Предисловие ко второму, исправленному изданию 13 страница

– Вот именно! – восклицает он. – А что означает время, потерянное в бутылочном горлышке? Это означает, что вы потеряли проток.

– Но не хотите же вы сказать, что мы должны забыть о контроле качества? – говорит Боб.

– Конечно, нет. Делать деньги на протяжении длительного времени, если вы не производите качественный продукт, невозможно, – отвечает Иона. – Я просто предлагаю, чтобы вы проводили контроль качества другим образом.

– Ты хочешь сказать, что мы должны проводить контроль качества перед бутылочным горлышком? – спрашиваю я.

Иона поднимает указательный палец и говорит:

– Правильно мыслишь! Нужно обеспечить, чтобы через бутылочное горлышко проходили только качественные детали, а некачественные отсеивались бы до него. Если вы списываете в отходы бракованную деталь до того, как она проходит через бутылочное горлышко, единственное, что вы теряете – это бракованную деталь. А если вы списываете эту деталь после бутылочного горлышка, это означает, что вы потеряли то время, нагнать которое невозможно.

– А если деталь получит дефект после бутылочного горлышка? – спрашивает Стейси.

– Это другой аспект той же самой идеи, – поясняет Иона. – Обеспечьте, чтобы управление процессом при последующей обработке деталей, прошедших через бутылочное горлышко, было на высоком уровне, так, чтобы не допустить их повреждения. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Тут подключается Боб:

– Только один вопрос: а где мы возьмем инспекторов?

– А в чем проблема перевести тех, что у вас уже есть, на бутылочные горлышки? – отвечает вопросом на его вопрос Иона.

– Об этом стоит подумать, – говорю я.

– Отлично, – подводит итог Иона. – Давайте вернемся в офис.

Мы возвращаемся в офисное здание и устраиваемся в конференц-зале.

– Я хочу быть совершенно уверенным, что вы понимаете значение бутылочных горлышек, – начинает Иона. – Каждый раз, когда бутылочное горлышко заканчивает обработку детали, это дает вам возможность отправить готовый продукт. Что это означает для вас в деньгах?

– В среднем, около тысячи долларов за единицу продукта, – отвечает Лу.

– И вы переживаете, что вам придется потратить один-два доллара на бутылочные горлышки для того, чтобы сделать их более производительными? – спрашивает он. – Для начала, во что, по вашему мнению, вам обходится час работы, скажем, станка с ЧПУ?

– Это хорошо известно, – отвечает Лу. – Он стоит нам 32 доллара 50 центов в час.

– А термообработка?

– 21 доллар в час, – отвечает Лу.

– И обе эти суммы неверны, – объявляет Иона.

– Но по нашим данным по затратам…

– Эти цифры неверны не потому, что вы допустили ошибку при расчетах, – перебивает его Иона, – а потому, что эти затраты рассчитывались так, как будто эти рабочие центры находятся в изоляции от всей системы. Позвольте объяснить. Когда я занимался физикой, время от времени ко мне приходили люди с задачами, которые они не могли решить. Они хотели, чтобы я проверил для них все числа. Однако по прошествии времени я научился не выбрасывать время попусту на перепроверку чисел, потому что числа, как правило, были верны. Когда же я проверял исходные посылки, они, как правило, были неверны.

Иона достает из кармана сигару и раскуривает ее.

– Это же самое происходит сейчас здесь, – говорит он между затяжками. – Вы рассчитали затраты на оба этих рабочих центра, исходя из стандартных бухгалтерских процедур… не приняв во внимание, что оба этих рабочих центра являются бутылочными горлышками.

– А каким образом это влияет на затраты? – задает вопрос Лу.

– Вы уже уяснили, что мощность завода равна мощности его бутылочных горлышек, – говорит Иона. – То, что за час производит бутылочное горлышко, равно тому, что за час производит весь завод. Таким образом, час, потерянный в бутылочном горлышке, – это час, потерянный во всей системе.

– Это понятно, – говорит Лу. – Тут мы с Вами согласны.

– В таком случае, – продолжает Иона, – во что обошелся бы всему заводу простой в течение одного часа?

– Не могу сказать наверняка, но это была бы довольно внушительная сумма, – признает Лу.

– Скажите-ка мне одну вещь. Во сколько вам обходится эксплуатация завода в месяц? – интересуется Иона.

– Общие операционные затраты в месяц составляют около 1,6 миллиона долларов, – отвечает Лу.

– А теперь давайте возьмем для примера ваш станок с ЧПУ, – говорит Иона. – Сколько часов в месяц, вы говорите, есть у этого станка для производства?

– Около 585, – отвечает Ральф.

– Реальные затраты в бутылочном горлышке – это общие затраты всей системы, деленные на количество часов, которое бутылочное горлышко занято производством, – говорит Иона. – И что у нас тогда получается?

Лу достает калькулятор из кармана пиджака и быстро вбивает туда цифры.

– Две тысячи семьсот тридцать пять долларов, – говорит он. – Подождите, разве это на самом деле так?

– Да, это так, – отвечает Иона. – Если ваши бутылочные горлышки простаивают, вы теряете не 32 доллара или 21 доллар. Действительные затраты – это затраты из расчета часа работы всей системы. А это составляет две тысячи семьсот долларов.

Это всерьез ошарашивает Лу.

– Такой расклад совершенно меняет дело, – говорит Стейси.

– Конечно, меняет, – соглашается с ней Иона. – Помня об этом, как мы можем оптимизировать эксплуатацию бутылочных горлышек? Существует две основных области, на которые вам надо обратить пристальное внимание. Во-первых, необходимо сделать так, чтобы время в бутылочных горлышках не разбазаривалось. Каким образом оно разбазаривается? Например, когда бутылочное горлышко простаивает во время обеденного перерыва. Или когда оно производит обработку деталей, которые уже имеют какой-то дефект или которые приобретут дефект при последующей обработке из-за халатности рабочего или несовершенного метода управления процессами. Еще один способ разбазаривать время бутылочного горлышка – это пропускать через него детали, которые вам на самом деле не нужны.

– Вы имеете в виду лишние детали? – спрашивает Иону Боб.

– Я имею в виду все, на что у вас нет непосредственного спроса, – отвечает он. – Поскольку что происходит, когда в данный момент вы накапливаете товарно-материальные ценности, которые не сможете продать в течение последующих месяцев? Вы жертвуете сегодняшними деньгами во имя будущих денег. Вопрос только в том, выдержит ли это ваш денежный поток? В вашем случае, однозначно нет.

– Он прав, – признает Лу.

– В таком случае, сделайте так, чтобы бутылочное горлышко обрабатывало только то, что будет способствовать получению протока сегодня… а не через девять месяцев, – говорит Иона. – Это один способ увеличить мощность бутылочного горлышка. Другой способ увеличить мощность бутылочного горлышка – это снять с него часть нагрузки и перенести ее на не бутылочные горлышки.

– Да, только как это сделать? – спрашиваю я.

– Вот поэтому, пока мы были на заводе, я и задал вам те вопросы, – отвечает мне Иона. – Все ли детали должны проходить через бутылочное горлышко? Если нет, тогда те, что не должны, нужно передать для обработки не бутылочным горлышкам. В результате высвободится мощность в бутылочном горлышке. И мой второй вопрос: есть ли у вас другие станки, которые могли бы делать те же самые операции? Если у вас такие станки есть или есть поставщики с нужным оборудованием, вы сможете разгрузить бутылочное горлышко. И тогда опять вы получите мощность, позволяющую вам увеличить проток.

 

На следующее утро я вхожу на кухню и сажусь завтракать. Передо мной большая миска еще парящей геркулесовой каши… которую я с детства терпеть не могу. Я смотрю на кашу (а она на меня), и тут мама/бабушка спрашивает:

– Ну, как вчера все прошло?

И я отвечаю:

– А знаешь, по сути дела, вчера за ужином ты и дети были на верном пути.

– Правда? – спрашивает Дейв.

– Мы должны сделать так, чтобы Герби двигался быстрее, – объясняю я. – И вчера Иона показал нам, как это можно сделать. Так что мы многому научились.

– Ну вот, отличные новости, – говорит мама.

Мама наливает себе кофе и усаживается за стол. Воцаряется тишина. Тут я замечаю, что мама и дети как-то странно переглядываются.

– Ну что такое? – спрашиваю я.

– Вчера, когда ты уехал, опять звонила их мать, – говорит моя мама.

С тех пор как Джули уехала, она регулярно звонит детям, но не знаю, по какой причине, она так и не говорит им, где она сейчас. Я уже подумывал, не обратиться ли к услугам частного детектива, чтобы выяснить, где она скрывается.

– Шарон говорит, она кое-что слышала в телефоне, пока они разговаривали, – говорит мне мама.

Я поворачиваюсь к Шарон.

– Ты знаешь ту музыку, что любит слушать дедушка? – говорит она.

– Ты говоришь о дедушке Барнетте?

– Ага, ну ты знаешь, – говорит она, – такая музыка, от которой засыпаешь, ну, эти… как же они называются?

– Скрипки, – приходит ей на помощь Дейв.

– Точно, скрипки, – подхватывает Шарон. – Понимаешь, когда мама ничего не говорила, я слышала в телефоне эту музыку.

– Я тоже, – говорит Дейв.

– Вот как? – говорю я. – Очень интересно. Молодцы, что обратили внимание. Я, пожалуй, позвоню сегодня бабушке и дедушке Барнеттам.

Я допиваю кофе и встаю.

– Алекс, ты к каше даже не притронулся, – говорит мне мама.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку.

– Извини, мам, опаздываю в школу.

Я машу детям и подхватываю свой портфель.

– Ладно, придется убрать кашу в холодильник, чтобы ты съел ее завтра, – слышу я мамино ворчание.

 

Глава 20

 

По дороге на завод я проезжаю мимо мотеля, где останавливался на эту ночь Иона. Я знаю: он давно уже уехал, его самолет улетел в полседьмого утра. Я предложил отвезти его в аэропорт сегодня утром, но (мне повезло) он отказался, сказав, что вызовет такси.

Я приезжаю в офис и тут же велю Фрэн вызвать всех на совещание. А пока я начинаю составлять список действий, предложенных вчера Ионой. Но у меня из головы не выходит Джули. Я закрываю дверь в кабинет, усаживаюсь за стол, нахожу номер телефона ее родителей и звоню.

На следующий день, после того как Джули уехала, ее родители позвонили мне с вопросом, не узнал ли я что-нибудь нового. И больше они не звонили. Пару дней назад я сам звонил им, чтобы спросить, не знают ли они что-нибудь о Джули. Это было во второй половине дня. Я разговаривал с матерью Джули Адой. Она сказала, что они понятия не имеют, где Джули. Я не очень ей тогда поверил.

Трубку опять снимает Ада.

– Доброе утро, это Алекс, – говорю я. – Я хочу поговорить с Джули.

Ада не находит, что сказать.

– Эээ… вообще-то… но… ее здесь нет.

– Она у вас.

Я слышу, как Ада на том конце вздыхает.

– Она у вас, не так ли, – повторяю я.

В конце концов, Ада говорит:

– Она не хочет с тобой говорить.

– И как давно, Ада? Как давно она уже у вас? Так вы солгали мне даже в тот вечер в субботу, когда я звонил?

– Тебе никто не лгал, – негодующим голосом говорит она. – Мы понятия не имели, где она была. Она провела несколько дней у Джейн.

– Ладно, ну а когда я звонил вам пару дней назад?

– Джули просила не говорить тебе, что она здесь, – отвечает Ада, – и мне не следовало говорить тебе этого и сейчас. Она хочет побыть одна.

– Ада, я должен поговорить с ней, – требую я.

– Она не подойдет к телефону, – говорит Ада.

– Откуда Вы знаете, если Вы даже не спрашивали у нее?

На том конце трубку кладут на стол. Я слышу удаляющиеся шаги. Через минуту они раздаются снова.

– Она сказала, что позвонит, когда будет готова, – говорит Ада.

– И что все это значит?

– Если бы ты не пренебрегал ею все эти годы, ты не оказался бы в этой ситуации, – слышу я в ответ.

– Ада!

– До свидания, – прекращает она разговор и кладет трубку. Я тут же снова набираю их номер. Трубку никто не снимает. Проходит несколько минут, прежде чем мне удается заставить себя переключиться на предстоящее совещание.

 

В десять часов у меня в кабинете начинается совещание.

– Я хотел бы знать, что вы думаете о том, что услышали вчера, – начинаю я. – Лу, твое мнение?

– Ну… я просто не мог поверить в то, что он говорил о часе работы бутылочного горлышка. Вчера, когда я пришел домой, я разложил все заново, чтобы проверить, есть ли в этом смысл. Вообще-то мы ошиблись с тем, что потерянный час в бутылочном горлышке обходится нам в две семьсот.

– Ошиблись? – переспрашиваю я.

– Через бутылочные горлышки проходит только восемьдесят процентов всего потока, – говорит Лу и достает из кармана рубашки листок бумаги. – Так что более аккуратная цифра будет представлять из себя восемьдесят процентов от наших операционных затрат, что получается 2188 долларов в час, а не 2735.

– Верно. Думаю, ты прав, – соглашаюсь я.

Тут Лу улыбается.

– В любом случае, – говорит он, – должен признать: эта новая перспектива, с которой мы посмотрели на то, что происходит, действительно, открыла мне глаза.

– Согласен, – говорю я. – А что скажут остальные?

Я по очереди выслушиваю их реакцию на то, что произошло вчера, В основном, мы думаем одинаково. И все же Боб не совсем уверен, что мы должны провести все перемены, о которых вчера говорил Иона. А Ральф не совсем четко видит свою роль. Абсолютно «за» только Стейси.

Она говорит, подводя итог:

– Я думаю, стоит рискнуть.

– Хотя меня в данный момент крайне волнует все, что может вызвать увеличение операционных затрат, – говорит Лу, – я все же согласен со Стейси. Иона сказал правильно: мы больше рискуем, продолжая двигаться по старому пути.

Боб поднимает свою массивную руку, готовясь к тому, чтобы сделать свое замечание.

– Ладно, но кое-что из того, о чем говорил Иона, будет сделать легче и быстрее, чем все остальное, – говорит он. – Почему бы нам не начать с более простых вещей и не посмотреть, к чему это приведет, пока мы будем готовить более серьезные перемены.

– Это дельное предложение, – говорю я. – С чего бы ты начал?

– Я думаю, – продолжает Боб, – надо начать с того, чтобы передвинуть контроль качества и начать проверять детали перед бутылочным горлышком. На изменение остальной процедуры проверки качества уйдет время, а поставить инспектора для проверки деталей перед бутылочным горлышком можно уже хоть сегодня к концу дня, если хотите.

Я киваю.

– Отлично. Что насчет новых правил относительно перерыва на обед?

– Профсоюз может предъявить претензии, – говорит он.

Я качаю головой.

– Думаю, они согласятся. Подготовь все в деталях, и я поговорю с О'Доннелом.

Боб делает заметку в блокноте, который лежит у него на коленях. Я встаю и начинаю обходить стол, стараясь подчеркнуть важность того, что я собираюсь сказать.

– Иона вчера задал вопрос, который, действительно, заставил меня задуматься. Почему у нас бутылочные горлышки обрабатывают те детали, которые не увеличат наш проток?

Боб смотрит на Стейси, она на него.

– Хороший вопрос, – говорит она.

– Мы приняли решение… – начинает Боб.

– Я знаю про это решение, – говорю я. – «Наращивать уровень товарно-материальных запасов с целью поддержания показателей эффективности на хорошем уровне». Однако, наша проблема не в показателях эффективности. Наша проблема в просроченных заказах. И это очевидно и нашим клиентам, и руководству подразделения. Мы безвариантно должны сделать что-то, что улучшило бы ситуацию с выполнением заказов в срок. И Иона показал нам, что это «что-то» из себя представляет. До настоящего момента мы решали, какой из просроченных заказов проталкивать, исходя из того, кто громче кричал, – продолжаю я. – С настоящего момента просроченные заказы получают приоритет над всеми остальными. Заказ, просроченный на две недели, получает приоритет над заказом, просроченным на одну неделю, и так далее.

– Мы несколько раз уже пытались так делать, – говорит Стейси.

– Знаю, но на этот раз главным будет то, что мы обеспечим, чтобы бутылочные горлышки обрабатывали детали для просроченных заказов с учетом этого же самого приоритета.

– Это, действительно, здравый подход к решению проблемы, Ал, – замечает Боб. – Только как это сделать?

– Мы должны выяснить, какие детали на пути к бутылочному горлышку необходимы для просроченных заказов, а какие просто пойдут на склад. Вот что надо сделать, – говорю я. – Ральф, составишь список всех просроченных заказов в порядке степени их просроченности, начиная с наиболее просроченного, до наименее просроченного. Сколько у тебя уйдет на это времени?

– Ну, на это само по себе много времени не уйдет. Но дело в том, что нам еще нужно подбить результаты по этому месяцу.

Я качаю головой.

– На данный момент для нас важнее всего повысить производительность бутылочных горлышек. Этот список нам нужен немедленно. И как только ты его сделаешь, займись вместе со Стейси и ее людьми из отдела по учету товарно-материальных ценностей выяснением того, какие именно детали еще ждут обработки любым из бутылочных горлышек и задерживают отправку этих заказов.

Я поворачиваюсь к Стейси.

– После того, как выясните, каких деталей не хватает, вместе с Бобом составьте график работы бутылочных горлышек так, чтобы первыми обрабатывались детали для наиболее просроченного заказа, затем следующего за ним по списку и так далее.

– А что с деталями, которые вообще не проходят через бутылочные горлышки? – спрашивает Боб.

– Сейчас не до них, – отвечаю я. – Будем исходить из того, что все, чему не требуется обработка в бутылочных горлышках, или уже ждет в сборочном цеху, или прибудет туда к тому времени, когда там появятся детали из бутылочного горлышка.

Боб кивает.

– Всем все понятно? – спрашиваю я. – И сейчас ничего не может быть важнее этого. У нас нет времени, чтобы отступать или играть в управленческие игры, где каждый ход обдумывается по полгода. Мы знаем, что нам надо делать. Так давайте это делать.

 

Вечером, ведя машину по главному шоссе, я пробегаю глазами по залитым закатом верхушкам крыш пригородных домов, раскинувшихся по обе стороны от меня. Я проезжаю мимо знака, указывающего, что до съезда на Форест Гроув осталось две мили. В Форест Гроув живут родители Джули. Я съезжаю с шоссе.

Ни Барнетты, ни Джули не знают, что я еду. Я предупредил, чтобы мама ничего не говорила детям. После работы я просто сел в машину и поехал сюда. С меня хватит этой ее игры в прятки.

Я поворачиваю с четырехполосного шоссе на гладкую дорогу с черным покрытием, бегущую через спокойный пригородный район. Состоятельность домовладельцев сомнений не вызывает. Лужайки перед домами безукоризненны, все без исключения. Посаженные вдоль дороги деревья только-только начинают выпускать первые клейкие листочки, и в лучах заходящего солнца они кажутся ярко-зелеными.

Их дом в середине улицы. Это двухэтажное кирпичное здание, построенное в колониальном стиле и выкрашенное в белый цвет. На окнах ставни, они сделаны из алюминия и не имеют петель. Ими не пользуются, это просто дань традиции. Здесь выросла Джули.

Я паркую «Бьюик» у тротуара перед домом, бросаю взгляд на подъездную дорогу к дому и тут же перед гаражом, как я и предполагал, вижу «Аккорд» Джули.

Дверь открывается еще до того, как я подхожу. За дверью из сетки стоит Ада Барнетт. Подходя, я слышу, как она защелкивает ее на замок.

– Здравствуйте, – здороваюсь я с ней.

– Я же тебе сказала: она не хочет с тобой говорить, – бросает мне Ада.

– Пожалуйста, скажите ей, что я здесь, – говорю я. – Она все-таки моя жена.

– Если ты хочешь поговорить с Джули, можешь связаться с ней через ее адвоката, – заявляет Ада.

Она начинает закрывать дверь.

Я заявляю:

– Ада, я не уйду до тех пор, пока не поговорю с вашей дочерью.

– Если ты не уйдешь, я вызову полицию, и тебя выдворят из пределов нашей собственности, – объявляет мне Ада Барнетт.

– Тогда я подожду в машине, – говорю я. – Улица вам не принадлежит.

Дверь захлопывается. Я пересекаю лужайку, прохожу по тротуару и забираюсь в «Бьюик». Я сижу там, уставившись на дом. Время от времени я вижу, как подрагивают шторы за окнами дома Барнеттов. Проходит сорок пять минут. Солнце село, и я уже не в первый раз спрашиваю себя, сколько времени я буду здесь сидеть, когда дверь открывается опять.

Это Джули. Она выходит из дома. На ней джинсы, кроссовки и свитер. В джинсах и кроссовках она выглядит намного моложе. Она сейчас похожа на девочку-подростка, идущую на свидание с мальчиком, дружбу с которым ее родители не одобряют. Она идет через лужайку, я выхожу из машины. На расстоянии приблизительно десяти футов она останавливается, как бы опасаясь подойти поближе, так, будто я могу схватить ее, бросить в машину и унести, как ветер, в свой шатер где-нибудь посреди пустыни. Мы молча смотрим друг на друга. Я засовываю руки в карманы.

Чтобы не молчать дальше, я спрашиваю:

– Ну… как ты была все это время?

– Если хочешь знать правду, – говорит она, – мне было просто паршиво. А ты?

– Беспокоился о тебе.

Она отводит взгляд в сторону. Я хлопаю по крыше «Бьюика».

– Поехали, проедемся, – предлагаю я.

– Нет, не могу, – говорит она.

– Ну, тогда, может, пройдемся?

– Алекс, скажи, что ты от меня хочешь? – спрашивает она.

– Я хочу знать, почему ты это делаешь!

– Потому что я не знаю, хочу ли я оставаться за тобой замужем, – отвечает она. – Разве не понятно?

– Ладно, мы можем об этом поговорить?

Она молчит.

– Ну же? – говорю я. – Пошли пройдемся, хоть вокруг квартала, если только ты, конечно, не хочешь дать соседям повод для сплетен.

Джули осматривается и видит, что нас уже откровенно рассматривают. Скованно она делает шаг мне навстречу. Я протягиваю ей руку, она ее не берет, но все-таки мы вместе поворачиваемся и начинаем медленно идти по тротуару. Я машу дому Барнеттов и отмечаю движение штор в одном из окон. В полном молчании мы проходим не меньше сотни футов. Наконец я решаюсь нарушить тишину.

– Послушай, мне, действительно, очень жаль, что все так получилось в эти выходные, – начинаю я. – Но что я мог сделать? Я обещал Дейви…

– Это не потому, что ты ушел с Дейви в поход, – перебивает она. – Это просто было последней каплей. Я просто вдруг поняла, что больше не могу. Я поняла: мне нужно уехать.

– Джули, почему ты не дала мне знать хотя бы, куда ты уехала?

– Послушай, – говорит она, – я уехала от тебя, чтобы побыть одной.

Замявшись, я все-таки спрашиваю:

– Ты хочешь развестись?

– Я пока не знаю, – отвечает она.

– Понятно, а когда будешь знать?

– Ал, мне очень трудно сейчас, все очень неопределенно. Я не знаю, что мне делать. Я не могу прийти ни к какому решению. Мама говорит мне одно. Папа другое. Подруга третье. Все, кроме меня, знают, что мне делать.

– И ты уехала, чтобы побыть одной и принять решение, которое затронет тебя, меня и детей. И ты готова выслушать всех, кроме тех троих, чья жизнь полетит вверх тормашками, если ты не вернешься, – говорю я.

– Это то, с чем я должна разобраться сама, без давления со стороны вас троих.

– Я только предлагаю поговорить о том, что тебя не устраивает.

В ее вздохе явно слышно раздражение.

– Ал, мы уже миллион раз говорили об этом!

– Ладно. Послушай, скажи, у тебя с кем-то роман?

Джули останавливается. Мы дошли до угла.

Она холодно говорит:

– Думаю, я ушла с тобой достаточно далеко.

Она поворачивается и направляется к дому родителей, а я какое-то время остаюсь стоять на том же месте. Потом я догоняю ее.

– И все-таки? Да или нет? – настаиваю я.

– Да нет у меня никакого романа! – кричит она на меня. – Думаешь, я уехала бы к родителям, если бы у меня был роман?

Мужчина, выгуливающий невдалеке собаку, поворачивается и смотрит на нас. В напряженном молчании мы резко проходим мимо него.

Я шепотом говорю ей:

– Мне просто было нужно знать… вот и все.

– Если ты полагаешь, что я могу оставить детей только для того, чтобы неизвестно с кем закрутить роман, тогда ты меня вообще не знаешь, – бросает она.

Я чувствую себя так, будто она залепила мне пощечину.

– Джули, прости, – говорю я ей. – В жизни всякое случается, и мне просто надо было знать, что происходит.

Джули замедляет шаг. Я кладу руку ей на плечо. Она ее сбрасывает.

– Ал, я давно уже несчастлива, – говорит она. – И вот что я тебе скажу: я чувствую себя из-за этого виноватой. У меня такое чувство, будто у меня нет права быть несчастливой. А я знаю, что я несчастлива.

Я с раздражением отмечаю, что мы уже подошли к дому ее родителей. Путь назад был слишком короток. В окне я отчетливо вижу Аду. Мы останавливаемся. Я опираюсь о заднее крыло «Бьюика».

– Послушай, забирай вещи и поехали домой, – прошу ее я, но она качает головой, не давая мне закончить.

– Нет, я к этому еще не готова, – отвечает она.

– Послушай, – настаиваю я, – у нас небогатый выбор: или ты остаешься здесь, и мы разводимся, или мы возвращаемся вместе и постараемся спасти семью. Чем дольше ты не будешь возвращаться, тем вернее мы будем становиться друг для друга чужими и настойчиво двигаться в сторону развода. А если мы закончим разводом, ты сама знаешь, что это значит. Мы не раз это видели в семьях наших друзей. Ты этого хочешь? Давай, поехали домой. Я обещаю, все наладится.

Она опять качает головой.

– Не могу, Ал. Я уже столько раз слышала эти обещания.

– Значит, ты хочешь развестись? – спрашиваю я.

– Я тебе уже сказала: я не знаю! – говорит она.

– Ладно, – в конце концов говорю я. – Я за тебя принять решение не могу. Может быть, это твое решение. Я только могу сказать: я хочу, чтобы ты вернулась. И я знаю, дети тоже этого хотят. Позвони, когда будешь знать, чего ты хочешь.

– Именно это я и собиралась сделать, Ал.

Я сажусь в «Бьюик», включаю зажигание и поднимаю глаза на Джули. Она стоит рядом с машиной у края тротуара. Я опускаю стекло и говорю:

– Знаешь, а ведь я люблю тебя.

Это наконец смягчает ее. Она подходит к машине и наклоняется к окну. Я перегибаюсь через окно и беру ее за руку. Она целует меня, потом, не говоря ни слова, выпрямляется и уходит. На полдороге к дому она срывается на бег. Я провожаю ее взглядом, пока она не скрывается в дверном проеме. Я качаю головой, выжимаю сцепление и уезжаю.

 

Глава 21

 

Я возвращаюсь домой к десяти вечера, расстроен, но все-таки я дома. Я заглядываю в холодильник в надежде найти там ужин, но все, чем мне приходится довольствоваться, – это холодные спагетти и немного оставшегося горошка. Пропихивая это все в себя с помощью остатков водки, я ужинаю в глубоком унынии.

Пока я жую, в голове крутятся мысли о том, что я буду делать, если Джули не вернется. Раз у меня не останется жены, значит, мне придется опять начать знакомиться с женщинами? А где я буду с ними знакомиться? Внезапно я представляю себе, как я, стараясь привлекательно выглядеть, стою у стойки бара в Бэрингтонском Холидэй Инн и завожу разговор с незнакомыми женщинами, спрашивая у них: «Вы кто по гороскопу?»

И вот это то, что меня ждет? О, Господи! К тому же, сегодня так знакомятся? Да и вообще, так когда-нибудь знакомились?

Я должен знать кого-нибудь, чтобы начать с ней встречаться.

Какое-то время я сижу, перебирая в памяти всех знакомых мне женщин. Кто из них хотел бы со мной встречаться? С кем я хотел бы встречаться? Список заканчивается довольно быстро. Потом мне в голову приходит одна женщина. Я поднимаюсь со стула, подхожу к телефону и минут пять смотрю на него.

Попробовать?

Нервничая, я набираю номер и тут же вешаю трубку, даже не дождавшись первого гудка. Да что за черт? В худшем случае, она просто откажется, так? Я опять набираю номер, Я насчитываю гудков десять, прежде чем там снимают трубку.

– Алло? – это ее отец.

– Позовите, пожалуйста, Джули.

Пауза.

– Минуту.

Проходит какое-то время.

– Алло? – трубку берет Джули.

– Привет, это я.

– Ал?

Я говорю:

– Да. Послушай, я знаю, уже поздно, но я просто хотел спросить тебя кое о чем.

– Если ты опять насчет развода или возвращения домой…

– Нет-нет, – успокаиваю я ее. – Я просто подумал, что пока ты обдумываешь свое решение, наверное, не было бы никакого вреда, если бы мы иногда встречались.

– Ну… наверное, нет, – говорит она.

– Отлично. Что ты делаешь в субботу вечером? – спрашиваю я. На какое-то мгновение на том конце воцаряется тишина, и я чувствую, что у нее на лице появляется улыбка.

– Ты что, приглашаешь меня на свидание? – с улыбкой интересуется она. Ее явно забавляет эта ситуация.

– Да, приглашаю.

Долгая пауза.

– Ну, так ты хотела бы встретиться со мной? – спрашиваю я.

– Да, и очень, – слышу я наконец.

– Отлично. Подойдет, если я подъеду за тобой в полвосьмого?

– Я буду готова, – отвечает она.

 

На следующее утро вместе с нами в совещании в конференц-зале участвуют начальники тех участков, где расположены наши бутылочные горлышки. «Мы» – это Стейси, Боб, Ральф и я. Тэд Спенсер работает начальником участка термообработки. Это пожилой мужчина, с волосами, похожими на стальную стружку, и телом, напоминающим стальной шкаф. На совещании также присутствует Марио Демонте, начальник рабочего центра с NCX-10. Марио столько же лет, сколько и Тэду, только он немного полнее.