Общая теория права и марксизм 7 страница

Но если органическое, «естественное» отношение че­ловека к вещи, т. е. ее присвоение, генетически состав­ляет отправной пункт развития, то превращение этого отношения в юридическое совершилось под влиянием тех потребностей, которые были вызваны к жизни обраще­нием благ, т. е. по преимуществу куплей и продажей. Ориу обращает внимание на то, что первоначально мор­ская торговля и торговля караванами не создавали еще потребности в гарантии собственности. Расстояние, от­делявшее лиц, вступивших в обмен, давало лучшую га­рантию против каких бы то ни было претензий. Образо­вание постоянного рынка вызывает необходимость уре­гулирования вопроса о праве распоряжения товарами и, следовательно, о праве собственности ²⁵. Титул собствен­ности в древнем римском праве, mancipatio per aes et libram, показывает, что он зародился одновременно с фе­номеном внутреннего обмена. Равным образом переход по наследству стал фиксироваться как титул собствен­ности лишь с тех пор, как гражданский оборот проявил интерес к этой трансмиссии ²⁷.

В обмене, говоря словами Маркса, «один товаровладе­лец лишь по воле другого... может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный» ²⁸. Эту именно мысль и стремились выразить представители естественноправо-вой доктрины, пытаясь обосновать собственность на каком-то первоначальном договоре. Они правы, разумеет­ся, не в том смысле, что такой договор когда-либо исто­рически имел место, но в том, что натуральные или орга-

Общая теория права и марксизм

115

ннческне формы присвоения приобретают юридический «разум» во взаимных актах приобретения и отчуждения. В акте отчуждения осуществление права собственности становится реальностью как абстракция. Всякое иное применение вещи связано с конкретным видом ее исполь­зования как средства потребления или как средства производства. Когда вещь функционирует в качестве ме­новой стоимости, она становится безличной вещью, чис­тым объектом права, а распоряжающийся ею субъект ■— чистым юридическим субъектом. В различном отношении к обороту надо искать объяснения противоречия между феодальной собственностью и буржуазной. Главный по­рок феодальной собственности в глазах буржуазного мира заключается не в ее происхождении (захват, насилие), но в ее неподвижности, в том, что она не способна стать объектом взаимных гарантий, переходя из рук в руки в актах отчуждения и приобретения. Феодальная или со­словная собственность нарушает основной принцип бур­жуазного общества — «равную возможность достижения неравенства». Ориу, один из проницательнейших бур­жуазных юристов, справедливо выдвигает на первый план взаимность, как наиболее эффективную гарантию собст­венности и притом осуществляемую с наименьшей долей внешнего насилия. Эта взаимность, обеспечиваемая зако­нами рынка, придает собственности характер «вечного» института. В противоположность этому чисто политиче­ская гарантия, которую дает аппарат государственного принуждения, сводится к защите данного персонального состава собственников, т. е. к моменту, не имеющему принципиального значения. Борьба классов в истории не раз приводила к новому распределению собственности, к экспроприации ростовщиков п владельцев латифун­дий ^2Э. Но эти потрясения, как бы они ни были неприят­ны для пострадавших классов и групп, не колебали само­го основного устоя частной собственности — экономиче­ской связи хозяйств посредством обмена. Люди, восстав­шие против собственности, на другой же день должны были утверждать ее, встречаясь на рынке как независи­мые производители. Таков путь всех непролетарских ре­волюций. Таков логический вывод из идеала анархистов, которые, отбрасывая внешние признаки буржуазного права — государственное принуждение и законы, сохра-

116

Общая теория права и марксизм

няют его внутреннюю сущность — свободный договор между независимыми производителями ³⁰.

Таким образом, только развитие рынка впервые со­здает возможность и необходимость превращения челове­ка, присваивающего вещи путем труда (или грабежа), в юридического собственника.

Между этими фазами не существует непроходимой грани. «Естественное» незаметно переходит в юридиче­ское, подобно тому как вооруженный грабеж сливается самым тесным образом с торговлей.

Карнер выдвигает другую концепцию собственности. По его определению, «собственность de jure является не чем иным, как властью лица А над вещью Н, простым отношением индивидуума к предмету природы, которым не затрагивается никакой другой индивид (курсив наш.— Е. П.) и никакая другая вещь; вещь есть частная вещь; индивидуум — частное лицо; право — частное право. Так дело фактически обстоит в период простого товарного производства» ³¹.

Все это место — одно сплошное недоразумение. Кар­нер воспроизводит здесь излюбленную робинзонаду. Но, спрашивается, какой смысл двум Робинзонам, из которых один не знает о существовании другого, представлять юридически свое отношение к вещам, когда оно и так без остатка покрывается фактическим отношением! Это право изолированного человека заслуживает того, чтобы его поставить рядом со знаменитой стоимостью «стакана воды в пустыне». И стоимость и право собственности порождаются одним и тем же феноменом — циркуля­цией продуктов, сделавшихся товарами. Собственность в юридическом смысле появилась не потому, что людям пришло в голову наделить друг друга этим правовым ка­чеством, но потому, что они могли обменивать товары, только надев личину собственника. «Безграничная власть над вещью» есть лишь отражение безграничной цирку­ляции товаров.

Карнер констатирует, что «собственнику приходит в голову мысль культивировать юридическое осуществле­ние собственности путем отчуждения» ³². Самому Карне-ру не приходит в голову, что «юридическое» начинается именно с этого «культивирования», а до него присвоение не выходит из рамок естественного, органического.

Общая теория права и марксизм

117

Карнер соглашается, что «купля, продажа, ссуда, заем существовали раньше, однако с минимальным объектив­ным и субъективным кругом действия» ³³. Да, эти раз­личные юридические формы циркуляции хозяйственных благ существовали настолько рано, что мы находим от­четливую формулировку отношений займа, ссуды и закла­да, прежде чем была выработана сама формула собствен­ности. Это одно уже дает ключ к правильному понима­нию юридической природы собственности.

Наоборот, Карнеру кажется, что люди были собствен­никами до того и независимо от того, что они закладыва­ли, покупали и продавали вещи. Эти отношения пред­ставляются ему лишь «вспомогательными и второсте­пенными институтами, заполнявшими пробелы мелкобур­жуазной собственности». Другими словами, он исходит из представления совершенно изолированных индивидов, ко­торым (неизвестно для какой надобности) вздумалось создать «общую волю» и от имени этой общей воли при­казать каждому воздерживаться от посягательства на вещь, принадлежащую другому. Затем, сообразив, что собственник не может считаться универсалитетом ни в качестве рабочей силы, ни в качестве потребителя, эти изолированные Робинзоны решают дополнить собствен­ность институтами купли-продажи, ссуды, займа и т. д. Эта чисто рассудочная схема ставит на голову действи­тельное развитие вещей и понятий.

Карнер в данном случае просто-напросто воспроизво­дит так называемую гуго-гейзевскую систему изложения пандектного права, которая точно так же начинает с че­ловека, подчиняющего своей власти внешние предметы (вещное право), затем переходит к обмену услуг (обя­зательственное право) и, наконец, к нормам, регулирую­щим положение человека как члена семьи и судьбу его иму­щества после смерти (семейное и наследственное право).

Связь человека с вещью, которую он сам произвел или завоевал или которая (как оружие или украшение) составляет как бы часть его личности, несомненно, входит исторически как один из элементов в развитие института частной собственности. Она представляет его первона­чальную, грубую и ограниченную форму. Законченный и универсальный характер частная собственность получает только с переходом к товарному или, вернее, даже к то-

118

Общая теория права и марксизм

варно-капиталистическому хозяйству. Она становится без­различной по отношению к объекту и порывает всякую связь с тем или иным органическим объединением людей (род, семья, община). Она выступает в наиболее всеоб­щем значении как «внешняя сфера свободы» (Гегель), т. е. как практическое осуществление абстрактной спо­собности быть субъектом права.

В этой чисто юридической форме собственность имеет логически мало общего с органическим или житейским принципом частного присвоения как результата личных усилий или как условия личного потребления и пользо­вания. Насколько связь человека с продуктом своего тру­да или, например, с клочком земли, который он обработал личным трудом, имеет в себе нечто элементарное, доступ­ное самому примитивному мышлению³⁴, настолько же абстрактным, формальным, условным, рационалистиче­ским является отношение собственника к собственности с тех пор, как вся экономическая деятельность стала пре­ломляться в сфере рынка. Если морфологически эти два института — частное присвоение как условие беспрепятст­венного личного пользования и частное присвоение как условие последующего отчуждения в актах обмена — имеют между собой непосредственную связь, то логиче­ски — это две различные категории и слово «собствен­ность», которое их обоих покрывает, вносит больше пута­ницы, чем ясности. Капиталистическая собственность на землю не предполагает никакой органической связи меж­ду землей и ее собственником; наоборот, она мыслима только при условии полной свободы перехода земли ив рук в руки, свободы сделок с землей.

Самое понятие собственности на землю появляется вместе с индивидуальной отчуждаемой земельной собст­венностью. Общинная же земля альменда первоначально вовсе не была собственностью юридического лица, ибо такого понятия не существовало, но находилась в поль­зовании общинников как лица собирательного³⁵.

Капиталистическая собственность есть по существу свобода превращения капитала из одной формы в другую и переноса его из одной сферы в другую в целях полу­чения максимального нетрудового дохода. Эта свобода распоряжения капиталистической собственностью немыс­лима без наличия индивидов, лишенных собственности,

55щая теория права и марксизм

119

_т. е. пролетариев. Юридическая форма собственности не стоит ни в каком противоречии с фактом экспроприации собственности у значительного числа граждан. Ибо свой­ство быть субъектом прав есть чисто формальное свойст­во. Оно квалифицирует всех людей как одинаково «до­стойных» собственности, но отнюдь не делает их собствен­никами. Диалектика капиталистической собственности великолепно изображена в «Капитале» Маркса как там, где она протекает в «незыблемых» формах права, так п там, где она прорывает их путем прямого насилия (период первоначального накопления). Вышеупомянутое исследование Карнера дает в этом смысле весьма мало нового по сравнению с I томом «Капитала». Там же, где Карнер пытается быть самостоятельным, он вносит пута­ницу. Мы уже отмечали это по поводу его попытки абст­рагировать собственность от того момента, который юри­дически ее конституирует, т. е. от обмена. Это чисто фор­мальное понимание влечет за собой другую ошибку. А именно, рассмотрев переход от мелкобуржуазной соб­ственности к капиталистической, Карнер заявляет: «Ин­ститут собственности получил широкое развитие, испытал полное превращение, не изменив своей юридической при­роды», и там же он делает вывод: «Изменяется социаль­ная функция правовых институтов, но не изменяется их юридическая природа» ³⁶. Спрашивается: какой институт имеет в виду Карнер? Если речь идет об отвлеченной фор­муле римского права, то в ней, конечно, ничто не могло из­мениться. Но ведь эта формула регулировала мелкую соб­ственность только в эпоху развитых буржуазно-капитали­стических отношений. Если же обратиться к цеховому ремеслу и к крестьянскому хозяйству в эпоху прикреп­ления крестьян к земле, то там мы найдем целый ряд норм, ограничивающих право собственности. Конечно, можно возразить, что все эти ограничения носят публич­но-правовой характер и не затрагивают института собст­венности как такового. Но ведь в таком случае все поло­жение сведется к тому, что некая абстрактная формула равна самой себе. С другой стороны, феодальная и цехо­вая, т. е. ограниченные, формы собственности уже обна­руживали свои функции — всасывание чужого неоплачен­ного труда. Собственность простого товарного производст­ва, которую Карнер противопоставляет капиталистиче-

120

Общая теория права и марксизм

ской форме собственности, является такой же голой абстракцией, как и само простое товарное производство. Ибо превращение хотя бы части производимых продуктов в товары и появление денег составляют достаточное усло­вие для появления ростовщического капитала, который «вместе со своим близнецом, купеческим капиталом,— по выражению Маркса,— принадлежит к допотопным формам капитала, которые задолго предшествуют капи­талистическому способу производства и наблюдаются в самых различных общественно-экономических форма­циях» ". Мы, следовательно, можем прийти к выводу, обратному тому, к которому пришел Карнер, а именно: нормы меняются, а социальная функция остается неиз­менной.

По мере развития капиталистического способа произ­водства собственник постепенно освобождается от техни­чески-производственных функций, а вместе с тем теряет и полноту юридического господства над капиталом. В акционерном предприятии отдельный капиталист яв­ляется лишь носителем титула на известную долю не­трудового дохода. Его экономическая и юридическая ак­тивность как собственника ограничивается почти исклю­чительно сферой непроизводительного потребления. Основная масса капитала становится в полной мере без­личной классовой силой. Поскольку она участвует в рыночном обороте, что предполагает автономию ее от­дельных частей, эти части выступают как собственность юридических лиц. На деле ею распоряжается сравнитель­но небольшая кучка крупнейших капиталистов, действую­щая к тому же через своих наемных представителей или уполномоченных. Юридически отчетливая форма частной собственности уже не отражает действительного положе­ния вещей, ибо с помощью методов участия и контроля фактическое господство выходит за чисто юридические рамки. Здесь мы подходим к тому моменту, когда капи­талистическое общество уже достаточно зрело для того, чтобы перейти в свою противоположность. Необходимой политической предпосылкой этого является классовая революция пролетариата.

Но еще до этого переворота развитие капиталистиче­ского способа производства, основанного на принципе свободной конкуренции, приводит к тому, что этот прин-

Общая теория права и марксизм

121

цип превращается в собственную противоположность. Монополистический капитализм создает предпосылки со­вершенно иной системы хозяйства, при которой движение общественного производства и воспроизводства соверша­ется не путем отдельных сделок между автономными хозяйственными единицами, а с помощью планомерной, централизованной организации. Эта организация создает­ся трестами, концернами и другими монополистическими объединениями, завершением этих тенденций является наблюдавшееся во время войны сращивание частнокапи­талистических и государственных организаций в одну мощную систему буржуазного государственного капита­лизма. Это перерождение юридической ткани на практике не могло не отразиться в теории. На заре своего развития промышленный капитализм окружал принцип правосубъ-ективности некоторым ореолом, превознося его как абсо­лютное свойство человеческой личности. Теперь его начи­нают рассматривать лишь как техническое определение, представляющее некоторые удобства для «разграничения рисков и ответственностей», а то и просто объявляют умозрительной гипотезой, не имеющей под собой ника­кого реального основания. Так как это течение направ­ляло свои удары против правового индивидуализма, то оно вызывало к себе симпатии некоторых наших маркси­стов, полагающих, что перед ними элементы новой «со­циальной» теории права, отвечающей интересам проле­тариата. Само собой разумеется, что такая оценка свиде­тельствует о чисто формальном подходе к вопросу. Не говоря уже о том, что указанные теории ничего не дают для действительного социологического понимания инди­видуалистических категорий буржуазного права, но и критикуют они этот индивидуализм не с точки зрения пролетарского представления о сощтлизме, а с точки зре­ния диктатуры финансового капитала. Социальный смысл этих доктрин состоит в апологии современного империали­стического государства и тех методов, к которым оно прибегало, в особенности во время последней войны. Нас не должно поэтому удивлять, что именно на основании уроков мировой войны — самой грабительской и реакцион­ной из всех войн новейшей истории — один американ­ский юрист пригнел к таким «социалистически» звучащим выводам:

122

Общая теория права и марксизм

«Индивидуальные права жизни, свободы и собствен­ности не имеют никакого абсолютного или абстрактного существования; это права, которые с легальной точки зрения существуют только благодаря тому, что государ­ство оказывает им покровительство, и которые поэтому без каких бы то ни было ограничений находятся в распо­ряжении государства» ^ia.

Захват политической власти пролетариатом есть основная предпосылка социализма. Однако, как это пока­зал опыт, планомерно организованное производство и распределение не могут на другой же день заменить со­бой рыночный обмен и рыночную связь отдельных хо­зяйств. Если бы это было возможно, то юридическая форма собственности была бы в тот же момент истори­чески исчерпана до конца. Она завершила бы цикл своего развития, вернувшись к исходной точке, к предметам не­посредственного индивидуального пользования, т. е. стала бы снова элементарным бытовым отношением. А вместе с ней была бы осуждена на смерть и форма права вооб­ще ³⁹. До тех же пор, пока задача построения единого планомерного хозяйства не осуществлена, пока остается в силе рыночная связь между отдельными предприятиями и группами предприятий, до тех пор остается в силе и форма права. Мы уже не говорим о том, что в примене­нии к средствам и орудиям производства мелкого кресть­янского и ремесленного хозяйства форма частной собст­венности в переходный период остается почти неизмен­ной. Но и в отношении крупной национализированной промышленности применение принципа так называемого хозяйственного расчета означает образование автономных единиц, связь которых с другими хозяйствами устанавли­вается через рынок.

Поскольку государственные предприятия подчинены условиям оборота, постольку связь между ними выли­вается не в форму технического соподчинения, но в форму сделок. В соответствии с этим становится возможным и необходимым чисто юридический, т. е. судебный, поря­док урегулирования отношений, однако наряду с этим сохраняется и с течением времени, несомненно, будет усиливаться непосредственное, т. е. административно-тех­ническое, руководство в порядке подчинения общему хо­зяйственному плану. Таким образом, с одной стороны,

Общая теория права и марксизм

123

мы имеем хозяйственную жизнь, протекающую в кате­гориях натуральных, и общественную связь между про­изводственными единицами, представляемую в ее разум­ной незамаскированной (не товарной) форме,— этому отвечает метод непосредственных, т. е. технически содер­жательных, указаний в виде программ, планов производ­ства и распределения и т. д., указаний конкретных, ме­няющихся постоянно в зависимости от изменения усло­вий. С другой стороны, мы имеем связь между хозяйст­венными единицами, выраженную в форме стоимости цир­кулирующих товаров и, следовательно, в юридической форме сделок,— этому в свою очередь отвечает создание более или менее твердых и постоянных формальных ра­мок и правил юридического общения автономных субъек­тов (кодекс гражданский, возможно, также торговый) и органов, практически налаживающих это общение путем разрешения споров (суды, арбитражные комиссии и т. д.). Само собой очевидно, что первая тенденция не заключает в себе никаких перспектив для процветания юридического ремесла ^и*. Ее постепенная победа будет означать посте­пенное отмирание формы вообще. Можно, конечно, воз­разить, что, скажем, производственная программа — это тоже публично-правовая норма, ибо она исходит от госу­дарственной власти, обладает принудительной силой, соз­дает права и обязанности и т. д. Конечно, до тех пор, пока новое общество будет строиться из элементов старого, т. е. из людей, воспринимающих общественные связи только как «средство для своих частных целей», даже простые, технически разумные указания будут принимать форму отчужденной от человека и над ним стоящей силы. Политический человек все еще будет, выражаясь словами Маркса, «абстрактным искусственным человеком». Но чем радикальнее будет совершаться изживание торгашеских отношений и торгашеской психологии в сфере производ­ства, тем скорее пробьет час того окончательного осво­бождения, о котором говорит Маркс в своей статье «К ев­рейскому вопросу»: «Лишь тогда, когда действительный индивидуальный человек воспримет в себя абстрактного гражданина государства и, в качестве индивидуального человека, в своей эмпирической жизни, в своём индиви­дуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станет родовым существом; лишь тогда, когда человек

124

Общая теория права и марксизм

познает и организует свои «собственные силы» как общественные силы и потому не станет больше отде­лять от себя общественную силу в виде политической силы,— лишь тогда свершится человеческая эмансипа­ция» ⁴⁰.

Таковы перспективы необъятного будущего. Что же касается нашей переходной эпохи, то приходится отме­тить следующее. Если в эпоху господства безличного фи­нансового капитала продолжала сохраняться реальная противоположность интересов отдельных капиталистиче­ских групп (распоряжающихся своим и чужим капита­лом), то при пролетарской диктатуре, несмотря на сохра­нение рыночного обмена, уничтожается реальная проти­воположность интересов внутри национализированной промышленности и обособленность или автономия отдель­ных хозяйственных организмов (наподобие частнохозяй­ственной) сохраняется лишь как метод⁴¹. Таким обра­зом, те quasi-частнохозяйственные отношения, которые складываются между государственной промышленностью и мелким трудовым хозяйством, а также между отдель­ными предприятиями и объединениями предприятий внутри самой государственной промышленности, постав­лены в строгие рамки, которые в каждый данный момент определяются успехами, достигнутыми в сфере плано­мерного строительства. Поэтому форма права как тако­вая не таит в себе в нашу переходную эпоху тех неогра­ниченных возможностей, которые открывались в ней для буржуазно-капиталистического общества на заре его рож­дения. Наоборот, она временно замыкает нас в свои узкие горизонты. Она существует только для того, чтобы окон­чательно исчерпать себя.

Задача марксистской теории состоит в том, чтобы этот общий вывод проверить и проследить на конкретном исто­рическом материале. Развитие не может идти.одинаково в различных областях социальной жизни. Поэтому необ­ходима кропотливая работа наблюдения, сравнения, ана­лиза. Но только тогда, когда мы изучим темп и формы изживания стоимостных отношений в экономике и вместе с тем отмирания частноправовых моментов в юридической надстройке и, наконец, постепенное, обусловленное эти­ми основными процессами выветривание самой юридиче­ской надстройки в целом,— только тогда мы можем ска-

Общая теория права и марксизм

125

зать себе, что мы уяснили по крайней мере одну сторону процесса созидания внеклассовой культуры будущего.

¹ Разумовский И. П. Проблемы марксистской теории права. М.,
1925, с. 18.

² Там же, с. 114.

³ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 165.

4 Там же, с. 166—167.

⁵ Puchta G. Kursus der Institutionen. 5. Aufl. Leipzig, 1856, Bd. I,
S. 4-9.

⁶ Hegel G. W. F. Grundlinien der Philosophie des Rechts / Hrsg. von
G. Lasson. Leipzig, 1911.

¹ Рождественский А. А. Теория субъективных публичных прав. М.,

1913, с. 6.

⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 94. ⁸ Гилъфердинг Р. Бем-Баверк, как критик Маркса. М., 1923.

¹⁰ Человек-товар, т. е. раб, лишь только он выступает в роли рас­
порядителя товарами-вещами и становится сопричастником обо­
рота, получает отраженное значение субъекта (о правах рабов
по совершению сделок в римском праве см: Покровский И. А.
История римского права. 2-е изд. Пг., 1915, с. 294). Напротив,
в современном обществе свободный человек, т. е. пролетарий,
когда он как таковой ищет рынка для продажи своей рабочей
силы, трактуется как объект и подпадает в законах об эмиграции
таким же запрещениям, контингентам и т. д., как и прочие то­
вары, перевозимые через государственную границу.

¹¹ Windscheid В. Lehrbucli des Pandektenrechts. 3. Aufl. Dusseldorf,
1870, Bd. 1, § 49.

¹² Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 94.

¹³ Fichte J. G. Rechtslehre vom 1812. Leipzig, S. 10.

¹⁴ Спенсер Г. Социальная статика. СПб., 1873, гл. XIII.

¹⁵ Развитие так называемого права войны есть не что иное, как по­
степенное укрепление принципа неприкосновенности буржуаз­
ной собственности. До эпохи французской революции население
беспрепятственно и невозбранно грабилось как своими, так и не­
приятельскими солдатами. Веньямин Франклин первый провоз­
глашает (1785 г.) как политический принцип, что в будущих
войнах «крестьяне, ремесленники и купцы должны мирно про­
должать свои занятия под охраной обеих воюющих сторон». Рус­
со в «Общественном договоре» выдвигает правило, что война
ведется между государствами, но не между гражданами. Законо­
дательство Конвента строго карало грабежи солдат как в своей,
так и в неприятельской стране. Только в 1899 г. в Гааге прин­
ципы французской революции были возведены в ранг междуна­
родного права. Справедливость, впрочем, требует отметить, что
если Наполеон, объявляя континентальную блокаду, испытывал
некоторое смущение и считал нужным в своем обращении к се­
нату оправдывать эту меру, «затрагивающую интересы частных
лиц ради ссоры государей» и «напоминающую варварство отда-

126

Общая теория права и марксизм

ленных веков», то в последнюю мировую войну (1914—1918 гг.— Ред.) буржуазные правительства без всякого смущения открыто нарушали право собственности подданных воюющей стороны.

¹⁶ Ср.: Дернбург Г. Пандекты. М., 1906, т. 1, с. 39.

¹⁷ Brinz Л. Lehrbuch der Pandekten. 2. Aufl. Erlangen, 1879, Bd. 2,
S. 984.

¹⁸ Дернбург Г. Пандекты, с. 39.

¹⁹ В Германии это произошло только к моменту рецепции римско­
го права, что доказывается, между прочим, отсутствием немец­
кого слова для выражения понятий «лицо» (persona) и «субъект
права» (см.: Gierke О. Geschichte dos deutschen Korperschaftsbeg-
riffs. Berlin, 1873, S. 30).