Запольский Сергей Васильевич 9 страница

Появление в круге категорий и явлений, исследуемых теорети­ками финансового права, субъективного финансового права, вне сомнения — добрая веха в развитии науки финансового права. К со­жалению, и в тех немногих публикациях, где авторы осмелились об­ратиться к праву финансовому, анализ ограничился констатацией близости субъективного финансового права к финансовым обязан­ностям. Иначе говоря, речь вновь ведется о долженствовании.

Субъективная обязанность — категория, имеющая право на су­ществование. Однако нетрудно заметить, что субъективная обязан­ность и позитивная обязанность (как просто обязанность) — суть одно и то же. Содержательное значение имеет категория именно субъективного права, поскольку она служит мерой возможного по­ведения управомоченного лица и в связи с этим существует парал­лельно с позитивным правом, образуя с ним целое динамическое единство.

В связи с необходимостью вовлечения в круг рассматриваемых понятий категории правомочия, возникает естественный вопрос: уместно ли говорить о субъективном праве обязанного в позитив­ном смысле субъекта? И если преимущественно финансово-право­вое регулирование строится на позитивном обязывании и запретах, не исключает ли это вообще существование права финансового? (Исключение нужно сделать лишь для института бюджетного фи­нансирования, где правомочия являются неотъемлемым и консти­туированным фактором.)

Ответы на эти вопросы зависят от наличия той или иной меры дозволенного поведения при исполнении финансовых обязанно­стей. Даже наиболее жесткий из всех финансово-правовых режи­мов, а именно — налоговый, не только содержит дозволительные правовые отношения, но и пестрит ими. Достаточно будет упомина­ния статьи 67 НК РФ, регулирующей порядок и условия предостав-

98

ления инвестиционного налогового кредита. Еще большими дозво­лениями пользуется субъект налоговых отношений в рамках так называемой оптимизации налогообложения, включающей и граж­данско-правовые приемы¹. Наличие значительной доли дозволи­тельного регулирования в других институтах финансового права — факт, не требующий особого доказывания. Из этого следует, что обязывающее регулирование не исключает дозволительных право­вых норм и, по крайней мере, в области финансов мера дозволенно­го поведения очень часто сопровождает позитивное обязывание, а признание субъективного финансового права за субъектами финан­совых отношений предопределяется, вытекает из использования права для их (отношений) регулирования.

А теперь взглянем на правовое поле взаимоотношений государ­ства, с одной стороны, и юридического или физического лица — с другой, в области финансов. Поскольку и той и другой стороне при­суще активное, инициативное поведение, публичная регламентация финансовой системы (хотя бы по минимуму) создает возможность для одной стороны и обязанность для другой вступления в конкрет­ные финансовые отношения. Какими они будут?

Большинство специалистов финансового права отвечают на этот вопрос односложно и без колебаний — публичными, поскольку одной стороной в них выступает государство, а возникновение, раз­витие и прекращение преследуют непосредственный государствен­ный интерес. Давайте разберемся...

Несомненно, что конкретные финансовые отношения есть про­дукт, производный от регулирования публично-правовыми средст­вами соответствующих экономических отношений, причем закон или иной правовой акт государственной власти заранее сформиро­вал каждое из них. Не вызывает сомнения и то, что общая правовая среда — создание условий для экономического оборота, осуществ­ляемого в денежной форме, — плод правового воздействия, хотя и более отдаленный.

Сомнения возникают при автоматическом отнесении отноше­ний, складывающихся в ходе применения финансовых институтов, к публичному праву.

Во-первых, со стороны государства (но не от имени) юридиче­скому лицу или лицу физическому противостоит государственный орган с собственной компетенцией, агент или лицензированное юридическое лицо (банк, страховая компания). Все без исключения

¹ См.: Мышкин Б.В. Оптимизация налогообложения добросовестных на­логоплательщиков // Финансовое право. — 2004. — Юбилейный номер. — С. 54-55.

99

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава седьмая. Субъективное финансовое право

 

«посредники» действуют во многом в собственных интересах и юри­дически удалены или автономны от государства. Это справедливо даже для таких «государевых детей», как налоговая инспекция или таможня.

Во-вторых, финансовые отношения имеют имущественный ха­рактер и осуществляются всегда в форме сделки по уплате налога, выдаче бюджетной или внебюджетной ссуды, приобретения ценных бумаг, внесения средств в тот или иной фонд и пр. Требует объясне­ния и доказательства сама возможность совершения имуществен­ной сделки в публичном правовом режиме. То, что воля одного, обоих или всех участников сделки детерминирована позитивным обязыванием — еще не доказательство и тем более не презумпция публичности этой сделки. Вообще трудно представит себе платель­щика (не кредитора), добровольно и с желанием расстающегося с деньгами; платеж всегда результат принуждения. В более широком смысле следует подумать вообще о совместимости публичности с имущественным характером отношений.

В-третьих, относя финансовые отношения к публичным, мы приравниваем их к конституционным, административным, уголов­но-правовым, международно-правовым, т.е. к тем, которые «опре­деляют организацию государства, отношение между государством и его частями и субъектами, а также государством и личностью, ответ­ственность государства перед другим государством» — так определя­ет публичное право один из самых авторитетных юридических сло­варей¹.

Понятно, что российской правовой традицией является более широкое определение публичного права, чем на Западе, но и в этом случае масштаб, скажем, взимания того или иного налога явно не тот, чтобы считать налог публично-правовым институтом.

За последнее десятилетие в значительную часть финансово-пра­вовых институтов проникло и стало определяющим элементом до­говорное регулирование. Для примера рассмотрим такой важный институт, как государственный долг, проблемы регулирования ко­торого, по справедливому замечанию Е.В. Покачаловой, «...свиде­тельствуют о настоятельной необходимости их теоретической раз­работки, а наличие конкретных задач — выработки механизма при­менения финансовой, административной и гражданско-правовой ответственности за исполнение (ненадлежащее исполнение) госу­дарственных долговых обязательств»².

¹ В1аск*5 Ьа* Бюйопагу // "\Уез1 РиЬНзЫпд СО. - 1991. - Р. 856.

² Актуальные вопросы юриспруденции: Сборник научных трудов / Под
ред. О.Ю. Бакаевой. — Саратов, 2003. — С. 88.

100

Такого рода конвергенция методов правового регулирования, несомненно, уже сейчас представляет серьезную теоретическую проблему ввиду размывания самих основ прежних представлений о методе финансового права и о неприемлемости договора как спосо­ба регулирования финансовых отношений.

Трудно возражать против публичного характера регулирования, направленного на конструирование финансовой системы, ее функ­циональных и отраслевых институтов, на формирование межинсти­туциональных связей и взаимодействий. Здесь приоритеты публич­ных ценностей несомненны и неоспоримы. Однако при продолже­нии анализа, осуществлении его в направлении конкретного регулирования выясняется, что помимо того, что частные начала свойственны всем без исключения институтам, входящим, условно говоря, в особенную часть, доля частного правового начала различ­на и зависит от конкретного предмета правового регулирования.

Даже для ортодоксально мыслящего специалиста в данном слу­чае возникает следующая альтернатива: либо признать допусти­мость и применимость частных начал в правовом регулировании финансов, либо согласиться с тем, что правовое решение финансо­вых отношений не обладает степенью однородности, достаточной для обособления в единую отрасль права.

Сомнения в единстве финансового права как отрасли возникали и возникают нередко как среди теоретиков права, так и среди пред­ставителей других юридических научных направлений. Посещали эти мысли и специалистов финансового права. К сожалению, в фи­нансово-правовой литературе защита единства финансового права ведется бездоказательно, почти в религиозном ключе, а деление правовых институтов, регулирующих денежный оборот, на «наши» и «не наши» имеет вкусовой характер. В результате, мы наблюдаем присутствие в системе финансового права институтов, принадлеж­ность которых к финансовому праву вовсе не очевидна, и, что самое печальное, группу институтов, которые, подобно городу Берлину в период 1962—1989 гг., искусственно поделены на «нашу часть» и «часть чужую» (банковское кредитование, страхование).

С позиции вышесказанного мне представляется, что единая от­расль финансового права характеризуется неоднородностью, кото­рая, однако, прослеживается не по классификации институтов, а по специализации правовых норм. В публично-правовой части норма­ми финансового права создается и конституируется финансовая система, что составляет главную цель и интерес государства, осуще­ствляющего финансовую деятельность. В конкретно-регулятивной части финансовое право есть упорядоченная система правовых норм, регулирующих порядок, правила, режим осуществления иму-

101

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава седьмая. Субъективное финансовое право

 

щественных интересов государства, юридических и физических лиц в сфере финансов.

Предлагаемое (условное) деление совершенно не рассчитано на представление финансового права в виде двух или более отраслей. Считаю, что именно в отраслевом единстве заключена созидатель­ная сила финансового права. Учет функционального своеобразия финансово-правовых норм позволяет, на мой взгляд, еще больше сцементировать отрасль финансового права.

Следует добавить, что «биполярность» финансового права, если таковая существует в предложенном или ином варианте, будет рабо­тать на эту отрасль. Не откажу себе в удовольствии процитировать В.Ф. Яковлева: «Наличие системы и, прежде всего, деление норм на общую и особенную части само по себе является свидетельством существования отрасли права, иначе говоря, критерием отрасли права»¹.

Предвидя возможный упрек в недоговаривании, отвечу на во­прос о возможности именовать конкретно-регулятивный массив финансово-правовых норм в их системе частным финансовым пра­вом, коль ему корреспондированный массив выше именуется пуб­личным финансовым правом. Там, где субъекты права не связаны властью и подчинением, где допускается диспозитивность и отно­сительная неопределенность правового регулирования, где исполь­зование обязанности субъекта права у того же субъекта, допустимо говорить о сфере частноправового регулирования. Классическое ча­стное право мы наблюдаем в области гражданско-правового регули­рования, но по нему судить о закономерностях частного права было бы опрометчиво. Частное финансовое право не может повторять или воспроизводить частное гражданское право, но может и должно нести идею частного права в иной среде, применительно к имуще­ственным отношениям другого рода.

Г.А. Тосуняном и А.Ю. Викулиным была предпринята попытка конструирования «нового финансового права»². Справедливо отме­чая, что такие законодательные массивы, как банковское право, страховое право, валютное право, инвестиционное право, фондовое право, защита конкуренции на рынке финансовых услуг, правовой режим оборота ценных бумаг, и другие нуждаются в инкорпорации с традиционным финансовым правом, авторы в ходе своих, безус­ловно, интересных размышлений допускают, на мой взгляд, подме­ну понятия «частное право» на категорию «частные финансы», под

¹ Яковлев В.Ф. Россия. Экономика. Гражданское право. — М., 2000. —
С. 112.

² Тосунян ГЛ., Викулин А.Ю. К новому финансовому праву // Финан­
совое право. — 2003. — № 6. — С. 7 и след.

102

которыми понимаются «корпоративные финансы», что сводит но­вое финансовое право, ими предлагаемое, к имеющейся системе финансово-правовых институтов с дополнениями, ни у кого не вы­зывающими возражений. Тогда в чем же новизна нового финансо­вого права?

Один из главных парадоксов быстротекущего развития финан­сового права и как отрасли права, и как науки, и как массива зако­нодательства состоит в том, что «де-факто», явочным порядком произошло объединение, я бы даже сказал, воссоединение традици­онного финансового права. Никакие классификаторы законода­тельства или научной литературы, ваковские требования, учебные программы юридического образования не в состоянии разорвать части единого финансового права. Делать это не нужно потому, что возникшая амальгама очень гармонично отражает неразрывную связь и в то же время функциональную специализацию двух родов финансово-правовых норм — публично-правовых и частноправо­вых, воплощенных в соответствующе юридические конструкции.

Будучи самостоятельной и внутренне единой отраслью права, финансовое право не может не охватывать всю область правового регулирования процессов формирования и использования имуще­ственных денежных фондов, функционирующих в целях распреде­ления и перераспределения валового продукта и национального до­хода. Но эта связь проявляет себя не одинаково, поскольку зависит от многих факторов: цели его создания, характера связи между ад­министратором фонда, его донорами и реципиентами соответст­вующих доходов. Корпоративные финансы, хотя и строятся по классическому типу, лишены ряда признаков, свойственных фи­нансам публичным. Их правовое регулирование в одних случаях до­пускает, а в других — даже предлагает использование юридических конструкций и механизмов, основанных на волеусмотрении, диспо-зитивности, инвариантности поведения не только управомоченно-го, но даже и обязанного.

Долгие годы научная доктрина исходила из того, что публичные финансы являются «монопредметом» финансового права, что же касается финансов хозяйствующих субъектов (или, выражаясь бо­лее современно — корпоративных финансов), в лучшем случае час­тично, да и то условно, их можно отнести к финансовому праву. При этом из внимания выпадал следующий фактор — финансы публичные являются правоотношениями, опосредствующими пере­ток денежных ресурсов хозяйствующего субъекта в собственность государства и наоборот — государства к хозяйствующему субъекту. В свою очередь, финансы выполняют преимущественно межфондо­вую задачу, объединяя эти два типа финансового самодействия:

103

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава седьмая. Субъективное финансовое право

 

—оперирование частными (корпоративными и индивидуальны­ми) финансовыми ресурсами;

—оперирование публичными (государственными) финансовы­ми ресурсами.

Если по-прежнему исходить из концепции долженствования, то субъективное право, правосубъектность, даже позитивная обязан­ность в финансовом праве существовать не могут — им просто нет применения. Действительно, уплаченный налог, произведенное финансирование, перечисленный страховой платеж, выданный кре­дит — все это для публичного правового подхода различные сторо­ны финансового долженствования. Но именно для публичного под­хода! В аспекте субъективного права, с позиций частных интересов, публичная финансовая обязанность предстает как право так или иначе распорядиться корпоративными или индивидуальными фи­нансовыми ресурсами.

Если мы признаем налогоплательщика, налоговый орган, бюд­жетное учреждение, орган отраслевого управления, кредитное учре­ждение и других участников финансовых правоотношений субъек­тами права, а не только носителями долженствования, мы должны признать, что они обладают финансовой правосубъектностью, тре­бующейся им для осуществления своих прав и обязанностей. На это обратила внимание Г.Ф. Ручкина, сформулировав общетеоретиче­скую позицию, а затем подтвердив ее конкретно-отраслевым ана­лизом. Она пишет: «...правосубъектность юридически фиксирует границы правовых способностей лица, в то же время выступая в ка­честве общей предпосылки участия лиц в определенных правоотно­шениях»¹.

Важно подчеркнуть, что в качественном отношении алгоритм поведения обладателя финансовой правосубъектности в сфере пуб­личных финансов и в сфере частных и корпоративных финансов совпадает — и в том и в другом случае речь идет о праве распоряже­ния соответствующими денежными фондами. Различаются лишь юридические факты, вызывающие возникновение тех или других финансовых правоотношений. В одних случаях это юридический императив, исходящий от государства, порождающий налоговые, бюджетные, некоторые страховые правоотношения, в других — до­говор, соглашение, внутрихозяйственный или корпоративный акт или план, вызывающий корпоративные финансовые отношения.

¹ Ручкина Г.Ф. Теоретические основы финансово-правового регулирова­ния предпринимательской деятельности в Российской Федерации. — М., 2004. - С. 67.

104

В реальной финансовой практике не только трудно, но даже не­возможно разграничить финансы частные и финансы публичные, прежде всего потому, что публично-правовой акт (например, начис­ление налога) вызывает акт частноправового порядка (распоряже­ние соответствующим финансовым фондом, являющимся объектом налогообложения).

Вышеприведенные соображения, рассчитанные, конечно же, не на завершение дискуссии, а на ее актуализацию, не могут претендо­вать ни на что, кроме привлечения внимания к тому обстоятельству, что безоговорочному отнесению финансового права к публичным отраслям препятствует значительная, по сравнению с другими пуб­личными отраслями, развитость частного начала в регулировании финансовых отношений. Иначе и невозможно, поскольку регули­рованию подвергаются отношения, детерминированные не только обязанностью одного и правообладанием другого, но и многи­ми-многими другими факторами, не зависящими не только от пра­воприменителя, но и от законодателя.

В качестве иллюстрации воспользуемся экскурсом в практику налогообложения. Еще недавно считалось, что налог — классиче­ский пример публичного права¹. И в подтверждение приводился мощнейший на первый взгляд аргумент — стороны налогового пра­воотношения соподчинены друг другу, строят свою взаимосвязь на началах власти и подчинения. Действительно, долгие годы «Эвкли­дово правоведение» исходило и презюмировало подчинение налого­плательщика налоговому органу, олицетворяющему государство. Пределы самодействия налогоплательщика были установлены с ми­нимальными допусками.

И что же? Мы столкнулись с массовым уклонением от уплаты налогов, бегством капитала от налогообложения, фальсификацией доходной налогооблагаемой базы в период 1992—1998 гг. Для вы­правления положения, помимо традиционного для нашей страны закручивания гаек, пришлось прибегнуть к использованию частно­правового инструментария. Я имею в виду появление в налоговом законодательстве и практике его применения таких категорий, как «добросовестность налогоплательщика», «обстоятельства, с которы­ми связывается прекращение обязанности по уплате налога или сбора», «обстоятельства, исключающие привлечение лица к ответ­ственности за налоговые правонарушения» и других, выравни­вающих юридические взаимоположение налогоплательщика и налогового органа, а фактически превращающих их в своеобразных

¹ См., напр.: Алексеев С.С.Частное право. — М.: Статут, 1999. — С. 27 и след.

105

 

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава седьмая. Субъективное финансовое право

 

партнеров в процессе совместного применения налогового законо­дательства и совместной трактовки и толкования их взаимных прав и обязанностей. Именно поэтому эти взаимоотношения охватыва­ются понятием налогового процесса¹.

Аналогичные соображения уместны и применительно к другим институтам и подотраслям финансового права, где наряду с публич­ной мощью государства юридическое подтверждение и признание получают субъективные права и иных участников финансовых пра­воотношений, нежели государственные органы. Как соотносить тенденции, становящиеся реалиями, с принадлежностью финансо­вого права к праву публичному? Ответ, на мой взгляд, коренится в различиях субъектного состава соответствующих правоотношений. Государство, коллектив, личность (как субъекты публичного права) взаимодействуют между собой, вступая в публичные финансовые правоотношения, в те, которые регулируются нормативными акта­ми и содержат правовые принципы самой высокой юридической силы. Помимо Конституции Российской Федерации эту сферу при­зван упорядочить предлагаемый закон о финансах или равный ему по смыслу нормативный акт². В настоящее время функции этого за­кона (весьма малоуспешно) выполняют другие нормативные акты, прежде всего Бюджетный, Налоговый кодексы Российской Федера­ции, Федеральный закон «О Центральном банке Российской Феде­рации (Банке России)». Здесь мы ведем речь только и исключитель­но о публично-правовом регулировании финансовых отношений...

Есть, однако, другая составляющая правопорядка в сфере фи­нансов —- регулирование конкретных финансовых отношений, осу­ществляемое преимущественно частноправовыми методами и прие­мами. И строительным материалом для этого слоя финансового правопорядка служит субъективное право как финансового органа государства, так и юридического или физического лица. Более того, такие правовые понятия, как интерес, инвариантность, свободное волеизъявление, договорное регулирование, что, собственно, и на­полняет смыслом частное право, вовсе не являются антиподом пра­ва финансового в его субъективно-правовой ипостаси. Это крайне дискуссионное положение чрезвычайно важно для целей определе­ния исторической судьбы науки финансового права, развития фи­нансового законодательства и перспектив финансово-юрисдик-ционной деятельности.

¹ См.: Кузнеченкова В.Е. Налоговый процесс: современная концепция
правового регулирования: Автореф. дисс... докт. юрид. наук. — М., 2005.

² См.: Горбунова О.Н. Финансовое право и финансовый мониторинг в со­
временной России. — М., 2003. — С. 1 — 8 и след.

106

Если разграничение публичного регулирования и частных отно­шений в области финансов будет сохранено, то наряду с методоло­гической монолитностью («финансовое право — отрасль публично­го права») возникнет и будет нарастать крен финансово-правовой теории в сторону от самых актуальных проблем финансово-право­вого регулирования. В этом случае действительно возможно деле­ние финансового права на «старое» и «новое», о чем, собственно, и предупреждают Г.А. Тосунян и А.Ю. Викулин в упомянутой выше статье. Для того чтобы этого не произошло, настало время для пере­смотра сложившихся при ушедшей в историю социально-экономи­ческой формации некоторых устарелых и устаревших представле­ний о существе финансового права, в том числе о неприменимости категории субъективное право в сфере регулирования финансовых отношений. Если парная ей категория субъективной обязанности постоянно находится в поле зрения специалистов финансового пра­ва, то субъективное финансовое право или право финансовое тако­го внимания не удостоилось. Исключением являются работы М.В. Карасевой и Н.П. Кучерявенко, содержащие анализ соотно­шения субъективных прав и обязанностей в налоговых и бюджет­ных правоотношениях. На мой взгляд, уже в этом, а именно в по­пытках, анализируя частное, делать общие выводы, мы можем впасть в методологическую ошибку.

Дело в том, что связывая метод финансового права и содержа­ние субъективных прав и обязанностей в возникающих вследствие реализации этого метода правоотношениях, мы неминуемо должны сопоставлять несопоставимые понятия. Так, М.В. Карасева считает, что «...государство наделяет уполномоченных им субъектов теми возможностями, которые им необходимы (курсив наш. — С.З.) для эффективного выполнения своих задач и функций, что и составляет их обязанность перед государством»¹. Другими словами, стороны финансовых правоотношений являются, в сущности, носителями обязанностей перед государством, при этом некоторые обязанности могут выглядеть как субъективное право, поскольку государству удобно так поступить.

Сходную позицию занимает и Н.П. Кучерявенко применитель­но к налоговым правоотношениям: «...рассмотрение субъективного налогового права и субъективной налоговой обязанности требует их характеристики в неразрывном единстве, поскольку их реализация подчинена единой цели — удовлетворению интересов государства

¹ Карасева М.В. Финансовое правоотношение. — Воронеж, 1997. — С. 219.

107

Дискуссионные вопросы теории финансового права

Глава седьмая. Субъективное финансовое право

 

по формированию доходов бюджетов за счет исполнения налоговой обязанности»¹.

Конечно, и налоговое, и бюджетное право основаны на методе властных предписаний, ограничивающих диспозитивность субъек­тов права. Только при чем здесь субъективные права адресатов им­перативных норм, если само субъективное право есть способность управомоченного к определенному поведению?² Поскольку в право­вом регулировании тех или иных общественных отношений исполь­зуется управомочивание, субъективные права возникают незави­симо от возложенных на субъекта права обязанностей, а само их возникновение коррелированно с предоставленной мерой волеус-мотрения субъекта, а не с его обязанностями или ответственностью.

Высказанная выше точка зрения может получить обоснование и иным, более коротким путем: если финансовое право не восприни­мает субъективное право как обязательный элемент правового ре­гулирования, значит, перед нами не право, а система технических правил одностороннего осуществления некоей государственной деятельности, подвергающейся только компетенцион&тьной регла­ментации, подобной обеспечению безопасности страны от внешних врагов или, скажем, геодезии и картографии территории.

Это не так безусловно, и мы имеем дело с полноценной и посто­янно развивающейся отраслью правового регулирования, в рамках которой дозволение, свобода воли в целом до последнего времени не находили широкого применения, не выдерживая конкуренции с позитивным обязыванием. Соответственно, категория права фи­нансового (субъективного права) относилась к категории второсте­пенных и малозаметных. Причин этому множество, но ограничимся двумя.

Первая. Финансовая политика и финансовое законодательство исходили из принципа «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Интенсивное развитие национальной экономики предполагалось осуществлять иными методами, нежели финансовые механизмы, последним отводилась служебно-обеспечителъная роль по финан­сированию капиталовложений и социальных программ.

Вторая. По политическим причинам многие годы финансовый механизм действовал в урезанном варианте — налогообложение ох­ватывало не более 10% ресурсной базы бюджета, рынок ценных бумаг отсутствовал, осуществлялась банковская монополия, иных, нежели государственных, инвестиций не допускалось и т.д. Право-

¹ Кучерявенко Н.П. Курс налогового права. Т. II. — Харьков, 2004. —
С. 445-446.

² Толстой Ю.К. К теории правоотношения. — Л., 1959. — С. 45.

108

мочия в этих условиях целиком сосредоточивались в руках специа­лизированных органов государства, существуя в форме компетен­ции.

Полновесного субъективного права в сфере финансов не было не потому, что его в этой области не может быть, а потому, что осу­ществлявшаяся государством финансовая политика не предполага­ла свободы воли и предоставления необходимых правомочий субъ­ектам финансовых отношений.

Изменение экономико-правовой среды функционирования фи­нансового механизма привело к либерализации финансовой поли­тики государства, выражающейся, в частности, в расширении сфе­ры применения управомочивающих норм и соответствующих им юридических конструкций. В качестве иллюстрации приведем соот­ношение отсрочки и рассрочки налогового платежа в прежнем зако­нодательстве с ныне применяемым институтом налогового кредита. Налицо не только более юридически развитый институт налогового права, но и опора на двустороннее договорное регулирование взаи­моотношений по предоставлению и погашению инвестиционного налогового кредита (см. ст. 67 НК РФ).

Субъективное право, присущее субъектам финансовых отноше­ний, не следует смешивать с правами и обязанностями, предусмот­ренными финансовым законодательством. Скорее, наоборот, субъ­ективная обязанность есть юридическое средство исполнения мате­риально-правовой обязанности, субъективное же право есть способ, средство использования права и исполнения обязанности. Допусти­ма и обратная формулировка: адресат финансово-правовых предпи­саний обладает возможностью стать субъектом финансового права в той мере, в какой он наделен субъективными правами и обязанно­стями. Например, эффективность права бюджетного учреждения на получение бюджетных ассигнований зависит не только и не столько от распорядителя бюджетных средств, сколько от реальных возмож­ностей, предоставленных таким учреждениям на участие в исполне­нии бюджета, включая гарантии, обеспеченные банковским зако­нодательством. Субъективное право и обязанность «сопровождают» материально-правовое регулирование, становясь средством конвер­сии правовых предписаний закона в плоскость финансовых право­отношений.