От фаюмского портрета к иконам мучеников

Что касается форм. Вот перед нами фаюмский портрет. Это часто называют протоиконой. Откуда вообще форма иконы взялась? Мы в первых веках не находим этого, не сразу сформировалась икона. За икону еще церковь боролась, и очень важно, что эта борьба закончилась все-таки в пользу иконы. Очень многие были против того, потому что в этом видели возврат к языческому искусству. Действительно, фаюмский портрет, т.е. погребальный портрет поздней античной эпохи, дал эстетическую форму иконы. Потому что это были портреты, которые или возлагались на саркофаги умерших, или даже вмуровывали в мумии. Т.е. это портрет, который нам сохраняет образ ушедшего человека, как вот сегодня, скажем, фотография любимого умершего сохраняет для нас его черты. Его нет, но память его с нами. Но церковь, взяв эту форму, наделила икону совершенно другим содержанием, потому что погребальный портрет – он о смерти в попытке преодоления любовью, памятью и т.д. А икона – она о жизни.

Возможно, даже первые иконы появлялись именно мучеников, чтобы засвидетельствовать, что умерший человек – он вот здесь, с нами. Мы его не видим (опять видимый образ невидимого, да?), но он здесь, с нами, потому что он жив в вечности, потому что он последовал в воскресение за Христом. И доска, техника энкаустики – это восковые краски – все действительно было заимствовано от этого древнего позднеримского погребального портрета, который мы называем фаюмским. Даже золото, которое употребляли в виде нимба или в виде фона – это все воспринято было христианами первых веков.

Но, повторяю, содержание было абсолютно другим. Вот даже на этой иконе VI в. «Христос и святой Мина» мы видим, как мученик епископ Мина стоит рядом с Христом, и Христос его обнимает за плечо. Т.е. вот такой жест, который потом уйдет еще, это стадия формирования канона, какие-то вещи еще свободны, не выверены, но тем не менее вот здесь как раз очень характерный такой жест, где видно, что святой Мина там, где Христос, он рядом с Христом. Эту икону еще часто называют «Христос и его друг», т.е. святой – это друг Христа, святы те, кто последовал за Христом в смерть и наследовали жизнь вечную. И икона как раз это и выявляет. Во всяком случае, ранние иконы на это были действительно настроены. Т.е. икона – это явление иного мира.

Она действительно являет, не столько изображает, сколько являет. Потому что она не является, скажем, иллюстрацией Священного Писания, скорее она – параллельное свидетельство. Если Священное Писание, как я уже сказала, называли «словесной иконой», т.е. оно излагает историю спасения через слово, то икона являет ту же историю спасения, благую весть, если хотите, через образ. И в этом смысле действительно икона ближе к книге, чем к картине.

Принцип свитка

Если мы помним, в древности книги имели форму свитка. Так вот, пространство иконы и изображение иконное развивается тоже по принципу свитка. Оно может быть свернуто до единого лика, как мы видим, например, на иконе Спаса Нерукотворного. Здесь ничего не изображено. Здесь практически, кроме лика, нимба и креста внутри нимба… Ну, здесь еще были, мало сейчас заметны, почти утрачены буквы. Я сейчас о буквах особенно скажу. В общем, ничего не изображено. С точки зрения изобразительного искусства здесь minimum minimorum.

Но с точки зрения благой вести, с точки зрения богословия здесь огромная глубина, потому что здесь явлен лик невидимого Бога, ставшего видимым в боговоплощении. Вообще тайна боговоплощения – это и есть ключ к иконе. И икона нам раскрывает тайну боговоплощения. Что мы здесь видим? На охристой, а возможно, первоначально золотой поверхности иконы… Многие иконы писались именно на золоте, золото как образ транцендентного, образ Царства Небесного, это цвет и свет одновременно. На поверхности иконы возникает лик. Из вечности к нам приходит Христос и являет нам свой лик. Как говорил Иоанн Дамаскин, «я увидел человеческий лик Бога, и душа моя была спасена».

Но здесь есть еще круг. Круг – образ вечности, образ сияния, славы. Т.е. из вечности приходит Христос на Землю. Вот это сияние славы в его волосах отражается, в этом ассисте, т.е. человеческий лик, а вот это божественное, которое неизобразимо, выражается в символах золотого сияния. И крест внутри нимба – он приходит ради жертвы, а жертва эта спасительная совершилась на кресте. Вот из такого минимального изображения выводится практически полностью богословие христианского спасения. Евангелие, т.е. «Благая Весть». Каждая икона – это благая весть, но только переданная не словесно, а в символах и красках.