2020-06-29
103
Начальник штаба Грузии В. Джугели двинул под собственным командованием правительственные войска к Цхинвал. От Жордания, Гегечкори и Рамишвили — основного ядра правительства Грузии — начальник штаба имел четкую установку: «Каленым железом расправиться с Южной Осетией». В первых боях с превосходящими силами противника малочисленные осетинские отряды сопротивления в течение двух дней обороняли Цхинвал на его подступах. Единственный пулемет системы «Максим», которым располагали осетины, переносили с одного места на другое и тем сдерживали атаковавшие грузинские войска. Однако у оборонявшихся не было боеприпасов. В отличие от них, грузинские войска были вооружены новейшими образцами английского и немецкого тяжелого и стрелкового оружия. 14 июня начался расстрел мирных сел, их жителей — массы никому не сопротивлявшихся людей. К осетинским селам подводилась артиллерия, открывалась канонада, и села сравнивали с землей. Южная Осетия была в пожарах и дыму. Осетины сумели еще сохранить коридор, по которому тысячи и тысячи беженцев растянувшейся лентой двигались в сторону Рокского перевала, чтобы перейти через него и найти убежища в Северной Осетии. Значительная часть населения, оказавшаяся отрезанной от подступов к Рокскому перевалу, была вынуждена отходить в горы к другим перевалам и добираться в Дигорию или Балкарию... Это продолжалось 14, 15, 16 и 17 июня... Четыре дня генерал Джугели любовался собственным варварством. Он принадлежал к образованным грузинам. Ему были знакомы русская история, история Рима, Персии... Разумеется, он превосходно знал историю Грузии. Наслаждаясь разрушением осетинских сел, сжигая дома и убивая людей, он наверняка вспомнил все того же Ага-Мухаммед-хана, когда-то пытавшегося уничтожить грузин, но ставшего для них учителем... Джугели не признался своим потомкам, кто из персидских шахов его кумир, но сообщил им, как и кем он восхищался в свой «звездный час», расстреливая из артиллерии осетинские села. Джугели вспоминал: «Теперь уже ночь, и повсюду видны огни! Это горят дома повстанцев. Но я уже привык и смотрю на это спокойно». Джугели писал о событиях своего кровавого похода и вновь наслаждался ничем не ограниченным цинизмом. Он продолжал: «Горят огни... Дома горят!... с огнем и мечом! Осетины бегут в горы, на снеговые горы. И там им будет... очень холодно!» Читая эти строки, оставленные нам типичным представителем грузинской знати, нельзя не заметить, как грузинский генерал, писавший для своих соотечественников, входил в азарт, наслаждаясь воспоминаниями. При этом бросалось в глаза необычайное духовное родство В. Джугели и Ага-Мухам-мед-хана как людей одной и той же исторической породы, обладавшей особой способностью упиваться тем, что для нормального человека должно быть отвратительно. Джугели смаковал: «очевидно осетины вообразили, что они вне пределов нашей досягаемости! Но теперь всюду огни... Горят и горят... Зловещие огни! Какая-то страшная, жестокая, феерическая красота...». Точно такое же состояние могло быть у Ага-Мухаммед-хана, сидевшего на берегу Куры и наблюдавшего, как на мосту рубили головы обнаженных грузинских мужчин... и сбрасывали их в Куру. Джугели знал все, что касалось Ага-Мухаммед-хана, но он умалчивал о своем кумире. Он больше старался думать о Нероне, римском императоре, ни в чем не уступавшем персидскому шаху: «... и озираясь на эти ночные, яркие огни, — продолжал Джугели, — я начинаю понимать Нерона и великий пожар Рима... А огни горят... Всюду горят!» Грузинскому генералу не просто нравился Нерон, он находил и в нем немалое сходство с собою. Самовлюбленность, жестокость, развратность римского императора вызывала у Джугели восхищение. Нерон жестоко наказывал всех близких родственников, не пощадил он даже собственную мать. Джугели восторгался римским императором, а Грузия возносила Джугели, расправившегося с беззащитным и нищим народом. Он был объявлен национальным героем; насколько нам известно, Джугели был единственным, кого правительство Жордания удостоило такой высокой чести, как присвоение старинному грузинскому городу Квирилы имя кровавого генерала: город Квирилы до 1921 года назывался Джугели.
|
|
|
|
|
|
Когда грузинский Нерон расправлялся с Южной Осетией, вся Грузия была поставлена на ноги — аресты, выселение, закрытие газет, типографий, охота за осетинами — все это происходило по отлаженному плану. Во всем этом участвовала та самая аристократическая знать, которая, собственно, и творила грузинскую историю. Она имела свойство растекаться как ртуть, заполняя все видимые и невидимые социальные ниши. Среди тех же грузинских коммунистов, противостоявших партии Жордания, немало было представителей знати. Как писала газета «Коммунис-ти», «федералистическая революционная партия Грузии», «защищавшая рабочих и крестьян» и полемизировавшая по вопросу о Южной Осетии, состояла из «грузинских князей и дворян, грузинской буржуазии». Но ни одна из грузинских партий, считавших себя «революционно-демократическими», не пожелала дать гражданскую оценку кровавым злодеяниям полчищ Джугели. Не оказалось в Грузии также политических сил, способных приостановить геноцид осетинского народа и после похода грузинского каннибала. В этой связи стоит привести отрывки из «Заявления» осетин, работавших на различных предприятиях Тифлиса. «Мы, рабочие осетины г. Тифлиса, уже не знаем ни минуты душевного покоя... Это тягостное состояние усиливается еще тем, что в обществе и печати циркулируют самые разноречивые слухи, для возникновения и муссирования коих весьма удобную почву создают противоречивые заявления представителей правительства и ответственных вождей с.-д. партии Грузии. Так, в самый разгар событий, упорно говорили о решении правительства ликвидировать раз и навсегда всем надоевший осетинский вопрос — просто и радикально, путем поголовного истребления всего осетинского населения. Мы полагали, что участь истребленных осетин придется разделить и нам»... После 17 июня, когда опустела Южная Осетия, оставшиеся в живых не знали, что с ними будет. «Тогда пошли слухи, — писали осетины-рабочие, — о том, что осетин, всех без исключения, будут выселять в Барчало, Караязы и др. уезды, а на место их вселят грузин-горцев. Начавшееся насильственное выселение без всяких средств к жизни и передвижению, выселение предварительно обобранного и обращенного в нищенство населения с применением жестоких репрессий, давало повод думать, что и эти слухи имеют под собою почву. Но как раз в это время в Цхинвале появляется И.И. Рамишвили, который призывает оставшееся осетинское население вернуться в горные пепелища и заняться мирным трудом... Осетины верили... многие семьи стали возвращаться из своих лесных убежищ в покинутые села. Каково же было изумление наше, когда после заверения И.И. [Рамишвили], поверившие ему осетины подстреливались» грузинами «как куропатки, а остатки имущества их присваивались» теми же грузинами. Здесь прервем «Заявление» осетинских рабочих и вновь напомним страницы из истории Грузии: когда в 1795 году десятки тысяч грузин бежали из Восточной Грузии, где персидские войска Ага-Мухаммед-хана устроили резню, грузинские тавады совместно с отрядом персов устраивали засады, нападали на беженцев, убивали их и снимали с них нищенскую одежду... Прошло полтора столетия, но грузинских каннибалов не стало меньше. «С необычайными трудностями разыскав свои семьи, — продолжаем цитировать «Заявление» рабочих, — в большинстве успевшие уже укрыться за перевалом, наши товарищи приводили их обратно. Но как только возвратились, агенты власти подвергли их нравственным и физическим истязаниям, а затем, отобрав остатки имущества, прогоняли из пределов» Южной Осетии. Тотальный геноцид продолжался не только в дни варварского нашествия 8 батальонов и одного конного полка, до зубов вооруженных, но и позже. Грузинские войска частью были выведены из Южной Осетии, но значительная их часть под командованием генерала Кониева, особенно усердствовавшего в геноциде своих соотечественников, продолжала оставаться в наиболее важных районах Южной Осетии. Задача их состояла в поджоге домов, уцелевших от пожаров, в расстрелах взрослого мужского населения. В середине июля 1920 года правительство Жордания приняло постановление, согласно которому создало комиссию для решения вопроса о дальнейшем выселении осетин из Южной Осетии. В пункте «1» постановления предписывалось: «В первую очередь немедленно принять меры к полному очищению с. Мхслеби, Джава с окрестностями: Безанда, Кашитаты, Жи-жойта, Габат-Рах, Земо-Тонтобет, Квемо-Тонтобет, Корсеви, Шу-шита, Ниния, Бузала и др. от осетин, для чего: а) через полевой штаб сделать соответствующие распоряжения стоящим в названных районах войсковым частям; б) спешно командировать 40 милиционеров с начальником милиции во главе для несения административной службы». Установив в Южной Осетии полицейский режим, «новые власти» аннулировали даже те редкие удостоверения, которые накануне были выданы отдельным жителям на право проживания в Южной Осетии. Впрочем, Южная Осетия как географическая единица в грузинском делопроизводстве более не значилась. Новые удостоверения для южных осетин выдавались «на право проживания в пределах республики Грузия» и «только по распоряжению уполномоченного правительства по его особому усмотрению семьям тех осетин, которые: а) состоя на государственной или общественной службе в республике Грузии: в гвардии, милиции, на железной дороге, трамвае и др. со времени, не позже начала военных операций против осетин, до конца этих операций верно исполняли свой служебный долг; б) являются верными гражданами республики, имеющие особые заслуги перед нею». По удостоверению, выданному одному лицу, разрешалось жить семье в составе: «матери, отца и братьев, не свыше 16 лет, сестер, дочерей, а также сыновей не выше 18 лет». Специальным пунктом «Б» указывалось, что в селах, обозначенных в пункте «1», «не должно быть оставлено ни одного осетина, даже из имеющих от уполномоченного правительства соответствующее удостоверение». Особо жестокие меры в отношении сел центрального района (к нему относилась Джава) и близко к нему расположенных населенных пунктов, объяснялись тем, что здесь сосредоточились наиболее активные политические силы; когда же последние теряли Цхинвал, то столицей Южной Осетии становилась Джава. Вторгаясь в Южную Осетию, у Джугели было специальное поручение по поводу этого крупного югоосетинского села. В своем «Дневнике» грузинский Нерон писал: «Джава — южно-осетинская столица. Это очень богатая и живописная деревня. Она сердце Южной Осетии... И ее сердце надо вырвать». Именно эта директива не совсем удалась Джугели, — местное население заранее покинуло свои дома и ушло к Рокскому перевалу, некоторые же — просто в горы и на другие перевалы. Последние(«8» и «9») пункты «Постановления» предусматривали заселение Южной Осетии грузинами. Для этого член комиссии Хубутия представил «проект передачи домов», предназначенных для новых жильцов. К последним переходило уцелевшее имущество и скот; «Постановление» предписывало «правильное распределение» между новыми поселенцами в Южной Осетии. Все происходило по варварским законам — вторжение, уничтожение людей, захват «трофеев» и их распределение; кстати, особых трофеев грузинские поселенцы в Южной Осетии не застали, до них 8 батальонов и конный полк Джугели «подмели» все, что представляло интерес. «Постановление», нами приведенное, было подписано «уполномоченными» правительства Жордания — Л. Жгенти, генералом Кониевым, полковником Нарекелашвили и др. Весь июль, август и сентябрь грузинские войска совершали по Южной Осетии рейды и продолжали претворять в жизнь охватившую грузинское общество идею геноцида осетин. В. Санакоев, обычно находившийся в гуще всех событий, происходивших в Южной Осетии, в начале сентября 1920 года писал Раздену Козаеву, своему соратнику, что «в Южной Осетии грузинские меньшевистские войска чинили и чинят по сей день ужасные безобразия: расстреливают стариков и женщин, все посевы вытоптаны, масса сел сожжена, уцелевшие дома разрушаются, материал с разрушенных построек увозится вместе с оставшимся скарбом». По данным Санакоева, в Северной Осетии на июль месяц «количество беженцев» составило «свыше 20000 человек». Их количество увеличивалось с каждым днем, поскольку гонения в Южной Осетии и Грузии не прекращались. Серьезной проблемой для Северной Осетии, небольшой по масштабам и накануне разоренной деникинскими войсками, являлось размещение беженцев, оказание им материальной и медицинской помощи. Особенно переполнены беженцами были горные районы Северной Осетии — здесь разместились южные осетины, успевшие перегнать скот на северные склоны хребта. В Алагирском районе, во Владикавказе и окрестных селах осетинские и русские семьи принимали беженцев, сами не имея после войны сколько-нибудь сносных условий жизни. Недавно созданные североосетинские власти ничем другим столько не занимались, как проблемами беженцев. На помощь пришла Ка-барда — вечный и, кажется, после России, самый верный друг осетинского народа. В Большой Кабарде беженцам-осетинам отводились участки по реке Шалушке, в районе реки Куркужана, по реке Малке, между реками Гекуко, Баксаненок и Яман-су, между реками Урван и Баксан, между реками Урван и Череком; в Малой Кабарде группа участков в районе Куры и Терек, участки к югу от села Ахлово, группы участков по р. Ахбаш в районе Мурта-зово, по правую сторону реки Терека против селения Бороково. Три месяца для беженцев были самыми тяжелыми. Впрочем, не легче было тем, кто оставался в самой Южной Осетии, где психологическое состояние людей было критическим. Оказавшись среди сплошных разрушений, в окружении грузинских «меньшевиков», южные осетины, в основном пожилые, не сумевшие покинуть насиженные места, подвергаясь ежедневному террору, не выдерживали насилия и уходили из жизни, покончив с собой. Что касается взрослого населения — беженцев, мужчин и женщин, то, несмотря на нечеловеческие тяготы, они не были сломлены. Им не хватало жилья, недоставало солдатских мешков, чтобы спать в них на земле, они болели, многие из них умирали, но живые не только надеялись выжить, но и горели желанием вернуться на свою обетованную родину и расправиться с необычайным злом. Автор настоящих строк пролистал десятки тысяч исторических документов, знаком по первоисточникам с войнами на Кавказе, до незначительных деталей описал Кавказскую войну — одно из самых драматических противостояний, знаком с самыми разными проявлениями человеческой стойкости, но, узнав (к сожалению, на склоне лет) историю южных осетин, поразился необычности человеческого «материала». Когда в Терской области южные осетины стали просить — нет, не военной помощи, а боеприпасов, чтобы двинуться в Южную Осетию и освободить ее от врага, они произносили слова не о мести, а о вооруженном походе и желании в мужском сражении отвоевать себе независимость. Терские областные власти им объясняли, что идет война с Врангелем — главным врагом Советской России, и боеприпасы все уходят на Врангелевский фронт. Тогда южные осетины, которым пообещали оружие после поражения Врангеля, стали записываться в особую бригаду, чтобы освободить сначала Россию, и только затем пойти походом на юг, чтобы вернуть себе свою историческую родину. На съезде народов Востока, состоявшемся в начале сентября 1920 года, делегаты из Южной Осетии, которым было стыдно за события в Южной Осетии, разъясняли: «На высотах Цхинвала завязался неравный бой, в результате чего Красные повстанцы Юго-Осетии, израсходовав свои патроны, не имели продовольствия, ни помощи откуда бы то ни было, с семьями своими под напором превосходящих сил противника принуждены были снять фронт и отступить в Терскую область». На этом же съезде осетинские делегаты Б. Кочиев и В. Газзаев решительно заявили: «1. Юго-Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Грузинской республики. 2. Юго-Осетия есть неотъемлемая часть РСФСР, в состав коей входит непосредственно. 3. Нет иной власти, кроме Советской, какую бы могла потерпеть у себя Юго-Осетия...»
|
|
|
|
|
|
Трех крайне тяжелых месяцев было достаточно, чтобы дать общественную оценку югоосетинской трагедии. Она была разная и, в отличие от начальных дней, изменилась в сторону значительно большей поляризации двух мнений, двух основных политических течений — советского и антисоветского. Газета «Советский Кавказ», хорошо осведомленная о политических событиях, происходивших в Южной Осетии, приводила новые свидетельства о зверской расправе с Южной Осетией. Она сообщала о том, как грузинское правительство восстанию крестьян против деспотической власти «меньшевиков» придало «характер национальной резни осетин». По данным газеты, регулярные правительственные войска Грузии «прошли огнем и мечом все ущелья Южной Осетии», особому разгрому подверглись «6 ущелий: Джавское, Рокское, Кешельтское, Бельтское, Корнисское и Ку-дарское. Сожжено дотла 17 сел. Весь скот и все имущество или сожжено или конфисковано. Оставшееся в селах население, даже не принимавшее непосредственного участия в восстаниях, было поголовно вырезано, вплоть до престарелых стариков и грудных детей. Весь хлеб отобран, а новый урожай вытоптан. Имели место многочисленные случая изнасилования женщин и после этого растерзания их»... Газета «Советский Кавказ» приводила новые данные о численности беженцев, покинувших Южную Осетию: «50000 человек», нашедших пристанище в Северной Осетии и частью в Кабарде. Эти люди, — писали газеты, — бежавшие от врага «по горным тропинкам от голода и отсутствия приюта, вымирают по сей час массами. Были случаи, когда женщина при виде страдания своего ребенка от голода бросала его в пропасть, в реку, и сама бросалась вслед за ним. Страданиям народа не было, и нет до сих пор конца». Официальный печатный орган Грузии «Эртоба», касаясь событий в Южной Осетии, с редким цинизмом писала: «наша Республика высылает осетин туда, куда они стремились — в социалистический рай». Следует заметить — национал-шовинистическая идеология в ее крайне деспотических проявлениях, которая была на вооружении правительства Жордания, находила широкую поддержку не только у так называемых «меньшевиков», но и среди грузинских коммунистов и крестьянского населения Грузии. В письме из Баку В. Санакоев поведал о том, как на съезде народов Востока коммунист Ладо Думбадзе «дерзко заявил, что есть Грузия, но нет Южной Осетии». В исторической справке, составленной 6–8 сентября 1921 года, подчеркивалось, что во время геноцида летом 1920 года «часть грузинских крестьян приняла участие в гнусных деяниях правительства» Жордания. Господством этой идеологии, становившейся частью национальной политической культуры Грузии, собственно, и объяснялось массовое участие грузинского народа в организации бесчеловечного истребления осетин. Стоит напомнить, что те же грузинские коммунисты, казалось бы, самим вступлением в партию обязавшиеся быть «интернационалистами», не расставались с национал-шовинизмом; их было принято называть «национал-уклонистами».
■ j ■ ■
Год
24 января 1921 года на съезде беженцев во Владикавказе состоялось решение «О созыве съезда эмигрантов-повстанцев Южной Осетии». На съезде рассматривались вопросы: «О текущем моменте», «Положение Южной Осетии», «О мерах дальнейшего устройства Южной Осетии» и др. У нас нет материалов съезда, но есть «Выписка из протокола Юго-Осетинского окружного комитета РКП(б)», проводившего съезд, датированная 25 февраля. Судя по ней, важнейшим решением, принятым накануне съездом беженцев, являлось — «Выделить Юго-Осетию в автономную единицу (область). Центром Юго-Осетии считать Цхинвал». В упомянутом «Протоколе» была сделана также запись: «Данное постановление (т.е. образование области — М. Б.) вводится в силу революционным путем и в будущем подлежит окончательной санкции съезда Советов Юго-Осетии». Одновременно еще во Владикавказе был создан Революционный комитет и определен его персональный состав. Шло также формирование партизанского отряда и его резервного отряда, — эти отряды возглавлялись Сергеем и Тото Гаглоевыми. Готова была к вооруженному выступлению регулярная осетинская бригада, ранее участвовавшая в разгроме Врангеля; ее ряды, в особенности после сражения под Кисловодском, нуждались в пополнении; доукомплектование бригады провели за счет беженцев. В подготовке отрядов к вооруженному изгнанию грузинских оккупантов из Южной Осетии приняли участие «революционные силы» Северной Осетии. 1 марта хорошо организованные отряды Осетии вышли на исходные позиции и 5 марта 1921 года заняли Цхинвал — первыми в город вышел резервный отряд Тото Гаглоева. Отдельный вооружейный отряд, сформированный Дзандаром Такоевым, выступил из Дигорского ущелья. Преодолев сложный перевал, он вступил в бой с правительственными войсками в ущелье Рачи. Отряд Такоева в упорных боях не только освободил от «меньшевиков» Рачу, но и участвовал в изгнании контрреволюционных сил из Западной Грузии. В приветствиях рачинского Ревкома и Ревкома Кутаиси с искренним восторгом отмечали, что «отряд этот, несмотря на непреодолимые препятствия, без обоза и почти без провианта совершил переход через заваленный снегом Кавказский хребет в зимнюю пору, рискуя на каждом шагу стать жертвой снежных завалов, сугробов и морозов. Прибыв в Западную Грузию, Дигорский отряд принял геройское участие в борьбе за освобождение грузинского крестьянства и этим запечатлел в сердцах последнего и рабочих чувство самой искренней благодарности и симпатии». Приветственное письмо подписал «особоуполномоченный, член Грузинского Ревкома» А. Гегечко-ри. Освободив Южную Осетию, осетинская бригада действовала в Восточной Грузии так же, как Дигорский отряд, освобождая вместе с местной крестьянской беднотой Грузию от ненавистного всем правительства. Стоит отметить, что несмотря на жестокий геноцид, в котором участвовали как правительственные силы Жордания, так и представители других слоев грузинского общества, осетинские войска, вступив на территорию Грузии, взаимодействовали с местными революционными силами, не позволяя себе мести и оставаясь в рамках поведения воинов-рыцарей. Об этом, например, писал председатель Рачинского уездного Ревкома К. Гобеджишвили, подчеркивавший: «С полным сознанием революционного долга, возложенного на него исторической неизбежностью, 1-й Дигорский революционный отряд выявил в деле защиты завоеваний рабоче-крестьянской революции строго-революционную дисциплину и классовое самосознание».
Основные военные события, связанные с освобождением Южной Осетии и свержением контрреволюционного профашистского режима Жордания, завершились в феврале-марте 1921 года.
Сталин и Орджоникидзе: идеи создания малой грузинской империи [1]
Как известно, в феврале-марте 1921 г. силами российских войск и местных большевиков в Грузии была установлена Советская власть. При формировании Грузинской Советской республики грузинские большевистские организации устойчиво придерживались ранее сложившегося идеологического стереотипа о «Великой Грузии». На политические планы советского руководства Грузии сказывались еще недавно выдвинутые националистическими партиями и правительством Жордания идеи о вооруженном присоединении Южной Осетии к Грузии. Советское правительство Грузии с самого начала остро поставило вопросы присоединения к Грузии новых территорий. С повестки дня общественной жизни не сходили темы, прежде всего о Южной Осетии и Абхазии. Политический процесс Грузии того времени тесно был связан с созданием Малой грузинской империи, становившейся важнейшей социальной чертой грузинской большевизации. В русле этого процесса, болезненно протекавшего в грузинском обществе, неизбежно возникали проблемы Абхазии и Южной Осетии, исторически тесно соседствовавшие с Грузией. Первые же шаги, предпринятые в отношении Абхазии, вызвали у последней официальное «Заявление» с требованием к советскому руководству о предоставлении ей собственной автономии. Точно такую же позицию заняла Южная Осетия; «Юго-Осетия есть неотъемлемая часть РСФСР, в состав коей входит непосредственно», — говорилось в одной из деклараций революционных сил Южной Осетии. В мае 1921 г. Грузинская Советская Республика заключила с РСФСР «союзный рабоче-крестьянский договор», сформулированный как «военно-хозяйственный союз»; такие же договоры с Россией заключали и другие советские республиканские образования. Но в случае с Грузией милитаристский аспект договора грузинскими большевиками воспринимался не столько как готовность к совместной с РСФСР обороне, сколько как устрашающий элемент для Южной Осетии и Абхазии. Для южных осетин, накануне переживших одну из самых трагических страниц в своей истории, малейшая угроза новых потрясений означала полную катастрофу. Даже в этих условиях вплоть до начала сентября 1921 г. руководство Южной Осетии требовало предоставления статуса автономной республики в составе Российской Федерации. Отказать в этом 1/3 части Осетии не составляло труда, поскольку самой метрополии — Северной Осетии отводился Москвой всего лишь статус области. Зная бедственное положение Южной Осетии и неспособность ее к сколько-нибудь серьезному противостоянию центру, Сталин, возглавлявший Наркомат по делам национальностей, вопрос о Южной Осетии передал на решение советских органов Грузии. Сталин не мог не знать, что в грузинском руководстве, кому он вверял судьбу Южной Осетии, преимущество принадлежало так называемым «национал-уклонистам», в сущности, ничем не отличавшимся от «национал-шовинистов» Грузии, в 1920 г. устроивших в Южной Осетии геноцид. Воспользовавшись решением Нарком-наца, грузинские большевики энергично принялись довершать «дело», начатое еще правительством Жордания, — ликвидировать Южную Осетию как историко-национальную и культурную часть Осетии. С этой единственной целью сама разработка «Положения» о политико-административном управлении Южной Осетии поручалась Комиссариату внутренних дел Грузии; от этого ведомства ожидалось, что Южная Осетия будет расчленена на две административные единицы и тем самым потеряет «слишком» очевидную этническую и культурную целостность. Подобный проект был представлен на рассмотрение ЦК КП(б) Грузии. Опасаясь худшего, — того, что собственно замышлялось, — ликвидации Южной Осетии — Ревком и Партком Юго-Осетии приняли свое особое решение, упреждавшее проект Комиссариата внутренних дел Грузии. Два его пункта являлись главными: «а) признать необходимым образование Автономной области Юго-Осетии с центром в Цхинвале; б) Юго-Осетия добровольно вступает в федеративную связь с Социалистической Советской Республикой Грузии». Юго-Осетинский проект с пакетом документов был передан высшим партийно-советским органам Грузии и Кавказскому Бюро РКП(б), во главе которого был Орджоникидзе. 31 октября 1921 г. состоялось решение ЦК КП(б) Грузии по Южной Осетии. В нем юго-осетинский проект был подвергнут существенной редакции; согласно ей, Юго-Осетия становилась субъектом Грузинской Республики, для которого грузинские власти предоставляли автономию. Стоит пояснить — формально даже в таком усеченном виде автономия для начала 20 гг. вполне была тождественна слову из греческого языка «автономия», читающемуся как,»независимость». Не случайно, что в 1922 г. предполагалось предоставить «автономии» также таким крупным политико-административным образованиям, как УССР, ЗСФР, БССР. Сталинское политическое прочтение «автономии», однако, было в правовом отношении серьезно ограничено. Напомним, созданная летом 1922 г. комиссия под председательством Сталина, призванная разработать план создания союзного государства, предложила положить в его основу идею об «автономизации». Политической целью такой автономизации являлась высокая степень централизации государственной власти в будущем СССР. Ленин подверг резкой критике идею Сталина и предложил полное равенство всех независимых советских политико-административных образований.
Установление Советской власти в Грузии значительно расширило ее территориальные пределы. В марте 1921 года к Грузинской Советской Республике была присоединена Абхазия, а в июле этого же года — Аджария; заметим, российские войска дважды (1878 и 1921 гг.) отбирали у Турции Аджарию и отдавали ее Грузии. Включение в октябре 1921 г. Южной Осетии в состав Грузии, казалось, завершало удовлетворение территориальных аппетитов грузинской политической элиты, на протяжении всего XIX века добивавшейся у России расширения пределов своего господства. Однако, несколько неожиданное разрастание в 1921 г. территории Грузии, к тому же получившей к своим приобретениям «правовую обоснованность», лишь обострило имперские амбиции национал-шовинистических сил Грузии. Вокруг этих амбиций разворачивались в высших эшелонах грузинского руководства основные политические события. Обстановка в грузинском обществе осложнялась тем, что ни одна из народностей, присоединенных к Грузинской республике, из-за господствовавшего здесь политического экстремизма, не желала оставаться в составе грузинской государственности. В августе 1924 года в Грузии разразилось вооруженное восстание против советской власти. Его организаторами были бывшие соратники Жордания и члены националистических партий. Подавив восстание, в Кремле не совсем ясно представляли политические средства, способные умиротворить силы грузинского национал-шовинизма. Создавшаяся в Грузии обстановка рассматривалась на заседаниях Политбюро ЦК РКП(б) дважды — 18 сентября и 23 октября 1924 г. В более широком формате она обсуждалась на пленуме ЦК РКП(б), проходившем 25–27 октября 1924 г. Понятно, что политический тон на этих заседаниях задавали Сталин и Орджоникидзе, наиболее близко знавшие ситуацию в Грузии. Один из них, Иосиф Сталин, уже второй год занимал должность Генерального Секретаря ЦК РКП(б), другой, Григорий Орджоникидзе, возглавлял Закавказский Краевой Комитет большевистской партии; в том же году Орджоникидзе был выдвинут также в члены Реввоен Совета СССР — органа высшей военной власти в стране. На прошедших в ЦК РКП(б) заседаниях Сталин и Орджоникидзе, занимавшие ключевые позиции в государстве, избрали путь дальнейшего сближения с националистическими силами Грузии, добивавшимися создания в Закавказье малой грузинской империи. Председательствуя на Заседаниях, Сталин в качестве средства разрешения «грузинского вопроса» видел в присоединении к Грузии новых территорий и народностей. Наряду с уже входившими в состав Грузии Абхазией, Аджарией и Южной Осетией он предлагал присоединение к Грузинской республике также Северной Осетии, Ингушетии и Сунженского округа. Тем самым границы Грузии не просто отодвигались на Северный Кавказ, а захватывали стратегически выгодную территорию Центрального Кавказа с ее двумя важнейшими коммуникациями — Военно-Осетинской и Военно-Грузинской дорогами. Стоит сказать о мотивах, которыми руководствовался Сталин, внося неожиданное для всех предложение. Основной аргумент Сталина, озвученный в ЦК, — принести в жертву националистическим силам Грузии новые народы и территории и тем укрепить Советскую власть в Грузии. — Но до конца ли этот мотив исчерпывал его политический замысел? — Известно, что Сталин, как правило, не шел на поводу своих идеологических противников, коими хотя бы формально он не мог не считать для себя грузинских националистов. Судя по более поздним событиям, Сталин, как и абсолютное большинство грузинских большевиков, явно разделял идею создания грузинского государства в виде «Малой империи» и в этом отношении был единомышленником с лидерами грузинских националистических партий.
Разногласия в ЦК
Узнав о планах Кремля и обеспокоенные перспективой стать частью Грузии, в Северной Осетии и Ингушетии приняли постановления с требованиями к Северо-Кавказскому крайисполкому и ВЦИК «оформить в советском порядке вхождение Осетии и Ингушетии, а так же города Владикавказа и Сунженского округа в состав Северо-Кавказского края». Позицию осетинского и ингушского народов разделял А. Микоян, возглавлявший Северо-Кавказский крайком партии. Он с официальным письмом обратился в Оргбюро ЦК РКП(б) с просьбой «об оставлении» Северной Осетии и Ингушетии в составе Северо-Кавказского края. Очередной инстанцией, на которой рассматривались ходатайства Осетии, Ингушетии и просьба А. Микояна, был Секретариат ЦК РКП(б). Но именно здесь обнаружились «разногласия по этому вопросу». Из-за них дело о присоединении к Грузии новых территорий, расположенных на северном склоне Главного Кавказского хребта, было возвращено в Оргбюро ЦК РКП(б) для подготовительного обсуждения. Такой перенос вопроса явно ставил перед Сталиным задачу поисков других вариантов реализации своего плана, рассчитанного на значительное расширение территориальных пределов Грузии. С декабря 1924 года по май 1925 г., судя по всему, прорабатывался этот план. На этот раз идею приращения новых территорий к Грузии Сталин ограничил присоединением к ней только Северной Осетии, географически занимающей центральное положение на Северном Кавказе. Одновременно он «снял» с себя инициативу, связанную с расширением пределов Грузии, «уступив» ее самой Северной Осетии. Свой новый план Сталин преподнес как предложение руководства Северной Осетии. 23 мая 1925 г. Сталин сообщал Микояну в Ростов, что у него были Симон Такоев, секретарь Северо-Осетинской партийной организации, «и другие осетины», «убедившие» его в целесообразности «объединения Северной и Южной Осетии в Автономную Республику в составе Грузии». Из шифротелеграммы также видно, как Сталин отказался от одномоментного присоединения к Грузии разных народов — осетин, ингушей и казаков — и решил действовать в отношении них сепаратно. По расчетам Сталина, присоединение Северной Осетии к Грузии обеспечивалось, на его взгляд, достаточными аргументами. Наиболее важным из них оставалось стремление Южной и Северной Осетии к воссоединению. Помимо этого осетинским представителям Сталин обещал при вхождении Северной Осетии в состав Грузинской республики серьезные перспективы. В частности, осетинскую делегацию во главе с С. Такоевым он заинтересовал заверениями о возвращении Осетии города Владикавказа, ранее выведенного большевиками в «автономную» административную единицу и переставшего относиться к Осетии. «Есть основания — план объединения 2 частей Осетии», — писал Сталин Микояну, и его реализация «может облегчить дело перехода Владикавказа в руки Осетии». Наряду с этим Сталин, создававший объединенную Осетию в составе Грузии, писал о своем намерении расширить территорию самой Осетии. При этом в письме к Микояну речь шла скорее о «приманке», нежели о чем-то весомом. Сталин имел в виду присоединение к Осетии Лескена, крупного населенного пункта Кабарды. Его населяли кабардинцы и осетины. Понимая, что Кабарда будет сопротивляться передаче Лескена Осетии, Сталин наставлял Микояна, что с этим «можно не считаться».
