2018-02-14
263
Чтобы более или менее достоверно судить о том, насколько приживаются либеральные ценности в сознании российского населения в целом и отдельных социальных групп, нужна точка отсчета, нужен какой-то эталон либерализма, с которым можно было бы сопоставлять реальные представления людей. Назовем этот эталон, воспользовавшись известным понятием Макса Вебера, идеальным типом либерального сознания. Особенность такого типа заключается в том, что он фиксирует лишь некоторые наиболее существенные, конституирующие признаки явления (в нашем случае - либерального сознания), но в самом абстрактном, бедном конкретным содержанием виде.
Мы исходим из того, что идеальный тип либерального сознания предполагает признание самоценности индивидуальной свободы, по-разному реализуемой в различных сферах жизни. В отношениях внутри гражданского общества - как равенство в свободе или, что то же самое, свобода равных (никто не может быть свободнее другого). В отношениях личности и государства - как равенство перед законом, гарантирующим не противоречащую ему свободу частной и публичной деятельности. В отношении к различиям, к многообразию общественной жизни - как терпимость ко всему, что само не отрицает терпимость. В экономических отношениях - как признание частной собственности в качестве условия свободного развития человека.
Даже самых общих представлений об эволюции либерального сознания в современном мире, с одной стороны, и реальном сознании посткоммунистического российского общества - с другой, более чем достаточно, чтобы выделить несколько типов сознания, исходя из степени их близости или отдаленности от идеального типа. (Сразу же оговоримся, что эта классификация не претендует на то, чтобы дать исчерпывающую типологию политического сознания россиян. Ее эвристическое значение ограничено непосредственными задачами данного исследования: типы сознания выделяются только на основании принятия или отторжения ими либеральных ценностей, в предельно обобщенном виде представленных идеальным типов либерального сознания.)
Первый тип сознания отличается неприятием индивидуальной свободы как самоценности. Если же вопрос о свободе тут все-таки возникает, то она отождествляется с равенством жизненного удела или, говоря иначе, с одинаковостью положения людей по отношению к центру власти и распределения благ, Это - нелиберальный тип сознания, который можно назвать «традиционно советским». Будучи продуктом всей советской истории, но прежде всего - ее позднего (брежневского) периода, он характеризуется развитым индивидуализмом, но - потребительски-приватного, а не производственного, морального или публично-политического толка. Это - тот самый тип, о котором мы неоднократно говорили в наших предыдущих публикациях в «Полисе»: тип частного человека в тоталитарно-коммунистическом обществе, в обществе, где отсутствует частная собственность.
Людям, принадлежащим к «традиционно советскому» типу, может быть присуща ориентация на коллективизм, но ее сходство с органической доиндустриальной общинностью, в том числе и российского образца, чисто внешнее. Глубинной преемственности тут нет. Ведь «коллективизм» в данном случае - это опять-таки не что иное, как специфическая форма уравнительной организации бытия атомизированных и аполитичных (или лишь ритуально политизированных) индивидов.
Что же происходит в сознании людей «традиционно советского» типа в условиях переходного общества? Они могут, идеологически приспосабливаясь к обстановке, демонстрировать принятие тех или иных либеральных ценностей. Они могут акцентировать одни компоненты своего прежнего мировоззрения, приглушая или даже вытесняя другие (например, усиливать потребительскую ориентацию при одновременном ослаблении изначально сопряженной с ней ориентации уравнительной). Они могут, наконец, проявлять специфическую политизированность, выступающую как ответ на наступление альтернативных и явно не «советских» типов сознания и жизненных стилей. В результате возрастает вероятность ренессанса ценностей раннего, «героического» периода советской истории - правда, ренессанса неорганичного, искусственного, т. к. он является не более чем защитной реакцией атомизированных потребителей, сознание которых травмирует не только ущемление интересов, но и разрушение привычного жизненного уклада. И, как следствие - и этого разрушения, и искусственности этой реакции на него - трансформация «героического» коммунизма в «героический» национализм. Такая трансформация уже достаточно заметно обнаруживает себя на политической поверхности и, разумеется, заслуживает самого пристального внимания. Однако «традиционно советский» тип сознания и его современные модификации будут интересовать нас лишь в той мере, в какой они противостоят либерализму или имитируют его.
Второй тип сознания предполагает признание ценности индивидуальной свободы. Но она понимается исключительно как свобода реализации собственного интереса, ограниченная не правом, а силой других людей или обстоятельств. По существу, речь здесь идет не об индивидуальной свободе, а об индивидуальном произволе. По ряду признаков, прежде всего экономического порядка (частная собственность признается безоговорочно), этот тип сознания похож на один из подтипов либерального сознания, о котором пойдет речь ниже. Но другим критериям, зафиксированным в идеальном типе, он не отвечает и, соответственно, лишен минимального набора свойств, присущих либеральному сознанию и отличающих его от нелиберального.
Назовем этот тип «нелиберальным индивидуализмом». Внешне он представляет собой полную противоположность «традиционно советскому» типу сознания, его безусловное и категорическое отрицание. На самом же деле перед нами лишь одна из трансформаций (правда, весьма основательная) «традиционно советского» типа, о возможности которой мы уже вскользь упоминали. А именно - резкое усиление потребительских акцентов при столь же резком освобождении от уравнительных. Этот тип сознания и его эволюция чрезвычайно важны с точки зрения перспектив начавшихся в России рыночных реформ. Одно дело, если он будет эволюционировать в направлении либерализма, хотя никто не может сегодня сказать, способны ли его носители выбрать подобный маршрут. И совсем другое дело, если он будет развиваться, как говорится, на своей собственной основе. Тогда мы обречены на десятилетия криминального беспредела. Вот почему «нелиберальный индивидуализм» требует самого серьезного отношения.
И, наконец, либеральный тип сознания. Его можно подразделить на два подтипа: «экономически либеральный» и «социал-либеральный». Подобное деление не вполне совпадает с теми классификациями течений в теории и практике либерализма, которые приняты в литературе и которые ориентируются на критерии логико-методологические (с выделением «естественно-правового», «утилитаристского» и «общественно-договорного» либерализма) или же политико-прагматические, связанные прежде всего с определенным пониманием роли и значения государства в общественном развитии (либертаризм, «новый либерализм» кейнсианско-реформистского толка). Что касается выделенных нами подтипов либерального сознания, то они отличаются друг от друга тем, что в каждом из них, во-первых, существует своя иерархия, свое логическое соподчинение различных либеральных ценностей; во-вторых, предусматриваются свои способы практической реализации этих ценностей; в-третьих, само содержание либеральных ценностей в отдельных существенных нюансах не одно и то же. В дальнейшем для удобства изложения мы будем рассматривать их как два самостоятельных типа, но читателя просим не забывать об их «парадигмическом» сродстве.
Основное различие между этими типами можно проиллюстрировать, используя афористические формулировки классиков либеральной мысли. По определению Л. фон Мизеса (он представляет, если пользоваться нашим разграничением, либерализм «экономический»), «программа либерализма... если ее сконденсировать в одном слове, будет читаться: собственность...»
Внешне это действительно напоминает то, что мы назвали «нелиберальным индивидуализмом». Но — только внешне. Дело в том, что у Мизеса все остальные либеральные ценности (политическая и гражданская свобода, толерантность и др.), хотя и не стоят в одном ряду с частной собственностью, но с необходимостью из нее вытекают. Между принципом частной собственности (при последовательной его реализации) и всеми остальными правами и свободами человека нет и не может возникнуть никаких противоречий, так сказать, по определению: частная собственность оправдана и целесообразна, исходя не из частных, а из общего интереса либерального общества. Что же касается «нелиберального индивидуализма», то он не только допускает возможность таких противоречий, но и легко примиряется с ними. В этом и заключается едва ли не основное проявление его нелиберальности.
Теперь — о «социал-либерализме». Его суть и его принципиальное отличие от «экономического либерализма» хорошо просматривается в словах В. Кроче. «...Если свободе, — пишет он, — приходится выбирать, то она должна быть полностью независима от экономического предрассудка; она должна иметь смелость принять средства социального прогресса, которые кажутся и, возможно, являются очень разнообразными и противоречивыми». Именно поэтому «необходимо разорвать несчастливую ассоциацию «либерализма» как морального или этико-политического принципа с laissez-faire как одним из возможных типов экономического порядка».
Иначе говоря, «социал-либерализм» отдает приоритет не частной собственности, а свободе, допуская при этом возможность ее конфликта с другими ценностями. Подобный конфликт должен разрешаться исключительно в пользу свободы. Интересно, что данная версия либерализма для осуществления и развития свободы предполагает — соответственно обстоятельствам места и времени — использование различных средств. Между тем для либерализма «экономического» частная собственность, занимающая верхнюю строку на шкале ценностей, одновременно выступает универсальным средством практической реализации любых других ценностей.
И, наконец, между двумя версиями либерализма обнаруживаются достаточно тонкие различия, касающиеся самого содержания отдельных ценностей и пересечений их смыслов. Возьмем, к примеру, свободу и равенство. В глазах «экономического либерала» равенство ценно лишь постольку, поскольку оно выступает условием осуществления свободы, что в данном случае означает прежде всего свободу собственности. Поэтому «экономическому либералу» близка мысль о равенстве перед законом (и как юридической нормой, и как законом функционирования рыночной экономики). Однако любые дополнения к такому — минимально либеральному — толкованию равенства отвергаются.
Конечно, с подобной интерпретацией равенства, отвечающей духу либерального сознания, вряд ли будет спорить и «социал-либерал». Не соблазнится он и корректировкой ее в духе уравнительности. Но он видит проблему там, где «экономический либерал» ее не усматривает и усматривать не хочет. Суть же этой проблемы заключается в том, что практическое обеспечение «минимального» равенства требует условий и средств, не вытекающих из его содержания. Говоря проще, стоя на позиции «минимального» равенства, само это «минимальное» равенство нельзя обеспечить.
Хрестоматийный пример: равенство перед рынком предполагает равенство стартовых условий каждого нового поколения. Однако законами рынка это вовсе не предусматривается, более того, они, как известно, способствуют не ослаблению, а углублению неравенства от поколения к поколению. Чтобы снять или хотя бы смягчить данное противоречие, «социал-либерализм» дополняет формулу, вытекающую из «минимальной» версии равенства (формулу: «карьеры, открытые для талантов»), требованием равных стартовых возможностей для выявления и раскрытия талантов. На практическом языке это означает осуществление соответствующих программ в сферах образования, здравоохранения, социального обеспечения.
С другой стороны, «социал-либерал» ценит равенство не просто и не только как условие осуществления свободы. Оно обладает для него и определенным самостоятельным значением, т. к. в его представлении расширение зоны равенства — этот тенденции — одновременно и расширение объема и обогащение содержания свободы. Он считает необходимым именно развитие сфер и оснований равенства, а не их сужение и редукцию к границам, доступным наименее продвинутым — социально и культурно — слоям данного обществах. «Экономический» же либерал, тоже не желая ориентироваться на эти слои, озабочен лишь тем, чтобы защитить себя и свое мировоззрение от свойственного им толкования равенства. Никакой другой проблемы он здесь не усматривает вообще. Поэтому не будет очень уж большим преувеличением вывод о том, что содержательный пафос этой позиции, если говорить о развитых странах, обращен или в настоящее (противостояние уравнительности) или в прошлое (преодоление средневековых сословных привилегий), но — не в будущее.
Что касается России, выходящей из эпохи коммунистической уравнительности и коммунистических привилегий, то здесь, разумеется, дело обстоит иначе: ведь в ней пока остается открытым вопрос о ближайшем будущем не только того или иного варианта либерализма, но и либерализма вообще.[…]
Из сказанного следует, что «социал-либеральное» сознание ориентируется на распространение принципа равенства за пределы сфер и оснований, очерченных «эталонным» идеальным типом либерального сознания, и — одновременно — не ставит под сомнение сам этот эталон, т. к. предполагается, что развитие равенства не подрывает исторически завоеванные позиции свободы.[…]
Источник: Капустин Б.Г. Клямкин И.М. Либеральные ценности в сознании россиян // Полис. 1994. №1. C.73 – 76.
[1] От латинского limen — порог, т.е. пороговость, промежуточность состояния человека в культурном пространстве. «Лиминальность подразумевает, что высокое может быть высоким до тех пор, пока существует низкое, и тот, кто высоко, должен испытать, что значит находиться внизу» (Тэрнер В. Символ и ритуал. С. 171).
[2] Вслед за Тэрнером, мы предлагаем вместо слово «община» использовать латинское слово communitas (общность, общение, общежитие), чтобы выделить эту модальность социальных отношений из «сферы обыденной жизни» (Тэрнер В. Символ и ритуал. С. 170). Английский исследователь различает три вида коммунитас — экзистенциальную, нормативную и идеологическую.
