2020-06-10
77
– Попробуй, убеги, – сказала она, на этот раз повелительно. – Попробуй, убеги.
Он изогнулся торсом, одеяло вокруг него пошло тёмными складками. Она ногтями провела по его груди, он вскрикнул и застонал:
– Трахни меня, о, господи, трахни…
– Попробуй, убеги.
Она ласкала его член, едва касаясь пальцами тугой головки. Он кончил со стоном, безуспешно пытаясь прижать к ней свой пах. В тот же миг Джейн вскрикнула, наслаждение пронзило её стрелой, от бровей до груди и вниз, к паху. Она качнулась вперёд, вскрикнула и, задев головой о бок парня, распласталась поперёк кровати. С минуту она лежала, а мир вокруг неё пульсировал и сворачивался в мириады кристаллических форм, и в каждой – ряд свечей, изгиб длинного мужского бедра, плавно переходящего в живот. Она судорожно перевела дыхание, пламя позади бровей медленно остывало; потом толчком заставила себя сесть рядом с ним. Его глаза были закрыты. Тонкая ниточка слюны заполнила бороздку между подбородком и ртом. Без задней мысли она приблизила к нему лицо и поцеловала его в щёку.
И тут он начал уменьшаться. Джейн отшатнулась, стукнувшись о столбик кровати, и уставилась на лежавшую перед ней фигуру, тряся головой.
– Нет, – шептала она. – Нет, нет.
Он съёживался: с такой скоростью, как будто у неё на глазах вода впитывалась в песок. Вот уже размером с ребёнка, потом с крупную собаку, потом с мелкую. Его глаза открылись и долю секунды потрясённо глядели в её глаза. Его руки и ноги выскользнули из оков, как ртуть, извиваясь, приблизились к туловищу и скрылись в нём. Пальцы Джейн месили пуховое одеяло; в шести дюймах от неё парень уже был не больше ладони и всё продолжал уменьшаться. Она моргнула, и на секунду оборвалось сердце: она подумала, что он исчез совсем.
Потом она увидела, как что‑то выползает из складок бархата. Длиной с её средний палец, с чёрной, в жёлтых полосках грудкой, нижняя пара крыльев изрезана причудливыми арабесками – тёмно‑жёлтыми, угольно‑чёрными, с тёмно‑синими глазками, – а верхняя пара в тонких переходах чёрно‑белых полосок.
Bhutanitis lidderdalii[22]. Редкий уроженец восточных Гималаев: он живёт на кронах деревьев горных долин, его гусеницы кормятся лианами. Затаив дыхание, Джейн смотрела, как бабочка вяло шевелит крыльями. Вдруг без всякого предупреждения она взлетела. Джейн вскрикнула, упала на колени, её ноги разъехались по постели, но она всё же удержала бабочку, быстро, но осторожно поймав горстями.
– Красавец, красавец, – ворковала она. Шагнув с кровати на пол, не решаясь даже задержаться, чтобы осмотреть парусника, она заспешила в кухню. В буфете нашла пустую банку, сняла её с полки и ловко стянула крышку одной рукой, ладонью другой придерживая бабочку у себя на груди. Ругнулась, почувствовав, как крылышки насекомого трутся о пальцы, быстро поднесла ладонь к горловине банки, стряхнула бабочку внутрь и надела крышку. Бабочка беспомощно забилась внутри; Джейн видела, где именно с крылышек осыпались чешуйки. Не переставая ругаться, она побежала в спальню, зажгла свет и выдернула из‑под кровати свою коробку с коллекцией. Схватила флакон этилового спирта, вернулась в кухню и оторвала кусочек от висящего бумажного полотенца. Открыла флакон, накапала спирта на бумагу, открыла банку и осторожно накренила её. Просунув клочок бумаги внутрь, очень медленно поставила банку прямо, так что бумажка осела на дно, а бабочка оказалась на ней. Ещё несколько мгновений крылышки отчаянно трепыхались, потом замерли. Тонкий волосок хоботка раскрутился. Джейн медленно поднесла руку ко лбу и провела пальцами по всей длине растущих на нём антенн. Она сидела и смотрела на бабочку в банке, пока первые солнечные лучи не просочились сквозь щели в кухонных ставнях. Бабочка больше не шевелилась.
Весь следующий день Джейн провела в стальной серой мгле, которую нарушали лишь чернота и насыщенная желтизна крыльев lidderdalii, отпечатавшиеся на сетчатке глаз, как световое пятно, когда долго глядишь на солнце. Когда она наконец заставила себя встать, её чуть не стошнило от страха при виде одежды того парня на полу спальни.
– Бля. – Она провела по голове ладонью и вздрогнула, вспомнив, что сбрила волосы. – И что теперь?
Несколько минут она размышляла, потом собрала одежду – полосатый свитер с острым вырезом, джинсы, носки, трусы, туфли – подделку под «тимберленд» – и сунула их в пластиковый пакет «Сейнсбери». В кармане джинсов оказался бумажник. Она открыла его, равнодушно взглянула на права – КЕННЕТ РИД, ВУЛВЕРХЭМПТОН – и несколько пятифунтовых банкнот. Деньги она взяла себе, удостоверение отнесла в ванную и сожгла, пепел спустила в унитаз. После этого вышла на улицу.
Стояло раннее воскресное утро, вокруг не было никого, кроме молодой мамаши с ребёнком в коляске. У соседней двери валялся всё тот же старый пьянчуга в окружении мусора и пустых бутылок. Когда Джейн подошла к нему, он поднял на неё мутные глаза.
– Вот, – сказала она. Наклонилась и бросила пятифунтовики в его заскорузлую руку.
– Да благословит тебя Господь, милочка. – Он закашлялся, не глядя ни на Джейн, ни на деньги. – Да благословит тебя Господь.
Она повернулась и быстро пошла назад, к тротуару вдоль канала. В Кэмден‑тауне было мало мусорных контейнеров, вонючие кучи копились вдоль дорожек, под фонарями, в безлюдных переулках. Чистильщики улиц и подметальные машины каждый день убирали всё снова: как эльфы, думала Джейн. Идя вдоль канала, она выбросила ботинки в одну кучу мусора, свитер швырнула рядом с одинокой туфлей на шпильке, трусы и носки запихала в размякшую картонную коробку, полную гнилого латука, а джинсы оставила рядом со стопкой газет возле неоткрытого газетного киоска. Бумажник завернула в пакет «Сейнсбери» и подбросила возле «Бутса»[23] в набитый мусором мешок. Повернулась и пошла назад, остановившись перед витриной с безвкусным полиэстеровым бельём больших размеров и бесстыдно‑искусственными париками: розовыми африканскими косичками, платиново‑блондинистыми волнами, чёрно‑белыми патлами а‑ля Круэлла де Виль[24].
Дверь была подперта, чтобы не закрывалась; внутри тихонько играли песни Шуберта.
Заглянув внутрь, Джейн огляделась и увидела за прилавком мясистого мужика, который снимал кассу. Его рот был густо намазан оранжевой помадой, в ушах покачивались изящные серебряные рыбки.
– Мы ещё закрыты. По воскресеньям с одиннадцати, – сказал он, не глядя на неё.
– Я просто смотрю. – Джейн бочком протиснулась к стеклянной полке, где на пенопластовых головах сидели четыре парика. Один был чёрным и блестящим, постриженным в удлинённый пушистый боб. Джейн примерила его, глядясь в тусклое зеркало.
– Сколько этот стоит?
– Пятнадцать. Но мы ещё не…
– Вот. Спасибо! – Джейн бросила двадцатифунтовую купюру на прилавок и выскочила из магазина. Добежав до угла, она притормозила и крутанулась перед витриной, ловя своё отражение. Ухмыляясь, посмотрела на себя и двинулась домой, весёлая и слегка пошатывающаяся.
В понедельник утром она пошла в зоопарк – приступать к волонтёрской работе. Bhutanitis lidderdalii она прикрепила на кусок пенопласта, подложив под низ кусочек бумаги, чтобы лапки не втыкались в пузырчатую поверхность. Но сначала она размягчила его, положив в банку с сырой бумагой, потом достала снова и поместила на выставочную платформу, аккуратно пронзив его грудь – чуть правее центра – булавкой номер 2. Заботливо водрузила на панель рядом с бражником и вышла из дому.
На служебном входе ее уже дожидался пропуск. Утро было ясное, тёплое, каких не выдавалось уже целую неделю; длинные волоски на лбу вибрировали, как натянутая проволока, за которую нечаянно дёрнули. Бритой голове под париком было жарко, лил пот, кололи отрастающие волоски. Очки давили на переносицу, и кожа зудела. Улыбаясь, Джейн шагала мимо гиббонов, орущих в вольере, и карликовых гиппопотамов, которые спокойно плавали с закрытыми глазами в пруду, а зелёные пузыри лопались вокруг них, как маленькие рыбки. Напротив «Мира Насекомых» женщина в униформе выгружала мешки с кормом из тележки для гольфа.
– Доброе утро, – жизнерадостно поздоровалась Джейн и вошла.
Дэвида Бирса она нашла рядом с температурным датчиком за стеклянной клеткой с шипящими тараканами.
– Что‑то случилось прошлой ночью, чёртова штука совсем остыла. – Он бросил взгляд на Джейн, передал ей дощечку для письма и начал снимать верхнюю часть устройства. – Я позвонил в техотдел, но у них это хреновое утреннее совещание. Блядские компы…
Сунув руку в контрольный отсек, он сердито щёлкнул по измерителю.
– Вы что‑нибудь понимаете в компьютерах?
– В таких нет. – Джейн приблизила лицо к прозрачной передней стенке клетки. Внутри сидели с полдюжины блестящих тараканов, каждый в пять дюймов длиной и цветом как разбавленный кленовый сироп. Они неподвижно лежали рядом с чашкой Петри, наполненной чем‑то вроде мочёного коричневого сахара.
– Они сдохли?
– Эти‑то? Чёрта с два, они бессмертные. По ним хоть ногами ходи, всё равно не издохнут. Можете поверить, я пробовал. – Он продолжил возиться с датчиком, наконец вздохнул и поставил крышку на место. – Ладно, придётся подождать парней из техотдела. Пошли, помогу вам начать.
Он стремительно провёл её по лаборатории, выдвигая ящики с анатомическими инструментами, демонстрационными подставками, булавками; показал ей, в каких мини‑холодильниках лежит корм и для каких именно насекомых. Сахарный сироп, кукурузный крахмал, пластиковые контейнеры с более мелкими насекомыми, личинками и мучными червями, крошечными серыми жуками.
– В основном мы просто заменяем тех, которые померли, – объяснял Дэвид, – да ещё надо проверять, чтобы на растениях не появлялись вредные грибы. Природа всё делает сама, а мы только подправляем её, когда надо. Школьники толкутся здесь постоянно, но за ними приглядывают экскурсоводы. Если хотите поговорить с ними, никто вам не запрещает, даже наоборот.
Он повернулся спиной к маленькой раковине, в которой мыл пустые банки, вытер руки, подошёл ближе и сел на стол.
– Ничего гламурного в нашей работе нет. – Он потянулся к пластиковому стаканчику с кофе и отхлебнул, невозмутимо разглядывая её. – Диссертаций никто из нас уже не пишет.
Джейн пожала плечами.
– Ну и ладно.
– Здесь даже не очень интересно. Работа вполне рутинная. Скукота..
– Ничего страшного. – От внезапного приступа тревоги голос Джейн дрогнул. Почувствовав, как её лицо заливает краска, она поспешно потупилась. – Правда, – угрюмо добавила она.
– Тогда располагайтесь. Кофе вон там; правда, вам придётся отмыть для себя чашку. – Он склонил голову набок, посмотрел на Джейн с любопытством и сказал:
– Вы что‑то сделали с волосами?
Она коротко кивнула, пальцем отбросив край чёлки.
– Ага.
– Мило. Прямо как Луис Брукс[25]. – Он соскочил со стола и прошел к компьютерному столу в другом конце комнаты. – Если надо, пользуйтесь моим компьютером, я дам пароль.
Джейн кивнула, с облегчением чувствуя, как бледнеет краска, залившая её лицо.
– Сколько здесь работает людей?
– Вообще‑то народу нам как раз не хватает – нанимать денег нет, а гранты кончились. Так что здесь в основном я да кто‑нибудь из экскурсоводов, кого Кэролайн пришлёт. Но эти престарелые мальвины терпеть не могут всяких жуков‑червяков. Так что сам Бог нам вас послал, Джейн.
Он произнёс её имя чуть насмешливо и криво ухмыльнулся.
– Вы говорили, что у вас есть опыт оформления экземпляров? Ну, вот, я всегда стараюсь сохранить как можно больше мёртвых бабочек, чтобы потом, когда выдастся денёк поспокойнее, – чего здесь не случается никогда – оформить их и потом использовать на занятиях со школьниками. Однако неплохо было бы иметь и запасные экземпляры: я раздавал бы их учителям, пусть уносят в классы. У нас неплохой вебсайт, и мы могли бы запустить на нём интерактивные программы. Сегодня по расписанию школьников нет, по понедельникам здесь обычно тихо. Так что, если сможете поработать вон с теми, – он показал туда, где на рабочем столе громоздились картонные коробки и стеклянные банки, – было бы просто здорово, – закончил он и повернулся к компьютерному экрану.
Всё утро она оформляла насекомых. Среди них попадалось мало интересных и необычных: несколько коричневых хвостаток, траурницы, три шипящих таракана, несколько лимонниц. Но была и одна Acherontia atropos, бражник мёртвая голова, на спинке которой серые, коричневые и бледно‑жёлтые чешуйки складываются в изображение человеческого черепа. Хоботок у неё не опушённый, двойные кончики настолько острые, что могут проткнуть палец: Джейн осторожно прикоснулась к ним и сморщилась от удовольствия, когда кровавая бусинка выступила на кончике пальца.
– Обед с собой захватили?
Она оторвалась от яркой лупы с подсветкой, которой пользовалась, и удивлённо моргнула.
– Обед?
Дэвид Бирс расхохотался.
– Наслаждаетесь? Это хорошо, и время быстрее идёт. Да, обед! – Он потёр ладони; безжалостный свет делал его похожим на гнома, и без того резкие черты заострились и стали злобными. – В палатке возле кошек продают приличную жареную рыбу с картошкой. Пошли, я угощаю. Отметим ваш первый день.
Они сидели за столиком для пикника возле продуктовой палатки и ели. Дэвид достал из рюкзака бутылку эля и разделил ее содержимое с Джейн. Рассеянные облака, словно дым, уносились на юг. За соседним столиком индианка и трое мальчишек бросали ломтики жареной картошки чайкам – птицы пикировали с истошными криками, и младший мальчик испуганно вопил.
– Будет дождь, – сказал Дэвид, глядя в небо. – Плохо. – Побрызгав уксусом свою жареную пикшу, он поглядел на Джейн. – Ну как, ходили куда‑нибудь в выходные?
Она улыбнулась, глядя в стол.
– Да, ходила. Было весело.
– И куда же? В «Электрический зал»?
– О господи, нет. В то, другое место. – Она бросила взгляд на его руку, лежавшую подле на столе. Длинные пальцы, чуть широковатые костяшки; но сверху ладонь была гладкой, того же приятного коричневого оттенка, что и кончики крыльев мёртвой головы. У Джейн закололо брови, тепло потекло от них, как вода. Когда она подняла голову, то смогла различить его запах – запах мускусного мыла и соли; его дыхание горьковато‑сладко пахло элем.
– Да? Это куда же? Я уже так давно никуда не хожу, что заблудился бы в Кэмден‑тауне, вздумайся мне пройтись сегодня.
– Не знаю. В «Улей», что ли?
Она и представить себе не могла, что он о нём слышал – слишком уж стар. Но он повернулся к ней на скамейке и поднял в притворном удивлении брови.
– Вы ходили в «Улей»? И вас пустили?
– Да, – выдавила Джейн. – То есть я не знаю – это же просто танцклуб. Я просто… танцевала.
– Вот как. – Взгляд Дэвида Бирса заострился, солнце отразилось в его карих глазах, и они сверкнули холодным изумрудным отблеском. – Вот как.
Взяв со стола бутылку с элем, она принялась отковыривать этикетку.
– Да.
– Значит, у вас есть бойфренд?
Она покачала головой, свернула кусочек этикетки в крохотную пилюльку.
– Нет.
– Хватит. – Его ладонь накрыла её пальцы. Сняв её руку с бутылочной этикетки, он положил её на край стола. Джейн сглотнула: его ладонь до боли вдавливала её руку в металлический край. Глаза Джейн закрылись: она почувствовала, что парит и видит в нескольких футах внизу себя саму, стройную, в глянцево‑чёрном парике на голом черепе, с запястьем, выгнутым, как кривой стебелёк. Внезапно его рука соскользнула под стол и коснулась её ноги, пока он наклонялся за рюкзаком.
– Пора за работу, – сказал он легко, соскользнул со скамьи и забросил рюкзак за спину. Бирс отвернулся, и ветерок взъерошил его длинные седеющие волосы. – Я вас провожу.
Чайки над головами кричали и хлопали крыльями, роняя кусочки рыбы на мостовую. Джейн смотрела перед собой, на стол, на бумажные подносы с остатками еды, на осу, которая присела на застывший кусочек жира и начала кормиться. Золотистая грудка пропиталась влагой.
В ту ночь она не пошла в «Улей». Вместо этого она натянула платье из лоскутков поверх джинсов с «док‑мартенсами», сунула парик в комод и направилась в маленький бар на Инвернесс‑стрит. Ясный день обернулся дождём, в чёрных лужах, как в расплавленном металле, вязли янтарные огни светофоров и уличных фонарей.
– Эй. Красивые волосы. – Мужчина лет тридцати, тоже наголо бритый, подошёл к табурету Джейн. В пальцах он держал сигарету и, быстрыми нервными движениями поднося её ко рту, курил, глядя на Джейн. Потом ткнул сигаретой в потолок, туда, где висел оглушительно грохочущий динамик.
– Нравится музыка?
– Не особо.
– Хей, да ты из Америки? Я тоже. Чикаго. Один мой кореш, он работает в Ситибанке, рассказал мне про это местечко. Еда неплохая. Тапас[26]. Мелкие осьминоги. Любишь осьминогов?
Джейн прищурилась. На нём были дорогие вельветовые брюки, мятый пиджак из грубого чёрного льна.
– Нет, – сказала она, но не отвернулась.
– И я нет. Как будто огромного скользкого жука жуёшь. Джефф Даннинг…
Он выставил вперёд руку. Джейн легко коснулась его ладони и улыбнулась.
– Рада встрече, Джефф.
Следующие тридцать минут она притворялась, будто слушает его, кивая и ослепительно улыбаясь всякий раз, когда он поднимал на неё взгляд. В баре становилось всё более людно и шумно, и люди уже алчно поглядывали на табурет Джейн.
– Думаю, мне лучше сдать это сиденье, – объявила она, спрыгивая на пол и проталкиваясь к двери. – Пока меня не съели.
Джефф Лэннинг поспешил за ней.
– Эй, может, пообедать хочешь? «Кэмденская брассери»[27] здесь недалеко…
– Нет, спасибо. – Она задержалась на обочине, невинно разглядывая свои «док‑мартенсы». – А может, ты хочешь зайти, выпить что‑нибудь?
Её квартира произвела на него большое впечатление.
– Бог ты мой, да это местечко на полмиллиона потянет, легко! А это три четверти миллиона зелёных. – Он открыл и закрыл дверцы буфета, любовно погладил сланцевую раковину.
– Прекрасные полы из твёрдого дерева, скоростной доступ – ты не рассказывала, чем занимаешься.
Джейн засмеялась.
– Стараюсь не делать ничего. Вот…
Передавая ему бокал с бренди, она мизинцем провела по его запястью.
– А ты похож на парня, который любит приключения.
– Да, крупные приключения – это моё. – Он поднял свой стакан. – А что ты имела в виду? Охоту на крупную дичь?
– Мммм. Возможно.
На этот раз пришлось помучиться не Джеффу Ланнингу, а ей. Он мирно лежал в своих оковах, услужливо шевеля коренастым торсом, когда она приказывала. От дешёвого вина в баре «Ганза» у неё болела голова; длинные волоски над её бровями оставались плотно прижатыми и не двигались до тех пор, пока она не закрыла глаза, и тут же явилось непрошеное видение – рука Дэвида Бирса, накрывшая её ладонь.
– Попробуй, убеги, – прошептала она.
– Притормози, Нелли, – выдохнул Джефф Даннинг.
– Попробуй, убеги, – повторила она хрипло.
– Ох. – Мужчина слегка заскулил. – Господи, что… о, Господи, что…
Она торопливо наклонилась и поцеловала кончики его пальцев, видя, как врезается в его рыхлое запястье кожаный браслет. На этот раз она была готова, когда он с пронзительными воплями завертелся на кровати, его руки и ноги укоротились, потом совсем исчезли, а бритая голова втянулась в торс, как улитка в панцирь.
Но к чему она была совсем не готова, так это к существу, оставшемуся на кровати – с пушистыми усиками, которые трепетали так, словно улавливали эхо её трепета, с изящными вытянутыми шпорами на концах нижней пары крыльев, по четыре дюйма длиной.
– О, – выдохнула она.
Она не осмеливалась дотронуться да него, пока он не взлетел: стройные шпоры, хрупкие, как алые сосульки, с локонами шафрановых завитков на кончиках, большие нежные крылья тоже шафрановые, с серо‑голубыми и алыми пятнами‑глазами, размах без малого шесть дюймов. Мадагаскарская сатурния, одна из прекраснейших и редчайших ночных бабочек, неповреждённые экземпляры почти не встречаются.
– Что же мне с тобой делать, что делать? – ворковала она, когда бабочка расправила крылышки и поднялась с кровати. Она летела, описывая короткие стремительные дуги; Джейн поспешила задуть свечи, пока бабочка до них не добралась. Потом накинула кимоно, не включая свет, закрыла дверь в спальню и побежала в кухню за фонариком. Там она ничего не нашла, но вспомнила, как Эндрю говорил ей, что в подвале есть фонарь.
Она не спускалась туда с тех пор, как её провели по квартире в первый раз. Там горел яркий свет, вдоль стен тянулись длинные аккуратные шкафы с выдвижными ящичками, винная стойка от пола до потолка с бутылками кларета и старого бургундского, компактная стиральная машина и сушка, маленький холодильник, ведра и щётки, ожидающие еженедельного визита уборщицы. Фонарь она нашла на крышке холодильника, рядом с ним коробку запасных батарей. Пощёлкав кнопкой фонарика, она посмотрела на холодильник и рассеянно открыла его.
При виде таких запасов вина она подумала, что холодильник, наверное, забит пивом. Но там оказалась лишь длинная пластмассовая коробка с красной крышкой и красным стикером биологической опасности на боку. Джейн поставила фонарь на место, нагнулась, осторожно вытащила коробку и опустила её на пол. Сверху была этикетка, надписанная чётким архитектурным почерком Эндрю.
Др. Эндрю Филдерман
Хоспис Св. Мартина
– Хм, – сказала она и открыла коробку.
Внутри оказался маленький красный контейнер для биологически опасных отходов и десятки полиэтиленовых пакетиков с одноразовыми шприцами, ампулами и суппозиториями. Все они содержали морфин в разных дозах. От удивления Джейн вытаращила глаза, потом открыла один пакет. Вытряхнула с полдюжины ампул с морфином себе на ладонь, аккуратно закрыла пакет, вернула его в коробку, а коробку поставила в холодильник. Потом схватила фонарь и бросилась наверх.
Поймать лунную моль удалось не сразу. Сначала надо было найти подходящего размера банку, потом очень осторожно заманить бабочку внутрь, так, чтобы она не повредила свои хрупкие шпоры. Для этого Джейн положила банку на бок, поставила позади неё лампу на гибкой ножке и включила её, так чтобы свет проходил сквозь дно банки. Минут через пятнадцать бабочка села на банку и начала балансировать, пытаясь крошечными лапками удержать равновесие на скользкой изогнутой поверхности. Ещё несколько минут, и она забралась внутрь и устроилась там на кучке листков, которые Джейн пропитала спиртом. Тогда она крепко закрыла банку, оставила её на боку и стала ждать, когда бабочка умрёт.
За следующую неделю она приобрела ещё три особи. Papilio demetrius, японского парусника с элегантными оранжевыми глазками на бархатисто‑чёрном фоне; огненного червонца, который, по правде говоря, был вовсе не огненным, зато с очень милыми крылышками тыквенного цвета; и Graphium agamemnon, малазийский вид с ядовито‑зелёными пятнами и ярко‑жёлтыми полосками на тускло‑коричневом фоне. Рискнув покинуть Кэмден‑таун, она поймала парусника в частных апартаментах какого‑то садомазохистского клуба в Ислингтоне, a Graphium agamemnon – в припаркованной машине позади шумного паба в Крауч‑энде. Редкая медянка попалась ей поздно ночью на незастроенном участке рядом с Тоттенхем‑корт‑роуд, где столбики кровати она заменила обломками металлической ограды. Морфин оказался полезным приобретением, хотя всё равно ей приходилось ждать, пока мужчина кончит, и только потом втыкать ампулу ему в горло, целясь в сонную артерию. Тогда бабочки получались уже сонными и через минуту‑другую умирали без всякого вреда для крыльев. Избавляться от оставшейся одежды было легко, труднее бывало с бумажниками, которые она запихивала в глубину мусорных контейнеров, когда могла, или прятала в кухонное ведро, а потом караулила, когда появится мусорная машина.
В Южном Кенсингтоне она обнаружила магазин энтомологического оборудования. Там она купила запас препаратов для накалывания бабочек, а заодно небрежно поинтересовалась, не купит ли владелец пару выставочных экземпляров.
Тот пожал плечами.
– Посмотрим. Что предлагаете?
– Ну, сейчас у меня только одна Argema mittrei. – Джейн поправила очки и обвела магазин взглядом. – Много морфид, павлиноглазка атлас: ничего необычного. Но, возможно, у меня будет ещё одна, и в таком случае…
– Да ну, сатурния? Откуда вы её взяли? – Брови продавца поползли вверх, и Джейн вспыхнула. – Не беспокойтесь, я стучать не стану. Господи, да я мог бы завязать с бизнесом. Конечно, на витрину такое не выставишь, но, если надумаете с ней расстаться, дайте мне знать. У меня есть клиенты, для которых я собираю информацию.
Три дня в неделю она ходила в зоопарк, на свою добровольную службу в секции насекомых. Как‑то в среду, через день после поимки роскошного экземпляра Urania leilus, чьи крылья сильно пострадали от проливного дождя, она вошла в лабораторию и увидела Дэвида Бирса, который сидел и читал «Кэмден нью джорнал». Он поднял от газеты глаза и нахмурился.
– Вы всё ещё бродите одна по вечерам?
Кровь застыла у неё в жилах, во рту пересохло; повернувшись к нему спиной, она поспешила к кофейной машине.
– А что? – спросила она, изо всех сил стараясь сохранить ровный тон.
– А то, что здесь статья про кое‑какие местные клубы. Судя по всему, пропали несколько человек.
– Правда? – Джейн сделала себе кофе, ребром ладони смахнула со стола пролитые несколько капель. – Что с ними случилось?
– Никто не знает. Исчезли два парня, семьи рвут и мечут, всё такое. Может, просто сбежали. Кэмден‑таун пожирает мальчишек живьём. – Он отдал газету Джейн. – Хотя одного из них в последний раз видели возле Хайбери‑филдс, у какого‑то секс‑клуба.
Она пробежала статью глазами. Ни о каких подозреваемых речи не было. И тел тоже не нашли, хотя подозрения, что случилось неладное, были. («Кен в жизни бы не уехал, не предупредив нас или своё начальство…»)
Всем, кто знал хоть что‑нибудь, предлагали связаться с полицией.
– Я по секс‑клубам не хожу, – твёрдо заявила Джейн. – К тому же они оба парни.
– Ммм. – Дэвид откинулся на спинку кресла, меряя её хладнокровным взглядом. – А кто побывал в «Улье» в первую неделю в Лондоне?
– Это танцевальный клуб! – отрезала Джейн. Она расхохоталась, свернула газету в трубку и легонько стукнула его по плечу.
– Не беспокойтесь. Я буду осторожна.
Дэвид продолжал разглядывать её, сверкая карими глазами.
– А кто сказал, что я из‑за вас беспокоюсь?
Она улыбнулась, но, когда повернулась к раковине и начала перемывать бутылки, губы ее были поджаты.
День выдался промозглый – скорее, конец ноября, чем середина мая. В расписании значились только две группы школьников; обычный поток посетителей пересох. Компания пожилых женщин поохала над тараканами и, едва взглянув на бабочек, прошаркала в другое здание. Дэвид Бирс беспокойно пробежал через лабораторию к клеткам, которые надо почистить, а потом в техотдел с новыми жалобами. Джейн приготовила и надела на булавки двух жуков‑оленей, чьи острые лапки кололи ей пальцы, пока она протыкала блестящие каштановые панцири. Наконец она занялась наведением порядка в ящиках, как попало набитых бланками и микроскопами, компьютерными деталями и анатомическими инструментами.
Было уже около трёх, когда Дэвид появился снова, в блестящей от дождя куртке, со спрятанными под капюшон волосами.
– Собирайтесь, – велел он, стоя в незакрытой двери. – Идём обедать.
Джейн оторвала глаза от компьютера: она как раз обновляла список экземпляров.
– Вообще‑то я совсем не голодная, – сказала она с извиняющейся улыбкой. – Идите вы.
– Да ну вас. – Дэвид громко хлопнул дверью и направился к ней, оставляя на плиточном полу мокрые пятна от кроссовок. – Это подождёт до завтра. Пошли, ни хрена тут срочного нет, потом сделаете.
– Но… – Она уставилась на него. Капюшон соскользнул с его головы; седоватые волосы свисали на плечи, влажные от дождя острые скулы придавали ему вид статуэтки, вырезанной из промасленного дерева.
– Что, если кто‑нибудь придёт?
– Одна очень милая экскурсовод, некая миссис Элеанор Фелтвелл уже на посту, если вдруг, вопреки вероятности, появится хотя бы один посетитель.
Он наклонился так, что его голова оказалась на одном уровне с её лицом, и сморщился, глядя в экран компьютера. Прядь его волос пощекотала ей щёку. Кожа под её париком зачесалась так, словно по ней забегали крошечные мурашки; она вдыхала тёплый кисловатый запах его пота и чего‑то ещё, более резкого, похожего на раздавленный жёлудь или свежие древесные опилки. Усики над её лбом внезапно затрепетали. Сладость жжёным сахаром обволокла её язык. В панике она отвернулась, чтобы он не успел увидеть её лицо.
– Я… мне надо закончить это…
– Да на хрен всё это, Джейн! Мы же вам не платим. Ну, пошли, пошли, будьте хорошей девочкой…
Он схватил Джейн за руку и рывком поднял со стула, а она всё отводила взгляд. Пряди дешёвого парика царапали ей лоб, и она слегка отбросила их назад.
