Первые шаги по белорусской земле

Шел конец августа 1943 года. Практически закончилась Орловско- Курская битва, шли бои местного значения. Наш батальон в жесто­чайших и беспрерывных многодневных боях потерял две трети своего состава. Но оставшаяся часть батальона прошла, как говорится, «огонь, воду и медные трубы» и решала успешно боевые задачи. Мы заканчивали освобождение Брянской области и, измученные жарой, песчаными шляхами, размолотыми гусеницами танков, когда нога тонет при каждом шаге по щиколотку, вышли, наконец, к пограничной с Белоруссией речке Ипоть. Немцы отступали на автома­шинах, не закрепляясь на местности. Мы только подойдем - они обстреляют нас. Мы не успеем развернуться для боя, а их уже след простыл. И оставляют нам дымящиеся окурки сигарет. А мы-то все на своих двоих. И думали: ну хоть где-нибудь, паразиты, закрепились бы да дали нам хоть раз поспать да поесть по- человечески, а не на бегу.

Думали, передохнем, нако­нец. Но на берегу реки, на окраине деревушки, немцы почему-то устро­или огромный склад пшеницы в виде кучи. При отступлении облили ее горючим и подожгли. В воздухе стоял запах горелого хлеба. Куча горела не вся, а отдельными участками. Появив­шиеся вдруг откуда-то старики, ребя­тишки стали тушить кучу, насыпать себе зерно в мешки и тащить в зем­лянки среди леса, прося у нас раз­решения на зерно. Для них, голо­давших 2,5 года оккупации, это была немыслимая радость. Немощным мы помогали сами насыпать и нести. Люди плакали от свалившегося счастья - немцев нет, а есть, наконец, хлеб. А мы вместо отдыха тушили хлеб и ощутимо почувствовали значимость своей победы в благодарности.

После Ипоти мы начали продвижение уже по Белоруссии в направлении города Хотимска. В лесу было очень много малины и брусники. Мы ели ягоды на ходу и вспоминали дом. Пройдя через лес, после стре­мительного и скоротечного боя взяли Хотимск. Оборона города больше походила на бегство, а не на упорное сопротивление. А может, мы уж поднаторели в боях. В тот же день наш батальон получил телеграмму Верхов­ного Главнокомандующего, где он писал: «Вы первая воинская часть, которая начала освобождение Бело­руссии и взяла первый белорусский город. Комитет обороны поздравляет вас с победой. Сталин».

В Хотимске мы, наконец, выспались и наелись и, «форсировав» с комфортом реку Беседь по город­скому мосту, начали наступление в направлении железнодорожной станции Климовичи. Продвигаясь по лесам, болотам и речушкам, на старой лесной дороге мы встретили девчонку, одетую в немецкий грубый мешок из- под ячменя. В ее «платье» было три дыры - для рук и головы - и больше одежды никакой не было. Волосы, видимо, белокурые, были землистого цвета, скатанные в толстый войлок. Огромные голубые глаза были полны скорби и невыразимой безысходности, как два озера. Она просила у ребят нашего батальона кусочек хлеба. Наши загрубевшие от ежедневных смертей и крови сердца разрывались от жалости к ней и ненависти к немцам. Этого видеть мы не могли. В нас все кипело, и мы попросили комбата взять девчонку в батальон. Да он и сам видел, что сделала эта молчаливая девчонка с батальоном. Комбат приказал врачу батальона: «Возьми ее к себе в санвзвод, накорми, одень и зачисли санитаркой. Но, ребята, никаких «амуров». Узнаю, мало не покажется».

Она «пахала», как вол, и в санвзводе, и на поле боя не щадя живота своего. Ребята любили ее и звали сестренкой, хотя доктор остриг ее, и она в мужском обмундировании больше стала походить на мальчишку. Девушку звали Вера, ей было 18 лет, родители погибли при бомбежке. Родных вообще не осталось. Она была нашей ровесницей.

Однажды санвзвод отстал от батальона и потерялся. «Видимо, не сумел еще переправиться через болота», - подумал комбат и послал меня отыскать санвзвод и помочь с переправой. Там скопилось огромное количество разного транспорта различных частей. Немцы засекли этот неохраняемый «табор» и прицельно разбомбили его, как в тире. Санвзводу досталось «по полной программе». Обе лошади были убиты, а с одной взрывом содрало шкуру с заду на голову - освежевало. Вера сидела на телеге, из которой текли разбитые осколками лекарства, распространяя по лесу специфический запах. Она была контужена и еще в шоке, ничего не слышала, не говорила и еле-еле передвигалась. Старшина был ранен в плечо. Я его перевязал и сумел отправить их обоих в санбат. А что было дальше с нашей голубоглазой Верой, мы не знали, но часто вспоминали ее и жалели нашу белорусскую сестренку.

На пути к станции Климовичи неожиданно вышел к нам из леса старик с самозарядной винтовкой, которые в армии не прижились из-за капризности в бою, а партизаны их использовали. Выходы партизан были тогда обычным делом. Он подошел к комбату и вдруг встал на колени. Мы все опешили. Подняли мы деда с бородой (мы-то все были еще безбородые), и он вдруг высказал нам претензию: «Вот вы освободили нашу местность, изгнали немцев, а я не могу жить, если каждый день не убью немца, не могу ни есть, ни спать. Они сожгли мой дом вместе с женой и любимым внуком. Я буду их карать ежедневно до конца моей жизни».

Мы были потрясены такой степенью ненависти, когда собствен­ная жизнь вообще ничего не значила. Говорил он медленно, четко, но с невыразимой болью в душе: «Возьми меня, командир, к себе. Я в граждан­скую воевал телефонистом и сани­таром. Могу и сейчас, могу ездовым, стрелком. Я не подведу! А?»

Мы хором стали просить комбата взять его в батальон. Деда обмундировали, выдали новое оружие и зачислили в батальон санитаром. Он благодарил нас со слезами на глазах и сказал: «Звать меня Клим, ребята в отряде звали Климычем». А мы его стали звать почему-то Калинычем. Он оказался очень сильным человеком и вытаскивал с поля боя до 30-40 тяжелораненых. В начале декабря 43- го года по снегу в колено, по невы- копанному картофельному полю, он вытащил меня из моего последнего боя, из-под огня на плащ-палатке, тяжелораненого. Тащил в гору почти полкилометра. После меня в баталь­оне осталось 17 человек из 250, начавших освобождать Белоруссию, во главе с легендарным командиром роты капитаном Захаровым. Он ни разу не был ранен, хотя воевал с нами рядом. И Калиныч, искавший смерти в бою, стал тоже легендой как санитар, которого не берут ни пули, ни осколки.

А сейчас вы прикиньте: только наш батальон за три месяца боев в Белоруссии (а это были бои местного значения) потерял более 200 человек.

А полк, а дивизия? А сорок четвертый год - основные бои в Белоруссии. То-то. Белоруссия - земля, обильно политая нашей российской, уральской кровью. Эта земля нам родная. Что бы ни говорили разухабистые совре­менные политики в адрес Белоруссии, какие бы «веские аргументы» ни выдвигали. Эти политики, не помня­щие родства, не нюхали пороха и не хоронили своих боевых друзей в этой многострадальной земле, а потому не имеют права на последнее слово, несмотря на свои должности, ранги и степени.

Белоруссия - самая родная нам страна и по общей славянской крови, и исторически, и по крови Отечественной войны. Я всей душой за объединение с Белоруссией, если ее народ пожелает.