Первые предпосылки зарождения взаимосвязей между государствами и отдельными выдающимися личностями России и Америки

Можно сказать, в связи с приведённым выше, что интерес к Америке существовал уже давно. Однако научные контакты между русскими и американскими учёными в полной мере установились лишь в середине XVIII века. Это связано с опытами Бенджамина Франклина в области электричества, о которых в то время стало известно в Петербурге. Знаменитые «Опыты и наблюдения над электричеством» Франклина, проведенные в Филадельфии, как известно, составили эпоху в науке. Гениальный самоучка из далекой Америки правильно понял существо электрических явлений и наметил путь их дальнейшего исследования [2, С.23].

Однако всеобщее признание к Франклину пришло далеко не сразу в связи с религиозными предрассудками того времени. Считалось, что единственно правильным методом борьбы с грозовыми явлениями служит колокольный звон, который якобы отгоняет злых духов. По иронии судьбы, высокие и прочно сложенные церковные колокольни были как раз той плохо проводящей электрический ток средой, которая оказывалась наиболее уязвимой при ударе молнии, и поэтому звонить в колокола при грозе оказывалось делом совсем не безопасным. Кроме того, борьба против идей Франклина во время войны США за независимость приняла политический характер. Это стало особенно очевидным в связи с тем, что английский ученый Вильсон предложил вместо остроконечного громоотвода Франклина свой тупоконечный, чтобы предотвратить считавшееся в то время опасным отекание электрического заряда. И любой легкомысленный англичанин, снабдивший свой дом громоотводом с острым, а не тупым концом, грозил прослыть политически неблагонадежным [2, С.23-24].

Однако против развития науки нет приёма. «Филадельфийские опыты» Франклина, гениальные по своей простоте и ясности, не оставляли сомнения в справедливости вывода о тождестве молнии и электрического разряда, а громоотвод действовал так безупречно, что мог убедить любого, даже самого недоверчивого скептика. Таким образом, цивилизация и разум побеждали любые предрассудки.

В отличии от Европы в России научные идеи американского гения попали на благоприятную почву и сразу же стали известными. Широкий круг читателей узнал об опытах из сообщения, опубликованного в июне 1752 года «Санкт-Петербургскими ведомостями». Газета писала, что в Филадельфии, в Северной Америке, г-н Франклин «столь далеко отважился, что хочет вытягивать из атмосферы тот страшный огонь, который целые земли погубляет», и приводила далее относительно подробное изложение его опытов.

В то время в С.-Петербурге в смежной области плодотворно работал Г. В. Рихман, сконструировавший в 1745 году «электрический указатель» для измерения величины заряда в наэлектризованном теле. С помощью «громовой машины» — металлического стержня, вынесенного на крышу и соединенного с электроизмерительным прибором, — Ломоносов и Рихман исследовали атмосферные электрические разряды. Летом 1735 года, проводя вместе с Ломоносовым опыты с «громовой машиной», Г. В. Рихман слишком неосторожно приблизился к проводнику и был убит электрическим разрядом.

Известие о трагической смерти Рихмана во время опыта с «громовой машиной» произвело большое впечатление на Франклина и его коллег в Америке. 13 декабря 1753 г. в ответ на обращение Дж. Боудвина из Бостона Франклин подтвердил сообщение о смерти «несчастного джентльмена в С.-Петербурге» и впервые упоминал его имя — профессор Рихман [2, С.24-27].

5 марта 1754 года в издававшейся Франклином «Пенсильвания газет» был перепечатан «отрывок из письма из Москвы 23 августа» об обстоятельствах смерти Рихмана и одновременно делался вывод, что все произошедшее лишь подтверждает «новую теорию молнии», в связи с чем в будущем могут быть спасены «многие жизни». В качестве участника эксперимента в отчете назывался «советник Ломоносов», что, по всей видимости, было первым упоминанием фамилии великого русского ученого в американской печати [2, С.26].

Из работ Ломоносова и Рихмана по физике видно, что они высоко ценили труды американца. Они часто ссылались на работы Франклина, при этом дополняя и развивая его идеи. Однако многие их работы были выпущены ещё до «Филадельфийских опытов», и некоторые мысли отличаются от мыслей, выдвинутых Франклином.

Несколько позже на Франклина ссылался другой учёный- академик Ф. У. Т. Эпинус в своём капитальном трактате «Опыт теории электричества и магнетизма», вышедшем в конце 1759 года. Эпинус установил связь «электрической силы с магнитною» и широко проводил количественные расчеты по теории электричества. Он писал: «Присущая телам сила, которую назвали электричеством, открыта лишь недавно и вряд ли уже достаточно исследована... Меня в высшей степени удовлетворяет предложенная Франклином теория этой силы... Однако я пришел к выводу, что мне удалось обнаружить в этой замечательной теории некоторые недостатки; поэтому я приложил усилия к тому, чтобы исправить их и, при помощи этих исправлений, так приспособить эту теорию, чтобы она была приведена к полнейшему согласию с явлениями». С этой задачей учёный справился блестяще. Его труды в будущем имели огромное значение для развития идей Франклина. 

 Американским ученым, и в первую очередь Франклину, были хорошо известны труды российского академика Эпинуса, о которых они неоднократно отзывались самым лестным образом. «Член Петербургской академии наук Эпинус, — писал Франклин 29 мая 1763 года, — опубликовал недавно работу на латинском языке под названием «Tentamen Electricitatis et Magnetismi», где он применил мои положения об электричестве для объяснения различных явлений магнетизма и, я думаю, сделал это со значительным успехом».

Учитывая интерес, который труд Ф. У. Т. Эпинуса мог представлять для американских ученых, Франклин переслал эту работу своему постоянному корреспонденту Э. Стайлсу и просил ознакомить с ней профессора Гарвардского колледжа Дж. Уинтропа, математическая подготовка которого позволяла рассчитывать, что он в полной мере оценит ее содержание. И действительно, Уинтроп нашел, что книга Эпинуса содержит «много интересных мыслей», а ее автор — «человек светлых идей, всестороннего и пытливого ума», работа которого проливает «новый свет на теорию магнетизма».

Ещё одним событием, которое произвело сильное впечатление на американских учёных, был опыт по замораживанию ртути М.В.Ломоносовым и И.А.Брауном в 1759 году. В 1760 году сообщение об опытах появилось в трудах Королевского общества в Лондоне, а затем было изложено в популярном английском ежегоднике за 1762 год (The Annual Register). Именно из этого последнего издания об открытиях петербургских ученых стало известно в Америке.

Франклин считал, что установление факта замерзания ртути является «самым замечательным открытием» за последние годы. «Русские ученые, — писал Франклин, — нашли, что при самом сильном охлаждении ртуть переходит в твердое состояние и становится ковкой, подобно другим металлам. Следовательно, по всей вероятности, в том состоянии, в котором ртуть имеется, она является в действительности расплавленным металлом, плавящимся при меньшем нагревании, чем другие металлы» [2, С.26-27].

В бумагах упоминавшегося выше Э. Стайлса сохранилась пространная выписка об опытах по замораживанию ртути, осуществленных во время сильных морозов в Санкт-Петербурге в декабре 1759 года. Первоначально Стайлсу не удалось повторить петербургские эксперименты, и в мае 1765 года он решил обратиться со специальным письмом к Брауну, в котором интересовался подробностями опытов по замораживанию ртути. Еще ранее, в феврале 1765 года, через Франклина (ему он отправил дополнительное письмо) [11, С.15] он попытался установить научные связи с Ломоносовым. Сохранилось письмо Стайлса на латинском языке, адресованное «прославленному господину Ломоносову, жителю Петербурга в России, члену Петербургской академии наук».

«Мне довелось прочитать в лондонской газете от 29 октября 1764 года, — писал Стайлс Ломоносову, — что Вы верите в возможность найти путь из России в Америку через покрытые льдом моря и уже снарядили два судна, которые следующей весной после зимовки на Коле направятся к полюсу, чтобы заняться тщательным изучением северных областей. Весьма похвальное предприятие и поистине достойное естествоиспытателя! Я, в свою очередь, твердо убежден, что полярные области — это арктические моря, которые в зависимости от удаленности от побережья озаряются либо полунощной Авророй, либо тропическим солнцем... Поэтому я радуюсь в предвосхищении того, что вашими исследованиями будет открыт путь через Арктику или, вернее, они подтвердят, что он существует».

Любознательный американец составлял в то время таблицы температурных наблюдений и в этой связи обращался к Ломоносову с просьбой прислать ему «все сведения относительно магнитных явлений и температур, записанных или вычисленных в полярных областях на суше и на море», а также недостающие «сведения о показаниях термометра в некоторых частях Российской империи». Стайлс просил, в частности, чтобы «подобные наблюдения были проведены в Петербурге, Москве, Казани, Тобольске и даже в Архангельске, на Коле, Камчатке и в Селенгинске». В конце своего письма Стайлс выражал желание узнать «показания термометра», снятые зимой и летом в тех краях, где, как утверждает ученейший профессор Эпинус, почва заморожена на глубину до 91 фута».

Ссылаясь на переписку Франклина с Эпинусом и Брауном, Стайлс просил своего знаменитого друга стать посредником в пересылке послания в С.-Петербург или, во всяком случае, снабдить его отчетом о полярной экспедиции Ломоносова, если она будет осуществлена. [11, C.16]. В ответном письме Стайлсу от 5 июля 1765 года Франклин сообщал, что в ближайшее время направит Ломоносову предназначенное для него приложение [11, С.18], но русского ученого тогда уже не было в живых. Ломоносов умер 4 (15) апреля 1765 года, и это полностью исключало возможность своевременного получения им послания от Стайлса и Франклина.

Кроме того, долгое время были серьезные сомнения в существовании переписки Франклина с членами Петербургской академии наук Брауном и Эпинусом, о которой упоминал Стайлс. Однако было обнаружено письмо Франклина Эпинусу от 6 июня 1766 года:

«Сэр,

Когда я последний раз был в Америке, я получил там Вашу прекрасную работу о теориях электричества и магнетизма, которую, как я понял, Вы удостоили чести послать мне. Я прочитал ее с бесконечным удовлетворением и удовольствием и прошу Вас принять мою величайшую благодарность и признательность, которые Вы по праву заслужили от всего Ученого Мира (Republic of Letters). Вместе с этим письмом я беру на себя смелость послать Вам свою небольшую работу, которая еще не опубликована, но должна появиться в очередном томе «Трудов Королевского общества»²⁵. Пожалуйста, примите ее как скромное свидетельство огромного уважения и почитания, с каким я, сэр, являюсь Вашим покорнейшим и смиреннейшим слугой.

Б. Франклин» [11, С.21]

Небольшое письмо Франклина примечательно во многих отношениях. Прежде всего, это единственное прямое обращение великого американца к своему петербургскому коллеге, свидетельствующее об исключительно высокой оценке знаменитого труда российской академии по теории электричества и магнетизма. Оно показывает, что оба ученых обменивались своими исследованиями, несмотря на огромные географические расстояния, предрассудки и политические преграды, разделявшие их. Причем Франклин направил в Санкт-Петербург свою работу еще до выхода ее в свет в трудах лондонского Королевского общества.

Ещё одним русским учёным, исключительно высоко ценившим работы Франклина по теории электричества, был Д. А. Голицын. «Господин Франклин, — писал Голицын в 1777 году, — первый нашел, что существуют два вида электричества — положительное и отрицательное». «Как один из самых искренних почитателей» знаменитого американца, Голицын, в то время российский посланник в Гааге, счел возможным в январе 1777 года обратиться к Франклину с личным письмом, на что, как он отмечал, давали ему право «любовь к наукам и подлинный интерес к их развитию». «Кто лучше вас, милостивый государь, может решить, верны или нет мои соображения насчет положительного и отрицательного электричества и притягательной силы громоотводов ?» — спрашивал Голицын и далее подробно излагал свои эксперименты и соображения в области атмосферного электричества.

«Что касается громоотводов, — писал Голицын, — то думаю, что всякое тело притягивает электричество лишь тогда, когда оно уже находится в его атмосфере. Причина, по которой высокие предметы чаще поражаются молнией, чем расположенные ниже, естественно, заключается в том, что они раньше оказываются в его атмосфере» [11, С.38-39].

Прямое обращение к Франклину, бывшему в то время представителем восставших колоний в Париже и не получившего еще официального признания даже у французского правительства, нельзя не признать довольно смелым шагом со стороны российского посланника в Гааге. К чести Голицына надо сказать, что он не побоялся во имя интересов науки пренебречь обычными формальностями, хотя подобная вольность не могла встретить одобрение царского двора [2, С.32].

Таким образом, по приведённым выше примерам можно судить, что научные связи американских и русских учёных зародились в середине XVIII века, что они развивались и прогрессировали. В первую очередь этот процесс связан с именами таких выдающихся людей, как М.В.Ломоносов, Г.В.Рихман, Ф.У.Т.Эпинус, И.А.Браун, Д.А.Голицын, Б.Франклин, Э.Стайлс. Приведенные материалы в целом не оставляют сомнений в том, что знаменитые «филадельфийские опыты» Франклина не только стали хорошо известны в России с середины XVIII века и были высоко оценены в научных кругах, но, что особенно важно, получили дальнейшее уточнение и развитие в работах русских ученых. И хотя Филадельфия Франклина географически находилась очень далеко от Петербурга Ломоносова и Эпинуса, по многим кардинальным вопросам науки они, как мы видим, оказались в непосредственной близости друг от друга.