Перераспределение земель к 1922 году

Земель трудового пользования – Казаки  42.4%

                                                   Крестьяне 46.4%" [46]

 

 

Но, в общем-то, в целом в 20-е гг., в период НЭПа на Дону, как и во всей стране, наблюдался период ослабления давления на казаков. И, хотя на основании всех приведенных воспоминаний и фактов можно утверждать, что продолжался курс на уничтожение сословных элементов казачества, все же казаки получили небольшую передышку от прямых преследований и репрессий.

Корнева Зинаида Яковлевна вспоминает: "…В этом же доме так мы и жили до раскулачивания с мамой и с Верочкой. Где нужно было что, ремонтировали, что нужно, то и делали, так и жили. Поначалу новые власти относились к нам нормально, тогда еще "кулаков" не было; как люди жили, так и жили. Никто нас особо не притеснял, никто ничего нам такого плохого не делал". Но продолжалось это не вечно. Как пишет автор в статье, "…кулачество в результате голода встает на ноги…" [47] Так началось раскулачивание.

Итак, приведенные факты свидетельствуют о том, что в период НЭПа советская власть на Дону продолжает политику "расказачивания", но в скрытой форме. Она выражается в разрушении идеи единства казачества, усилении расслоения, противопоставлении бедных и богатых казаков, ликвидации казачьей общины, традиционной формы землевладения, поощрением со стороны правительства увеличения доли пришлого населения, переделе земельных наделов, передаче части территории Войска Донского соседним областям, переименовании населенных пунктов, гонениях на Православную Церковь, разрушении и запрещении казачьих традиций. Все это приводит к ликвидации казачества не только как особого сословия, но и подрывает основы этнического и культурного своеобразия казаков.

 

Глава 3.

НОВЫЙ ВИТОК РАСКАЗАЧИВАНИЯ

 

I. ГРОЗНЫЕ 30-Е

 

 Новый виток расказачивания приходится на 30-е годы, и связан он был с коллективизацией и раскулачиванием. Рассматривая эти процессы на Дону, нужно учесть особенности края: зажиточность, большое количество крепких середняцких хозяйств, которые при желании можно было назвать кулацкими. Раскулачивали, в основном, не пришлое, а именно коренное казачье и крестьянское население, так как им было легче восстановить хозяйство после гражданской войны. Мы вновь встречаемся с неопределенностью понятия – "кулак". Например, Галезник Зинаида Ефимовна говорила, что семья у них была не зажиточная, а скорее середняцкая, трудовая. Она вспоминает, что хотя они и жили довольно неплохо, имели крепкое хозяйство, раскулачивания они не ожидали, "…нас все знали как трудовых людей, работающих, чтобы прокормить себя и своих четверых детей, мои мама с папой сами работали в поле, но и мы попали под раскулачивание. Раскулачили всех, у кого было более или менее многочисленное и хорошее хозяйство, приходила комиссия с райсовета, или откуда-то из верхов, и забирали все без разбора и дом тоже, если он новый или большой. Приходили без предупреждения, в любое время суток…" [48] Много еще подобных рассказов можно услышать, если пройти по донским станицам. Люди, с которыми мы разговаривали, с болью в сердце подробно (до сих пор помнят) перечисляли, какое имущество, скот пришлось отдать в колхоз: "…А в 30-ом году совсем уже из дома выгнали, все забрали, абсолютно все забрали: и дом, и что в доме, и что во дворе – все-все, исключительно все забрали. У меня солонка осталась, она прошла через все, это единственная вещь, которая осталась с тех времен у меня. У нас ковер был тогда красивый, украли, зеркало богатое в позолоченной раме разбили на мелкие кусочки, когда раскулачивали. Ну, правда, тогда уже было ничего не жалко". [49] "…До раскулачивания жили хорошо: всего было в волю, быков три пары. Сеяли хлеб, держали кур, не резали быков даже в голод, в колхоз вступали сами: жалели скотину бросить, а нас выслали и быков, конечно, отобрали". [50] Даже те, кто сам не попал под репрессии и с самого основания работал в колхозе, говорят, что "раскулачивали самых рабочих людей". Так, например, вспоминает Бойдалагина Галина Стефановна из станицы Раздорской: "…раскулачивали не справедливо! Разве это кулаки? Те, кто этого заслуживал, сами знали и заранее уезжали, а тех бедняков, которые каждую копейку берегли, тех раскулачили. У одного в Константиновке был магазин, и здесь два магазина, так владелец продал их и уехал с деньгами, а купившего посадили".

Да и вообще, как определяли, кулак это или не кулак? 21 мая 1929 года было издано постановление СНК СССР "О признаках кулацких хозяйств, в которых должен применяться Кодекс законов о труде":

 

"Кулацкими считались те хозяйства, которые попадали хотя бы под один из следующих показателей:

- "если хозяйство систематически применяет наемный труд;

- если в хозяйстве имеется мельница, маслобойня, сушилка и другие промышленные предприятия при условии применения в них механического двигателя;

- если хозяйство систематически сдает в наем сложные сельскохозяйственные машины с механическими двигателями;

- если хозяйство сдает внаем отдельно оборудованные помещения под жилье и предприятие;

- если члены хозяйства занимаются торговлей, ростовщичеством, коммерческим посредничеством или имеют другие нетрудовые доходы (в том числе служители культа)" [51].

Группировки хозяйств по обеспеченности землей на 1917 год.

Число обсл.  хоз-в.	Безземельные	до 1 дес.	1-2	2-3	3-4	4-5	5-7	7-10	10-15	15-20	20-25
2726 100%	996 36%	558 20%	122 4%	124 4%	92 2%	117 4%	714 4%	140 5%	127 4%	94 3%	69 2%

   

Нормы земельного надела (дес. на 1 чел.)

И 0,1

Группировка хозяйств по посеву
	25год	28год
без посевные	2,5	4,8
до 4 дес.	53,6	39,0
от 4 до 6 дес.	16,3	18,4
от 6 до 16 дес.	23,8	33,6
от 16 до 25 дес.	27	3,5
25 дес	1,1	0,7

 

-Сравнительные данные двух таблиц[52] свидетельствуют об уменьшении числа хозяйств с большим наделом земли с 5% в 1917 году до 1,1 и 0,7% в 1925-28 годах. При этом так же уменьшается число безземельных хозяйств с 36% до 2,5-4,8%. Скорее всего, слой середняков в земельном отношении пополнялся за счет, выселения бывших помещиков и наиболее богатых казаков. Благодаря этим процессам число середняцких хозяйств резко возросло, и они-то и составляли к началу 30-х годов почти абсолютное большинство в области. Похожую динамику можно проследить и в таблицах[53] об изменениях, произошедших в 24-27 гг., в составе групп, разделенных по количеству дохода на семью.

 

Социальные группы
I гр.	доход до 25 руб.	Бедняки
II гр.	25-50 руб.	бедняки–середняки
III гр.	50-75 руб.	Середняки
IV гр.	75-100 руб.	середняки–зажиточные
V гр.	100-125 руб.	Зажиточные
VI гр.	от 125 руб.	Зажиточные

 

Соотношение посевных групп
	I	II	III	IV	V
24-25гг.	2659	3528	994	160	187
25-26гг.	2169	3210	1133	224	333
26-27гг.	2181	3090	1237	259	328

Количество бедняцких хозяйств с 24 по 27 гг. уменьшается на 18%, а зажиточных – увеличивается на 75%. Резко возросло число переходных групп – на 61% (IV группа), увеличивается количество середняцких хозяйств – на 24%.

 

Таким образом, на Дону к 30-му году преобладали середняцкие хозяйства, бедняцких и кулацких хозяйств было сравнительно мало. Кроме того, данные таблиц свидетельствуют о том, что в области земельный надел превышал средний по черноземной области. Кроме того, рельеф местности ("горы") способствовал занятию виноградарством, для чего нужно большое количество земель, а это не дает правильно оценить принадлежность (или не принадлежность) семьи к кулачеству лишь на основе размера участка земли, находящегося в пользовании. Использование наемного труда на огородах и виноградниках в течение конкретного периода, при подвязке, было традиционным, и потому не могло считаться признаком кулачества.

"Семья наша жила до революции неплохо, быки были, 240 кустов винограда, но отказывала семья себе во всем: в доме у нас только одна кровать да стол были… В 30-х нас хотели раскулачить. Но так как мать осталась одна, без мужа, с пятью детьми, то нас не тронули, хотя все вокруг поговаривали: "Кулачить надо, кулачить". [54] Их семье повезло: не раскулачили, потому что мать была единственным кормильцем детей, хотя иногда не смотрели даже на это.

 Но если и высылали по "признакам кулачества", не совсем подходящим под условия нашей области, почему же тогда выселили Бандовкиных, отнюдь не использовавших "наемный труд" да и живших-то не особенно зажиточно?

Вот как рассказывает о начале коллективизации и высылке сама Бандовкина Евлампия Александровна (с ней мы встретились в хуторе Коныгине, она единственная вернулась назад из ссылки): "В колхоз вступили сами, все в город не могут уйти, жалели скотину бросать. Колхоз начали строить зимой. И нас тогда раскулачили, потому что скотины много. Полномочными в колхозе были Бондаренко, Коваленко, Энуленко. Выслали самые рабочие семьи. Сталин подписал указ на высылку. И 9 семей выслали всех вместе в Свердловскую область". [55]

Совершенно отчетливо прочитывается политический заказ на определенное число выселенных. 

Иванова Е.А. рассказывает о высылке отца: "У нас был сосед, арендатор, сеял хлеб 100га и, естественно, нанимал людей. Белые убили его сына, а дочь была замужем за следователем. И вот его должны были задержать, как эксплуататора, но у него была родственница, из бедноты, она за него заступилась на заседании, что вот, ссылать его нельзя, у него сына белые расстреляли. Тогда кого ссылать? – Да вон соседа. Вот так моего отца и сослали на Урал вместе с четырьмя дочерьми". [56]

Ее саму позже от ссылки спас родственник женщины, жившей у них на квартире. "Он был в Раздорах уполномоченным и спросил: "Что это за семья?" – "Это мы одну семью высылаем". А ведь высылки тогда уже кончились. Тот велел догнать нас и вернуть. "А то, – говорит, – вас самих арестуют за превышение полномочий". Причем вот опять-таки прослеживается та же мысль о заказе на высылку: закончилась волна раскулачиваний – смогли спасти, не закончился бы еще, – не остановили бы повозку.

В некоторых случаях помогли вчерашние друзья, не все человеческое оказалось затоптано в людях, но тут уже приходилось просто бросать имущество и бежать в город. Вот одна из таких историй, история семьи Алимовых: "Когда мне было 7-8 лет, по стране прокатилась волна раскулачиваний. Честно говоря, наша семья не ожидала, что мы тоже попадем под раскулачивание. Нас все знали как трудовых людей, мы дружили со всеми, председатель был папин друг детства, наши семьи были в хороших отношениях. И вот однажды он пришел поздно вечером и сказал, что нашу семью утром придут раскулачивать, а папу должны забрать в колхоз рабочим или что-то в этом роде. Нам нужно было взять только самое необходимое и уехать из хутора. Может на время, а может навсегда, куда сможем, где примут. Нас, детей, разбудили, одели. Взяли самое необходимое и, бросив все: хозяйство, дом, – уехали". [57]

Но спастись от высылки повезло не всем…

 

Таким образом, на Дону под политику раскулачивания попали в большинстве своем середняцкие хозяйства, которых по области было большинство. Не учитывались особенности края, такие как норма земельного надела, не соблюдалось постановление СНК СССР "О признаках кулацких хозяйств". Результатом этого стало выселение множества людей, не всегда относившихся к зажиточным. Поэтому можно говорить о заказе на определенное число ссыльных на территории области. А так как основная масса высланных были казаками, то процесс раскулачивания на Дону стал продолжением политики расказачивания. 

 

 

II. ДОРОГА В НИКУДА

Ссылка… Прошло много лет, но рассказы о ней все еще полны подробностей, деталей, настолько ярки, что тот ужас, потрясения, страдания ощущаешь как собственные. Их забирали из родных мест, где все было дорого и привычно. Увозили, как правило, без вещей, тут же грабили дома. Кто это делал? Да свои же соседи, позавидовавшие чужому счастью. И от этой мысли становилось еще больнее и горче.  

"Из нашей семьи выслали 7 человек. Людей со всех хуторов сгоняли в вагоны. Мужчин повезли вперед, так как они были арестованы за четыре месяца до того и отсидели в тюрьме. Забрали документы, сундуки, при обыске нашли портреты царя, забрали фотографии. Пришли сразу с оружием, вещи забрать не дали, детей и женщин отвезли на быках к вагонам. Все забрали из дома чужие, редкая вещь досталась родным, дома разграбили. Даже те немногие вещи, что взяли с собой на подводы не дали забрать в вагон. 18 км потом шли пешком. Что говорить… Переворот жизни…" [58]

Воистину "переворотом" стала для людей высылка, отрыв от "родных пепелищ". Евлампия Александровна в разговоре с нами упоминала мало имен, но имена тех, кто отправил ее семью на Урал, одним махом перечеркнул всю жизнь, сломал судьбу, назвала довольно четко. Наверное, не случайно она помнит их до сих пор. Скорее всего, здесь опять все пустили на самотек, на произвол местных властей, ведь Бандовкины даже в колхоз вступили сами, а их раскулачили все равно. Очевидно, тем, кто руководил этим процессом, особенно не было дела до того, насколько четко выполняется постановление о высылке, и кого конкретно они высылают, а в это время рушились семьи и гибли люди. Картина погромов поистине потрясает: "За нами пришли ночью 10 февраля 1933. Вышибли дверь ногами, начали все громить, ломать, избивать всех без разбора и детей, и взрослых" [59].

"Подбор работников на местах Донбюро проводило по принципу отбора тайных агентов на белогвардейской территории. "Во главе ревкомов окружных и станичных ставят элементы, наиболее пострадавшие от Краснова… Они, вспоминая старые обиды, допускали ряд безобразий, оказались сплошь и рядом людьми нечистоплотными, бандитски настроенными", – сообщали потом проверяющие" [60] Явление, имевшее место в начале 20-х гг. продолжалось и в 30-х.

А может быть, здесь сыграл роль еще вот такой момент. Ведь "к власти" на местах пришла, по сути, деревенская беднота, а это в основном крестьяне не хозяйственные, не сумевшие сами создать крепкое хозяйство и ополчившиеся за это на более благополучных соседей.

По дороге "туда" (а куда, – никто не знал) их ожидали новые испытания, как будто нарочно созданные, чтобы растоптать в людях достоинство.

"6 км от поезда монастырь, там в каком-то помещении, среди икон, на приготовленных нарах нас разместили на ночлег. Ехали 11 вагонов, заполненных людьми. На каждый вагон охранник с карабином, из вагонов не выпускали даже нужду справить. Но девчатам было стыдно делать это в вагоне, так они почти ничего не ели. Ехали долго. Ни есть, ни спать не давали всю дорогу. В Свердловске дали невысокие круглые булки серого хлеба – одну булку на семью. По дороге умирали дети, младшие. Были люди с Крымской и других хуторов. Потом шли пешком 18 километров".

И таких эпизодов, из которых складывалась историческая мозаика тех лет, было множество. Еще одним дополнением к этой страшной картине стали воспоминания Ольгиной прабабушки, как их высылали. Ожидая своей участи, они четыре дня просидели в каменных сараях по-над Доном, где раньше они же, и другие казаки хранили хлеб, потом на баржах их сплавили по Дону к деревеньке, где велели оставить все свои вещи. "Ну, мы, что было, снесли, конечно, с собой же не понесешь!" – говорит Зинаида Яковлевна. А дальше начался самый сложный период пути: "Двадцать пять километров надо было идти от Дона до Сальска, и мы шли. Шли пешие, в августе месяце жара была ужасная. Как хотелось пить, совершенно воды нигде не было, сальские степи все ровные. Как мы шли туда, кто как мог" [61]. Очень тяжела была дорога, в пути умирали от жажды дети, жара доводила до беспамятства взрослых. Неудивительно, что в тот момент им было безразлично, какая вода, она стала для них единственной мечтой. "…Мы добежали до какого-то там совхоза ("Гигант" назывался), и там скот у них был в совхозе, и место было такое, как ямка, низинка такая, а там водичка – скотину поили. И там скотина, в той воде, и пила, и там же и нужду справляла. А мы как добрались до той воды, так кто бежал, кто полз, кто как. И вот снимаешь с себя платок, – наверх на воду на эту, и пьешь". [62]

Представьте только, что девочка, привыкшая к безбедному существованию, любимица отца и деда, окружавших ее заботой, вынуждена была встать на колени и пить воду из лужи вместе со скотом. В самом деле, условия, в которые были поставлены высыльные, заставляли людей отречься от своего прошлого.

А путь продолжался, правда теперь их повезли уже не по дневной жаре – трудно было и "комендантам", новыми конвоирами стали калмыки. "У них плоские какие-то арбы, широкие и заложены плетнями, место много, можно было сесть. Днем нас уже не повезли, ждали вечера: невозможно ж было, жара страшная, воды нигде не было" [63]. Ехали по ночам, никто не знал, куда, лишь днем, оглядевшись по сторонам, люди могли понять, где они, и попытаться предугадать, что готовит им завтрашний день. Но им с мамой повезло больше, чем остальным – удалось сбежать.

"Мы решили сбежать. Наш весь "караван", калмыки эти, шли и шли, подвода за подводой, а мы начали отставать. И как видим, что ночь темная, ничего не разглядеть, мы повернулись да и пошли. Отошли порядочно, что нам уже стало не слышно этих калмыков, прилегли там прямо в поле… А утром, как стало чуть-чуть развидняться, так встали и пошли в обратную сторону". Дошли до поселка, что проехали накануне, и спросили у вышедшей из дома женщины, как дойти до первой станции. Увидев их обездоленных, измученных дорогой, с единственной корзинкой в руках, сложно было не догадаться, что они одни из тех, кто находился в "караване" калмыков. Им повезло, что женщина, увидев мать с дочерью, оказалась понимающей и решилась им помочь: "Вот по этой дороге можно дойти и по этой. Но вы идите здесь, а то там часто правительство ездит". [64] А попался бы им на пути кто-то другой, может и не удалось бы вырваться из-под "карающей длани" большевиков, за то, что еще недавно они смели называть себя "свободным казачеством".

Таким образом, "крестный путь", по которому пришлось пройти казакам, привел лишь к новым потерям и унижениям.

 

III. "И СНЕГ БЫВАЕТ ТЕПЛЫМ…"

 

Большой проблемой для высыльных становилось обустройство на новом месте. Повезло, если это лето, или рядом жилой поселок. "Домов никто не готовил, привезли к местным жителям, света не было. Потом хозяев (нашим хозяином был Наумов Данил) выгнали из дома в баню, потом угнали в другую деревню. Восемь месяцев жили в хате, потом дали делать на болоте бараки – домики из фанеры с перекрытием на две семьи". [65] Иногда женщинам самим приходилось сооружать себе жилье. Так Корнева Зинаида Яковлевна "…Нас раскидали по земле. На земле на этой мы переночевали, потом нам сказали, чтоб мы себе землянки копали. И вот нас трое девчат начали мы копать землянку. Она так рассчитана, чтоб там только кровать была и больше ничего. Выкопали мы эту землянку и ходили с топором в лес вырубали длинные такие сохи, чтоб стены держали, и длинную-длинную основную палку. Ветки носили, складывали на эту палку, и получалась такая халабуда. Окон не было, первое время даже дверей не было. Это август месяц был, хорошо, что ни одного дождика не выпало, а если б дождь был, не знаю, что б стало". [66]

А если зима? Холод, снег… без теплых вещей, а на руках дети? Что тогда? "Как сейчас помню, приехали мы на Урал. На месте, где мы должны были жить, были снег и голые сваи. Дерево, доски, мы должны были рубить, стругать и стоить дома сами. Началась борьба на выживание. Родители строили бараки – деревянные дома, в которых мы потом и жили. В первый же день встал вопрос, как спасти детей от холода. Родители закапывали нас в снег, чтобы хоть как-то сохранить нам жизнь. Оказывается, и снег бывает теплым". [67]

 

Ссыльных оставили один на один с суровой природы, не помогли ни в чем, предоставив им самим бороться за свою жизнь и за жизни своих детей. Но даже самая суровая природа была более милосердна к этим несчастным, нежели люди, отправившие их туда. Вот и получается, что даже "снег бывает теплым".