Церковные службы и нравственные нормы в России 16-17 веков

Реальный и неоценимый вклад Патриарха Никона в исправление церковного богослужения, во взаимоотношения мирян со священством, в иконописание, в духовную культуру России можно оценить, только восстановив полную картину церковной жизни дониконовской эпохи.

Старообрядцы обвиняли Патриарха Никона в том, что он якобы уничтожил «древлее благочестие». Фактически, все было наоборот.

Обратимся к историческим свидетельствам.

До Патриарха Никона богослужение происходило как бы формально, так как понять, что читается и поется, было невозможно: в одно и то же время исполнялось несколько песнопений, даже читали в одно и то же время разное, в результате никто ничего не понимал: ни священники, ни прихожане.

«В отечественной нашей Церкви господствовал тогда странный обычай, укоренившийся годами- читать и петь при общественном богослужении для скорости в два и три голоса в одно и тоже время. Всенощное и вечернее богослужение разделяли на несколько частей, и отправляли все части вдруг. Ектении и возгласы совершенно сливались с пением клира. Один чтец, по свидетельству очевидца, начинал полунощницу с кафизмою; другой в тоже самое время читал символ веры, тропари и так далее, до конца полунощницы. Один дочитывал шестопсалмие, другой вместе с ним уже оканчивал кафизмы; третий пел славу. И все они старались превзойти друг друга поспешностью; так что не было никакой возможности ни слушать, ни понимать то, что читают»[110].

Это тогда называли многогласием. Цель его была единственная- максимально сократить церковную службу.

Как замечал некий иностранец, «тот священник считается самым лучшим, который может сказать больше молитв, не переводя духа».[111]

Практиковалось тайное вычитывание в несколько голосов, держались старинного правила: «како бы ни проговорено, токмо бы не остало что»[112]. Другим закоренелым злом было пение «в разнобой», лишенное всякой мелодичности, производившееся в одно и то же время на разные напевы с произнесением слов не как в обычной речи, но с растягиванием их, переменой букв и ударения в словах - так называемое «хомовое», или «раздельноречное», пение.

«Хомовое пение», при котором бессмысленно и долго тянулись гласные, когда уже забывалось начало слова- было единственным типом церковного пения. При этом пении звуки ъ произносился как о, а ь- как е. Например, «согрешихом, беззаконовехом, неправдввехом пред Тобою» пелось как «согрешихомо, беззаконовехомо, неправдввехомо пред Тобою». Из-за частого повторения окончания «хом» пение и стало называться «хомовым»[113]

«От разности нотных знаков, которых рабски держались, и от большего или меньшего умения петь произошли и разности в напевах. To растягивали слова до крайности, продолжительною остановкою голоса на каждой букве, то изменяли ударения в словах, отчего вместо благочиния нередко происходил в церкви соблазн. Дионисий, архимандрит Троицкого Сергиева монастыря, говорил знаменитому в свое время уставщику Логгину (как показано в предыдущих главах, принадлежащего к ереси жидовствующих): «ты мастер всему, а что поешь и говоришь, того и сам не разумеешь и братию смущаешь»[114].

Многогласие сокращало службу, а с введением единогласия священник должен был проводить большую часть дня в храме, а отдельные службы занимали долгие часы. Еще до сих пор русская литургия и особенно русское всенощное бдение длятся иногда от двух до четырех часов, в зависимости от рвения настоятеля храма и эстетических вкусов регента хора, то в XVII веке после введения единогласия эти службы стали еще продолжительнее»[115].

Кажется невероятным, но многие в церковь приносили свои иконы, молились им, как языческим богам, а после службы уносили иконы домой.

«Если владелец образа заставал перед своей иконой молящегося, то обрушивался на него с бранью: «С чего это ты забрал себе в голову перехватывать даром воровскими своими молитвами милости образа, которые по праву следуют тому, кто его выменял? (Покупать иконы считалось грехом, их выменивали.) Заведи себе сам какого-нибудь бога и молись ему, сколько душе угодно, а чужими не пользуйся!» Успокоить такого ругателя можно было только уплатой части цены, на которую был выменян образ. Если человек за какую-то провинность лишался церковного общения, то наказанию подвергалась и икона, которую отлученный должен был взять домой; после примирения его с церковью в храм возвращался и образ»[116]

В вере наших предков сохранялись языческие представления, для того времени имевшие реальную, жизненную силу; из христианских воззрений были наиболее жизненными и широко распространенными те, которые отвечали религиозным потребностям тогдашнего общества и могли быть приноровлены к старому мировоззрению. Например, икона заменяла домашнего божка. Так, в 1611 г., во время взятия Новгорода шведами, когда город был подожжен, один новгородец молился домашней иконе Святителя Николая, чтобы она уберегла его дом от пожара. Но когда дом все-таки загорелся, он бросил икону в огонь со словами: «ты не хотела помочь мне, теперь помоги себе самой»[117].

Культ мертвых, имевший такую силу в дохристианскую эпоху, сохранился, как видно из жалоб Стоглава, в неприкосновенности до второй половины XVI века. В Троицкую субботу поминали родителей, сначала изъявляя свою скорбь горьким плачем и причитанием, а потом увеселяя мертвецов песнями скоморохов, игрою на гудках; с прежним весельем справлялись оргии русалий на Иванову ночь, с мистическим омовением в реках, с беспорядочной гульбой.

Прихожане вели себя в церкви разнузданно: входили, и стояли в церквях в шапках, словно «на пиру или в корчме, говор, всякое прекословие, срамные словеса, песни божественные не слушают в глумлении.

В каждой местности была своя традиция совершения христианского богослужения, записанная в местных «харатейных» богослужебных книгах и освященная именами местных угодников. Главных традиций было две: соловецкая, восходившая к Зосиме и Савватию, которые при помощи культа по местному чину угодили Богу и совершили «многая преславная чудеса», и московская, восходившая к митрополитам Петру, Ионе и Филиппу, также угодившим Богу при помощи определенных «законов», давших им дар чудотворения и изгнания бесов. Были другие традиции, например, новгородская; все они создались благодаря рукописному способу размножения богослужебных книг[118].

Если вспомнить, что из переписанных книг не удавалось найти двух одинаковых, отсутствовало единообразие в богослужении, то становится ясным, с каким «древлим благочестием» пришлось столкнуться Патриарху Никону.

 «Стоглав» рисует такую мрачную картину: церкви часто стояли пустыми, а там, где служба совершалась, наблюдалось полное отсутствие благочестия: «попы и церковные причетники в церкви всегда и пьяны и без страха стоят и бранятся и всякие непотребные речи исходят из уст их. Попы же в церквах бьются и дерутся промеж себя. От глубокого упадка духовного просвещения умножилось число священнослужителей зачастую неграмотных, недостойных. На все это горько жаловался еще в XV веке архиепископ новгородский Геннадий, патриархи Иоасаф и Иосиф.

Патриарх Иосиф, предшественник Патриарха Никона, писал: «Видя в себе и других множество всяких пороков иереи, приставницы, стражие, делатели винограда Божия не исправляют и не обличают, не лечат и не исправляют и не пекутся о Бозе, ревнуя за истину», а также «чрева ради все творит и глаголет». По городам и селам блуждали безместные священники и дьяконы. «Множество бродяг и мужчин и женщин сновали по миру, называя себя иноками и инокинями такого-то или другого монастыря. Вся Русь была наполнена таким бродячим народом: иной носил икону, которую называл чудотворною, другие притворялись бесноватыми, третьи толковали, что им являлась святая Пятница; одни исцеляли, иные предсказывали будущее и такими путями собирали подаяние, пользуясь суеверным страхом, который нагоняли на невежественнейшую толпу»[119].

Непросто было Патриарху Никону за короткий срок пребывания на патриаршем престоле вернуть благочестие в богослужения. Поэтому и после него положение оставалось тягостным.

Так, Святой Дмитрий Ростовский, уже после удаления Патриарха Никона в ссылку ужасался о том, что иные священники были такие невежды, что не умели объяснить значение святых тайн.

«Где животворящие Христовы Тайны?» - спросил одного священника святой Дмитрий Ростовский. Священник не понял значения вопроса и молчал. Где тело Христово?- спросил митрополит. Священник опять не понял. Тогда один из бывших с митрополитом священников спросил: где запас? «Тогда поп понял и нашел сосудец зело гнусный: там хранились у него святые Тайны. «Удивися о сем небо и земли ужаснитеся концы!» -восклицает по этому поводу святой Дмитрий»[120].

Несколько позже, уже в начале ХУІІІ века, святой Дмитрий Ростовский говорит:

«Поп служит святую литургию без служебника и только говорит одни возгласы; когда его спросили, зачем он так служит и не говорит молитв, подобающих служению, поп отвечал: «я уже прочел служебные молитвы на дому, я так научился от старых попов». На другой день после пьянства, не протрезвившись и не приготовившись к служению, попы совершают литургию, сквернословят в алтаре, бранятся матерно…»[121]

«Вполне естественно, что люди, хотя и крещеные, но плохо знакомые с верою и мало освоившиеся с богослужением, продолжали по-язычески молиться «у рощения и у воды», ставить трапезу роду и роженицам и охотнее ходили к знахарям, чем к иереям»[122].

Ничуть не лучше дело обстояло в среде облаченных властью - князей и бояр.

«Наши князья, также не отличались благочестивой жизнью: Святые отшельники не раз терпели оскорбления и поношения от князей. Вспомним того ростовского князя, который, посмеяния ради, посадил на кобылу в женской обуви преподобного Авраамия. Вспомним вольнодумца XII века, галицкого князя Владимирка, который говорил: «в наше время чудес не бывает,- как будто смеясь над тем, что ему и другим рассказывали в то время о повседневных чудесах».[123]

Сколько примеров, когда в междоусобных битвах привлекались половцы-язычники, которые жгли и уничтожали храмы…

Безусловно примеры подвижнической жизни, описанные в житиях святых тех времен, имели место.

Но в повседневной жизни бытовали совсем иные нравы.

Н. Костомаров пишет: «Вообще, при чтении наших умилительных повествований о разных явлениях подвижничества и благочестивой жизни, не следует забывать русской пословицы: «не всякое лыко в строку». В Стоглаве, например, нам показывается обратная сторона явлений, описываемых риторами в светлых чертах: Старец в лесу келию поставит, или церковь срубит, да пойдет по миру с иконою просить на сооружение, и земли и руги проситъ, a что собрав, то пропьет»[124].

Даже в Москве, в которой было сорок-сороков церквей, до Патриарха Никона благочестие пребывало на минимальном уровне.

Как пишет историк Н. Костомаров, в столичных церквях «служили безо всякого благоговения, в одно и тоже время читали и пели разное пять-шесть голосов, люди, пришедшие в церковь во время богослужения громко разговаривали, смеялись, иные бранились и даже дрались, а тут юродивые ходили в пустынническом образе, растрепав волосы, кричали, дурачились и смешили других. Попы не только дозволяли такое бесчиние, но и сами пьяные бесчинствовали в церкви…»[125]

Вот таким было «древлее благочестие», которое якобы нарушил, по мнению старообрядцев, Патриарх Никон, такие жизненные ситуации описаны в Стоглаве.

Невежество и явилось одной из причин раскола.