Гуркина Екатерина Егоровна

1928 г.р., ур. с. Слобода Хвастовичского р‑на Калужской обл., проживает в д. Степичево Малоярославецкого р‑на Калужской области

Когда началась война, мне было 13 лет. И с 22 июня немцы сразу кинулись к Москве. В октябре оккупировали половину нашей страны и под Москвой застряли на два года.

В 1943 г. их выбили от Москвы. Они страшно упирались. В августе 1943 г. Калужскую область освободили, а они, гады, все наши села сожгли, урожай весь спалили, чтобы нашим войскам нечем было кормиться. Скот весь у населения стащили, свою армию кормили нашим мясом. Людей выгнали всех. Стариков, женщин и детей погнали на Брянск. Пожары пылали – страшно было видеть. В Брянске всех на платформы загнали и повезли до Витебска. В Витебске загнали в лагерь. Это был лагерь смерти. Сколько там безымянных могил наших солдат пленных – по 400 человек могила, посреди стоит крест, на кресте стоит цифра – 400 чел. А сколько там таких могил!

Проволокой колючей в несколько рядов огорожен лагерь. Когда нас загнали в лагерь, пленные последние умирали с голоду. Раненые они, им даже воды не давали. Плакали наши женщины на этих страшных могилах и говорили: «И наши сыновья и мужья здесь лежат». Фамилий никаких не было написано. Врачей, офицеров хоронили отдельно, тоже фамилий не было написано. Это был лагерь – ад, и летчиков везли со сбитых самолетов. Плотно огорожен проволокой колючей, по углам вышки с пулеметами. А кого охраняли? Пленных уложили в могилы. Женщин с детьми пригнали и стариков. Дети маленькие умирали. Таких могил в этом лагере (по 400 человек) могил пять было.

Если б мне пришлось побывать в Витебске, я бы взяла такси и попросила отвезти меня в тот лагерь. Я бы обошла его весь. Мы там два месяца на этих могилах жили. Ну, сейчас там будет памятник и Вечный огонь, и проволоку, небось, оставили, как было загорожено: память потомкам.

Нам раз в день давали чуть баланды и хлеба сухого по чуть‑чуть. К осени стало холодно. Выгнали нас из лагеря на широкую асфальтовую дорогу и погнали пешком до Минска. Грохот: по дороге гонят технику. Танки, машины отступают. Утром патруль стучит в стенку: «Руссиш авштейн!», – и опять на дорогу. Не помню, сколько дней от Витебска до Минска шли. В Минске загнали всех в казармы и никуда не выпускали. Там мы не видели могил. Ну, казармы тоже были сделаны для пленных. С неделю подержали – зима наступала. Заходят в казарму офицер‑немец с переводчиком и говорит: «Кто поедет в Германию, просим выйти к поезду». А поезд был рядом с лагерем. Мы бросились к маме: «Мамочка, не надо, не поедем в Германию! Лучше здесь умрем. Там нас немецкие дети камнями поубивают». И мама нас послушала. А некоторые семьи поехали, попрощались и сказали: «Какая разница, где умирать: здесь или в Германии».

Нас еще подержали в казармах и повезли. Куда везут – не знаем. Чужой край. Потом ночью поезд остановился, открывают вагоны: «Руссиш, ап – выходи». И поезд ушел. Сидим, холодно и голодно. Стало рассветать – идут жители к нам, несут кто что. А это была станция Синкевичи. Вся округа около станции была усыпана гильзами и большими, и маленькими. И жители говорят: здесь партизаны немецкий состав сожгли. Немцы на передовую везли снаряды, а партизаны подожгли. Немцы кинулись отцеплять вагоны, и сами погибли от своих снарядов.

Потом пришли к нам местные власти: староста, полицаи – и повели нас по домам. Всех устроили у жителей. Село Синкевичи прямо рядом со станцией, и река Лана. Рядом село Мокрово. Посреди этих сел река. Красивые места. Сама природа украшала местность. От Мокрова хутора и дальше много хуторов. И люди в этой местности хорошие, добрые. Нас они звали «восточники». Таких добрых людей, наверно, нигде нет. Все давали, и партизан кормили, а немцы все отбирали. До 1940 г. у них власть была польская. Они все говорили: до прихода немцев у них правил страной Пельсуцкий. А когда немцев выгнали, в 1944 г. стала наша власть, советская.

Русские войска пришли в Синкевичи в 1944 г., в июне, в Петров день, праздник православный. Там немцы не палили, из села не выгоняли никого – сами удирали бегом.

Днем вышли мы на улицу – немцы на повозке везут русского солдата и спрашивают: «Сколько войск ваших, где стоят, сколько танков?» А он ни слова не ответил, все молчал. Мы сказали, что видели солдата нашего везли, а они сказали: ничего он им не скажет. Это они нашего разведчика схватили, он был ранен тяжело, ну, они его и убили. Еще немцы на передовую конницу под Микошевичи погнали. До чего красиво: кони группами под масть, а кавалерия – мадьяры в темно‑коричневой форме. Очень много и долго ехали. Кони очень хороши. И обратно бежали раненые, хромые, и всадников не было. Коней жаль. Животные приняли бой на себя.

Когда немцев выгнали, они загремели ближе к Германии. Мы помогали своим дорогу укладывать, носили бревна, кусты рубили, ямки засыпали, чтоб техника шла. И командовала женщина в военной форме – до чего она хороша! «Давайте вот сюда подносите». И все нас подбодряла: «Закончим войну – заживем». А звать ее – мы не знаем как. Как солдаты, к ней обращались: «товарищ лейтенант». А потом прошли машины, танки, и шла строем армия с знаменем и пели:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой грозною,

С проклятою ордой.

Это надо было слышать. Весь воздух содрогался от этой песни, все женщины плакали. А когда наладили железную дорогу, пошли поезда и мы поехали домой на свои пепелища. В погребе печку маленькую сложили и стали жить. Голод, холод. С Германии стали возвращаться – всего привезли: и одежи, и машинок швейных, и перин. Им легче было: на хлеб меняли, на Украину возили. А нам нечего ни одеть, ни обуть младшую сестру. В школу не в чем было идти, так и осталась неграмотная. Мама говорит: «Узнай, где лучше. С Германии приехали богачи, а у нас ничего». Что делать – выдержали, только мама умерла 15 мая 1945 г. Самые трудные годы.

Вот говорят, в Германии хорошо живут, а мы плохо. Ради бога, пусть живут! Только нам немецкая власть не нужна, мы богато никогда не жили, нам и так хорошо. Мы от немцев натерпелись и наплакались, хватит. Мы их сюда не звали, пришли сами и разрушили все. Нашу доблестную армию на колени не поставили, выстояли четыре года суровых и страшных. Наши соседи были в Германии, и слышны стали бои. И немки спрашивают: «Придут к нам русские, что будут делать у нас?» А наши женщины говорят: «Что ваши делали у нас, то и наши будут делать у вас». А они, немочки, плачут: «Мы не приказывали своим в России убивать».

Проклятые фрицы! Наши русские ихних немцев пленных не убивали и голодом не морили. Отработали по 3 года после войны и поехали домой к себе в Германию.

А когда русские наши войска освободили Синкевичи, Мокрово (это была Пинская область Лунинский район) и собрали собрание, жители сошлись все слушать, что им коммунисты скажут.

Выступил наш представитель и всем объявил, что будут колхозы, все работать будем вместе. А они в крик: «Не пойдем в колхоз!» А потом он говорит: «Откроем школы для детей бесплатно, больницы бесплатно». А они говорят: «Да, такого нигде нет, чтоб детей учили бесплатно». У них только дети богачей учились и больницы были платные, и дорого. Если к врачу на прием попасть, то корову надо продать. Это при ихнем Пельсуцком было, жители рассказывали.

Мы жили у женщины – трое детей у нее были. Мужа немцы расстреляли. Гоза Катерина Демьяновна. Соседи очень хорошие были: Королевы, Тарановы, Курова Софья, тоже у ей мужа немцы убили. Целый год мы жили в ихних краях, пока наши войска немцев не выгнали. Этих людей мы добрыми словами вспоминаем, они и сами от немцев моря слез пролили.

Сама я родилась и выросла в Хвастовичском районе с. Слобода. С 1970 г. живу в Малоярославецком районе. Всю жизнь работала: и в поле, но большую часть работала дояркой, до шестидесятилетнего возраста, больше 30 лет отработала на ферме. Ветеран труда.