Пятьдесят шесть дней после Казни Ша'ик 23 страница

— Почему Семиградье?

— Даже боги отбрасывают тени, Владыка Колоды Драконов. Но что отбрасывают тени?

— Не знаю. Богов?

Лицо Крюппа исказила болезненная гримаса. — О, увы мне, ответ непонимающего. Вера Крюппа в сомнительного друга дает трещину. Нет, уже дала. Не трещину, а большой разлом. Нет, не богов. Как можно отбрасывать богов? Не отвечайте — риторические вопрошания требуют лишь молчаливого согласия. О чем это Крюпп? А! На Семиградье творятся самые ужасные преступления. Яйца отложены, планы начерчены. Готов взорваться один особо крупный заряд, взорвется по вашем прибытии — что означает ясно как день: чего вы ждете?!! Фактически, глупый вы человек, вы уже опоздали или опоздаете, в самом зловещем смысле этого слова. Так что вам нужно плыть, пусть и слишком уже поздно — советую отправляться поутру, используя Магические пути и прочие пути не всем доступного ускорения, дабы подстегнуть ваш безнадежный квест. Не вовремя, но в нужное время и должное время все же вы прибудете, и придется вам войти в особую тень — между, если будет позволено Крюппу вслух произнести столь жуткие слова — жизнью и смертью. Что за вялая и размытая метафора явлений, безмерно ее превосходящих в своей равнодушной реальности. Вы уже утомили уши Крюппа, растянули пояс на его обширных брюках и всеми иными способами ослабили его великий интеллект.

Он встал, рыгнул и погладил брюшко.

— Весьма приемлемый перекус, хотя Крюпп советует сказать повару — фиги просто-таки мумифицировались — верно, они из личных запасов Джагата, э?

В этом болоте словоблудия таился весомый смысл, подумал Паран позднее. Он порядком напугал его и подвигнул на новое изучение Колоды Драконов. Хаос выражался в ней сильней, чем когда-либо ранее. В сердцевине мерцало подобие пути выхода — может быть, просто воображение, иллюзия? — но ему нужно попытаться. Сама мысль о такой попытке ужасала.

Он не годится для такого. Он спотыкается, он слеп к запутанному схождению сил, ему стоит усилий поддерживать даже иллюзию контроля.

Встреча с Апсаларой стала нежданным подарком. Уже не девочка — но, похоже, так же опасна, как тогда. В ней открылось что-то вроде человечности, иногда проблескивающей во взоре. Он гадал, через что же довелось ей пройти после того, как Котиллион оставил ее под Даруджистаном — что случилось такого, о чем она ему не рассказала… он гадал, удастся ли ей пройти путь до конца, до нового рождения.

Капитан встал в стременах, чтобы размять ноги, и оглядел юг, отыскивая многозначительное сияние, способное открыть ему цель странствия. Но там всего лишь полуденное марево, лысые холмы, торчащие над равниной словно оладьи на сковородке. Семиградье — земля горячая, выжженная; он подумал, что она не особенно привлекательна даже без чумы.

Один из холмов вдруг исчез в туче пыли и кусков мусора. По земле прокатился мощный грохот, лошади заплясали. Он начал успокаивать животных — в особенности своего мерина, решившего возобновить усилия по собственному освобождению, начав скакать и брыкаться. Но тут он почуял, что из разваленного кургана вылезло кое-что еще.

"Омтоз Феллак!"

Кое-как усмирив коня, Паран послал его медленным галопом к разрушенному холму.

По приближении он смог расслышать из глубины могильника — а это явно был могильник — скрежещущие звуки. Затем из провала вылетело сухое тело, с треском покатившись по осыпи. Когда труп остановился, одна рука резко поднялась — и тут же упала. За телом вылетел череп в шлеме, покатился по праху, взмахивая прядями слипшихся волос.

Паран натянул удила и стал следить за высокой, тощей фигурой, выбравшейся из кургана и осторожно выпрямившей спину. Серо — зеленая кожа в пыльной паутине, кожаные ремни с серебряными пряжками, кольчужный пояс, с которого свешиваются кинжалы в медных ножнах — все металлы заржавели или покрылись патиной. Ткань одежды давно сгнила.

Это была женщина из Джагатов. Черные ее волосы свисали до пояса длинной косой. Клыки покрыты серебряными, давно почерневшими колпачками. Она медленно оглядывала окрестности, затем заметила Парана — и уставилась на него. Из-под тяжелых надбровий сверкали глаза с вертикальными зрачками. Джагата нахмурилась. — Что ты за порода?

— Очень породистая и покладистая, — попытался улыбнуться Паран. Она заговорила на джагатском… и он как-то понял. Один из многих даров, причитающихся Владыке? Или результат близости к вечно бормочущему Раэсту? Как бы то ни было, Паран сам себе удивился.

Она нахмурилась еще сильнее: — Ты говоришь по-нашему, словно Имасс… но кто из Имассов потрудился бы учить язык? Или как Джагат, у которого язык вырвали.

Паран глянул на валявшийся неподалеку труп: — Имассы вроде этого?

Женщина поджала тонкие губы (капитану это показалось улыбкой): — Он оставался на страже. И потерял бдительность. Немертвым свойственны скука и беззаботность.

— Т'лан Имассам.

— Если другие рядом, они придут за мной. Мало времени.

— Т'лан Имассы? Нет, Джагата. Поблизости их нет.

— Ты уверен?

— Да. На достаточном основании. Ты освободилась… почему?

— Свобода нуждается в оправдании? — Она стряхнула пыль и паутину с истощенного тела и поглядела на запад. — Один из моих ритуалов расшатан. Нужно восстановление.

Паран подумал над этими словами. — Ритуал связывания? Кто-то или что-то заточено в тюрьму и ищет свободы, как и ты?

Сравнение ей не понравилось: — В отличие от них, я не желаю завоевать мир.

"Ох". — Я Ганоэс Паран.

— Ганат. Ты выглядишь жалко, как недокормленный Имасс. Будешь мне мешать?

Он покачал головой: — Ганат, я просто проходил мимо. Желаю удачи…

Она резко повернулась и вгляделась в восточный горизонт.

— Что там? Т'лан Имассы?

— Не уверена. Может быть… ничего. Скажи, на юге море?

— А оно там было, когда ты сидела в… могиле?

— Да.

Паран улыбнулся: — Ганат, на юге действительно море, и к нему я направляюсь.

— Тогда я с тобой. Зачем ты туда едешь?

— Поговорить кое с кем. А ты? Я думал, ты спешишь восстановить ритуал?

— Да. Но есть потребность еще более неотложная.

— И это…

— Потребность в купании.

 

* * *

 

Слишком обожравшиеся для полета стервятники с криками поскакали по сторонам, забили уродливыми крыльями, открывая взору остатки пиршества на человечьих трупах. Апсалара пошла медленнее, не уверенная, что ей хочется продолжать движение по главной улице; но ведь карканье и клекот сытых птиц звучали и с других улиц, заставляя подумать, что ничего иного здесь не обнаружишь.

Жители деревни умерли в страданиях — чума немилосердна, она делает путь к вратам Худа долгим и извилистым. Раздутые железы медленно сдавливают горло, делая невозможным вначале глотание твердой пищи, а затем само дыхание превращая в хрип агонии. В кишках и желудке скапливаются газы. Вскоре, не находя выхода, они взрывают стенку желудка и позволяют кислоте переварить внутренности. А до этого — лихорадка столь сильная, что вскипают мозги, почти сводя человека с ума — из этого состояния нет спасения, даже если сама болезнь прекращается. Из глаз течет слизь, из ушей кровь, суставы заполняются жидкостью — вот она, Госпожа Чума, во всем своем мерзком великолепии.

Сопровождавшие Апсалару скелеты — рептилии давно разбежались по сторонам, занявшись распугиванием стервятников и глотанием мух. Мух тут были целые рои. Сейчас они мчались к ней, беззаботно прыгая по вздувшимся телам.

— Апсалара! Ты слишком медлительна!

— Нет, Телораст, — крикнула Кодл, — недостаточно медлительна!

— Да, недостаточно медлительна! Нам тут нравится — мы хотим поиграть!

Апсалара пошла вниз по улице, ведя лошадку в поводу. На площадь — вероятно, в последней жалкой попытке сбежать — сползлись дюжины жителей деревни. Они умерли, царапая и кусая друг дружку. — Можете оставаться здесь сколько пожелаете, — сказала она двум тварям.

— Не можем, — отвечала Телораст. — Мы же твоя охрана. Твои бессонные, вечно бдительные часовые. Мы станем за тебя, какой бы больной и гнилой ты не была.

— А потом выковыряем глаза!

— Кодл! Не говори так!

— Ну, подождем, пока она не уснет. От жара.

— Точно. Тогда она сама нас попросит.

— Знаю, но мы миновали две деревни, а она не заболела. Не понимаю. Все смертные умерли или умирают. Что сделало ее такой особенной?

— Она избрана узурпаторами Тени — вот почему мы идем за ней, словно собачки. Придется ждать, пока не выпадет случай выковырять глаза.

Апсалара перешагнула кучу трупов. Дальше сразу показался край деревни, и там стояли дочерна сожженные здания. На ближайшем холме под одинокой гилдингой расположилось захваченное воронами кладбище. Черные птицы сидели на ветвях в сердитом молчании. Несколько второпях сложенных погребальных платформ указывали, что жители пытались соблюсти церемонии. Разумеется, надолго их усилий не хватило. Из тени дерева за Апсалараой следили белые козлы. В сопровождении Телораст и Кодл она пошла по дороге.

Что-то произошло далеко на северо-западе. Нет, она может сказать точнее. В И'Гатане. Была битва… и свершено ужасное преступление. Жажда И'Гатана к малазанской крови вошла в легенды; Апсалара боялась, что город еще раз дополна хлебнул ее.

Во всех странах имеются места, видящие битву за битвой — бесконечное шествие жестокостей. Зачастую такие места совсем плохо защищены и имеют малое стратегическое значение; но как будто сами камни и почва смеются над потугами завоевателей достаточно глупых, чтобы предъявить на них претензии! Это были мысли Котиллиона. Он не боялся видеть тщетность человеческих усилий и удовольствие, с которым мир срывает "грандиозные" планы человека.

Она миновала последние пожарища и обрадовалась пропаже тяжелой вони. К гниющим телам она уже притерпелась, но здесь царил некий иной запашок, предупреждением въевшийся в легкие. Темнело. Апсалара вскочила в седло и натянула уздечку.

Можно использовать Магический путь Тени, хотя уже поздно — в И'Гатане все кончилось. Но, по меньшей мере, она сможет поглядеть на оставленные трагедией раны и подобрать выживших. Если таковые остались.

— Она думает о смерти, — сказала Телораст. — И она очень зла.

— На нас?

— Да. Нет. Да. Нет.

— О, открывает Магический путь! Тень! Безжизненный путь по безжизненным холмам. Мы умрем от скуки. Скорее! Не оставляй нас!

 

* * *

 

Они вылезли из ямы, чтобы оказаться в ожидающем их пиршественном зале. Длинный стол, четыре антанских стула с высокими спинками, в центре стола канделябр с четырьмя толстыми восковыми свечами — их золотые огоньки мерцали, отражаясь в серебряных блюдах с малазанскими деликатесами. Запеченная в глине маслянистая рыба сантос с отмелей Картула, с маслом и пряностями; ломтики маринованной оленины с миндальной подливой в стиле северного Д’Аворе; сетийские куропатки, фаршированные бычьей ягодой и шалфеем; дальхонезские жареные змеи и тушеные тыквы; овощное ассорти и четыре бутылки вина — белое малазское из имений Паранов, теплое рисовое Итко Кана, темно-красное из Гриза и славящийся оранжевым оттенком белак с напанских островов.

Калам изумленно уставился на манящее видение, а Буян с бурчанием подошел к столу, стуча сапогами по пыльному полу, и уселся в кресло, сразу потянувшись за гризианским красным.

— Чудно, — сказал, отряхиваясь, Быстрый Бен. — Вот это мило. Как думаете, для кого четвертое кресло?

Калам глянул вверх, на громаду небесной крепости. — Я стараюсь об этом не думать.

Буян захлюпал губами, впившись в оленину.

— Ты подозреваешь, — продолжил усевшийся Бен, — что выбор блюд таит некий смысл? — Он взял алебастровый кубок и налил себе вина Паранов. — Или же хозяин просто хочет утереть нам носы щедростью?

— Мой нос в полном порядке, — сказал Буян, дернув головой и выплюнув кость. — Боги, я смогу съесть все один! Может, так и сделаю!

Калам вздохнул и присел к столу. — Ну, мы хотя бы получили время все обдумать. — Он заметил, что Быстрый Бен подозрительно смотрит на Буяна. — Успокойся, Быстрый! Не думаю, что он нас услышит. Слишком громко чавкает.

— Ха! — хохотнул фалариец (изо рта у него полетели куски, один плюхнулся прямо в кубок колдуна). — Да я не дам Худова ногтя за ваши спесивые тайны! Хотите наболтаться до посинения — давайте, я слушать не намерен.

Быстрый Бен отыскал серебряную шпажку для мяса и осторожно выловил из вина кусочек оленины. Затем отпил глоточек, состроил рожу и выплеснул вино. — Ну, я не особенно уверен, что Буяну не нужно участвовать в нашей беседе, — заметил он, налив новый кубок.

Рыжебородый солдафон поднял лицо от тарелки. Глазки его сощурились от беспокойства: — Я очень постараюсь стать вам ненужным, — проворчал он, хватая бутылку красного.

Калам следил, как дергается кадык — Буян делал глоток за глотком.

— Дело в том мече. Мече Т'лан Имасса. Откуда он у тебя, Буян?

— Гм, тут сантос. В Фаларе эту гадость едят только самые бедные, а Картул считает ее деликатесом! Идиоты. — Он взял одну и стал счищать глиняную оболочку с жирной кожи. — Мне его дали на сохранение.

— Т'лан Имассы? — спросил Калам.

— Да.

— Так его хозяин намерен вернуться?

— Если сумеет.

— Почему какой-то Имасс дал тебе меч? Они дорожат ими и часто используют. Для дела.

— Не там, куда он направлялся. А это что? Птица?

— Да, — сказал Быстрый Бен. — Куропатка. Так куда направлялся тот Имасс?

— Куропатка. А что это — вид утки? Он ушел в большую дыру в небе, чтобы ее закрыть.

Колдун выпрямил спину: — Тогда скоро его не жди.

— Ну, он захватил с собой голову Тисте Анди, и она была живой — это заметил только Честняга — даже Гадающая по костям не видела. Маленькие крылья — удивляюсь, как она вообще летала. Раз поймали, значит, не очень хорошо! — Он бросил под стол пустую бутылку гризианского. Бутылка глухо стукнула о толстый покров пыли. Буян придвинул к себе напанский белак. — Знаете, в чем ваши проблемы? Я так скажу. Скажу, в чем ваши проблемы. Вы слишком много думаете, и думаете, что много думая, придете к чему-то иному, чем думы. Неправда. Все просто. Если что-то ненужное встает у вас на пути — убейте его, а когда убьете — прекратите о нем думать!

— Интересная философия, Буян, — усмехнулся Быстрый Бен. — А если "что-то" слишком большое, или его слишком много, или оно круче тебя самого?

— Тогда, маг, я рублю его на части.

— А если не получится?

— Тогда ищите кого-то, у кого получится. Может, они порубят друг друга. Двойная выгода. — Он помахал полупустой бутылкой. — Думаете, все будет по вашему плану? Идиоты. Я раскорячусь и нагажу на ваши планы!

Калам улыбнулся Быстрому Бену: — Похоже, и Буян на что-то пригодится.

Колдун хмурился: — Раскорячиваться?

— Нет, искать кого-то, кто сделает грязную работу. Мы же с тобой уже старички, а, Быстрый?

— Мы просто закалились. — Бен поглядел на крепость. — Ладно. Дай подумать…

— О, тогда нам крышка!

— Буян, да ты пьян, — сказал Калам.

— Я не пьян. Две бутылки мне нипочем. Буяну нужно целое море.

— Вопрос, — сказал колдун, — в том, кто в первый раз победил К'чайн Че'малле? И жива ли еще эта сила? Когда мы найдем ответы…

— Я же сказал, — пробурчал фалариец, — вы болтаете и болтаете, да ничего не набалтывается.

Быстрый Бен потер глаза. — Хватит. Давай, Буян, порази нас перлами красноречия.

— Во-первых, вы сразу решили, что ящерицы вам враги. В-третьих, если правдивы сказания, ящерицы сами себя побили, так какого Худа вы пачкаете штаны? Во-вторых, Адъюнктесса хочет знать о них всё и куда они летят. Ну, крепости никуда не летят, что внутри, мы уже знаем — работа сделана. Идиоты, вы хотите вломиться внутрь. Зачем? Хоть намекните. И в — пятых, вам белое вино требуется? Я рисовую мочу не пью.

Быстрый Бен придвинулся к столу и толкнул бутыль к Буяну.

Трудно придумать более ясный жест поражения в споре, подумал Калам. — Кончайте есть, — сказал он, — нам пора уходить из клятого Магического пути назад, к Четырнадцатой.

— Я хотел бы, — ответил Бен, — обсудить кое-что еще.

— Так давай, — порывисто сказал Буян, взмахнув ножкой куропатки. — Буян даст ответы, если сумеет.

— Я слышал истории о малазанской эскадре, столкнувшейся с чужими кораблями у побережья Гени. По описаниям эти противники похожи на Тисте Эдур. Буян, как звался ваш корабль?

— "Силанда". Повсюду на палубе мертвые серокожие, а капитан пришпилен копьем к сиденью в Худом клятой рубке — черт дери, какая рука так…

— И Тисте Анди… головы…

— Тела были внизу, сидели на веслах.

— Серокожие — это Эдур, — продолжил Быстрый Бен. — Похоже, не могу сложить два и два. Это и беспокоит. Откуда пришли эти Тисте Эдур?

Калам хмыкнул: — Мир велик, Быстрый. Они могли приплыть издалека, сбитые бурей. Или это исследовательская миссия.

— Скорее набег, — вмешался Буян. — Ведь они напали сразу. Да и там, где мы в первый раз нашли "Силанду", была битва. С Тисте Анди. Месиво.

Быстрый Бен снова потер глаза и вздохнул: — Около Коралла, во время Паннионской войны, нашли тело Эдур. Оно всплыло из глубин моря. — Он покачал головой. — Кажется мне, мы их видели не в последний раз.

— Королевство Теней, — сказал Калам. — Оно принадлежало им, и они хотят вернуть его.

— Тебе Котиллион сказал? — прищурился Быстрый Бен.

Калам пожал плечами.

— Снова к Повелителю Теней? Не удивительно, что я беспокоюсь. Скользкий, ловкий ублюдок…

— Худовы яйца, — зарычал Буян, — дайте хоть рисовой мочи. Вы без конца болтать будете. Амманас не страшен. Повелитель Теней — просто Амманас, а Амманас — всего лишь Келланвед. Как Котиллион — всего лишь Танцор. Видит Худ, я знаю императора. И Танцора. Они что-то затеяли? Как странно… Они вечно что-то затевали, с самого начала. Скажу вам прямо, — тут он прервался, чтобы глотнуть рисового. Скривился и продолжил: — Когда осядет пыль, они засияют как жемчужины на вершине навозной кучи. Боги, Старшие Боги, Драконы, неупокоенные, духи, сама страшнолицая Бездна — у них ни шанса нет. Хочешь беспокоиться о Тисте Эдур, маг? Давай. Они когда-то правили Тенью, но Амманас их побьет. И Танцор. — Он рыгнул. — Знаете, почему? Я скажу. Они всегда нечестно играют.

Калам глянул на пустое кресло. Глаза его медленно сужались.

 

* * *

 

Спотыкающиеся, еле бредущие или ползущие по ковру белого пепла, все они собирались вокруг Флакона. Он сидел под медленно кружащимися звездами. Солдаты молчали, но каждый повторял один и тот же жест — осторожно касался головы крысы Игатаны.

Нежно, очень почтительно — пока она не кусала протянутый палец. Тогда солдат с глухим проклятием отдергивал руку.

Так Игатана перекусала всех.

Она голодна, объяснял Флакон, и носит выводок. Он объяснял — или пытался объяснять, хотя никто не слушал. Кажется, им было все равно — укус стал частью ритуала, платой, жертвой крови.

Тем, кто спрашивал, он отвечал, что его она также укусила.

Это было ложью. Не его. Не она. Их души загадочно связаны. Это слишком сложно, чтобы объяснять. Он изучал животное. Да, слишком — подходящее слово.

Маг погладил черную голову. "Моя милая крыска. Моя сладкая… о, черт! Чтоб тебя, сука!"

Блестящие глазки смотрели на него, подергивались усы.

"Мерзкая, отвратительная тварь".

Он положил крысу на землю. Пусть хоть в пропасть падает. Но крыса просто свернулась клубком около левой ноги и заснула. Флакон оглядел на скорую руку разбитый лагерь, но скопление сонных лиц. Никто не разжигал костров. Забавно — если у тебя извращенное чувство юмора.

Они прошли. Флакон сам не верил. А Геслер даже вернулся назад. Вылез с Кораббом, который тянул бесчувственное тело Смычка. Мятежник сразу упал. Уже полночи Флакон слышал, как тот сопит в мирном сне.

Сержант выжил. Похоже, втертый в раны мед помог не хуже Высшего Деналя, доказывая тем самым, что он не простой мед: как будто странные видения — недостаточное доказательство. Однако мед не может заменить потерянную кровь, так что сержант еще в опасности. Он спит, неспособный защититься от смерти, но еще живой.

Флакону хотелось бы устать до одурения — сонное одурение казалось сейчас милым и привлекательным. Вместо этого его нервы были взвинчены, память всё возвращалась к кошмарным эпизодам подземного странствия по костям И'Гатана. Возвращала горькое чувство тех моментов, когда все казалось потерянным.

Капитан Сорт и Синн вскрыли запасенные ими фляги с водой и пакеты с провиантом, но, как чувствовал Флакон, даже река воды не могла бы вымыть изо рта привкус пепла и дыма. В душе таилось и кое-что еще. Адъюнктесса бросила их, капитану Сорт и Синн пришлось дезертировать. Он полагал, что обида тут неразумна — но душа страдала.

Каптиан толковала о чуме, надвигающейся с востока, о необходимости спасти армию. Адъюнктесса ждала столько, сколько могла. Флакон все понимал… но…

— Знаешь, мы покойники.

Он глянул на Корика. Тот сидел скрестив ноги, баюкал какого-то ребенка. — Если мы покойники, — ответил маг, — почему в душе так мерзко?

— По мнению Адъюнктессы, мы покойники. Можно просто… уйти.

— Куда? Полиэль шерстит Семиградье…

— Чума нас не убьет. Не сейчас.

— Ты думаешь, мы стали бессмертными? — Флакон покачал головой: — Да, мы выжили, но это ничего не значит. Худ вполне может придти за нами и всех перемолотить по-быстрому. Кажется, ты себя почувствовал неприступным для всех бед? Поверь, это не так.

— Лучше так, чем иначе.

Флакон подумал над словами солдата. — Думаешь, нас использует некий бог? Спас по какой-то причине?

— Или так, Флакон, или твоя крыса — гений.

— Корик, у крысы четыре ноги и хороший нос. Ее душа была связана. Мною. Я смотрел ее глазами, нюхал все, что она…

— А она видела твои сны, когда ты спал?

— Ну, не знаю…

— Почему же не сбежала?

— Ну…

— Она ждала, пока проснешься. Чтобы ты снова схватил ее душу.

Флакон молчал. — Если бог решит меня использовать, — тихо проворчал Корик, — он об этом пожалеет.

— На тебе столько амулетов, — заметил Флакон, — что я думал: тебе польстит божье внимание.

— Ты неправ. Я ношу их не ради благословений.

— Тогда зачем они?

— Чары.

— На всех?

Корик кивнул: — Они делают меня невидимым. Для богов, демонов, духов…

Флакон всмотрелся сквозь сумрак. — Похоже, не работают.

— Это зависит.

— От чего?

— От того, мертвы ли мы или нет.

Улыба засмеялась: — Корик разум потерял. Не удивляюсь. Такая мелкая вещица, и так темно было…

— Я же не о духах, — улыбнулся Корик. — У тебя разум девятилетней девочки.

Флакон моргнул.

Что-то ударилось о скалу рядом с Кориком. Солдат вздрогнул: — Что, во имя Худа…

— Это был нож, — сказал Флакон, ощутивший, как тот пролетел рядом. — Забавно. Она сохранила один — для тебя.

— Не один. Корик, я целилась не в ногу.

— Я сказал, что мы уязвимы, — заметил Флакон.

— Я… ладно.

"Ты хотела сказать: я все-таки жива. Но мудро промолчала".

 

* * *

 

Геслер присел около капитана. — Мы лишились волос, но в остальном быстро выздоравливаем. Капитан, не знаю, почему вы так поверили в Синн, что сбежали из армии. Но благодарен.

— Вы были моими, — сказала она. — Потом вы ушли далеко вперед. Я сделала все, что смогла, чтобы найти вас, но дым, пламя… слишком трудно. — Она отвернулась. — Я не хотела бросать вас.

— Скольких потеряли легионы? — спросил Геслер. Она пожала плечами: — Может быть, две тысячи. Солдаты все умирали. Я, кулаки Баральта и Кенеб с восемьюстами солдатами попали в западню за стенами. Если бы не Синн, отбросившая пламя… Не спрашивай, как. Говорят, она вроде Верховной Колдуньи. В ту ночь она не ошиблась; я подумала, что она не ошибается, когда решила вернуться в город.

Геслер кивнул и замолчал. Вскоре он встал. — Хотелось бы поспать… но похоже, не один я лишился сна. Почему бы…

— Звезды, сержант. Они блестят.

— Да, может, всего лишь это.

— Всего лишь? Думаю, вполне хватит и этого.

— Да. — Он посмотрел на укус на пальце правой руки. — И еще клятая крыса.

— Похоже, все вы идиоты. Заразились чумой.

Он вздрогнул — и улыбнулся: — Пусть только попробует.

 

* * *

 

Бальзам стер остатки глины с лица, оскалился на капрала: — Мертвяк! Думаешь, я не слышал, как ты там молился и стонал? Теперь меня геройским видом не обманешь!

Тот прикрыл глаза и ответил: — Сержант, ты все упорствуешь. Но я знаю. Мы все знаем.

— О чем?

— Зря ты нас забалтываешь.

— О чем это ты?

— Ты рад, что выжил. Ты рад, что взвод шел сразу за тобой, и сзади был один Смычок да вроде бы Хеллиан. Мы же были зачарованы. На славу защищены. А ты все не веришь. Будь иначе, где бы мы сейчас были?

Бальзам сплюнул в пыль. — Уши болят от твоего хныканья. Еще сувениров здесь наберите. Узнать бы, кто меня так зачаровал, что я от вас не отвяжусь никак! Насчет Скрипача согласен. Он же Сжигатель, а Сжигатели даже богов в бегство обращают. Но ты… ты никто, и ничем не будешь. Удивляюсь я, кому таких ничтожеств понадо…

 

* * *

 

"Урб. Он не лучше пропавшего жреца. Отставного жреца — как там его имя? Как он выглядел? Не как Урб, в этом я уверена. Но он был таким же подлым, продажным и предательским, как там его имя.

Больше не быть ему капралом, уж это точно. Я хочу его убить… о боги, как болит голова. И челюсть. Зубы шатаются.

Капитан сказала, нужны еще сержанты. Ну, пусть забирает его. Какой бы взвод он не взял — заранее выражаю сочувствие. Точно. Сказали, там были пауки, так и кишели, и если бы я не впала в беспамятство, то сошла бы с ума. Если я не сошла с ума, то почему чувствую, как волосатые мерзкие лапы шарят по коже? Они повсюду. Везде. И он их не стряхивал.

Может, у капитана припрятана бутылочка? Может, позвать ее и поговорить здраво и спокойно, сладким голоском. Может, тогда они меня развяжут. Я Урба не убью. Обещаю. Можешь его забирать, капитан. Вот что я скажу. И она посомневается — я бы сомневалась — но потом кивнет — идиотка! — и разрежет веревки. Вручит мне бутылочку. Я ее мигом высосу. Все увидят и скажут: ладно, она в порядке. Вернулась в разум.

И тогда-то я доберусь до его горла. Зубами загрызу… нет, зубы шатаются, не годятся. Найду ножик, вот чего я сделаю. Или меч. Поменяю бутылку на меч. Я уже меняла меч на бутылку? Вроде да. Полбутылки. Другую половину выпью. Полбутылки и полмеча. Ножик. Я воткну его в горло, проверну, а потом выменяю на другие полбутылки. У меня и нож будет, и две полбутылки.

Но сначала пусть меня развяжет. Это честно…

Я в порядке, все видят. Смирная, задумчивая…"

— Сержант?

— Что такое, Урб?

— Думаю, вы все еще желаете меня убить.

— Почему ты так говоришь?

— Догадался по тому, как вы скрипите зубами.

"Не я, уж будь уверен.

Ох, вот почему зубы болят. Я их расшатываю. Боги, я мечтаю, а зубы расшатываются. Урод меня ткнул в лицо. Чем он лучше того ублюдка, как его имя…"

 

* * *

 

Острячка заворочалась в песке, еще сильнее углубив вмятину от своего тяжелого тела. — Хотелось бы.

Поденка поджала губы и поправила нос, уже в который раз сломанный. Движения вызывали тихий хруст, который ей почему-то нравился. — Тебе хотелось бы чего?

— Хотелось бы знать.

— Что знать?

— Ну, послушай Флакона. И Геслера, и Мертвяка. Они умные. Они думают о многом и все такое знают. И я хотела бы.

— Ну ну, все большие мозги напрасно работают.

— Ты о чем?

Поденка фыркнула: — Ты и я, Острячка — мы тяжелая пехота? Мы стоим и упираемся, вот ради чего нас наняли. А зачем упираемся — нам знать не надо.

— Но Флакон…

— Пустое, Острячка. Ради Трича, они все солдаты. Солдаты. Зачем солдату мозги? Солдату мозги не нужны, в том и беда. Они служат, а мозги варят, и в один день вдруг они решат не воевать и все такое.

— Почему они решат не воевать из-за мозгов?

— Все просто, Острячка. Поверь мне. Если солдаты все время думают, зачем воевать, они не успевают воевать.

— А вот почему я устала, а заснуть не могу?

— Это тоже просто.

— Ну?

— Ну, вот вверху звезды. А мы ждем солнца. Мы хотим увидеть солнце, потому как думали, что больше его не увидим.

— Да. — Последовало долгое молчание. — Хотелось бы.

— А теперь чего?

— Чтобы быть такой умной, как ты. Ты такая умная, что не думаешь, и они умные, а думают, вот я и подумала — зачем ты время тратишь в солдатах?

— Я не умная, Острячка. Поверь. Хочешь знать, как я узнала?

— И как?

— Вот так… там, внизу — я и ты и Курнос и Лизунец и Уру Хела, тяжелая пехота. Мы не испугались, ни один из нас. Вот почему.

— Там было не страшно. Просто темно, и бесконечно, но мы ждали, когда Флакон выведет. Иногда ждать уставали, эт точно.

— Ну, а пламя тебя напугало?

— Ну, ожоги — это больно.

— Точно.

— Мне не нравится, когда больно.

— И мне.

— А что мы теперь делать станем?

— Четырнадцатая? Не знаю. Может, мир спасать?