Направлять свой разум и отыскивать

 ИСТИНУ В НАУКАХ

Рене Декарт (1596-1650) – выдающийся французский философ, математик и физик XVII века. Основоположник рационализма и механицизма. Декарт стоял на позициях скептицизма - это философское течение было основано еще в античности Пирроном и возрождено в XVI веке соотечественником Декарта Мишелем Монтенем. Скептицизм специфичен неприятием догматической самовлюбленности мыслителей, уверенных в неколебимости всего, что они считают единственно истинным; он подрывает уверенность в возможности достичь достоверного знания. Именно скептицизм позволил Декарту выявить ряд противоречий познания, важнейшее из которых – противоречие между чувственными и умственными компонентами знания. Проблемам познания и мышления посвящен знаменитый труд Декарта «Рассуждения о методе…» (1637), где он проявил себя как ортодоксальный рационалист, сведя все множество правил формальной логики к четырем обобщенным правилам нахождения научных истин.

◘

Часть вторая. Основные правила метода

Я решил, что следует искать другой метод… И подобно тому как обилие законов нередко дает повод к оправданию пороков и государство лучше управляется, если законов немного, но они строго соблюдаются, так и вместо большого числа правил, составляющих логику, я заключил, что было бы достаточно четырех следующих, лишь бы только я принял твердое решение постоянно соблюдать их без единого от­ступления.

Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т. е. тщатель­но избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению.

Второе — делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.

Третье — располагать свои мысли в определенном по­рядке, начиная с предметов простейших и легкопознавае­мых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до позна­ния наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.

И последнее — делать всюду перечни настолько пол­ные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверен­ным, что ничего не пропущено.

Те длинные цепи выводов, сплошь простых и легких, которыми геометры обычно пользуются, чтобы дойти до своих наиболее трудных доказательств, дали мне возмож­ность представить себе, что и все вещи, которые могут стать для людей предметом знания, находятся между собой в та­кой же последовательности. Таким образом, если воздержи­ваться от того, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существо­вать истин ни столь отдаленных, чтобы они были недости­жимы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их рас­крыть. Мне не составило большого труда отыскать то, с чего следовало начать, так как я уже знал, что начинать надо с простейшего и легко познаваемого. Приняв во внимание, что среди всех искавших истину в науках только математи­кам удалось найти некоторые доказательства, т. е. некото­рые точные и очевидные соображения, я не сомневался, что и мне надлежало начать с того, что было ими исследова­но, хотя и не ожидал от этого другой пользы, кроме той, что они приучат мой ум питаться истиной и никак не довольст­воваться ложными доводами. Однако я не намеревался изу­чать все те отдельные науки, которые составляют то, что называется математикой. Я видел, что, хотя их предметы различны, тем не менее все они согласуются между собой в том, что исследуют только различные встречающиеся в них отношения или пропорции, поэтому я решил, что лучше исследовать только эти отношения вообще и искать их толь­ко в предметах, которые облегчили бы мне их познание, нисколько, однако, не связывая их этими предметами, что­бы иметь возможность применять их потом ко всем другим подходящим к ним предметам. Затем, приняв во внимание, что для лучшего познания этих отношений мне придется рассматривать каждую пропорцию в отдельности и лишь иногда удерживать их в памяти или рассматривать сразу несколько, я предположил, что для лучшего исследования их по отдельности надо представлять их в виде линий, так как не находил ничего более простого или более наглядно представляемого моим воображением и моими чувствами. Но для того чтобы удерживать их или рассматривать по нескольку одновременно, требовалось выразить их возмо­жно меньшим числом знаков. Таким путем я заимствовал бы все лучшее из геометрического анализа и из алгебры и исправлял бы недостатки первого с помощью второй.

И действительно, смею сказать, что точное соблюдение немногих избранных мною правил позволило мне так легко разрешить все вопросы, которыми занимаются эти две нау­ки, что, начав с простейших и наиболее общих и пользуясь каждой найденной истиной для нахождения новых, я через два или три месяца изучения не только справился со мно­гими вопросами, казавшимися мне прежде трудными, но и пришел к тому, что под конец мог, как мне казалось, опре­делять, какими средствами и в каких пределах возможно решать даже неизвестные мне задачи. И при этом я, быть может, не покажусь вам слишком тщеславным, если вы примете во внимание, что существует лишь одна истина касательно каждой вещи и кто нашел ее, знает о ней все, что можно знать. Так, например, ребенок, учившийся арифметике, сделав правильно сложение, может быть уве­рен, что нашел касательно искомой суммы все, что может найти человеческий ум; ибо метод, который учит следовать истинному порядку и точно перечислять все обстоятельст­ва того, что отыскивается, обладает всем, что дает досто­верность правилам арифметики.

Но что больше всего удовлетворяло меня в этом мето­де — это уверенность в том, что с его помощью я во всем пользовался собственным разумом если не в совершенстве, то по крайней мере как мог лучше. Кроме того, пользуясь им, я чувствовал, что мой ум мало-помалу привыкает пред­ставлять предметы яснее и отчетливее, хотя свой метод я не связывал еще ни с каким определенным вопросом, я рас­считывал столь же успешно применять его к трудностям других наук, как это сделал в алгебре. Это не значит, что я бы дерзнул немедленно приняться за пересмотр всех представившихся мне наук, так как это противоречило бы порядку, который предписывается методом. Но, приняв во внимание, что начала наук должны быть заимствованы из философии, в которой я пока еще не усмотрел достовер­ных начал, я решил, что прежде всего надлежит устано­вить таковые. А поскольку это дело важнее всего на свете, причем поспешность или предубеждение в нем опаснее все­го, я не должен был спешить с окончанием этого дела до того времени, пока не достигну возраста более зрелого — а мне тогда было двадцать три года,— пока не употреблю много времени на подготовительную работу, искореняя в моем уме все приобретенные прежде неверные мнения, на­копляя запас опытов, который послужил бы мне матери­алом для размышлений; пока, упражняясь постоянно в принятом мною методе, смог бы укрепляться в нем все бо­лее и более.

Часть четвертая