшей степени логике существования правовой материи, нежели потребно­стям финансовой политики государства и публичным интересам. Поэтому, анализируя исторический опыт финансово-правового ре­гулирования, мы должны признать, что предельная индивидуализа­ция как материальных, так и процессуальных норм, применяемых в рамках каждого финансового института, есть не только особен­ность, но даже принцип.

Трудно говорить о сквозных категориях, если даже в типовых ситуациях законодатель стремится дифференцировать правовой ре­жим действий федерации, субъекта федерации и муниципалитета, с чем мы сталкиваемся, например, в бюджетном праве. Это же спра­ведливо и в аспекте формирования общих норм и общих институ-

83

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава шестая. Система финансового права

 

тов. Нередко создается впечатление, что законодатель вообще не ощущает единства финансового права и ведет противоречивую дея­тельность «поинститутно». Иначе невозможно объяснить отсутст­вие сквозных понятий и категорий даже для родственных норматив­ных актов, разрабатывавшихся и принимавшихся в одно и то же время, как, например, Налоговый и Бюджетный кодексы. Еще ме­нее заметны внутриотраслевые связи между удаленными друг от друга институтами, такими как страховое право и, скажем, бюджет­ное право. В этом аспекте наблюдается полная разинтегрирован-ность, и можно даже сделать вывод: законодатель не считает финан­совое законодательство и финансовое право чем-то агрегатирован-ным.

Исторически и организационно это вполне объяснимо. Отдель­ные части финансовой системы государства получали законодатель­ную определенность в разное время, в разные периоды политиче­ского развития, в нормативных актах различного правового уровня. Достаточно сказать, что если Закон СССР о бюджетных правах Союза и союзных республик был принят в 1958 году, заменив собой ранее принятые акты, то банковское, валютное, страховое право, безналичные расчеты и даже значительная часть государственных доходов существовали как правовые институты в виде актов Прави­тельства СССР или даже актов министерств и ведомств.

Но истинной причиной служит даже не это, а превалирование неписаного правила о преимуществах регламентации финансо­во-правовых отношений как отдельно существующих экономиче­ских феноменов по соображениям политической целесообразности. Признание генетического родства налоговых институтов и институ­тов бюджетного финансирования означало в прежние времена пусть косвенно, но возможность поставить государство в положение ответственного перед налогоплательщиками за достоверность и эф­фективность произведенных расходов. Непрозрачность бюджета во­обще — особенно применительно к расходам на оборону, на внеш­неэкономическую деятельность, на госаппарат — предопределяла заинтересованность в раздельном как по форме, так и по правовому наполнению регулировании финансовых отношений.

Потребность в объединении финансово-правовых институтов в единый юридический массив настоятельно стучится в дверь. Что касается конкретных средств, то это может быть закон о финансах или основы законодательства о финансах, глубокая кодификация имеющегося нормативного материала, унификация финансо­во-правовых процедур, создание единообразной юрисдикционной процедуры для урегулирования финансово-правовых споров и т.д. В упорядочении такого рода нуждается и вся система права. Вычле­нение финансового права, его институтов из смежных отраслей бла-84

готворно сказалось бы на процессе гармонизации правовой сторо­ны жизнедеятельности общества.

Оценивая таким образом значимость теоретической пробле­мы — создания системы финансового права, мы одновременно должны отдавать отчет о ее сложности и внутренней противоречи­вости и о временном характере полученных результатов, даже самых блестящих и высокоаргументированных. Дело в том, что энтропия и ее потенциал находят место применения именно в противодействии созданию систем, структурной упорядоченности. Бессистемность финансово-правового регулирования видится в том, что энтропиче-ские факторы и сейчас, в новых условиях, значительно сильнее, не­жели факторы системообразующего действия. Примером может служить банковский кредит, потерявший свое финансово-правовое лицо, а вместе с этим — и место в системе финансового права, что привело к парадоксальному результату: один из важнейших финан­совых институтов практически выпал из правового поля, так как, по моему мнению, гражданско-правовое регулирование взаимоотно­шений сторон кредитных взаимоотношений лишило государство возможности использования кредита в целях экономического регу­лирования.

К сожалению, в юридической литературе почти не ставится во­прос о системе финансового права. Исключение составляют пред­ложения Д.В. Винницкого, высказанные им в докторской диссерта­ции¹ и развитые в дальнейших публикациях. По его мнению, систему финансового права образуют три базовых компонента: эмиссион­ное право, налоговое право и бюджетное право; намечено и даль­нейшее деление базовых компонентов на части, которые по логике вещей должны носить статус института. Достоинством этого подхо­да является формирование системы финансового права методом «от общего к частному». Если мы предполагаем, что есть, пусть в абст­рактном виде, финансовое правоотношение, во многом существую­щее как собирательный образ, есть или должны быть его виды, ха­рактерные как соответствием общим, единым признакам, так и ви­довыми особенностями. Эмиссионные, бюджетные, налоговые правоотношения, возможно, и есть три основных вида финансовых правоотношений, объединенных единой сущностью.

Некоторую, однако, настороженность к такому пути решения вопроса внушает неравномерное разделение труда между частями, названными базисными компонентами. Заведомо лидирующее по­ложение занимает эмиссионное право, формирующее структуру, по-

¹ Винницкий Д.В. Основные проблемы теории российского налогового права: Автореф. дисс... докт. юрид. наук. — Екатеринбург, 2003. — С. 50 — 51.

85

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава шестая. Система финансового права

 

рядок зарождения и осуществления всех имущественных отноше­ний, протекающих в денежной форме. К сожалению, юридическая сторона эмиссионной деятельности государства изучается преиму­щественно в описательном ключе. Денежная единица, платежеспо­собность, рефинансирование, иные эмиссионные институты для правоведов — богом данные явления. Достаточно сказать, что при­нудительное, властное начало, если судить по юридической литера­туре, вообще не находит применения в области эмиссии, а само ее осуществление не что иное, как добрая воля Банка России. Во мно­гом это положение вещей объясняется фактическим отсутствием позитивного банковского законодательства;.банковские отношения регулируются в компетенциональном ключе фактически двумя за­конодательными актами — федеральными законами «О Централь­ном банке Российской Федерации (Банке России)» и «О банках и банковской деятельности».