2020-06-10
59
"Проклятая луна… я должен был обратить внимание. Я должен был разведать, что происходит там, в позабытом мире".
Следующая мысль заставила его задрожать от холода. "Война богов. Это нападение? Это действительно залп?"
Паран оскалился. — Если там кто-то есть, — шепнул он, глядя в восточное небо. Конь плясал. — Эй, вы там, вы нечестно играете. И мне это не нравится. — Он заставил коня успокоиться, огляделся.
— Ормулоган? Где ты, во имя Худа!
* * *
— Против этого, — пробормотал Искарал Паст, — я ничего не могу сделать. — Он обхватил себя руками. — Пора бы уже удариться в безумное бормотание. Да, это наилучший выход. Бешеный блеск глаз. На губах слюна, а потом и пена. Да. Кто меня осудит? НАМ ВСЕМ КРЫШКА!
Этот выкрик пробудил Маппо от унылого забытья. Он поднял голову, отыскивая Верховного Жреца Тени. Дальхонезец скорчился, прячась за мулом. Оба они были омыты странным зеленоватым светом. О нет, понял Трелль — этот свет повсюду.
Злоба сбежала с мостика. В ее глазах плескалась холодная ярость. — Мы в опасности, — проскрежетала она. — Не вовремя… я надеялась… ну ладно… — Внезапно она поворотилась, смотря на юго-запад. Глаз сузились. — О… а ты кто, Худа ради? Что ты надумал, а? — Она замолчала, все сильнее хмурясь.
Маппо Коротышка заморгал и встал. Небо было в огне. Почти над головами. Солнце вроде бы разродилось дюжиной отпрысков, чередой сверкающих жемчужин, окруженных нефритовой каймой. Они росли… опускались. "И что это такое?"
Казалось, море взбесилось: волны сталкивались и смешивались друг с дружкой. Воздух стал горячим и каким-то хрупким, ветер затих. А там, над землей, что была берегом острова Отатарал… Маппо оглянулся на Паста. Верховный Жрец упал и закрыл голову руками. Вокруг собрались воющие и мычащие бхок'аралы, и каждый пытался ухватить старика лапками. А он бормотал: — Мы такого не планировали, так? Я не помню… боги, я ничего не помню! Могора, милая карга, где ты? Се миг наивысшей нужды! Хочу секса! Даже с тобой! Потом я выпью белый паральт — а что еще остается? Или так, или вечная память о миге наивысшей слабости! О, я не выдержу! Не лапайте меня, мерзкие обезьяны! Амманас, безумная тень! Где ты прячешься? И нет ли там местечка для вернейшего служителя, твоего Магуса? Лучше бы было! Возьми меня, черти тебя дери. О других не беспокойся. Возьми меня! Конечно, у тебя есть местечко! Ты, глистосклизлый тучепёр, колено тебе под дых! Спасай меня!
— Духи подлые, — пробурчала Могора на ухо Треллю, — послушайте это жалкое создание! Подумать только, я замужем за ним!
Злоба вдруг взвилась и побежала на нос (бхок'аралы поспешно уступали ей дорогу). Едва оказавшись там, она закричала: — Вижу их! К ним, дурачье! Скорее!
И тут же она замерцала, вздымаясь над ныряющим, качающимся судном; широко простерлись серебристые крылья. Она стала клубящимся туманом, вихрящимся, уплотняющимся; наконец, над кораблем, посрамляя его размерами, нависла громадная драконица. В зловещем зеленом свете ее глаза сверкали ртутью. Тонкий жилистый хвост твари змеей скользнул вниз и обвился вокруг носового бревна. Драконица изогнулась, бешено забив крыльями…
… и корабль с устрашающей скоростью рванулся вперед.
Маппо покатился и упал на стену рубки — дерево затрещало под спиной. Трелль запыхтел, восстанавливая равновесие, и пополз к носу.
"Видит их? Кого?"
Небеса заполнились копьями зеленого огня, устремившимися прямо к ним.
Искарал Паст завизжал.
* * *
Где-то на тысячу миль западнее Флакон вместе с остальными пялился на восточный горизонт — туда, где должна бы быть тьма, показывающая конец очередного природного круговорота, смерть дня и рождение ночи. Вместо этого они отчетливо видели дюжину огненных мух, опускающихся, заполняющих треть неба сверкающим зеленым светом.
— Ох, — зашептал маг, — это нехорошо.
Скрипач потянул его за рукав. — Ты понимаешь, что это? — сурово прохрипел сержант.
Флакон покачал головой.
— Это… это новый Увечный Бог?
Флакон широко раскрыл глаза. — Новый? Боги сохраните!
— Это он?
— Откуда мне…
Скрипач выругался и толкнул его. Флакон врезался плечом в Бальзама — тот едва ли заметил — и пробился сквозь толпу солдат, спеша к борту. На юге немильские суда — военные биремы и транспорты с припасами — подставляли ветру каждый квадратный дюйм парусов, пытаясь добраться до родного берега. Задние нагоняли передовые, многие корабли не успели перегрузить припасы. Снабжение флота адмирала Нока сорвалось.
"Да, каждый дурак сам за себя. Но когда ЭТИ ударят — волна накатит быстро. Она раздавит всех. Бедняги, вам не успеть. Даже вашим уродливым биремам".
Слабый ветер вроде бы стихнул совсем — или набирал дыхание — потому что он вернулся с удвоенной силой, заставив зашататься всех стоящих на палубах. Захлопала парусина, затрещали мачты и шпангоуты. "Силанда" просела под ногами.
"Быстрый Бен! Вылезай поскорее и делай что можешь! Против того, что приближается… тут иллюзиями не обойдешься. А Тисте Эдур… ну что ж, им тоже конец. Сочту это утешением.
Да, бабушка, верно ты говорила: умереть мне на море".
* * *
Сержант Хеллиан бродила по палубе, удивляясь ставшим вдруг зеленым миру. Немильское бренди — как удар по брюху. Люди вопят или стоят столбами — но так обычно и бывает, в те редкие разы, когда она случайно — бррр — выпадает из мутного состояния полной отключки. Хотя от зелени малость тошнит.
Худ бы побрал немильское бренди — что за идиоты пьют такую дрянь? Ладно, она охотно поменяет его на фаларийский моряцкий ром. Тут много идиотов, не знающих, что почем; надо найти всего одного. Морячка.
— Эй. Ты. Смотри, я сбренди… с бренди, но хочу рома. Так? Заплатила десять месяцев, точняк, это много… но мои солдаты меня любят. Купили в коллекцию. Так что я что… хочу поменять. Бутыль на бутыль. Да, я почти все выпила, но она больше стоила. Так что, сам понимаш, я брашдаваш…
Она выжидающе замолчала.
Морячок попался высокий. Суровый на вид. Остальные пялились — но это ж их проблемы.
Мужик взял бутылку, покачал ее туда — сюда и нахмурил лоб. Затем выпил в три глотка.
— Эй…
Он полез под этот свой нелепый плащ, достал фляжку и передал ей. — Пей, солдат. Иди вниз и напейся. Пока все не кончится.
Она схватила флягу обеими руками, подивилась полированной серебряной поверхности и рваной царапине поперек бока, и милым значкам на другом боку. Имперский Скипетр, и четыре других по сторонам — они означали флагманы старого Флота. Она такое уже видала. Вот этот означал Картерона Сухаря, этот — Арко; третьего она не знает… а четвертый точняк как у этого самого морячка на гюйсе. "Что за странность, а?" Она моргнула. — Не могу. У меня приказ…
— Я отменяю твои приказы, сержант.
— А ты можешь…
— Учитывая обстоятельства, да.
— Тогда ладно. Никогда добра не забываю. Помни и ты. Где тут люк?..
Он провел ее в нужном направлении, твердо взяв за руку. Прижимая прекрасную и сладостно булькающую флягу к груди, Хеллиан брела по пути зеленых огней мимо взирающих рож. Показав им всем язык.
"Себе пусть сами достанут".
* * *
Апсалара услышала вздох Адъюнктессы и повернула голову.
Выражение лица взирающей на восточный горизонт Таворы было… философичным. — Не правда ли, это подавляет?
— Да, Адъюнктесса. Думаю, это так.
— Все наши планы… наши хитрости… ведь примитивные силы нашей воли как-то умеют убедить, будто всё вокруг неизменно, будто окружающий мир только и ждет наших слов и поступков.
— Боги…
— Да, знаю. Но к этому, — она кивнула на восток, — они не причастны.
— Не причастны?
— Слишком это опустошительно, солдат. Ни одна сторона еще настолько не отчаялась. А перед этим, — она пожала плечами, — все их игрища выглядят бледно.
— Адъюнктесса, — ответила Апсалара, — вам недостает веры.
— И во что же это?
— В нашу сопротивляемость.
— Может быть.
Однако Апсалара ощущала, как крошится ее собственная вера, заменяясь одной — единственной мыслью. Хотя и этой единственной мысли недостает решимости.
"Это… это было предвидено. Кем-то. Должно быть…"
Кто-то знал, что такое случится.
Большинство людей слепо, сознательно или бессознательно. Но есть и зрячие.
"Итак, мой неведомый прозорливый друг, тебе пора что-то предпринять и поскорее".
* * *
Ормулоган в сопровождении своей жабы подковылял к Парану. В руках он держал кожаный портфель. Жаба тоном удовлетворенного пессимиста что-то блекотала насчет сумасшедших живописцев и жестокого мира. Ормулоган споткнулся и упал к ногам Парана, портфель раскрылся и вывалил содержимое — в том числе десятки деревянных карт. Большинство было пустыми.
— Ты едва начал! Проклятый идиот!
— Совершенство! — провизжал Ормулоган. — Вы сказали…
— Да ладно, — бросил Паран. Он глянул на восток. Копья зеленого огня падали дождем. — Материк? Море? — гадал он вслух. — Или Отатарал?
— Наверное, и туда, и туда, и туда тоже. — Ното Свар облизнул губы.
— Чудесно. — Паран наклонился и расчистил пространство на песке. — Море хуже всего. Это означает… — Он начал чертить указательным пальцем.
— Кое-что готово! — пискнул Ормулоган, роясь в картах.
"Маэл. Надеюсь, ты обратишь внимание — надеюсь, ты уже готовишь ответ". Он осмотрел начерченные линии. "Хватит? Хорошо бы". Он закрыл глаза и напряг волю. "Врата передо мной…"
— Вот она!
Крик над ухом прозвучал так громко, что Паран все же открыл глаза — и увидел перед собой карту…
И вся его сила устремилась в нее.
Он опустился на колени, продавив песок; взмахнул руками, удерживаясь от дальнейшего падения. Серый воздух, вонь паленого мяса. Паран поднял голову. Ворота перед ним были массой скрученных костей и бледной, помятой плоти; из нее торчали пучки волос, взирали многочисленные глаза… а сзади нависало мутное забвение.
— Ох, Худ.
Он оказался на самом пороге. Он едва не пролетел сквозь…. О черт.
В проходе появилась высокая фигура в черном плаще, под капюшоном. "Это не один из слуг. Это жуткий ублюдок самолично…"
— Есть ли время на такие обидные мысли, смертный? — Голос звучал мягко, хотя в нем присутствовал и хрип. — То, что вот-вот случится… Ганоэс Паран, Владыка Колоды Драконов, ты встал в самом неудачном месте. Или ты желал оказаться растоптанным множеством ног всех тех, что вскоре окажутся на пути ко мне?
— Да ладно, Худ, — прошипел Паран, пытаясь встать. Потом он подумал, что это не лучшая идея. — Помоги мне. Нам. Останови это… оно разрушит…
— Слишком многое. Да. Слишком многие планы. Я мало что могу. Ты выбрал не того бога.
— Знаю. Я искал Маэла.
— Напрасно… — Однако что-то в голосе Капюшона подсказывало Парану, что бог сомневается.
"Ага, ты тоже подумал…"
— Подумал. Хорошо, Ганоэс Паран. Сделка.
— Возьми меня Бездна! Нет времени!
— Тогда думай быстрее.
— Чего тебе нужно, Худ? Больше всего? ЧЕГО ТЕБЕ НАДОБНО?
И Худ сказал ему. А среди тел, рук и голов в воротах одно лицо вдруг стало особенно напряженным, пара глаз широко открылась. Переговорщики этого не заметили.
Паран с недоумением посмотрел на бога. — Ты это не серьезно.
— Смерть всегда серьезна.
— Не надо зловещего дерьма! Ты уверен?
— Ты сможешь сделать это, Ганоэс Паран?
— Сделаю. Как — нибудь.
— Клянешься?
— Клянусь.
— Отлично. Уходи. Я должен открыть врата.
— Зачем? Они и так нараспашку!
Однако бог уже отвернулся. Паран едва расслышал: — Не с моей стороны.
* * *
Чаур завопил, когда огненный град забарабанил по воде едва в трех саженях от караки. Последовал выброс пара, воздух наполнился резким свистом. Резак налег на рулевое весло, пытаясь оседлать волну — но у него не хватило сил. "Горе" не сдвинулось. "Ну, у него один путь — ко дну".
По палубе что-то застучало; весь корпус застонал в ответ, из дыры размером в кулак вырвался столб пара. "Горе" словно присело.
Баратол с руганью побежал к пробоине, таща груду тряпья. Но едва он начал забивать его в дыру, в борт ударились еще два камня — один оторвал нос, другой мелькнул мимо левой ноги Резака. Он увидел брызги и столб горячего пара.
Воздух кипел, как в кузнице. Казалось, огонь охватил все небо.
Парус загорелся и порвался надвое.
Еще одно сотрясение. Половина ограждения борта пропала в облаке щепок и огненных искр.
— Тонем! — завизжала Сциллара, хватаясь за ограждение другого борта. "Горе" резко накренилось.
Сверток с Геборием скользнул к борту.
Резак с криком попытался перехватить его, но он стоял слишком далеко — труп упал в воду…
… и Чаур с воплем кинулся за ним.
— Нет! — заревел Баратол. — Чаур! Нет!
Толстые руки немого великана обняли Гебория. Миг спустя оба пропали в волнах.
* * *
"Море. Бара звал это морем. Теплое, мокрое. Было хорошее. Сейчас небо плохое и море плохое — там, наверху. Но тут хорошее. Темно, ночь. Ночь пришла. Уши болят. Уши. Болят уши. Бара не велел дышать морем. Нужно вздохнуть. Ох, больно! Вздохнуть!"
Он наполнил легкие; в груди взорвался огонь… а потом холод, покой. Судороги прекратились. Тьма объяла его, но Чаур уже не боялся. Холод ушел, жара ушла, голову заполнило онемение.
Он так полюбил море.
Завернутое тело тянулось вниз, отрубленные руки и ноги, которые он собрал по приказу Бары, словно сами собой задвигались под парусиной.
Теперь тьма была внутри и снаружи. Нечто горячее и буйное пронеслось мимо копьем света. Чаур отпрянул. Сомкнул глаза, чтобы отдалиться от помехи. Боль ушла из легких.
"Я сплю".
* * *
К небесам возносились гейзеры, взрывы рвали воздух и волновали море. Оно кипело, рябило; Резак видел, как Баратол нырнул вслед за Чауром. "Тело… Геборий… Чаур… О боги".
Он добрался до Сциллары и прижал ее к себе. Она ухватилась за мокрую куртку. — Я так рада, — зашептала она, а "Горе" со стоном накренилось еще сильнее.
— Чему же?
— Что оставила ее. Там. Я оставила ее.
Резак обнял ее крепче.
"Прости, Апсалара. За все…"
Вдруг над ними захлопали крылья, пронеслась тень. Он поднял взор… глаза широко раскрылись при виде снижающегося чудовища…
"Дракон. Что еще?"
Он услышал крики — и тут "Горе" словно взорвалось.
Резак обнаружил себя в воде, задрожал. Пробудилась паника, кулаком ударив по сердцу.
* * *
"…дотянуться… дотянуться…
Что за звуки? Где я?"
Миллион голосов — вопящих, падающих навстречу ужасной гибели — о, они проносились в пустоте слишком долго, невесомые, видящие впереди лишь обширное… ничто. Равнодушное к их спорам, дискуссиям, яростным дебатам, оно глотало их. Полностью. Затем… наружу, на другую сторону. Сеть силы, жаждущая массы, становящаяся все сильнее, и путешествие вдруг стало безумным, грубым полетом — мир внизу — так много погибло там — а за ним другой мир, больше…
"Ох, услышь нас. Так много… уничтожено. Горы рассыпались в прах, скалы улетели в темноту, тучи заслонили свет солнца. А теперь? Этот дикарский мир, что заполнил наше зрение — это дом?
Мы прилетели домой?
Дотянуться…" нефритовыми руками, пыльными, шершавыми, еще не отполированными до зеркального блеска.
"— Я помню… ты должен был умереть, Трич, не так ли? До восхождения, до истинного обожествления. Ты должен был сначала умереть.
Был ли я твоим Дестриантом?
Мой ли это титул?
Нужно ли было мне умирать?
Дотянуться…" — эти руки, незнакомые, непонятные руки… "- Как я отвечу на их стоны? Миллионы душ в разбитой тюрьме — я касался их однажды, кончиками пальцев… о, голоса…
Это не спасение. Мы просто помрем. Разрушение…
Нет, нет, глупец. Дом. Мы дома…
Разрушение — не спасение. Где он? Где наш бог?
Говорю вам: искание кончается!
К чему тут споры.
— Слушайте меня.
Кто это? Он вернулся! Тот, что снаружи — брат!
— Слушайте меня. Прошу. Я… не брат вам. Я никто. Я думал… Дестриант… но разве мне было доказано? Я лгал себе? Дестриант… может и да, может и нет. Может, все мы врем. Может, даже Трич ошибался.
Он повредился в уме.
Забудьте его — смотрите, смерть, ужасная смерть — она близка…
Безумец? И что. Лучше послушаю его, чем всех вас. Он сказал послушать, он сказал, и я слушаю.
Мы все слушаем, идиот. Какой у нас выбор?
— Дестриант. Мы не поняли! Видите? Все, что сделано… не исправить. Никогда не исправить… он отослал меня. Даже Худ — он отверг меня, выбросил назад. Но… все истончается, уходит… я пропадаю…
Пропадаю, падаю… какая разница…
— Дотянуться.
Что?
— Мои руки — видишь их? Их отрубили, вот что случилось. Руки… отрезаны. Стали свободны от меня. Я не могу, но они — могут. Понимаете?
Что за чепуха.
Нет, постой…"
Не Дестриант.
Надежный Щит.
"— Дотянитесь… смотрите на меня. Все вы! Видите руки? Видите их? Они тянутся… тянутся к вам!
Они тянутся…"
* * *
Баратол погружался в темноту. Он видел… ничего он не видел. И никого. "Чаур… о боги, что я наделал?" Он отчаянно рвался вниз. Лучше утонуть самому — он не сможет жить, помня, что стал причиной смерти беззащитного взрослого ребенка — не сможет…
Дыхание сперло, грудь защемило, в висках билась тупая боль. Он ничего не видел…
Изумрудная вспышка ниже, расцветшая, ослепительная — а в середине ее… "о боги, погоди… дождись меня…"
Неловкий Чаур запутался в саване; он тонул, раскинув руки. Веки сомкнуты, рот… открыт…
"Нет, нет, нет!"
Пульсирующее сияние обжигало — откуда такой жар? — а Баратол старался подплыть. Грудь была готова лопнуть… ниже, тянись ниже…
* * *
Почти вся задняя часть оторвалась от груды измочаленных обломков судна. Пламенные шары падали со всех сторон; Резак помог Сцилларе влезть на достаточно плавучий фрагмент. Эти шары — они вообще-то меньше гальки, а дыры в бортах проделали размером с кулак. Меньше гальки — скорее песчинки, светящиеся зеленым, подобные брызгам стекла. Когда частицы падали в воду, их цвет почти мгновенно становился ржаво-красным.
Сциллара заплакала.
— Тебя ранило? О боги… нет…
Она изогнулась. — Смотри! Худ нас забери! Смотри туда! — Она подняла руку, ткнув в восточном направлении.
Волна подняла их, и стал виден остров Отатарал.
Он… воспламенился. Нефритово-зеленый мерцающий купол размером во весь остров зыбко колыхался, устремляясь к небу, а через него показывались… руки. "Нефритовые. Как… как у Гебория". Вздымаются как деревья. "Руки… громадные… их десятки". Разворачивались ладони, спирали зеленого пламени срывались с пальцев, из обвивших мускулы вен и артерий. Частокол зеленых лезвий поднялся к небесам. Руки слишком большие — трудно поверить глазам — пронизывали купол и тянулись кверху…
… а наполнявшие небеса огни, казалось, замедляются, трепещут…
Началось СОЕДИНЕНИЕ.
Над островом, над лесом нефритовых рук, сквозь пульс зеленого света.
Первое солнце ударило по куполу.
Звук был подобен грохоту барабана, призванного оглушать богов. Пухлые бока купола запульсировали, раздулись, почти задев поверхность моря — у Резака кости как будто зазвенели, резко заболело в ушах — а солнца одно за другим падали в покрывающийся рябинами купол. Ассасин кричал, но не слышал сам себя. В глазах покраснело… он чувствовал, что скользит к краю плота, падает в пену морскую…
Но тут здоровенная когтистая лапа протянулась к Резаку и Сцилларе; та как раз схватила Резака за руку, втягивая на обломок; когти — скимитары сомкнулись вокруг них обоих. Подъем над взбитой волной, все выше…
* * *
"— Тянитесь, да…
Ко мне, ближе, ближе.
Боль не важна.
Она не надолго. Обещаю. Я знаю, ибо помню.
Нет, этого не забудешь.
Может быть, вы сумеете… и я сумею… чувствуете, что это необходимо? Я не чувствую… я был не прав, когда коснулся… там, в пустыне. Я ничего не понимал, и Боден так и не догадался, что случилось, чем я отмечен.
Отмечен, да. Ради этого мига, ради вашей нужды.
Вы слышите меня? Ближе — видите тьму? Туда, ибо я в ней".
Миллионы голосов плачут, кричат, голоса полнятся желанием — он слышит все…
"— Ах, боги, кто я? Не помню.
Только что… Тьма окружила меня. Да, да, все вы, все мы сможем переждать в этой тьме.
Боль не важна. Ждите со мной. В темноте".
И голоса, все миллионы, все охваченные необоримой и великой нуждой, поспешили к нему.
К Надежному Щиту, который сможет взять их боль, ибо помнит, что такое боль.
Тьма объяла их… и вот тогда Геборий Руки Духа, Надежный Щит Трича, постиг ужасную истину.
Никто не способен помнить боль во всей ее полноте.
* * *
Два тела сломанными куклами упали на палубу. Маппо поспешил к ним, а Злоба снова полетела прочь. Он мог ощущать мучительную боль драконицы, слышать ее тяжелое дыхание. В воздухе завоняло горелой чешуей и плотью.
Огненный дождь давно стал потопом, диким, как град, и вдесятеро более опасным; однако корабль не ударила ни одна частица — Маппо как-то понял, что эту защиту даровали не Злоба, не Искарал Паст или Могора. Нет, Верховный Маг всё домогался жены, чмокая мокрыми губами… Некий загадочный блеск в черных глазах мула обличал истинного виновника.
Животное спокойно стояло, не двигаясь и выглядя равнодушным — только хвост мотался из стороны в сторону. Хотя мух тут нет. Мул моргал, словно не мог проснуться, и двигал губами.
А вот мир вокруг корабля сошел с ума, другое судно уже разломилось на части…
Маппо упал возле одного из чужаков. Лицо в крови — струйки из носа, из ушей, из уголков глаз — но он узнал этого человека. Знакомый. "Крокус — дарудж. Эй, парень, как ты до такого дошел?"
Тут глаза молодого человека открылись, явив его страх и тревогу.
— Тише, — проговорил Маппо, — ты в безопасности.
Второй чужак, женщина, выкашливала морскую воду; кровь текла из левого уха, проходя струей по щеке и падая с подбородка. Она встала на четвереньки и встретила взор Трелля.
— Ты в порядке?
Она кивнула и поползла к Крокусу.
— Он будет жить, — ободрил ее Трелль. — Похоже, все мы выжили… Я и не думал…
Искарал Паст завопил.
И показал пальцем.
Рука, широкая и черная, схватилась за борт. Словно скользкий угорь, рука ухватилась за дерево, мышцы напряглись.
Маппо подполз к утопающему.
Человек этот держал другого, мужчину не менее крупного, чем он сам; было похоже, что второй выбился из сил. Маппо протянул руки и вытащил обоих.
— Баратол, — захрипела женщина.
Маппо следил за этим Баратолом, а он споро перекатил спутника за спину и начал выдавливать воду из груди.
— Баратол…
— Тихо, Сциллара…
— Он был там слишком…
— Тихо!
Маппо старался припомнить, на что это похоже — такая преданность, такая настойчивость. И припомнил… почти. "Он же утонул. Видите, сколько воды?" Но Баратол не прерывал усилий, надавливая на вялое тело там и тут, разводя руки; затем он поднял голову и плечи, положил себе на колени и обнял голову утопленника, словно малого ребенка.
Лицо его в горе было ужасным. — Чаур! Слушай меня! Это Баратол. Слушай! Я хочу, чтобы ты… зарыл лошадей! Слышал? Надо зарыть лошадей! Пока волки не пришли. Я не прошу, Чаур. Ты понял? Я приказываю!
"Он сошел с ума. Спасения нет. Уж я-то знаю…"
— Чаур! Я рассержусь. Понял? Я уже зол на тебя! НА ТЕБЯ, ЧАУР! Ты хотел разозлить Баратола? Ну держись…
Кашель, поток воды; содрогание… здоровяк, столь нежно сжатый ручищами Баратола, свернулся клубком, поднял руку. Из уст его вместе с пеной и слизью исходил воющий крик.
— Нет, дружище, — запыхтел Баратол, покачивая мужчину. — Я не злой. Нет, не злой. Забудь о лошадях. Ясно? О, Чаур, я не сержусь.
Но мужчина завывал, дергаясь и суча ногами, как младенец.
"Он дурачок". Иначе этот Баратол не сюсюкал бы так. "Этот Чаур — ребенок в теле взрослого…"
Маппо смотрел на двух здоровенных мужей, рыдающих в объятиях друг друга.
Злоба встала рядом. Трель ощутил ее боль — и ее волю, ожесточенно прогоняющую страдание — отвел взгляд от рыдающих на палубе и посмотрел на женщину.
"Отгоняя, отгоняя все страдания…"
— Как? Как тебе удается? — проговорил он.
— Ты что, слепец, Маппо Коротышка? Смотри на них. Чаур — теперь его страх пропал. Он верит Баратолу, верит в него. Крепко, без сомнений. Как ты можешь не ощутить этого, смысла этого?
Маппо Коротышка, ты видишь радость. Чистую радость. Перед лицом такого я не поддамся моей боли, моим страданиям. Ни за что.
"Ах, духи земные! Женщина, ты разбиваешь мне сердце". Он глядел на обнявшихся мужчин, потом на Сциллару, держащую в объятиях Крокуса, гладящую его по волосам. "Я раздавлен. Снова. Я… уже забыл…"
Искарал Паст плясал вокруг Могоры, а она смотрела на него, скривив губы. Лицо ее стало походить на перезрелую сливу. Когда Верховный Жрец подскочил особенно близко, жена пинком сбила его с ног. Паст с грохотом плюхнулся на палубу и начал ругаться: — Презренная женщина! Женщина? Я сказал "женщина"? Ха! Ты шкура, сброшенная змеюкой! Больной змеюкой! Покрытая рубцами, прыщами, гнойниками, нарывами и…
— Ты только что домогался меня, отвратительный соплюк!
— Я пытался! От отчаяния. Но даже смертельной угрозы оказалось недостаточно. Поняла? Недостаточно!
Могора шагнула к мужу. Искарал Паст взвизгнул и отполз за ноги мула. — Подойди ближе, карга, и мой слуга лягнет тебя! Знаешь, сколько дур каждый год умирает от удара копытом? Ты бы поразилась, сколько!
Дальхонезская ведьма зашипела и рассыпалась клубком пауков. Они побежали во все стороны — еще миг, и пропали с глаз.
Верховный Жрец дико озирался; затем начал скрестись под одеждой, крича: — Ох! Мерзкая тварь!
Невольно развеселившегося Маппо отвлек Крокус, подошедший к Баратолу и Чауру.
— Баратол? — сказал дарудж. — Не было возможности?
Тот обернулся и покачал головой: — Прости, Резак. Но он спас жизнь Чаура. Даже мертвый, он спас жизнь.
— Как это?
— Тело светилось, — ответил Баратол. — Ярко-зеленым светом. Потому я и нашел его. Чаур запутался в одежде — мне пришлось срывать ее. Я не мог вытянуть обоих — я едва…
— Ясно.
— Он тонул, вниз, вниз — и сияние слабело. Тьма поглотила его. Но слушай! Ты был прав — понимаешь? Не совсем, но почти прав. Что бы тут ни случилось, что бы ни спасло нас — оно происходило от него.
Маппо вмешался: — Крокус — теперь ты Резак? Резак, о чем ты говоришь? Кто-то все же утонул?
— Нет, Маппо. То есть не совсем. Мой друг умер — ну, я пытался отвезти тело на остров — видишь ли, он хотел бы этого. Что-то вернуть.
"Что-то". — Надеюсь, с твоим другом все в порядке. Ты привез его очень близко. Даже смерть не помешала ему сотворить нечто…
— Его звали Геборий Руки Духа.
— Я запомню это имя. С благодарностью.
— Ты… ты стал иным, — сказал Резак, нахмурившись. — Это что, татуировки… — Тут его глаза расширились, и прозвучал вопрос, который так боялся услышать Маппо: — Где? Где он?
В душе Трелля с грохотом захлопнулись раскрывшиеся было двери. Он отвел глаза. — Я потерял его.
— Потерял?
— Он ушел. "Я не справился. Я подвел всех". Маппо не мог поднять глаз. Он не вынесет. "Позор…"
— Ох, Маппо, какая печаль…
"Какая… что?"
На плечо опустилась рука. Это уже слишком. Он почувствовал, как по щекам текут горестные слезы. И отпрянул. — Моя вина… моя вина…
* * *
Злоба не шевелилась, следя за ним. "Маппо Трелль. Шедший рядом с Икарием. Ах, как он корит себя. Понимаю. Увы, это… так не вовремя. Но ведь именно таков был наш план. И тут виден шанс — очень нужный мне шанс. Икарий… ты сможешь задать хороший прием моей сестрице. Пока все не полетит в пропасть. О, что это будет за сладостное зрелище! Его вкус я запомню надолго. Ты близко, Зависть? Ты можешь подслушать мои мысли? Мои… желания? Надеюсь". Но нет, не время для таких мечтаний, какими бы чудесными они ни были.
Раны еще болели. Злоба посмотрела на дико клубящиеся над островом тучи. Разноцветные бутоны, языки пламени, фонтаны огня срывались с великанских рук, искрились вокруг пальцев, лизали разоренную землю. Ночь над зыбким куполом сменилась полумраком пыли и дыма, и сквозь него то и дело прорывались куски падающий материи.
