Бальдассаре Кастильоне 2 страница

 

==354

а там—нет. Поэтому дама, чтобы сделать приятное влюбленному, кроме милых улыбок, близких интимных бесед, острот, шуток, прикосновения рук может, не вызывая нареканий, позволить даже поцелуй, что в чувственной любви, согласно правилам синьора Маньифико, непозволительно. Так как поцелуй есть соединение души и тела, существует опасность, что чувственный влюбленный склонится к телесной стороне; разумный же влюбленный знает, что уста хотя и часть тела, все же дают выход словам—выразителям души—и тому внутреннему страстному желанию, которое ведь тоже зовется душой. Поэтому ему нравится соединять в поцелуе свои уста с устами любимой не для того, чтобы склоняться к непристойному желанию, но для связи душ, которые, стремясь друг к другу, могут теперь переселяться одна в тело другой и так сливаться вместе, что у каждого будет две души, а одна-единственная душа, составленная из двух, будет управлять двумя телами. Вот почему поцелуй следует назвать соединением душ, а не тел, так как он обладает такой силой, что притягивает души и отделяет их от тела. Поэтому все целомудренные влюбленные жаждут поцелуя, а божественно влюбленный Платон говорит, что при поцелуе душа появляется у него на устах, чтобы покинуть тело³. Так как отделение души от чувственного и полное ее соединение с интеллигибельным можно обозначить поцелуем, то Соломон говорит в своей божественной книге «Песнь песней»: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих»⁴, имея в виду желание созерцать небесную красоту, для соединения с которой душа, захваченная божественной любовью, должна покинуть тело.

LXV

Все очень внимательно слушали рассуждение Бембо. После небольшой паузы, видя, что все молчат, он сказал: — Поскольку вы меня заставили начать разговор о счастливой любви нашего немолодого придворного, я хочу пойти немного дальше, так как находиться в этих границах чрезвычайно опасно, потому что, как уже говорилось, душа в высшей степени склонна к чувствам. И хотя разум после раздумья обуздывает недостойные желания, избирая благо и понимая, что красота порождена не телом, ее постоянное созерцание в теле часто Приводит к ложному суждению. Кроме того, удаление от любимого приносит страдания, ибо воздействие красоты дает чудесное наслаждение влюбленному и, согревая ему сердце, будит силы, спящие в душе. Вскормленные любовным теплом и произрастая в сердце, они посылают через глаза вовне тех духов, которые являются тончайшим паром, созданным из наиболее чистой и прозрачной части крови, и которые, воспринимая образ красоты, строят его с помощью множества различных украшений. От этого душа наслаждается и с удивлением страшится, но все же радуется и вместе с наслаждением чувствует, пораженная, страх и п очтение, которые обычно питают к священным вещам; и тут она говорит, что находится в раю.

 

==355

LXVI

Итак, влюбленный, который ценит красоту лишь в теле, теряет благо и счастье, когда любимая дама, удаляясь, лишает глаза сияния, а душу— блага. Из-за этого любовное воздействие не разогревает сердце и душевные каналы становятся сухими и черствыми. Но память о красоте все-таки движет силы души, так что они стараются распространить духов, которые, найдя пути закрытыми и не имея выхода, поражают душу и приносят ей жесточайшие страдания, похожие на болезнь детей, когда из нежных десен начинают расти зубы. Появляются слезы, вздохи, горести и муки, так как душа терзается и становится как бы неистовой, пока дорогая красота не явится снова. Тогда душа сразу успокаивается и, сосредоточиваясь на ней, питается столь сладкой пищей, что ни за что не хочет отказаться от этого. Чтобы избежать мучений, связанных с отсутствием красоты, и чтобы радоваться ей без страданий, придворный должен разумом направить все свое желание от тела к одной лишь красоте и как можно больше созерцать простую и чистую красоту саму по себе, отвлекая ее в воображении от всякой материи. Тогда он сможет создать ее, сладостную и дорогую для души, радоваться ей днем и ночью, в любое время и в любом месте без риска потерять ее, всегда помня, что тело в высшей степени отлично от красоты и не только не увеличивает, но и уменьшает ее совершенство. Поэтому немолодого придворного не коснутся горести и несчастья, почти всегда охватывающие молодых людей: ревность, подозрения, негодование, гнев, отчаяние и даже безумства, полные бешенства, когда некоторые не только бьют любимых дам, но лишают жизни самих себя. Он будет справедлив к мужу, отцу, братьям или родственникам любимой; не обесчестит ее; не будет вынужден обуздывать глаза и язык, чтобы скрыть свои желания; не будет переносить страдания в период отъездов и во время отсутствия, ибо всегда будет носить спрятанным в сердце свое драгоценное сокровище и силой воображения сделает эту красоту более чарующей, чем она есть на самом деле.

LXVII

Но среди этих благ влюбленный обнаружит другое, гораздо более значительное благо, если использует эту любовь как ступеньку для достижения более высокой. Это случится, когда тесную связь созерцаемой красоты с отдельным телом он будет считать помехой; когда, выйдя за столь тесные границы, мысленно добавит к созерцаемой красоте столько украшений, что создаст универсальное представление и сведет множество красок к единой, разлитой в человеческой природе. Тогда он будет созерцать не особую красоту какой-нибудь дамы, но всеобщую, украшающую все тела; ослепленный ярким светом, он забудет о тусклом; горя несравненным огнем, он мало будет ценить почитаемый прежде. Немногие достигают такой благородной любви, однако ее нельзя еще назвать совершенной, поскольку воображение как органическая потенция получает знания только через чувства и не вполне очищено от мрака, присущего материи. Хотя

 

==356

придворный теперь ценит всеобщую, абстрактную и только в себе пребывающую красоту, все же достаточно ясно он ее не различает из-за сходства между фантазмами и телом. Достигшие такой любви подобны оперяющимся птенцам, которые начинают понемногу летать, но не удаляются от гнезда и не доверяют ветрам и открытому небу.

LXVIII

Достигнув этой ступени и став более счастливым, чем погруженные в убожество чувственной любви, наш придворный, однако, не должен удовлетворяться, но смело идти дальше за проводником, который может его привести к истинному счастью. Обращаясь мысленно внутрь себя, что не делают почитающие телесную красоту, он будет созерцать такую, которая видима только глазами ума, острыми и проницательными; созерцание же телесными очами утратит привлекательность. Тогда, пробудившись от глубокого сна и обратившись к созерцанию собственной сущности, чуждая пороков, очищенная изучением истинной философии, сведущая в духовной жизни, опытная в интеллектуальных вещах, душа откроет глаза, которые все имеют, но не все используют. Она увидит в себе луч света—истинный образ сообщенной ей ангельской красоты, чья слабая тень передается телу. Поэтому, ослепнув к вещам земным, она в высшей степени про зреет к вещам небесным. Порой, когда побудительные силы тела заняты постоянным созерцанием или связаны сном, душа, не встречая их сопротивления, чувствует сокровенный аромат истинной ангельской красоты и, восхищенная ее сиянием, возгорается и страстно за ней следует, желая объединиться с ней, будто она нашла след бога, в созерцании которого, как в своей блаженной цели, она жаждет успокоиться. Тогда, пылая этим счастливейшим огнем, она достигает того, что составляет ее наиболее благородную часть, а именно интеллекта, где, не затемненная непроницаемой ночью земных вещей, она зрит божественную красоту. Однако радость эта еще не совершенна, поскольку душа созерцает ее лишь в своем отдельном интеллекте, неспособном восприять всей необъятной универсальной красоты. Не удовлетворенная таким благодеянием, любовь дает душе большее счастье: как от красоты отдельного тела она ведет ее к универсальной красоте всех тел, так на последней ступеньке совершенства она ведет ее от отдельного интеллекта к универсальному. Поэтому душа, пылающая святейшим огнем истинной божественной любви, летит соединиться с ангельской природой и не только совсем покидает чувства, но не имеет более необходимости и в рассуждениях разума. Превращенная в ангела, она охватывает все умопостигаемые вещи и видит просветленным взором полное море чистой божественной красоты, а обретая его, радуется счастью высшему, которое чувствами непостижимо.

LXIX

Если красота бренных тел, эта слабая тень истинной красоты, видимая затуманенным взором и как бы во сне, для нас столь прелестна, что

 

==357

зажигает пылкую страсть, и столь драгоценна, что один только взгляд на любимую даму приносит несравненное счастье,—какое же счастливое изумление, какое блаженное удивление охватывает наши души при виде божественной красоты! Какой приятный огонь, какой сладостный пожар рождается из источника высшей и истинной красоты, которая суть начало всякой другой, никогда не увеличивается и не уменьшается, всегда красива сама по себе, в высшей степени проста, лишь сама себе подобна и не причастна другой; до такой степени красива, что все другое красиво лишь в той мере, в какой от нее получает свою красоту. Она неотличима от высшего блага, своим светом привлекает все вещи и не только интеллектуальным дает интеллект, разумным—разум, чувственным—чувство и стремление жить, но оставляет свой след в растениях и камнях, сообщая им движение и естественный инстинкт. Насколько причина, движущая такой любовью, более превосходна, настолько богаче и счастливее она сама. Вот почему ее святейший огонь, подобно очищающему золото естественному огню, разрушает и уничтожает в душах все смертное, оживляет и делает прекрасной их небесную часть, прежде погребенную и умерщвленную чувством. Она—костер, на котором, по словам поэтов, сгорел Геракл на вершине горы Эты, отчего после смерти стал божественным и бессмертным⁵; она—неопалимая купина Моисея⁶ и «разделяющиеся как бы огненные языки»⁷ и огненная колесница Ильи⁸, умножающая благодать и счастье в душе, достойной видеть ее, когда, удаляясь от низкого и земного, она взлетает к небу. Направим все мысли и силы нашей души к этому святейшему свету, который нам указывает путь на небо. Избавляясь от страстей, окутавших нашу душу при ее ниспадении, поднимемся от низшей ступени, которая является тенью чувственной красоты, на высшую, где обитает небесная и истинно желанная красота, скрытая в тайных глубинах бога, так что невежды не могут ее видеть. Здесь наконец мы обретем счастливейший предел желаний, настоящий отдых в трудах, верное средство в бедах, спасительное лекарство в болезнях, безопаснейшую гавань в страшных бурях жизненного моря.

LXX

Какой язык, о святейшая любовь, способен воздать тебе достойную хвалу? Ты, прекраснейшая, добрейшая, мудрейшая, из соединения красоты, блага и божественной мудрости происходишь, в нем пребываешь, к нему по кругу возвращаешься. Ты, нежнейшая связь мира, посредница между небесным и земным, благосклонно побуждаешь высшие добродетели управлять низшими и соединяешь умы смертных со своим началом, обращая их к нему. Ты своим согласием соединяешь стихии, побуждаешь природу к порождению, а рождаемое—к продолжению жизни. Ты сочленяешь разделенное, несовершенному даешь совершенство, несходному— сходство, враждебному—дружбу, земле—плоды, морю—спокойствие, небу—жизненный свет. Ты—источник истинных наслаждений, благодати, мира, кротости и милости; недруг грубой дикости, лености, в общем, начало

 

==358

и цель всякого блага. Раз уж тебе нравится обитать в цвету красивых тел и душ и оттуда иногда отчасти являть себя умам и глазам достойных видеть тебя, то, по-моему, сейчас здесь, среди нас,—твое место. Поэтому, снизойди, синьора, выслушать наши молитвы, войди в наши сердца и сиянием святейшего огня освети наш мрак и, как верная проводница, в этом слепом лабиринте укажи нам истинный путь. Исправь обманчивость чувств и после нашего долгого неведения дай настоящее и прочное благо. Дай почувствовать те духовные ароматы, которые оживляют интеллектуальные добродетели. Дай услышать небесную гармонию, столь созвучную, чтобы в нас не осталось больше места для раздора страстей. Опьяни нас неисчерпаемым источником удовольствия, всегда радующим и никогда не пресьпцающим, который дает чувство истинного блаженства пьющему его живительную и прозрачную влагу. Очисти своим светом наши глаза от мрака невежества, чтобы они впредь не дорожили смертной красотой и знали, что вещи, которые они, как им казалось, видели, не существуют, а вещи, которых они не видели,—воистину есть. Прими в жертву наши души испепели их в живительном пламени, уничтожающем всякую материальную грубость, чтобы они, полностью отделенные от тела, соединились с божественной красотой вечной и нежнейшей связью и чтобы мы, отделенные от самих себя как истинные влюбленные, в предмет любви нашей превратились и, поднявшись с земли, попали на пир ангелов, где, насытившись амброзией и нектаром бессмертных, мы наконец упокоимся счастливейшей и живительной смертью, как древние отцы⁹, души которых ты пламенной созерцательной добродетелью похитила из тел и соединила с богом.

LXXI

Бембо говорил так пылко, что, казалось, был в каком-то восторге и вне себя, но тут он вдруг умолк и замер как завороженный, устремив глаза к небу. Синьора Эмилия, слушавшая, как и другие, эти рассуждения с величайшим вниманием, слегка дернула его за полу камзола и сказала: — Смотрите, мессер Пьетро, как бы от этих мыслей ваша душа тоже не

рассталась с телом.

— Синьора,—сказал мессер Пьетро,—это явилось бы не первым чудом, сотворенным во мне любовью.

Тогда синьора Герцогиня вместе со всеми начала снова настаивать на том, чт обы Бембо продолжал рассуждения. Каждому казалось, что он чувствует в душе искру вдохновляющей божественной любви; и все желали слушать дальше. Но Бембо ответил:

Синьоры, я говорил то, что священное любовное вдохновение неожиданно мне поведало. Но, кажется, оно покинуло меня, и я сейчас не знаю, что сказать. Я думаю, любовь не хочет открывать дальше свои тайны, дабы придворный не перешагнул ту ступень, которую я показал по ее желанию. Поэтому, вероятно, не подобает более говорить на сей предмет.

 

==359

LXXII

— Действительно,—сказала синьора Герцогиня,—если немолодой придворный сможет следовать по указанному вами пути, он будет с полным основанием довольствоваться этим счастьем и не станет завидовать молодому.

Тогда мессер Чезаре Гонзага сказал: — Дорога, ведущая к этому счастью, кажется мне столь крутой, что достичь его можно с большим трудом. Синьор Гаспаро добавил: — Я думаю, что мужчинам достичь его трудно, а дамам невозможно. Синьора Эмилия усмехнулась: — Синьор Гаспаро, вы всякий раз не упускаете случая оскорбить нас, но я обещаю, что вам это больше не сойдет с рук. Синьор Гаспаро ответил: — Это не оскорбление. Души дам не столь очищены от страстей и не столь устремлены к созерцанию, как души мужчин, что, как сказал мессер Пьетро, необходимо для наслаждения божественной любовью. Неизвестно, чтобы какая-нибудь дама обладала этой благодатью, но всем известны многие мужчины, такие, как Платон, Сократ, Плотин и наши святые отцы, например святой Франциск, которому дух пламенной любви запечатлел святейший знак из пяти ран ¹⁰. И только сила божественной любви могла вознести святого апостола Павла до видения тех тайн ", о коих человеку не должно говорить, и только она позволила святому Стефану показать отверстые небеса¹².

Тогда Джулиано Маньифико сказал: — В этом отношении мужчины вовсе не превзошли дам, так как сам Сократ признает, что все мистерии любви, которые он знал, открыла ему дама по имени Диотима¹³; ангел, поразивший огнем любви святого Франциска, того же знака удостоил и некоторых дам в наше время. Вы должны также помнить, что святой Марии Магдалине были отпущены многие грехи за то, что она много любила¹⁴; и, вероятно, с не меньшей благодатью, чем святого Павла, много раз возносила ее ангельская любовь на третье небо. Многие другие, о которых я вчера подробно рассказывал, из любви к Христову имени не заботились о жизни и не боялись ни мучений, ни смерти, какой бы страшной и жестокой она ни была. Они были не в том возрасте, как Придворный мессера Пьетро, но девушками юными и нежными, когда, по его словам, позволительна чувственная любовь.

LXXIII

Синьор Гаспаро хотел было ответить, но синьора Герцогиня опередила его: — Пусть рассудит мессер Пьетро Бембо. Пусть он вынесет приговор, способны ли дамы в той же мере, как и мужчины, к божественной любви. Однако спор между вами может затянуться надолго, и лучше перенести его на завтра. <...>

 

К оглавлению

==360

...Открыв окна дворца, выходящие на высокую вершину горы Катри, они увидели, что звезды исчезли, кроме нежной правительницы неба Венеры, сверкающей на границе дня и ночи, а на востоке уже родилась чудесная заря цвета роз. Казалось, от нее веет легкий ветерок, наполняющий острой свежестью воздух и среди шелестящих лесов соседних холмов пробуждающий нежные созвучия прелестных птиц. С почтением простившись с синьорой Герцогиней, все отправились в свои покои без факелов, так как достаточно было утреннего света. И когда они собирались выйти из комнаты, синьор Префект, повернувшись к синьоре Герцогине, сказал: — Синьора, мы придем с судьей [имеется в виду мессер Пьетро Бембо] сегодня вечером более точно, чем вчера, чтобы закончить спор между синьором Гаспаро и синьором Маньифико.

Синьора Эмилия ответила: — Однако если синьор Гаспаро будет по своей привычке обвинять дам и возводить на них напраслину, пусть обязуется дать ответ, потому что я подозреваю его в попытке уклониться от этого.

 

КОММЕНТАРИИ

¹ Возраст Морелло да Ортона в момент беседы установить не представляется возможным.

² Стесихор (ок. 640—ок. 550 до н. э.)—лирический греческий поэт. По легенде, он был лишен зрения из-за непочтительного отзыва о Елене Прекрасной.

³ Кастильоне ссылается на двустишие из «Палатинской антологии» (IV, 78), которое приписывается Платону.

⁴ «Песнь песней Соломона», гл. I.

⁵ Согласно легенде, Геракл, обезумев от отравленного платья, посланного в неведении его женой Деянирой, бросился на костер. Поэтому он обрел бессмертие и был принят в сонм богов.

⁶ «Исход», гл. III.

⁷ «Деяния апостолов», гл. II, 1—4.

⁸ «IV книга царств», гл. II, 11—12.

⁹ То есть патриархи Ветхого завета.

¹⁰ Франциск Ассизский (1182—1226)—итальянский религиозный деятель, основатель Ордена миноритов. Кастильоне приводит широко известную в средние века легенду о Стигматизации (принятии ран Христовых) Франциска Ассизского.

¹¹Подразумевается легенда о вознесении Павла на небо. См. «II послание Павла к оринфянам», XII, 2—4.

¹² См. «Деяния апостолов», гл. VII, 54—60.

¹³В «Пире» Платона Сократ называет Диотиму своей наставницей в познании высших таин любви («Пир», 201 d).

¹⁴ Имеется в виду женщина из Капернаума по Евангелию от Луки (гл. VI, 37).

 

==361

 

==362

00.htm - glava10

АНЬОЛО ФИРЕНЦУОЛА

1493—1543

Аньоло Фиренцуола—известный итальянский писатель. Первоначально занимался юридической практикой, но впоследствии, оставив юриспруденцию, целиком посвятил себя литературной деятельности. Фиренцуола—автор большого числа литературных произведений— комедий, стихотворений. Ему принадлежит трактат «О красотах женщин», который написан в форме живого диалога ряда лиц, обсуждающих вопрос о красоте. Своеобразие этого сочинения в том, что здесь получает практическое приложение ряд принципов философской эстетики, и прежде всего эстетики неоплатонизма.

Для Фиренцуолы характерно оправдание и эстетизация физической, телесной красоты. Высший идеал прекрасного для него—прелестная, изящно одетая, украшенная в соответствии со всеми принципами эстетики женщина. Представляет интерес попытка Фиренцуолы применить к понятию женской красоты целую систему категорий, таких, как «гармония», «грация», «изящность», «величие» и т. д.

В трактате Фиренцуолы, несомненно, сказались принципы и этикет "Ридворной жизни. Космологизм флорентийских неоплатоников превращается здесь в декоративную, рафинированную, утонченную эстетику Не менее характерна для этого трактата полемика Фиренцуолы против стетики пропорций», в связи с чем он называет гармонию «сокровенным» типом красоты.

Перевод дается по кн.: Фиренцуола Аньоло. Сочинения. М.—Л., 1934, с. 283—331. Перевод А. Габричевского.

 

==363

О КРАСОТАХ ЖЕНЩИН

РАССУЖДЕНИЕ ПЕРВОЕ

КРАСОТА и красивые женщины и красивые женщины и красота заслуживают того, чтобы каждый их восхвалял и ценил их превыше всего потому, что красивая женщина есть самый прекрасный; объект, каким только можно любоваться, а красота—величайшее благо, которое господь даровал человеческому роду, ведь через ее свойства мы направляем душу к созерцанию, а через созерцанис—к желанию небесных вещей, почему она и была послана в нашу среду в качестве образца и залога...

Хотя у Платона и отрицается, что красота обретается в отдельном члене, и говорится, что она требует сочетания различных членов, как мы это лучше увидим ниже, тем не менее, когда мы называем отдельный член красивым, мы разумеем то, что согласно с его мерой, с тем, что ему подобает, и с тем, на что он способен. Скажем, от пальца требуется, чтобы он был ровным и белым; тот палец, который будет обладать этой| долей красоты, мы назовем красивым, и если не красивым в общем, как этого хотят эти философы, то по крайней мере красивым в собственном особом смысле. Тем не менее, что касается строя той красоты, которая подобием божественности увлекает зрительную способность к ее созерцанию и через посредство глаз приковывает к себе ум, она начинается с груди и кончается совершенством лица. Нижние же части тела ей не содействуют. Правда, они важны для гармонии или красоты всего тела в целом, независимо от того, обнажены они, покрыты или одеты. А подчас последнее даже лучше, ибо они, будучи изящно одеты, исполняются еще большого обаяния. Итак, мы будем говорить преимущественно о кpacoте обнаженных членов и побочно о покрытых. Потом мы увидим, что есть leggiaddria, как понимать vaghezza, что мы разумеем под grazia, что—под venusta, что значит не иметь aria или иметь ее, каков смысл того, что в просторечии, хотя до известной степени и неточно, называют в

 

==364

женщинах, maesta. Затем, дабы ум путем примеров лучше ухватил
сущность предмета рассуждения и так как лишь в редких случаях, вернее,
пожалуй, даже никогда в одной-единственной женщине сочетаются все
части, которые потребны для совершенной и законченной красоты... мы
заимствуем все эти части у вас четырех [участниц диалога.—Примеч.
ред.], подражая Зевксису, который, когда ему предстояло написать
изображение прекрасной Елены для кротонцев, отобрал из всех самых
прекрасных девушек этого города пятерых, из коих, взяв самую красивую
часть у одной и так же поступив с другой, он образовал свою Елену,
которая вышла настолько прекрасной, что по всей Греции только и было
речи, что о ней.

...Мы, не давая собственно определения, но, скорее, разъясняя,
говорим, что красота—не что иное, как упорядоченное созвучие (соncor-
diа) и как бы гармония, сокровенным образом вытекающая из
сочетания, соединения и связи многих частей, различных и по-
различному, согласно присущим им свойствам и нуждам. Части эти
обладают сами по себе и в себе хорошими пропорциями и в определенном
смысле красивы. Они отличны друг от друга и несогласны до того, как
объединяются для образования тела. Я говорю «созвучие» и «как бы
гармония» в качестве сравнения, ибо, подобно тому как осуществляемое
музыкальным искусством созвучие высоких, и низких, и разных других
тонов порождает красоту певческой гармонии, так и отдельные части—
толстая, тонкая, белая, черная, прямая, кривая, маленькая, большая,—
будучи сочетаемы и соединяемы вместе природой в непостижимой
пропорции, создают то счастливое сочетание, то достоинство, ту разме-
ренность, которые мы зовем красотой. Я говорю «сокровенным образом»,
ибо мы не можем объяснить, почему этот белый подбородок, эти алые
губы, эти черные глаза, это полное бедро, эта маленькая ножка—почему
они создают красоту или к ней приводят; и все же мы видим, что это так.
Если бы женщина была покрыта шерстью, она была бы уродлива, если
бы лошадь была без шерсти, она была бы калекой; на верблюде горб
благообразен, на женщине—безобразен. Это не может иметь иной
причины, кроме некоего сокровенного распорядка природы, куда, по
моему суждению, не достигает стрела из лука человеческого разума, но
глаз, который природа устроила судьей этой причины, судя, что это так,
безапелляционно заставляет нас подчиняться его приговору. Я говорю
«несогласные» потому, что, как было сказано, красота есть созвучность и
соединение разных вещей. Ибо подобно тому как рука музыканта и на-
мерение, движущее рукой смычок, лира и струны чуть разные и не-
согласные друг с другом вещи и тем не менее они издают сладость
гармонии,—так и лицо, отличное от груди и грудь от шеи, и руки от ног,
будучи сведены и соединены вместе сокровенным намерением природы,
невольно порождают красоту... А теперь, после того как мы,
пожалуй, достаточно уже поговорили о красоте, нам остается для
выполнения своих обещаний разъяснение, что есть 1еggiаdriа. По мнению
некоторых и как это показывает свойство самого слова, 1еggiаdria не что

 

==365

 

иное, как соблюдение некоего молчаливого закона (legge), данного и предписанного природой вам, женщинам, о том, как двигать, держать и применять все тело в целом и отдельные его части с изяществом (grazia), скромностью, благородством, мерой, достоинством так, чтобы не было ни одного движения, ни одного действия без правила, без лада, без меры и без рисунка.

...Grazia—не что иное, как некое сияние, которое возникает сокровенным путем от определенного, особого сочетания некоторых частей тела, каких именно, мы сказать не можем: не то этих, не то тех, друг с другом сочетающихся в законченной красоте или совершенстве, взаимно ограничиваемых и прилаженных друг к другу. Сияние это устремляется к нашим взорам с таким упоением для них, с таким удовлетворением для души и радостью для ума, что они тотчас же принуждены молча направить наше желание к сладостным этим лучам. И потому как мы уже касались этого выше, мы очень часто видим, что лицо, отдельные части которого не имеют обычной меры красоты, излучают тем не менее то сияние грации (grazia), о котором мы говорим. <...> Утверждение, будто это луч любви, и другие изощрения, хотя они учены, тонки и замысловаты, все же не достигают истины. А называется это словом grazia потому, что она делает для нас милой (grata), то есть дорогой, tv, в которой сияет этот луч, в которой разлита эта совершенная пропорция...

Дабы показать вам, что такое vaghezza, необходимо допустить то, что есть на самом деле, а именно что название или слово vago обозначает три вещи: во-первых, движение... во-вторых—желание... в-третьих— вожделение... А так как мы, по-видимому, неизбежно любим все то, чего мы желаем, и невозможно, как это было доказано выше, что-либо любить, что не было или не казалось бы нам красивым, привычка обыденной жизни привела нас к тому, что vago стало обозначать красивый, a vaghezza—красоту, в том особом смысле, однако, что означает ту красоту, которая заключает в себе все черты, при созерцании которых каждый вынужден сделаться vago, то есть испытывать к ним вожделение.

Но теперь оставим это и вернемся к нашим обещаниям, согласно которым нам остается поговорить о venusta...

Venusta в женщине... благородность, целомудренность. Добродетельная осанка, достойная уважения и восхищения и в каждом своем движении полная скромного величия.

Теперь нам предстоит поговорить об aria... Есть женщины, у которых совесть запятнана осадком, что грязнит и оскверняет чистоту и непорочность их воли. Это проистекает от злоупотребления разумом, который целыми днями мучится воспоминаниями о своей вине и волнуется, находя тысячи доказательств своей раненой совести. Женщины эти заболевают неким духовным недугом, который постоянно тревожит и смущает их. Смущение это и тревога порождают особое распределение соков, которые своими испарениями искажают и пятнают чистоту лица и в особенности глаз, каковые, как говорилось выше, являются служителями и вестника

 

==366

ми души и придают им особое выражение, некий, как говорится в просторечии, дурной вид (mali’aria) признак и показатель недомогания