Личность свт. Кирилла Александрийского и его влияние на богословие в Церкви. Противоборство свт. Кирилла и антиохийцев

Христологическая проблематика: Аполлинарий Лаодикийский и по­лемика с ним.

         Ещё до начала эпохи христологических споров в V в. вопрос о качестве и полноте человеческой природы Христа, а также о соединении в едином Христе двух природ был обсуждаем в связи с появлением ереси еп. Аполлинария Лаодикийского (ок. 362—390 гг.), сына другого Аполлинария (Старшего). Основательность и широта образования Аполлиариев ставит их в ряд самых выдающихся писа­телей IV в. и была, без сомнения, признана современниками.

Аполлинарий вел строго аскетическую жизнь. Он состоял в дружбе или переписке со многими выдающимися святыми отца­ми периода борьбы с арианством, активно участвовал в полемике с арианами, являясь преданным сторонником Никейского Символа веры. Многие известные богословы (например, свт. Василий Вели­кий) считали его своим учителем. Он приветствовал избрание Афа­насия преемником свт. Александра на Александрийской кафедре и впоследствии вёл с ним переписку. Свт. Василий Великий называл его «человеком единодушным и близким» (Поел. 257 (265)).

Аполлинарий был епископом г. Лаодикии Сирийской неподале­ку от Антиохии, однако богословие его принадлежит к александрий­ской традиции, согласно которой Христос рассматривается прежде всего не как человек, а как ипостасный Логос, Который явился в че­ловеческой одушевлённой плоти (традиция «Логос-саркс», ср. ниже) и был подлинным субъектом всех действий и состояний Христа.

Поскольку Аполлинарий рассматривал человеческий ум как со­вершенную субстанцию, он видел проблему в соединении в одном Христе человеческого ума и божественного Логоса. Ведь если считать ум носителем человеческого сознания, то не приведёт ли к удвоению субъекта во Христе признание в Нём человеческого ума? Чтобы раз­решить это противоречие, Аполлинарий допускал, что человеческая природа Христа лишена человеческого ума: все его функции выпол­няет Логос, ставший плотью. Согласно Аполлинарию, человечество Христа, ограниченное плотью и душой, через Логос делается «сосуществлённым» Божеству.

Полемизируя с Диодором Тарсским, Аполлинарий называл Хри­ста «единой сложной ипостасью» и писал, что Христос есть «единая по сосложению с человеческим телом [сущность] Бога» (фрагм. 119). Таким образом, термины «сущность» (природа) и «ипостась» в христологии Аполлинария оказываются полностью тождественными.

Расцвет этого учения приходится на 370-е гг. По мере распростра­нения аполлинарианства оно постоянно подвергалось критике со стороны авторитетных церковных иерархов. Больше всех доктрину Аполлинария критиковали Мелетий Антиохийский и Василий Вели­кий. Римский папа Дамас также осудил это учение. Как ересь аполлинарианство осуждалось и на ряде Римских соборов (376, 377 и 382 гг.), и на II Вселенском Соборе, а также специальным эдиктом императора Феодосия Великого от 383 г. В нём император перечис­ляет различные ереси и приравнивает аполлинариан к евномианам и македонианам. Им запрещено иметь свою иерархию и проводить богослужебные собрания.

Поскольку аполлинариане, будучи еретиками, подвергались преследованиям, их сочинения уничтожались. Однако, чтобы со­хранить свои тексты, они надписывали их другими именами — в частности, именем сет. Афанасия Александрийского, сет. Григория Неокесарийского, папы Юлия / и др. Одна из таких подделок, надпи­санная именем Афанасия Великого, даже использовалась в Церкви. В этой подделке содержится знаменитая впоследствии христологическая формула: «Единая (Одна) природа Бога-Слова воплощённая». Так Аполлинарий формулировал представление о сложной, смешанной природе Христа, предвосхищая таким образом монофизитство Ув.

Основным аргументом против Аполлинария стало утверждение полноты человеческой природы, воспринятой Логосом. Исходя из сотериологических предпосылок, сет. Григорий Богослов формули­рует знаменитое положение: «что не воспринято, неуврачёвано». Поскольку пал прежде всего человеческий ум, то и в исцелении нуждался прежде всего он. По этой причине он, как и тело, должен быть воспринят Сыном Божиим и восстановлен Его спасительной Жертвой. Восприятие человеческого ума не приводит к удвоению субъекта во Христе: «в Спасителе есть иное и иное... но не имеет в Нём места иной и иной». По мысли свт. Григория, Логос должен был воспринять ум, поскольку иначе нет уверенности, что Он воспринял именно человеческий дух, а не душу какого-нибудь животного, лишённую ума. К тому же ум необходим, как наиболее сродный из состава человеческой природы с Божеством, поэтому и соединение происходит при его посредстве.

Полемика с ересью Аполлинария велась не только на базе сба­лансированного взгляда, который характерен для каппадокийцев, но и более резко — в рамках антиохийской богословской традиции, рассматривавшей Христа не как воплощённого Логоса, а как соеди­нившегося с Богом человека. Антиохийская христология позже стала основанием для несторианской ереси, предполагавшей в своём уче­нии наличие во Христе двух субъектов, что разрывало бы в Нём под­линное единство между Божеством и человечеством.

Согласно о. Георгию Флоровскому, Антиохия представляла традицию «антропологического максимализма» и никогда не упускала из виду полноту человеческой природы Христа, тогда как Александрия говорила в первую очередь о божественности Слова, ставшего плотью, т.е. телом, разрабатывая традицию «антропологического минимализма».

Учение Диодора Тарсского и Феодора Мопсуэстийского (свящ. Д. Паш­ков). Диодор Тарсский (ок. 374 — до 394 г.), активно выступая про­тив Аполлинария, хотел указать на полноту человеческой природы во Христе. Он отличал «Сына Божия» от «Сына Марии и потомка Давида». Это было вполне естественно для антиохийской школы богословия и экзегезы, интересовавшейся в первую очередь земной стороной жизни Христа. В ещё неразвитой системе терминологии, которой пользовались Диодор и его последователи, понятия «при­рода, «ипостась» и «лицо» упо­треблялись, как правило, синонимически. Эта терминологическая неясность приводила не только к различению во Христе двух «ипо­стасей», но и влекла за собой опасность разделения «человека» и «Бога». Так и случилось с Диодором: единство во Христе божествен­ной и человеческой природы он толковал скорее в моральном, чем в сущностном отношении. Он исходил из допущения, что подобное может быть воспринято только подобным себе. Предвечное Слово Божие не может природно соединиться со смертным сыном Марии. Воплощение Сына он понимал как вселение Божества в совершенного человека, подобно вселению Бога во храм. Он не принимал двух рождений Сына Божия, т.е. действительного рожде­ния Сына и Слова Божия от Марии. Мария родила только человека Христа, потомка Давида: «не думай, что Бог Слово есть сын Марии. Смертный рождает смертное, единосущное по природе и телу, и не отваживайся признавать два рождения Бога Слова: одно предвечное, другое же — в последние времена». Поэтому «рождённого от семени Давида» можно называть Сыном Божиим «не по природе, а по бла­годати». Следующий шаг логически потребует различения во Христе и двух лиц, соединённых «по благодати». Та­ким образом, Диодор стал своеобразным предтечей несторианства.

Самыми известными богословами из учеников Диодора были св. Иоанн Златоуст, Феодор Мопсуэстийский и Несторий Константинопольский. Иоанн Златоуст в своих гомилиях не погружался в глубины богословской проблематики, передавая совершенно чистое, выверенное на тот момент церковное учение. Главным выразителем «восточной» христологии стал выдающийся богослов этой эпохи Феодор Мопсуэстийский. Он учил о постепенном нравственном совершенствовании Иисуса. Бог Слово начинает обитать в Иисусе Христе с момента Его сверхъ­естественного зачатия, однако их «соприкосновение» на первых по­рах остаётся относительно незаконченным. В течение своей земной жизни Христос нравственно совершенствуется, и единство с Богом Словом осуществляется всё полнее и полнее. Важнейшим событием Его земной жизни становится крещение во Иордане — переходный этап от жизни подзаконной к жизни под благодатью.

Феодор прожил свою жизнь без серьёзной критики и умер, окру­жённый последователями и почитателями. Впоследствии он был ка­нонизирован несторианами как святой.

Несторий Константинопольский и свт. Кирилл Александрийский (свящ. Д. Пашков). В 428 г. Константинопольскую кафедру по протекции ближайшего советника императора Феодосия II евнуха Хрисафия занял антиохийский архимандрит Несторий (ок. 386 — ок. 451 г., архиеп. Кон­стантинополя в 428—431 гг.). Он был учеником Феодора Мопсуэстийского. Его богословское учение также испытало влияние со стороны Диодора Тарсского. Ничего нового в установившуюся антиохийскую догматику Несторий не привнес. Как и его учителя, он признавал во Христе две совершенные природы, именуя их также и двумя «ипостася­ми». Бог Слово не может претерпевать ничего, что свойственно челове­ку — рождение, смерть и все прочие, «промежуточные» страдательные состояния. Бог Слово вселился в человека, поэтому Деву Марию лучше называть не Богородицей, а Христородицей. У Бога Слова и человека, в которого Он вселился, было единое лицо «по достоинству и чести», поклоняемое от всей твари. Только в смысле единого общего достоинства или чести двух соединившихся Христос именуется «единым лицом». Это представление обнаруживается лучше всего в его словах: «я разделяю естества и соединяю поклонение» (Дея­ния Вселенских Соборов. Т. 1. С. 254).

Своими проповедями Несторий очень скоро вызвал бурный про­тест своей столичной паствы. В день Благовещения 429 г. с антинесторианской проповедью выступил бывший претендент на столичную кафедру, митр. Прокл Кизический, будущий архиеп. Константинополь­ский (434-446 гг.). Однако Несторий продолжал публично разви­вать свои мысли. Однажды он подвергся оскорблению со стороны схоластика (адвоката) Евсевия (впоследствии ставшего епископом во фракийском городке Дорилея), который прервал проповедь Нестория возгласом: «Нет, Сам вечный Логос подверг себя второму рожде­нию», назвав слова Нестория ложью и богохульством.

Главным противником Нестория выступил свт. Кирилл Алексан­дрийский (412—444 гг.). И богословский метод, и богословский язык александрийского направления были не те, к которым привыкли в Сирии. Как и «восточные» богословы, св. Кирилл не различает тер­минологически «ипостась», «лицо» и «природу». Св. Кирилл исходил из того, что Сам Бог Слово является единственным центром, субъ­ектом всей личной жизни Богочеловека. Рождение от Богородицы — это Его второе, вольное рождение по плоти: «Он родился плотию, не так, что прежде родился от Девы простой человек, а после сошло на Него Слово...» (Деяния Вселенских Соборов. Т. I. С. 145). «Тело со-делалось собственным <телом> Слова, а не человека какого-нибудь особо и отдельно, не иного, кроме Него, разумеваемого Христа и Сына. Как тело каждого из нас называется собственным, потому что есть отдельно — его, так должно думать и о едином Христе». Бог Сло­во, усвоив Себе человеческую природу, остался тем же самым, каким был и до воплощения; ничто в нём не изменилось; но человечество Он воспринял в единство Своего существа. Всё, что переносило тело и человеческая душа, испытывал Он Сам, ибо они суть Его собствен­ные тело и душа (неукоризненные страсти).

Упомянутая неразработанность понятийного аппарата в христологии (св. Кирилл чаще всего отождествляет «природу» и «ипо­стась») заставляет св. Кирилла говорить не только о «соединении по ипостаси», но и о «соединении по природе». Однако выражение «по природе» означает для него не более чем реальность соединения, а не слияние с утратой существенных свойств. Св. Дева телесно роди­ла Бога, ипостасно соединившегося с плотью, поэтому мы говорим, что она — Богородица (Поел. 17 — РС 72, 17). С момента соединения богослов должен смотреть на Христа с точки зрения только единства, и не констатировать двойственности в этом живом едином целом (такую двойственность допустимо предполагать лишь абстрактно, до соединения). Различие двух природ во Христе у Кирилла признаёт­ся только теоретически. Понятие «вселение»  он считал недопустимым, ибо оно подразумевает простое обитание, а не единство.

Что сам божественный Логос сделался субъектом действий и со­стояний человеческой природы, это превышает человеческое ра­зумение. Но в этом проявилась божественная любовь к падшему человеку, и отрицать это значило бы, по Кириллу, отрицать тайну вочеловечения. Апостол говорит о Единородном, что Он, «будучи богат, обнищал ради нас» (2 Кор. VIII, 9), что он «уничижил Себя, принял образ раба» (Флп. II, 7), т.е. принял всё человеческое.

 

Днесь висит на древе, Иже на водах землю повесивый; венцем от терния облагается, Иже Ангелов Царь; в ложную багряницу облачается, одеваяй небо облаки; заушение прият, Иже во Иордане свободивый Адама; гвоздьми пригвоздися Жених Церковный; копием прободеся Сын Девы. Покланяемся Страстем Твоим, Христе. Покланяемся Страстем Твоим, Христе. Покланяемся Страстем Твоим, Христе. Покажи нам и славное Твое Воскресение.

При этом, к сожалению, св. Кирилл пользовался подложными сочинениями, надписанными именем св. Афанасия, которые были не чем иным, как произведениями Аполлинария (об «аполлинариевых подлогах» см. выше, с. 455). Этим он навлек на себя крайне подозри­тельное отношение в кругах сирийских богословов — в первую оче­редь со стороны Феодорита Кирского и Андрея Самосатского. Аполлинарианская формула «единая природа Бога Слова воплощённая» встречается у него наряду с выражением «единая ипостась Слова во­площённая» (РС 77, 73). Св. Кирилл понимал эту фразу как «единое Богочеловеческое лицо». Невольные заимствования из Аполлина­рия он погружал в контекст своих богословских рассуждений вполне православного содержания. Можно сказать, что св. Кирилл отказы­вал человечеству Христа не в его полноте (как Аполлинарий), а в его индивидуальности (т.е. в наличии ипостаси или лица). Родившую Его Деву мы зовем Богородицей, потому что по воспринятому чело­вечеству от Нее родилась именно Божественная ипостась.

Билет 7.

Третий Вселенский собор. «Соборик» Иоанна Антиохийского. Заседания Эфесского Собора под руководством свт. Кирилла и осуждение Нестория.

 

Подготовка и созыв III Вселенского Собора в Эфесе (С.А. Мед­ведев). В помощь себе св. Кирилл решил призвать Римского папу Целе­стина I(422-432 гг.), который был недоволен Несторием из-за при­нятия последним раскольнических монахов-пелагиан. Известив папу о сложившейся ситуации и заручившись его согласием на ак­тивные действия (тем более что Римский собор в августе 430 г. осу­дил учение Нестория), св. Кирилл собирает собор в Александрии (ноябрь 430 г.), который принимает составленные св. Кириллом 12 анафематизмов (семинар) Послание к Несторию об отлучении http://azbyka.ru/otechnik/Kirill_Aleksandrijskij/nestoriu12/

против учения Нестория (правда, не упоминая его имени). Эти 12 анафематизмов были отправлены Несторию на под­пись. Тот отослал их обратно, так и не подписав, зато приложил к ним собственные анафематизмы. На помощь Несторию пришли вос­точные богословы, в том числе Феодорит Кирский (423 - ок. 457 г.), обвинившие св. Кирилла в аполлинарианстве. Поскольку конфликт разрастался и не хотел угасать сам собой, император Феодосии II, по просьбе Нестория, созвал III Вселенский Собор в г. Эфесе.

Перед началом Собора для несториан были закрыты все местные церкви², по улицам устраивали шествия привезённые св. Кирил­лом египетские монахи и параваланы,

  Парабаланы (от др.-греч. παραβαλανεῖς «банщики») или Параболаны (от латинского, образованного от древнегреческого: παράβολοι или παραβολᾶνοι)[1] — христианская община, члены которой в эпоху раннего христианства добровольно ухаживали за больными и хоронили умерших от болезней, в надежде таким образом принять смерть во имя Христа.

Термин парабаланы происходит от основного занятия — прислуживания в больницах, хотя наименование параболаны также стало общеупотребимым, поскольку члены общины постоянно подвергали свою жизнь опасности (παραβάλλεσθαι τὴν ζωήν, «parabállesthai tēn zōēn»), имея дело с заразными больными и умершими. Происходя как правило из низших слоев населения, они также прислуживали епископам, и иногда использовались последними в качестве телохранителей и как боевые отряды в жестоких столкновениях с оппонентами.

а несоглас­ные епископы всячески запугивались. Кирилл привёз с собой около 50 своих епископов, а Мемнон собрал 35. Сторонники Александрий­ского архиепископа были лучше организованы и смогли уже к началу Собора обеспечить себе большинство. Наоборот, союзные Несторию антиохийцы во главе с Иоанном Антиохийским не успели приехать к началу Собора. Пока они добирались до Эфеса, св. Кирилл со свои­ми сторонниками проводили подготовку общественного мнения к осуждению Нестория.

Ход Собора. Находясь в двух неделях пути, Иоанн Антиохийский со своим епископатом послал к Собору письмо, в котором просил по возможности дождаться его, однако если он задержится, то начи­нать Собор. Св. Кирилл, не дождавшись восточных епископов, от­крыл Собор 22 июня 431 г., несмотря на возражения императорского представителя Флавия Кандидиана и 68 епископов. На открытии Со­бора, которое состоялось в соборной эфесской церкви Св. Марии, присутствовали 197 епископов. Председательствовал на Соборе не митрополит Эфеса Мемнон (как это полагалось бы по протоколу), а Кирилл Александрийский, получивший полномочия представлять и римского папу Целестина.

Несторий, в отсутствие своих главных союзников троекратно от­клонивший предложение явиться на Собор, был осуждён и низложен заочно в течение одного заседания. На Соборе были оглашены и одо­брены 12 анафематизмов св. Кирилла, однако они не были утвержде­ны как вероучительный документ (орос). Несторий с Кандидианом и некоторыми митрополитами отправили жалобу императору и стали ждать прибытия антиохийцев, которое состоялось только 26 июня, спустя четыре дня после осуждения Нестория. По прибытии те со­звали особый собор (так называемый «Соборик») в количестве 43 епископов во главе с Иоанном Антиохийским. Самоназвание это­го собора — «Святой собор Восточного диоцеза и провинций Вифинии, Писидии, Пафлагонии, Каппадокии Второй, Европы, Родопы, Фессалии и Дакии».

Отцы этого собора (в том числе и виднейший богослов Феодорит Кирский) осудили 12 анафематизмов свт. Кирилла как еретические, а учение Нестория признавали православным. Свт. Кирилл Алек­сандрийский и Мемнон Эфесский были низложены, а их единомыш­ленники отлучены от Церкви. Таким образом, в Эфесе фактически прошли два собора, вынесшие противоположные решения. Импера­тор был разочарован расколом. Для разрешения вопроса он повелел дождаться своего нового представителя и провести новое совместное заседание. Однако обе стороны отвергли это предложение под тем предлогом, что только на их соборе были приняты истинно право­славные решения.

Положение опять изменилось, когда прибыли папские легаты — епископы Аркадий и Проэкт и пресвитер Филипп, которые выражали волю всей обширной Западной Церкви и, разумеется, встали на сто­рону св. Кирилла. На втором и третьем заседаниях Собора 10 и 11 июля было зачитано послание к Собору папы Целестина, и римские легаты присоединились к осуждению Нестория. 16 и 17 июля на Соборе за неканоничное поведение были отлучены от общения вплоть до пол­ного раскаяния Иоанн Антиохийский и весь его «соборик».

Разумеется, император понимал, что в Церкви возник раскол, од­нако уврачевать эту язву он пытался явно негодными средствами, а именно созданием видимости мира и согласия. В Эфес был послан особый представитель императора — «комит священных щедрот» (фактически министр финансов) Иоанн, который заключил под стра­жу трёх низложенных на обоих соборах и потребовал от обеих не­примиримых партий составить свои Символы веры, призывая таким образом если не к прямому, то хотя бы к заочному диалогу. Такое из­ложение предоставили только восточные, а св. Кирилл и его сторон­ники не последовали призыву императора.

Вот что писал уполномоченный императора в своем отчете: «чтобы не произошла вспышка драки, я втиснул отряды солдат между сближающимися местами той и другой партии из-за бешенства, которое не знаю, откуда у них бралось. Те, что примыкали к Кириллу, говорили, что и видеть не хотят Нестория. Хотя я видел, что боголюбезнейшие епископы были неумолимо враждебны друг к другу, но я не знаю, отчего они дошли до такого ожесточения и омрачения». Под давлением растущих беспорядков император был вынужден принять решение. Все три низложения (Нестория, Кирилла и Мемнона) были приняты как деяния одного собора. Войска окружали город, в него были посланы усиленные наряды полиции, а все три смутьяна Несторий, Кирилл и Мемнон были посажены под стражу.
   Но Кирилл и из-под ареста продолжал засыпать всех влиятельных людей при дворе дорогими подарками (он называл их «евлогии» благословения), и позиция Нестория была ослаблена.

Видя неразрешимость ситуации, Феодосии официально призвал к себе представителей обеих сторон. В это время Несторий не выдер­жал напряжения и (возможно, чувствуя свою вину за произошедший раскол) попросил об удалении с кафедры обратно в свой антиохийский монастырь. Вскоре на его место не без влияния проалександрийской партии был поставлен архиеп. Максимиан (431—434 гг.).

Билет 8.

Последующая судьба Нестория. Распоряжения имп. Феодосия Младшего относительно Собора в Ефесе. Завершение Собора. Положение дел после Собора. Согласительное исповедание 433 года. Судьба несторианства после соборного осуждения.

Соглашение 433 г. Худшим наследием Собора был разрыв между Александрией и Антиохией. После обмена анафемами в ходе III Вселенского Собора императору пришлось спешно мирить обе группировки. В результате совместных усилий императорского представителя нотария Аристолая и Иоанна Антиохийского и сет. Кирилла восточных удалось склонить к подписанию компромиссного изложения веры.

Оно цитируется в послании св. Кирилла Иоанну Антиохийскому «Да возрадуются небеса»:

«Исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, Единородный Сын Божий, есть совершенный Бог и совершенный человек из раз­умной души и тела;

что Он рождён прежде веков от Отца по Божеству, в последние же дни нас ради и нашего ради спасения от Марии Девы — по чело­вечеству;

что Он единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по че­ловечеству, ибо произошло соединение двух естеств (природ).

Посему мы исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Го­лода. В сем понятии неслитного соединения исповедуем Святую Деву Богородицею, потому что Бог Слово воплотился и вочеловечился, и от самого зачатия соединил с Собою воспринятый от Неё храм.

Мы знаем, что мужи богословы евангельские и апостольские речения о Господе одни делают общими, как относящиеся к одно­му Лицу, другие же разделяют в отношении двух естеств (природ) и богоприличные относят к Божеству Христа, а смиренные - к чело­вечеству» (Деян. Всел. Соб. Т. I. С. 541).

Эта компромиссная вероучительная формула была составлена на основе исповедания веры, которое антиохийцы представили ещё в Эфесе по требованию императора. Главной особенностью этой фор­мулы является отсутствие в ней неприемлемого для антиохийцев вы­ражения «соединение по ипостаси» из 2-го анафематизма св. Кирил­ла — ведь Несторий и его сторонники не могли признать во Христе лишь «одну ипостась» (отождествляемую ими с «природой»).

Итак, новая христологическая формула, использующая в целом приемлемую для всех терминологию, приветствовалась обоими сто­ронами как прекращающая конфликт. Восточные восприняли по­слание св. Кирилла как отказ от того, что в его учении им казалось уступкой апполинарианству. Так понимал это послание известный восточный богослов Ива Эдесский (435—449, 451-457 гг.), который отправил послание о произошедших событиях сочувствующему несторианам персидскому еп. Маре. В своём письме Ива определял по­слание св. Кирилла как плод раскаяния. Непримкнувшие с восточ­ной стороны были сосланы. Нестория, несмотря на его добровольное отречение, не оставили в Антиохии, а сослали в Египет.

Вместе с тем победа св. Кирилла не была полной и однозначной. Он добился своей цели, сместив Нестория по вероучительным моти­вам, однако несторианство в форме учения Феодора Мопсуэстийского продолжало существовать на Востоке.

Несторий сам ушёл от дел и удалился в монастырь св. Евпрепия (близ Антиохии). Но через какое-то время на последователей его было воздвигнуто жестокое гонение, принудившее многих из уцелевших бежать в Персию, где они долго пользовались особым покровительствомЦеркви Востока. Затем и сам Несторий был сослан в отдалённый египетский оазис Ибис, Он написал собственную апологию под названием «Трагедия» (она до нас не дошла) и книгу мемуаров «Трактат Ираклида Дамасского». Она сохранилась в сирийском переводе, была открыта в 1910 г. и издана по-сирийски и по-французски. В Первую мировую войну рукопись погибла во время геноцида курдов. Через несколько лет ссылки он умер, произнеся последние слова «в руки Твои предаю дух мой», хотя уже был приглашён на Халкидонский собор наблюдать за поражением своих противников.

 

Билет 9.

Монофизитство. Учение архим. Евтихия. Осуждение Евтихия на поместном соборе в 448 году в Константинополе. Личность Диоскора архиепископа Александрийского и его участие в деле Евтихия. «Разбойничий собор» в Ефесе в 449 году и его деяния. Оправдание Евтихия, осуждение и смерть свт. Флавиана Константинопольского. Император Маркиан. Четвертый Вселенский собор в Халкидоне в 451 году: его история и решения. 28 правило Халкидонского собора и его значение.

Возникновение монофизитства. Осуждение Нестория стало от­правным пунктом для формирования нового богословского направ­ления в христологии — монофизитства.

Основа монофизитства — древнее церковное учение, которое имело как ортодоксальные, так и еретические проявления. Среди богословов, которых монофизиты считали своими предшествен­никами, особое место занимает сет. Кирилл Александрийский.

Так, в ходе богословской полемики с несторианами свт. Кирилл несколько раз употребил заимствованное из аполлинариевых под­логов выражение, которое стало впоследствии основным символом монофизитства — «единая природа Бога Слова воплощённая». Однако в своём 3-м послании Несторию Кирилл говорит абсолютно то же самое, однако использует при этом вместо «природы» термин «ипо­стась»: «единая Ипостась Бога Слова воплощённая».

На упрёки восточных в аполлинарианстве св. Кирилл возражал, что признаёт полноту человеческой природы во Христе, включая ум и душу, и осуждает Аполлинария.

Соборы 448—449 гг. Дело архим. Евтиха. Первым монофизитом, осуждённым за идеи, ассоциируемые со св. Кириллом, стал Евтих (378 — после 454 г.) — архимандрит монастыря Иова в Евдоме близ Константинополя и духовный отец ближайшего сановника импера­тора, евнуха Хрисафия.

В 448 г. состоялось заседание константинопольского «патриаршего синода» под председательством свт. Флавиана (446—449 гг.). Обвинение против Евтиха было составлено еп. Евсевием Дорилейским.   Евтиху вменялось в вину буквальное по­нимание анафематизмов свт. Кирилла в смысле полного единения Божества и человечества во Христе с выводом о единственной «при­роде» Воплощённого Слова.

После неоднократных отказов явиться на соборный суд Евтих всё же предстал перед собором. Здесь во время испытания своей веры Евтих высказал ряд утверждений, которые были осуждены как ерети­ческие. Так, Евтих изначально отрицал соединение даже из двух при­род и единосущие Христа нам по человечеству, хотя впоследствии, на том же соборе, был вынужден признать и то и другое. Однако он от­казался анафематствовать выражение «единая природа», потому что оно якобы встречается у отцов (в первую очередь у св. Кирилла), и чётко сформулировал то, что впоследствии будет называться монофизитством: «Исповедую, что Господь наш состоял из двух природ до со­единения, а по соединении исповедую одну природу». Конечно, природу эту он считал божественной. На вопрос о природе Девы Марии он отвечал, что она единосущна нам, но что если она единосущна Христу (в чем Евтих не был уверен), то в ней есть нечто божественное. А в теле Бога, наверное, есть «нечто человеческое». Но божественное и человеческое несовместимы человеческое исчезает в божественном, как капля в море. В общем, мы видим перед собой крайнюю форму монофизитства. В итоге Евтиха осудили за аполлинарианство, лишили священства и настоятельства. После этого он обратился за содействием к митрополитам и патриар­хам Востока и Запада и даже к самому императору Феодосию П.

В результате предпринятых Евтихом усилий эта история вызвала огромный резонанс. Император потребовал от архиеп. Флавиана ис­поведания веры, и тот составил документ, который можно считать одним из первых символов православной христологии, с исповеда­нием двух природ после соединения в одной ипостаси («Христос по­сле вочеловечения — из двух природ, в единой Ипостаси и едином Лице, один Христос, один Сын, один Господь»). По сути дела, мы мо­жем назвать свт. Флавиана и Евсевия Дорилейского халкидонитами до Халкидона.

Ради примирения двух церковных партий Феодосии предложил Флавиану простить Евтиха при условии признания последним Никейского Символа веры и решений III Вселенского Собора, однако патриарх отказал, вызвав недовольство императора. Феодосии решил поддержать Александрийскую кафедру (и соответственно алексан­дрийскую ветвь богословия). Сказалось и влияние всесильного вре­менщика, евнуха Хрисафия, который был духовным сыном Евтиха. Для разрешения конфликта Феодосии созвал новый собор в Эфесе (Разбойничий 449г.). Само место его проведения должно было задавать направление его богословской работы. Ожидалось, что собор станет новым триумфом православной Александрии над еретическим Константинополем в лице непокорного Флавиана.

Собор проходил под руководством архиеп. Диоскора Александрий­ского (444—451 гг.), племянника и преемника свт. Кирилла по руко­водству кафедрой. Императорские представители были на стороне Диоскора и Евтиха. Диоскор отстранил от делопроизводства папских легатов, одним из которых был будущий папа, а тогда диакон Иларий. Послание папы Льва 1 (440-461 г.) к архиеп. Флавиану (так называе­мый Томос к Флавиану), которое могло быть в богословском смысле истолковано как диофизитское, так и не было зачитано. Сам процесс вёлся над одним свт. Флавианом, его сторонник Евсевий Дорилейский даже не был допущен на заседания. На участников собора было оказано сильное давле­ние - в том числе посредством введения в зал вооружённой стражи и насильственного удаления несогласных. Исповедание Евтиха «две природы до соединения и одна после соединения» было одобрено собором. «Так мы веруем», заявил Диоскор. Евтих был объявлен православным и восстановлен, а Флавиан, Евсевий, Феодорит и Ива низложены. Легатам папы не дали слова, томос не был зачитан. И лишь когда участники собора принимали решение, римский делегат диакон Илар вскочил с места и прокричал: «Contradicitur!»16. В церковь ворвались стражники и монахи и начали форменное бесчинство. Низверженного Флавиана избили до полусмерти. Дверь была заперта, и от всех епископов стали требовать подписать решение собора. Его подписали все, кроме римских легатов. Тронуть их не посмели. Домн Антиохийский тоже подписал всё, а в заключение, как бы издеваясь над его трусостью и предательством своих собратьев, Диоскор соборно низложил и его.
   Собор закончился торжественным принятием 12 анафематизмов Кирилла. Так завершился Эфесский Собор 449 г., получивший в истории название «Разбойничьего».
   Флавиан успел написать апелляцию в Рим, а через несколько дней, по пути в ссылку, от перенесенных побоев и душевного потрясения скончался. Апелляции написали и Евсевий Дорилейский, и Феодорит.

Папа Лев I вместе со своим со­бором (того же года) отказался признавать постановления Эфесского собора (который с его лёгкой руки стал после этого называться «раз­бойничьим») и попросил нового имп. Маркиана (450-457 гг.) созвать новый Вселенский Собор в Италии. Однако из-за сложной военной обстановки на Западе император повелел провести Собор в Никее. Впоследствии местом его проведения был избран близкий к столице Халкидон.

IV Вселенский Собор в Халкидоне. Не последнюю роль в прове­дении этого знаменательного события сыграла внезапная перемена власти. Император Феодосии II, при котором прошли удачные для александрийских епископов Эфесские соборы 431 и 449 гг., скончался в 450 г. в результате несчастного случая, не оставив сыновей. На пре­стол взошла его немолодая и незамужняя старшая сестра Пульхерия (399—453 гг.). В силу старинных патриархальных традиций женщина не могла единолично править государством, поэтому она взяла в му­жья престарелого сенатора Маркиана (в то время ему было 58 лет). Пульхерия была очень благочестива и почитала свт. Флавиана. После её восшествия на престол останки исповедника были перенесены в Константинополь. Политический ветер, который благоприятствовал монофизитам, теперь подул в другую сторону.

Расстановка сил и начало Собора. Осуждение Диоскора. С самого начала все участники Собора были разделены на две части, одну из которых составляли епископы Египта, Палестины и Иллирика со своими предводителями, вождями «разбойничьего» собора. К лиде­рам этой партии можно отнести прежде всего самого Диоскора, одна­ко он уже в самом начале был обвиняемым. Римские легаты, еписко­пы Пасхазин и Лукентий и пресвитер Бонифаций, даже потребовали удалить Диоскора и проводить процесс заочно, ибо уже считали его узурпатором власти папы на прошлом соборе. Противостоя­щей монофизитам группой были епископы Востока, Асии и Фракии. Многие из епископов с обеих сторон были в своё время участниками «разбойничьего» собора.

 Диоскор, нужно отдать ему должное, держался очень мужественно, выказывая вполне оправданную иронию к большинству поддерживавших его в 449 г., а теперь предавших его епископов: «Ах, бедненькие, они боялись, издевался он над ними. Это христиане-то боялись? О святые мученики, так ли вы поступали?» Когда его обвиняли в личном пристрастии к Евтиху, он отвечал, что у него тут нет ничего личного: «Если Евтих мудрствует противно догматам Церкви, то он достоин не только наказания, но и огня. О вере кафолической я пекусь, а не о каком-то человеке. Мой ум направлен на божественное, не взираю я на лица и ни о чем не забочусь, кроме души моей и правой веры». Тем не менее ему не удалось дать удовлетворительных объяснений по поводу собственного поведения в 449 г. и, в особенности, реабилитации Разбойничьим собором Евтиха. Диоскор ясно выразил собственную догматическую позицию, которая и останется вероучительной позицией большинства противников Халкидона на Востоке: Христос был совершенным Богом и совершенным человеком и, следовательно, «из двух природ». Однако после их соединения более невозможно говорить об этих «двух природах», отличимых друг от друга, потому что их соединение в единое существо было совершенным союзом. Он наотрез не соглашался с использованием греческого слова φύσις (природа, естество) в любом смысле, кроме «конкретной реальности». Более того, как подчеркивали и Диоскор, и его сторонники, св. Кирилл употреблял выражение «одна природа Бога-Слова воплощенная» и никогда прямо не говорил о двух природах после соединения. На основе такого кирилловского фундаментализма, Диоскор считал осуждение Флавиана в 449 г. оправданным: и Флавиан, и официальный обвинитель Евтиха в 448 г. Евсевий Дорилейский говорили о «двух природах после воплощения» и, следовательно, по мнению Диоскора, фактически стали несторианами. Первое заседание закончи­лось тем, что вместе с Диоскором были арестованы и пять его бывших сопредседателей. Но впоследствии низложен был только он один, пройдя повторный суд на третьем заседании. Что касается его сооб­щников, то они были возвращены в состав Собора позже, для состав­ления финального вероопределения.

Начало догматической борьбы. Оценка дисциплинарной стороны «разбойничьего» собора была не единственной задачей, стоявшей перед отцами Халкидона. Когда Диоскору удалось перевести раз­говор на свт. Флавиана, выяснилось, что ряд епископов согласны с осуждением последнего. Будущие монофизиты ссылались на тво­рения св. Кирилла Александрийского. Вместе с тем III Вселенский Собор не покончил с несторианскими спорами, и хотя Несторий к тому времени уже умер, однако его учитель Феодор Мопсуэстийский ещё почитался на Востоке. Был жив и защитник Нестория Феодорит. Первоначально он не был приглашён на Собор, но римские легаты настояли на его приезде. На одном из последних заседаний Собора после утверждения догматического определения от него потребова­ли анафемы на Нестория. Феодорит подчинился, однако ему не дали изложить свои взгляды (возможно, чтобы не возникло новых бого­словских сложностей). Поняв, что в вопросе разделения Церкви од­ним, пусть даже и верным, дисциплинарным решением не обойтись, представители императора попросили участников предоставить письменные исповедания веры со ссылкой на авторитетные тексты, к которым относились, в частности, 12 анафематизмов св. Кирилла и Томос папы Льва Великого к Флавиану.

Однако ко второму заседанию выяснилось, что никто на себя та­кой труд не взял. Некоторые заявляли, что новой веры определять не надо и достаточно лишь подписать Томос Льва.

Томос Льва (семинар)

На Соборе выяснилось, что отдельным представителям монофизитской партии не нравятся некоторые выражения из Томоса. По мнению этих лиц, необходимо было проверить терминологию То­моса по текстам св. Кирилла. Группа египетских епископов с устра­нением Диоскора лишилась своего главы и могла лишь намёками выражать своё несогласие с догматическими формулами Халкидона. Иллирийские и палестинские епископы высказывали сомнение в Томосе Льва. Долго читали различные тексты, но к решению так и не пришли. Впрочем, после трёх заседаний они всё же признали его православным. Также признали Томос (и были возвращены на Собор) сторонники Диоскора. Таким образом, четвёртое заседание Халкидонского Собора стало капитуляцией монофизитской партии.

Догматическое определение Халкидонского Собора. На пятом засе­дании была утверждена знаменитая вероучительная формула — дог­матическое определение (орос) Халкидонского Собора. В истории его составления свою роль сыграла монофизитская партия. Собрав­шиеся на Соборе отцы не горели желанием составлять какое-либо определение веры. Однако власти, которые смотрели в будущее и хотели избавиться от христологического раскола, намеревались ис­пользовать столь авторитетное собрание епископов, чтобы нако­нец объединить Церковь. В результате Константинопольскому сет. Анатолию (449-458 гг.) было поручено составить вероопределение (орос), которое должно было рассматриваться на Соборе.

Исходя из ситуации, которая сложилась в Церкви, оно должно было не только выражать истинное мнение Церкви о Христе, но и осуждать уже выявленные крайности. Составленное с учётом Томоса Льва вероопределение Анатолия легло в основу окончательной редак­ции Халкидонского ороса. Отцы Халкидона внесли лишь одно изме­нение в начальный вариант — а именно заменили выражение «из двух природ» выражением «в двух природах». Выражение «в двух природах», которое так и не приняли монофизиты, было взято из томоса, куда, в свою очередь, оно попало из блж. Августина. Монофизиты ссылались на формулу Кирилла: «Одна природа». Умеренные согласны были на выражение «из двух природ». Но определение «в двух природах» стало для них камнем преткновения. Данная формула, которая, по сути, является ключевой для различения православия от монофизитства, была внесена в орос по прямому требованию представите­лей императора. Отныне православным считалось такое богословие, в котором Христос мыслился «в двух природах» с уточнением - «неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно». Этот след антиохийской христологии уравновешивался словами вполне в духе свт. Кирилла, что «свойства каждой из двух природ соединяются в одно Лицо и одну Ипостась». Именно это необычное смешение разнородных по про­исхождению терминологий, впоследствии принявшее форму «две природы в одной Ипостаси», и стало важнейшим богословским ито­гом Халкидонского Собора.

Учение Церкви о двух природах во Христе было сформулиро­вано в оросе Собора следующим образом: «Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совер­шенного в человечестве, истинно Бога и истинно человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рождённого прежде веков от Отца по божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по че­ловечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно позна­ваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и сое­диняется в одно Лицо и одну Ипостась, — не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и единородного Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки (учили) о Нем и (как) сам Господь Иисус Христос научил нас, и (как) предал нам Символ отцов (Деян. Всел.Соб. Т. III. С. 48).

Однако некоторой части Церкви богословское нововведение, связанное с судом над могущественным Александрийским иерархом и отказом от формулы св. Кирилла «одна природа Бога Слова вопло­щённая», не пришлось по душе. С противостояния халкидонскому определению «одна ипостась в двух природах» и начинает свою историю монофизитство как мощное раскольническое и еретическое движение на христианском Востоке. Появление монофизитства стало совершенно неожиданным и чрезвычайно негативным для Церкви и всего Византийского государства следствием Халкидонского Собора.

Халкидонский Собор был имперским собором и его самым конкретным историческим результатом в области церковного устройства было окончательное определение роли Константинопольской Церкви.
   Именно это является содержанием 28-го правила Халкидонского Соборао статусе Константинополя. На фоне морального крушения Александрийского патриархата, оказавшегося виновным в покровительстве ереси, выиграли утверждение своих привилегий патриархи Иерусалима и Антиохии. Настало время утвердить привилегии Константинополя. Преимущества столичной кафедры над другими, даже и над Римом, были очевидны всем. Оставалось лишь узаконить их, ибо пока, согласно букве закона, Константинополь оставался простой епископской кафедрой в Гераклейском митрополичьем округе.
        Текст, прочитанный собранию в качестве уже принятого канона, звучал так: «Следуя во всем за определениями свв. отцов и признавая прочитанный тут канон 150 боголюбезнейших епископов, бывших в соборе (381 г.) в дни благочестивой памяти Феодосия в царствующем граде Константинополе, Новом Риме, то же самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшей церкви того же Константинополя, Нового Рима.
   Ибо и престолу Ветхого Рима отцы, как и подобало, дали преимущества, потому что он был царствующим градом. Следуя тому же побуждению, и 150 боголюбезнейших епископов предоставили такие же преимущества святейшему престолу Нового Рима, справедливо рассудив, чтобы град, получивший честь быть градом царя и сената и имеющий равные преимущества с ветхим императорским Римом, был бы, в соответствии с этим, подобно ему, возвеличен и в церковных делах и стал бы вторым после него.
   И только на этом основании, только лишь митрополиты округов Понтийского, Асийского и Фракийского, а также и епископы иноплеменников вышеупомянутых округов пусть рукополагаются у этого именно святейшего престола святейшей Константинопольской церкви. Т.е. каждый митрополит вышеназванных округов, с епископами этих округов, должны поставлять епархиальных епископов, как предписано божественными правилами. А самые митрополиты вышеуказанных округов должны поставляться, как было уже сказано, константинопольским архиепископом, после того, как было совершено по обычаю согласное избрание (на месте) и представлено (Константинополю)».

 Все протесты легатов были напрасны. Они попытались уговорить епископов заявить, что их грубой силой заставили подписать текст канона. Но этот ход не принес плодов: все епископы заявили, что свободно принимают новую власть Константинополя. Легаты не смирились и сделали следующее заявление: «Апостольская кафедра не должна быть унижаема в нашем присутствии. Посему все, что было сделано вчера в нашем отсутствии, вопреки каноническим правилам, мы просим верховную власть отменить. Если нет, пусть наш протест приобщен будет к актам Собора. Мы знаем, что доложить апостольскому епископу, первому во всей Церкви, дабы он мог судить об оскорблении, нанесенном его кафедре, и о нарушении канонов». Этот протест был выслушан без обсуждения и приобщен к актам Собора. После этого представители имперской власти объявили решение принятым окончательно, как «полностью одобренное Собором» без права вето, и немедленно закрыли последнее заседание Собора.
   Такое резкое поведение имперских уполномоченных весьма контрастировало с чрезвычайно дипломатичным письмом, направленным Собором папе Льву, с просьбой принять 28-й канон. Выждав определенное время и не получив никакого ответа от папы, император Маркиан и патриарх Анатолий вновь направили папе очень вежливые письма, составленные в лучших традициях византийской дипломатии. И Империя, и Константинопольская Церковь в то время остро нуждались в поддержке Запада для утверждения новой, более структурированной церковной системы, утвержденной на Халкидоне и воспринимаемой в штыки столь многими силами на Востоке. Такое признание Рима могло бы пойти на пользу обеим сторонам, так как 28-й канон не отрицал верховенства Рима. Если бы Лев признал сотрудничество Константинополя в качестве «второго» Рима, то он с Анатолием вместе смог бы встать на защиту Халкидонского Собора против его противников. Однако канон был настолько неприемлем для Рима, что папа Лев даже отложил утверждение Халкидонского ороса, хотя Халкидон нуждался в максимуме поддержки: огромная часть населения империи отказывалась его принять.
   Папа твердо стоял на принципе абсолютности и неизменности преимуществ лишь трех кафедр тех, которые были утверждены на Никейском Соборе. Однако в реальной жизни он ничего не мог сделать, чтобы нейтрализовать новую роль Константинополя. Через два года, в 453 г., он примирился с Анатолием и утвердил все решения Халкидонского Собора, кроме 28-го канона. Сам же 28-й канон латинские канонисты не признают и поныне, считая его актом узурпации со стороны коварных греков.