Пятьдесят шесть дней после Казни Ша'ик 52 страница

У Щупа было переполнено. Завсегдатаи то и дело выбегали наружу — поглядеть на северный горизонт (ночной тьмы в ту ночь считай что не было) — и возвращались строить все более невероятные предположения, что вскоре вызывало очередной исход. И так далее.

Банашар остался равнодушен к окружающей суете. Люди как гончие на тропе, мечущиеся от хозяина к дому и обратно. Бесконечно и бездумно. Да уж.

Что бы там ни происходило, оно происходило далеко за окоемом. Хотя, неохотно признал Банашар, происходило что-то БОЛЬШОЕ.

Далеко так далеко. Он быстро потерял интерес к загадке, по крайней мере, после первого же кувшина эля. Впрочем, он успел расслышать, что те четыре галеры привезли десятка два бедолаг, найденных на некоем рифе к юго-западу от Рога (и что там делали галеры, мимоходом подивился Банашар). Подобрав терпящих бедствие, четыре корабля повели упорную борьбу с протечками, но все же в ту же ночь успешно высадили спасенных в славной гавани Малаза.

Спасение терпящих бедствие — в наши дни вполне обычное дело; интерес вызывал тот факт, что только двое из них были малазанами. Что до остальных… Банашар поднял голову над кружкой, прищурившись на ставшего обычным его партнером старшего сержанта Бравого Зуба и на новичков, ссутулившихся за столом у стенки. Не один только бывший жрец бросал взгляды в том направлении, однако спасенные явно не желали вступать в беседы с кем-то, кроме своих товарищей. Да и между собой они неохотно переговариваются, заметил Банашар.

Двое малазан выглядят пьяными, жалкими и унылыми. Остальные пьют мало — на семерых стоит один графин вина.

Чертовски неестественно, как подумал Банашар.

Но само по себе не удивительно, не так ли? Все семеро — Тисте Анди.

— Знаешь, я знаю одного из двух, — заметил Бравый Зуб.

— Что?

— Я о малазанах. Они увидели меня. Раньше, едва вошли. Один побледнел. Вот почему я знаю.

Банашар хмыкнул: — Почти все ветераны, входя сюда и видя тебя, делаются белыми. Некоторые — не только в первый раз. Интересно, каково это — вызывать ужас во всех, кого ты муштровал?

— Мне нравится. К тому же я не всех муштровал. Только почти всех. Уж это я умею.

— Почему бы не притащить тех двоих сюда? Пусть порасскажут, какого Худа делали вместе с треклятыми Анди. Понюхай воздух снаружи — все шансы на то, что им не дожить до рассвета. Виканцы, семиградцы, корелане, Тисте Анди — всё чужаки. А у здешних носы поднимаются и волосы дыбом встают. Город готов взорваться.

— Никогда такого не видывал, — признал Бравый Зуб. — Такой… злобы. Старая империя была не такая. Проклятие, она ж была совсем другая. Оглядись, Банашар, если сможешь оторвать глаза от выпивки — и все поймешь. Страх, паранойя, закрытые умы и раскрытые пасти. Пожалуйся громко на новые времена — и тебя порвут в куски в темном переулке. Такого не бывало, Банашар. Никогда.

— Притащи хоть одного.

— Я уже слышал их историю.

— Неужели? Разве ты не со мной всю ночь сидишь?

— Нет, я отходил на целый звон. Ты даже не заметил, головы не поднял. Банашар, ты как морская губка. Чем больше пьешь, тем больше жаждешь.

— За мной следят.

— Это ты уже врал.

— Они хотят меня убить.

— Зачем? Лучше посидеть и подождать, пока ты сам не окочуришься.

— Они нетерпеливы.

— Снова спрошу — зачем?

— Он не хотят, чтобы я добрался до него. То есть до Тайскренна. Все дело в Тайскренне, запертом в Замке. Они принесли кирпичи, но раствор замешивает он сам. Я хочу поговорить, они не позволят. Убьют, едва я попытаюсь. — Он дико взмахнул рукой. — Вот сейчас выйду и пойду на Ступени — и я покойник.

— Банашар, что тебя убьет — так это твоя клятая тайна. Она тебя уже убивает.

— Она меня прокляла.

— Тайна?

— Нет, разумеется. Д'рек. У меня Червь в мозгу, в кишках, он жрет и сосет изнутри. Так что там за история?

Бравый Зуб поскреб щетину на шее и откинулся на скамье. — Морпех Ябеда. Плевать на имя, с каким он пришел. Я нарек его Ябедой. Подходит. Всегда мои клички подходят. Он крутой парень, способный выживать — и уже доказал это. Второго звать Гентур. Канезец, верно — он не из моих. Так вот, они оказались в море после битвы с флотом серокожих. Оказались на Плавучем Авалю, а там тоже заваруха оказалась. Похоже, те серокожие варвары тоже присмотрели себе Плавучий Авалю. Так там жили Тисте Анди, и плюнуть никто не успел, как началась большая битва между ними и варварами. Жуткая. Затем Ябеда и другие дрались на стороне Анди вместе с каким-то Скитальцем. Короче говоря, Скиталец приказал им уходить, сам — де разберется с варварами и остальные ему как помеха. Они так и сделали. То есть ушли. Только начался клятый ураган и их выкинуло на атолл, где они сидели месяцами, грызя устриц и цедя кокосовое молочко. — Бравый Зуб потянулся за кружкой. — Так говорил Ябеда, пока был трезвый. Сейчас уже не трезвый. Этот Скиталец, вот он меня интересует… что-то знакомое, как его Ябеда живописует, как он дрался — всех мигом перебил даже не вспотев. Плохо, что он не с ними.

Банашар пялился на грузного собеседника. О чем он там? Все несет и несет что-то… Скитания? Перебои? Ябеды и драки с варварами. Совсем бухой. Бухой и дурной. — Ну-ка, расскажь еще раз.

— Уже.

— Что там насчет Тисте Анди? Их перебьют…

— Нет, не перебьют. Видишь самого высокого, длинные белые волосы? Его звать Нимандер Голит. А красавица рядом — Фаэд, его старшая дочь. Все они родичи, кузены и кузины, но Нимандер главный, потому что старший. Нимандер говорит, он первенец Сына.

— Что?

— Сына Тьмы, Банашар. Знаешь такого? Это Аномандер Рейк. Погляди, они все выводок Рейка — внучкИ по большей части, кроме Нимандера, который некоторым отец. Но не всем. Ну, если кто-то и затаил ненависть к иноземцам — ты думаешь, есть такой реально тупой, чтобы нападать на щенка Аномандера Рейка?

Банашар повернулся и косо взглянул на сидящих. Заморгал и потряс головой. — Только если самоубийца.

— Точно. Ты все еще что-то соображаешь, верно?

— Так если Аномандер отец Нимандера, кто ему мать?

— Да, ты еще не ослеп. Видишь кое-что? Разные матери у них. И одна из матерей не Тисте Анди была. Погляди на Фаэд…

— Я вижу один затылок.

— И что? Я ее видел, и задал себе тот же вопрос.

— Какой?

— "Кто же была твоя мать?"

— Моя?

— А она улыбнулась — и я почти что умер, Банашар. Почти что. Кровь в мозгах вскипела, почти что наружу пошла. Тогда бы умер точно. Но она мне сказала, и это не андийское имя было, и по виду видно, что она наполовину человек, но опять — таки, кто может реально судить? Не я.

— Так как там было имя?

— Леди Зависть, которая порвала с самим Аномандером Рейком и отомстила, взяв в любовники его сына. Круто, а? Ну, если она такова, как дочка, с такой улыбкой… да, зависть — слово подходящее для любой женщины на свете. Боги… Эй, Банашар, что не так? Тебя что, затошнило вдруг? И эль не плох, не такой, как прошлой ночью, это так. Смотри, если задумал заполнить тарелку, то тарелок тут нет. Понял? А доски на полу кривые — я поскользнусь и ногу ушибу, и стану очень печальным. Ради Худа, человече, подыши поглубже!

 

* * *

 

Опершись на перекошенную, покрытую пятнами барную стойку в пятнадцати шагах от них, человек, которого Банашар нарек Иноземцем, поглаживал флягу с "Малазским темным". К этому напитку он пристрастился, невзирая на стоимость. Он слышал бестолковые препирательства бывшего жреца и старшего сержанта за столом позади. Последнее время они часто так. В другую ночь Иноземец подумал бы: а не сесть ли к ним, насладиться интересным, хотя обыкновенно грустным, представлением?

Но не сейчас.

Не с НИМИ, сидящими вон там.

Надо подумать, и подумать крепко. Нужно принять решение; он с трепетом страха ощутил, что решение это изменит его судьбу.

— Щуп, не подашь ли еще темного?

 

* * *

 

Карака "Топленая Крыса", казалось, страстно желает оторваться от пирса, что на южной стороне реки — отлив мягко тянул ее за собой. Покрытая царапинами обшивка, свежая краска, необычная косая оснастка и большое рулевое весло на корме — все это притягивало внимание немногочисленных моряков и рыбаков, забредавших сюда в последние дни. "Это раздражает", думал капитан, "однако Опонны все еще мило улыбаются — двумя устами — и вскоре мы будем далеко. Наконец-то. Прочь от проклятого города, чем скорее, тем лучше".

Первый помощник Чешуя лежал, скорчившись, на палубе, все еще страдая от синяков и ссадин, полученных в пьяной толпе. Уклончивый взор капитана скользнул по нему лишь на миг. Они причалили, набили трюмы, Мыш сидит в своем громоздком "гнезде" — человек этот безумен, словно белка со сломанным хвостом! — и все выглядит спокойным. Таким спокойным, что нервы капитана ходят ходуном.

Дело не только в лихорадке злобы, поразившей почти всех в клятом городе — все эти ядовитые слухи о измене и убийствах на Семиградье, неофициальный погром виканцев — дело еще в кое-чем.

Почесав стерню на бритом темечке, Картерон Сухарь поворотился и устремил взор на замок Обманщика. Разумеется, почти все окна темные. Огонек в домике у верха Ступеней — это должен быть Люббен, горбатый хранитель. Наверное, ходит взад и вперед — как всегда, когда Замок навещают нежеланные гости. Конечно, все гости нежеланны, хотя новый кулак, прибывший месяц назад, этот Араган — он бывал здесь прежде и знает, как лучше себя вести. То есть держаться незаметно и не поднимать голову над парапетом. "Как знать? Может, Араган сейчас пьет с Люббеном".

Незваные гости… Вроде Верховного Мага Тайскренна. Давным-давно Картерон Сухарь слишком часто общался с этим змеем, стараясь не совершить ничего, о чем пришлось бы жалеть. "Не мне. Императору, наверное. Определенно самому Тайскренну. Но не мне". Хотелось бы ему оказаться наедине с ним. На один миг. Все, что нужно. Руки на тощую шею, проворот, рывок. И все дела. Просто. Нет проблемы.

"Какой проблемы?" Так спросил бы Келланвед, по обыкновению болезненно пыхтя. У Сухаря нашелся бы ответ. "Сам не знаю, Император, но полагаю: парочка проблем точно пропала". Он полагал, что ответ остроумный — хотя Келланвед мог бы не согласиться. "А Танцор — да. Ха-ха".

— Четыре дромона! — крикнул сверху Мыш.

Сухарь воззрился на идиота. — Мы в гавани! Чего ты ждал? Мыш, больше обедов посылать не буду. Тащи тушу вниз!

— Идут с севера, капитан. На мачтах… какое-то серебро…

Улыбка Сухаря превратилась в гримасу. Чертовски темно тут. Но Мыш не ошибается. "Серебро…это нехорошо. Нет, это очень плохо!" Он подошел к Чешуе и толкнул его. — Вставай. Пошли остаток команды в склады. Мне плевать, кто там охраняет — подкупите ублюдков. Хочу, чтобы мы сели поглубже и уползли как трехногий краб.

Моряк вылупил глаза: — Капитан?

— Они тебе весь разум из мозгов выбили? Неприятности.

Первый помощник сел и огляделся. — Стража?

— Нет, куда хуже.

— Вроде?

— Вроде Императрицы, дурак.

Чешуя был уже на ногах. — Припасы, так точно, сэр. Летим!

Сухарь смотрел в спину спешащего придурка. Команда пьяна. Тем хуже для них. И мало людей вообще. Плохая была идея — нырять в залив вслед за тонущей "Тряпичкой-Затычкой". Все эти акулы… потеряли той ночью четырех хороших моряков. "Хорошие моряки, плохие пловцы. Удивительно, как часто такое бывает".

Он снова начал озираться. "Проклятие, опять забыл. Нет шлюпок. Ну, что-нибудь всегда найдется".

Он уже и сам разглядел четыре дромона, огибающие край бухты, освещенные худшим из виденных им штормов. Ну, хотя не совсем… он такое уже видел… "И чем все окончилось? Ничем… не считая горы отатарала…"

Передовой дромон — флагман Ласэны, "Угрюмый". Еще три следом. Три — слишком много. "Кого она притащила, во имя Худа? Треклятую армию?"

Незваные гости.

"Бедняга Араган".

 

Глава 22

 

Кто же эти чужаки с такими знакомыми лицами? Они выходят из толпы со столь равнодушными взорами, и кровь стекает по рукам их. То, что прежде таилось, маскировалось под миролюбие и безвредность, ныне выражено на озверелых лицах, и жертвы трепещут под пятой мгновенно вспыхнувшей ненависти. Кто ведет и кто следует, и почему огонь разгорается в темноте, а утром мы безразлично и непонимающе глядим на наследие разбуженной злобы? Меня не одурачить покаянными стонами. Меня не затронуть выражениями горя. Ибо я помню тусклый свет, помню, чье лицо отразилось в кровавой луже. Мое. Кто же этот чужак со знакомым лицом, смешавшийся с хаотически мелькающей толпой? Буря бушует в моем черепе, бешено кипит кровь, пока я с головой погружаюсь в ненависть и лишаю жизни невинных; злоба на их слабость переворачивает котел, и в потоке тону я, чужак, чужак…

 

На заре я забрал жизнь мою

или Виканский погром,

Кайессан

 

Шлюпка с флагмана Джакатаканского флота причалила к борту "Пенного Волка", и на корабль торопливо взошли офицер и четверо моряков.

Все они были антанцами в роскошных, начищенных доспехах; командир оказался человеком со скошенным подбородком, водянистые его глазки глядели уклончиво и тревожно. Он вначале отдал честь адмиралу Ноку, а потом Адъюнктессе.

— Мы ждали вас несколько месяцев, Адъюнктесса Тавора.

Кулак Кенеб стоял неподалеку, скрестив руки, опершись спиной о мачту. Он услышал слова офицера и переместил внимание на моряков. "Это у вас что, парадная форма?" И тут он заметил, с каким недоверием, какой ненавистью они глядят на Нила и Нетер. Кенеб начал неуверенно озираться.

— Ваше имя, командор? — спросила Тавора.

Кивок вышел небрежным. — Прощу прощения, Адъюнктесса. Я Эксент Хадар из дома Хадаров, первый сын…

— Я знаю ваше семейство, — резко оборвала его Адъюнктесса. — Командор Хадар, прикажите подчиненным стать смирно. Если я увижу еще одну руку, случайно схватившуюся за меч — обратно им придется плыть.

Бледные глаза офицера скользнули по лицу адмирала Нока. Тот промолчал.

Кенеб расслабился. Он уже готов был выйти и сбросить овечьи шкуры с этих волков. "Адъюнктесса Тавора, вы никогда ничего не упускаете? Как вам удается без конца удивлять меня? Нет, не так — почему я все время удивляюсь?"

— Снова прошу прощения. — Даже жесты Хадара, отдавшего приказ морякам, выдавали его неискренность. — У нас произошли… гм… откровения…

— Насчет чего?

— Насчет соучастия виканцев в истреблении Верной Армии Пормкваля, Адъюнктесса.

Кенеб был просто ошеломлен. — Соучастие? — Голос стал хриплым, так что ему едва удалось вымолвить это слово.

Выражение лицо Адъюнктессы стало столь свирепым, что прежде Кенеб не поверил бы, что такое возможно. Однако первым заговорил Нок: — Что за безумие, командор Хадар? Верная служба виканцев не подлежит сомнению.

Офицер дернул плечом: — Как скажете, Адмирал. Откровения.

— Не будем об этом, — сказала Тавора. — Командор, почему вы патрулируете здешние воды?

— Приказом Императрицы зона нашей ответственности расширена. По двум причинам. Прежде всего, случились столкновения с черными кораблями неизвестного врага. Мы уже имели шесть стычек. Вначале корабельные маги оказались неспособными противостоять колдовству черных кораблей, и мы понесли урон. Однако затем мы увеличили численность и повысили ранг кадровых магов. Подавление чужой магии помогло уравнять шансы.

— Когда была последняя стычка?

— Два месяца назад, Адъюнктесса.

— А вторая причина?

Моряк слегка поклонился: — Перехватить вас, Адъюнктесса. Я уже упоминал, что мы не ждали вас так рано. Как ни странно, два дня назад приказ от самой Императрицы приказал нам срочно изменить дислокацию. Нужно ли говорить, что в условиях необычно сильных штормов мы с трудом успели вовремя.

— Вовремя?

Снова пожатие плеч. — Очевидно, к встрече с вами. Кажется ясным, — продолжал он, — что Императрица предугадала ваше раннее появление. В таких делах она всезнающа, но разве можно было ожидать иного?

Адъюнктесса подумала над сказанным. — Вы станете нашим эскортом в Анту?

— Нет, Адъюнктесса. Мне приказано передать вам о необходимости изменить курс флота.

— И направиться куда?

— В город Малаз.

— Зачем?

Командор Хадар покачал головой.

— Скажите, если знаете — где сейчас Императрица?

— Ну, в Малазе, как я думаю. Адъюнктесса.

 

* * *

 

— Видишь того моряка, слева? — прошипел Калам.

— И что? — пожал плечами Быстрый Бен.

— Он Коготь.

Друзья стояли на носовой надстройке, следя за происходящим внизу. Воздух стал теплым, дул сильный ветер, но море, на удивление, оставалось спокойным. Клятый рай, как показалось ассасину после трех дней в диком, необузданном Магическом пути Тогга и Фандерай. Кроме катамаранов Напасти, все суда потрепало. В особенности транспортные. Однако, по счастью, ни одно судно не затонуло, ни один моряк не пропал. Дюжина коней сломала ноги во время бури, но этого следовало ожидать, и никто не отказался от свежей конины в котелках. Если верить, что ветер останется попутным, до острова Малаза им едва два дня пути.

Сообщив приказы, командор Хадар отбыл с очевидной торопливостью. Казалось, ни Нок, ни Тавора не стремились его задержать.

Когда визитеры сели в шлюпку, сзади Калама и Быстрого Бена раздался тихий голос: — Я верно расслышала? Мы идем к Малазу?

Калам вздрогнул. Он ничего не заметил. Опять. — Да, Апсалара…

А вот Быстрый Бен взвился, не пытаясь сдержать гнев: — Проклятые ступени перед нами! Как ты прошла, Апсалара? Во имя Худа! Ты дышишь нам в спины!

— Очевидно, — канезка лениво прищурила миндалевидные глаза, — вы оба потеряли бдительность. Скажи мне, Калам Мекхар: у тебя есть теория, зачем агент Когтя сопровождал морского офицера?

— Теорий у меня много. Но с тобой делиться не стану.

Она поглядела на него и сказала: — Вы еще колеблетесь, не так ли?

"О, как мне хочется врезать ей. Сильно. Сейчас". — Ты не знаешь, о чем болтаешь, Апсалара. И я тоже.

— Такая вот бессмыслица…

— Ты права, — бросил Бен. — Бессмыслица. Сойди с нашей тени, черт тебя!

— Верховный Маг, мне кажется — ты не совсем понимаешь. Гончие Тени в Г'данисбане пришли ЗА ТОБОЙ.

— По дороге подвернулся!

— Разумеется, тебе хочется в это верить. Но из этого следует — даже для такого равнодушного к логике, как ты — что я действовала одна. Выбор был моим и только моим.

— О чем это она? — спросил Калам.

Но друг его замолчал, изучая женщину. Затем сказал: — Почему?

Она засмеялась: — Причин у меня много, но сейчас я с вами делиться не намерена.

Апсалара отвернулась и направилась на нос.

— А это именно так, а? — пробормотал Бен.

— О чем ты?

— Колеблемся, Калам. Мы все колеблемся, как подвешенные. Разве не так? — Он отвернул лицо, отыскивая Адъюнктессу.

Ассасин занялся тем же.

Тавора и Нок тихо обсуждали что-то. Голоса уносил ветер.

— А она? — продолжал Быстрый Бен.

"Колеблемся? Непонятно на чем". Калам скривился. — Малаз. В последний раз визит был нерадостным. Мурашки бегут, Быстрый? У меня — да. И сильно.

— Заметил? Этот офицер — он не задал ни одного вопроса о кораблях Напасти. Сейчас Коготь уже должен докладывать через Магический путь, Шику или Императрице. Поэтому…

— Итак, она знает, что с нами гости. Наверное, потому и не желает прибытия флота в Анту.

— Да. У Ласэны поджилки затряслись.

Калам хмыкнул и тихо сказал: — Я понял еще кое-что.

— Что?

— Адъюнктесса… она спрятала Дестрианта в каюте. И не пригласила командира к себе, хотя бы формально. Нет, она провела встречу на открытом воздухе. Похоже, Адъюнктесса не желает, чтобы командир или тот Коготь видели Ран'Турвиана или беседовали с ним.

— Не дура.

— Просто игра в "плошки", а? Быстрый Бен, что тут творится?

— Мы разузнаем, Калам.

— Когда?

Верховный Маг оскалился: — Этот миг еще колеблется, друг мой.

 

* * *

 

Выползший из трюма "Силанды" Скрипач походил на давленую крысу — бледный, грязный, с растрепанными волосами. Он нашел глазами Флакона и медленно, мучительно поднялся по трапу. Флакон забрасывал леску. Тут были отмели, он видел, как рыбы прыгали из воды, спасаясь от неведомых охотников. Одна из джакатаканских галер направлялась к выходу из порта; она прошла в броске камня от борта "Силанды", и остатки взвода стали у борта, дразня чужую команду.

Флакон покачал головой и посмотрел на сержанта. — Чувствуете себя лучше?

— Похоже. Боги, думаю, меня исцелил тот кошмарный Путь.

— А на вид вам не лучше.

— Спасибо. — Скрипач уселся и начал озирать подчиненных. — Дыханье Худа! Что вы делаете?

Корик, Улыба, Каракатица и Тарр, так же как Мертвяк, Горлорез и Наоборот, стояли вдоль борта и глядели на проходящий дромон. У каждого подмышкой голова Тисте Анди.

Скрипач разразился руганью. На палубу выскочили Геслер и Буян.

Моряк быстро понял, что происходит, и крикнул: — Помашите им!

Солдаты повиновались. Она начали приветливо махать руками толпе матросов, солдат и — Флакон прищурился, разбирая — даже офицеров.

Улыба сказала: — Все путем, сержант. Мы думаем, смена обстановки им понравится.

— Кому?

— Как кому? Головам, конечно.

Тут Буян побежал на корму, где стащил штаны и выставил за борт голый зад. Разумеется, он издал дикарский рык и начал испражняться.

Сослуживцы нарушили строй, пялясь на придурковатого капрала; а Флакон застыл на месте, увидев на лицах отрубленных голов мрачный восторг. "Улыбки…" Леска размоталась и незаметно вырвалась из его рук. Живот скрутило.

Он метнулся к противоположному борту.

 

* * *

 

Капитан Добряк издал звук, как будто его душат. — Отвратительно.

Лейтенант Прыщ кивнул: — Согласен. Боги, что он ест, если производит ТАКОЕ?

На палубе столпились матросы и солдаты, весело обсуждавшие творящееся впереди, на корме "Силанды". Джакатаканская галера уже выходила из гавани; зрители на ее палубе молчали.

— Чертовски необычно, — комментировал Прыщ. — Они не схватили наживку.

— Они слишком многое повидали, — пожал плечами Добряк.

— Значит, наши морячки собрали коллекцию голов.

— Идиот. Головы живые.

— Они какие?

— Живые, лейтенант. Я знаю из достоверных источников.

— Даже если так, почему малазане такие вялые?

Добряк посмотрел на помощника, как смотрят на раздавленную гниду. — У вас воистину жалкие способности к наблюдению. Корабль полон антанцев. Неженки, благородные сосунки. Посмотрите на форму. Единственные пятна — от птичьего дерьма, и то потому, что чайки принимают их за мертвых, вздувшихся тюленей.

— Остроумно, сэр.

— Еще один комментарий в таком духе, лейтенант, и я позову парусинщика, чтобы вам пасть зашил. Ха, меняем курс.

— Сэр?

— Ради Худа, что творят эти дураки?

Прыщ проследил взгляд капитана: на корме их корабля уселась папочка пехотинцев со спущенными штанами. — Посмею догадаться, сэр, что Ханфено и Сенни вносят посильную лепту.

— На корму, лейтенант. Заставьте их остановиться!

— Сэр?

— Вы меня слышали! И пусть подойдут с докладом!

— Остановить, сэр? И как?

— Советую пробками. Ну, пошел!

Прыщ принялся протискиваться. "О, прошу, прошу… пусть они закончат прежде, чем я начну…"

 

* * *

 

Уход Джакатаканского флота воодушевил команду каждого малазанского корабля. Чайки слетались за лиги на дармовое угощение, бешено вопя и ныряя к волнам. Адъюнктесса быстро ушла с палубы, но приказа прекратить дефекацию не отдала. Как и адмирал Нок. Хотя Кенеб заметил, что матросы его судов в представлении не участвовали. Это был жест исключительно Четырнадцатой Армии.

"И, может быть, не такой уж плохой. Трудно сказать в таких случаях", размышлял Кенеб.

Ветер понес их на юго-восток; прежде чем прозвучали очередные четвертные склянки, Джакатаканский флот был далеко.

Дестриант Ран'Турвиан показался на палубе и застал солдатское представление. Он нахмурился, потом заметил Кенеба и поспешил к нему. — Сир, — начал он, — я малость сконфужен. У военнослужащих мезланской пехоты нет чести?

— Чести? Ну, не совсем то слово, Дестриант. Для них превыше всего честь отряда, соперничество, и иногда оно принимает преувеличенные формы. Это вы и видели на "Силанде".

Дестриант понимающе кивнул: — Само это судно пропитано магией, остановившей время.

— Вы узнаете особенности магии?

— Куральд Эмурланн, Телланн, Телас и следы Тоблакаи. Хотя в последнем случае природа силы… неясная. Разумеется, продолжал он, — в этом нет ничего необычного. Среди древних Тоблакаев — как говорят сказания — встречались индивидуумы, воители, становившиеся чем-то вроде Магических путей в самих себе. Их мощь была различной, и может оказаться, что с каждым поколением цивилизации Тоблакаев способности слабели. Как я сказал, на "Силанде" присутствуют лишь следы. Тоблакаи. Очень интересно. Считается, что раса гигантов вымерла.

— Говорят, есть остатки, — заметил Кенеб, — на Феннском Хребте, в северной части Квон Тали. Примитивные, скрытные…

— О да, — сказал Ран'Турвиан, — есть народы смешанной крови. К примеру, Трелли и раса, называемая Баргасты. Как вы и говорили, они забыли прошлую славу. Кулак, могу я задать вопрос?

— Конечно.

— Адъюнктесса Тавора… Кажется, отношения с Императрицей стали натянутыми. Я правильно предполагаю? Тревожная новость, если учесть, что нас ждет.

Кенеб отвел взгляд, прокашлялся. — Дестриант, я не имею представления, что нас ждет. В отличие от вас. Что до Императрицы, то я не могу предполагать взаимное недоверие. Адъюнктесса — Длань Императрицы. Продолжение воли Ласэны.

— Значит, Императрица не будет склонна отрубить собственную руку? Рад слышать.

— Хорошо… Почему?

— Потому что, — Дестриант тоже отвел взгляд, — вашей Четырнадцатой будет недостаточно.

 

* * *

 

Калам Мекхар безостановочно мерил шагами палубу. У него пропал аппетит, в животе словно все скрутилось. Когда он начал тринадцатый с заката проход, рядом появился Быстрый Бен.

— Ласэна ждет нас, — заявил Верховный Маг. — И Тайскренн там — как скорпион в норе. Калам, все, что я могу…

— Знаю, дружище.

— Все как под Крепышом, тогда…

Они медленно пошли вместе. Калам почесал подбородок. — Там у нас был Бурдюк. И Дуджек. Но сейчас… — Он что-то пробурчал и напряг мышцы.

— Давно этого не видал, Калам. Как ты ворочаешь плечами.

— Гм.

— Я так и думал. — Верховный Маг вздохнул и вдруг схватил ассасина за руку. Из тьмы проступил чей-то силуэт.

Адъюнктесса. — Верховный Маг, — тихо сказала она, — я хочу, чтобы вы перешли на "Силанду". Через Магический путь.

— Сейчас?

— Да. А что-то может помешать?

Калам уловил в ее голосе нерешительность и прокашлялся. — Адъюнктесса. Имперский Маг Тайскренн, он… гм, чертовски близко.

— Он не ищет нас. Не так ли, Быстрый Бен?

— Так. Откуда вы узнали?

Она не обратила внимания на вопрос. — Немедленно в Магический путь, Верховный Маг. Нужно собрать Скрипача и солдата, которого зовут Флакон. Скажите сержанту: время пришло.

— Адъюнктесса?

— Для игры. Он поймет. Вы втроем вернетесь сюда, найдете меня в моей каюте. Со мной будут Калам, Кулак Кенеб, Т'амбер и Апсалара. Даю четверть звона, Верховный Маг. Калам, прошу со мной.

"Одна из игр Скрипача.

Боги подлые, ИГРА!"

 

* * *

 

Чьи-то башмаки застучали рядом с Флаконом. Он застонал, с трудом покидая сон. — Ты, Улыба? Не сейчас…

Это была не Улыба. Сердце застучало дикарским барабаном. — Ох, Верховный Маг. Ух. Гмм… Что?

— Вставай, — прошипел Бен. — И тихо, проклятие!

— Слишком поздно, — буркнул лежавший на соседнем матраце Корик.

— Лучше бы ты молчал. Еще звук — и я засуну твою голову в зад соседа.

Голова вынырнула из-под одеяла. — Лучше смотреть туда, сэр, чем на… — Он снова улегся.

Флакон, вдруг вспотевший на холоде, встал на ноги.

И увидел за спиной мага несчастную рожу Скрипача. — Сержант?

— Просто иди на корму.

Троица осторожно шагала через спящих.

В воздухе странный запах, заметил Флакон. Знакомый, но… — Сержант, вы несете новую Колоду…

— Ты и твои треклятые крысы! Я знал, лживый выродок.

— Это не я, — начал Флакон и замолк. "О боги, даже для меня слишком неуклюже. Придумай что получше". — Я просто смотрю на вас. Как будто пальцем плотину затыкаете…

— Хм. Где-то я такое уже слышал. А, Быстрый?

— Тихо вы оба. Мы переходим. Захватите пояса…

Флакон моргнул — и оказался на другой палубе. Перед ними были ступени. "Быстро, возьми меня Бездна. Быстро и… устрашающе". Быстрый Бен взмахами руки подгонял их, идя впереди. Он ударился о низкий потолок, прошел по коридору и постучал в дверь слева. Она открылась тотчас же.