Рост производства, общество нехватки

Рассмотрим дальнейшее развитие индустриального общества и коснемся проблемы удовлетворения императивных физиологических потребностей в рамках общества потребления. С начала 20 века человечество переживает доселе неизвестный, но ставший возможным, благодаря стремительному научно-техническому прогрессу, производственный бум. Увеличение выпускаемой продукции существенно повлияло на повседневную жизнь людей, как отмечают американские социологи Рональд Инглхарт и Кристиан Вельцель: “Люди обретают большую материальную защищенность, независимость мышления и самостоятельность в общественной жизни… Сегодня большинство граждан богатых стран с детства считает само собой разумеющимся, что им никогда не придется голодать”[74]. 

Например, мировое производство сои с 1950 по 2000 год увеличилось с 19 до 160 миллионов тонн в год, претерпевая при этом экспоненциальный рост со средним временем удвоения, равным 16 годам[75]. Это касается и многих других отраслей производства.  Далее я приведу цифры показателей роста для данного промежутка времени, а именно с 1950 по 2000 год, относительно некоторых других продуктов, произведенных в различных областях хозяйственной деятельности:

Таблица 1.

(Источники: PRB; American Automobile Manufactures Association; Ward’s Motor Vehicle Facts Figures; U.S; DoE; UN; FAO; CRB.)

Как мы видим из приведённой выше таблицы, почти все показатели претерпели экспоненциальный рост и по всем прогнозам продолжат неуклонно расти и дальше. При том, что в аналогичный период времени численность население увеличилось с 2.5 млрд. человек до 6 млрд. согласно данным переписи за 2000 год[76]. Интересно привести более актуальные данные по показателю численности населения Земли уже на 2016 год: “Как говорится в докладе ведомства, на первый день Нового года население земного шара составит 7,295,889,256 человек. Это на 1,08% больше, чем в первый день уходящего 2015 года”[77].

Но вернемся к цифрам, непосредственно характеризующим увеличение производства продовольствия. Как нетрудно убедиться, они действительны лишь для развитых западных стран и не описывают реального положения дел в экономике отдельных африканских государств, где по-прежнему продолжает свирепствовать голод. В связи со сказанным, интересна мысль У.Бека, который отмечает, что проблема голода в странах третьего мира все больше отодвигается на задний план. В свою очередь на авансцену выходит новая проблема, действительно волнующая западного человека - проблема “толстого брюха”[78]: “В одной части света люди умирают от голода, в другой первостепенным фактором издержек стали проблемы переедания”[79]. Здесь мы сталкиваемся с еще одной патологией современного общества. Проблема расслоения населения отдельных государств на богатых и бедных при полном отсутствии какой-либо градации. Обеспеченное меньшинство, владея большей частью денежных ресурсов, потребляет сверх необходимого, в то время как большинство находится на грани нищеты. Это же расслоение прослеживается и на политической карте мира.

Существует ряд государств, относящихся в основном к странам Ближнего Востока и африканского континента, население которых – это так называемые “люди второго сорта”, конечно, исключительно в глазах “первосортных” европейцев. Межнациональный апартеид прослеживается на простом примере. Рассмотрим вынесение опасных производств из высокоразвитых западноевропейских стран, зачастую ведущих колониальную политику, в страны “третьего мира”, которые, впрочем, не возражают, - да и как возразишь более могучему соседу, аргументами которого является исключительно военный арсенал. Вот что по этому поводу пишет У. Бек: “С помощью химии бедные периферийные страны могут создавать собственные запасы продовольствия и обретать хоть какую-то независимость от мощных метрополий индустриального мира. Химические фабрики на их территории усиливают ощущение независимости от дорогого импорта. Борьба с голодом и за автономию создает защитный заслон, за которым вытесняется, преуменьшается серьезность и без того не воспринимаемых органами чувств опасностей”[80].

Констатируя существенный рост производства, и, что не менее важно, рост потребления различных благ и природных ресурсов (согласно исследованиям Римского клуба[81], годовое потребление нефти выросло с 17 до 28 млрд. баррелей за аналогичный период), будет вполне логично предположить и общее улучшение уровня жизни жителей европейских стран и стран Северной Америки. Данную тенденцию вполне характеризуют показатели экономического роста. И, конечно, в связи с этим напрашивается следующий вопрос: а можем ли мы с уверенностью сказать о том, что, пусть и локально, но человечество приблизилось к идеалу, который мы позволим себе назвать обществом изобилия, где в перспективе все потребности были бы удовлетворимы, а в большинстве своем уже удовлетворены? Согласно воззрениям прославленного французского социолога и философа-постмодерниста Жана Бодрийяра, как бы парадоксально это ни звучало, нет. Современное европейское общество – общество потребления, о двуличности которого мы сказали ранее, но самое главное – это общество роста, исходя из собственной логики, противоположное обществу изобилия[82]. Общество роста - это общество, в котором, “В силу постоянного напряжения между конкурирующими потребностями и производством, в силу напряжения нищеты, «психологической пауперизации» система производства организуется так, чтобы способствовать возникновению и “удовлетворению” только тех потребностей, которые ей адекватны. Согласно этой логике в системе роста нет, и не может быть независимых потребностей, существуют только потребности роста ”[83].

Современная нам система производства производит не только блага, необходимые для удовлетворения определенных потребностей, но также и сами потребности, потребности, которые, в свою очередь, требуют удовлетворения и порой принципиально не удовлетворимы. К объяснению этого тезиса мы вернемся позже. Как легко заметить, система замыкается, образуя некий порочный круг. Круг, коловращением которого и обеспечены неоднозначные цифры непрерывного экономического роста. Вот что об этом пишет Ж.Бодрийяр: ”Но с тех пор как потребление стало в буквальном смысле управляемым, то есть начало играть роль одновременно мифа и контролируемой переменной, мы вступили в новую фазу, где производство и потребление больше ничем не детерминированы сами по себе и не стремятся ни к каким отдельным целям; и то и другое включено в более крупный цикл, спираль, переплетение под названием «экономический рост». Он оставляет далеко позади традиционные социальные задачи производства и потребления. Этот процесс — сам по себе и сам для себя. Он не ориентируется больше ни на потребности, ни на прибыль. Он представляет собой не ускорение производительности, а структурную инфляцию знаков производства, взаимообмену и убегание вперед любых знаков, включая, разумеется, денежные знаки”[84].  Экономический рост, по словам Ги Дебора, “соответствует, в основном, расширению именно этого сектора промышленного производства. Если что-то и растёт само по себе, параллельно с ростом экономики, то это лишь то самое отчуждение, которое является её первоначалом”[85]. То есть, цифры экономического роста характеризуют только рост, как бы  парадоксально это ни вучало, самой экономики, нисколько не отражая изменения уровня жизни населения.

Далее было бы не лишним снова обратиться к известной работе американского философа Герберта Маркузе “Одномерный человек”: “Мы можем различать истинные и ложные потребности. “Ложными” являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами в процессе его подавления: это потребности, закрепляющие тягостный труд, агрессивность, нищету и несправедливость”[86].

Особенно интересным нам представляется тезис Г. Маркузе о том, что “ложные потребности” закрепляют нищету. Возможно, следует дополнить его, ведь вполне вероятно, нищета не только “закрепляется”, но в то же время искусственно создается самой системой. Стоит сказать, что будет ложным рассматривать нищету только в ее “истинном” аспекте, подобно “истинным” потребностям, нам кажется, здесь следует иметь в виду и аспект нищеты “ложной”, нищеты навязанной. Ведь если согласиться, что нищий – это неимущий, и в то же время неимущий – это индивид, неспособный удовлетворить свои минимальные потребности, как мы сразу же зададимся вопросом о том, а что же мы подразумеваем под понятием “минимальные потребности”? Если существует плеяда ложных потребностей, основной характеристикой которых является то, что они навязаны (а это, как видно из приведенного выше высказывания Ж.Бодрийяра, обусловлено требованиями экономического роста), вполне очевидно, что понятие минимальных потребностей индивида будет во многом зависеть от страны проживания, а именно от экономического уровня ее развития, который, в свою очередь, и определяет пакет минимальных потребностей. Нищий в стране с развитой экономической системой не обязательно будет считаться нищим в другой - менее развитой. Не стоит, конечно, забывать об “истинных”, физиологических потребностях, а значит, и об истинной нищете, но этот аспект достоит отдельного исследования.

Рассуждая в данном ключе, в ключе мнимых потребностей и “психологической пауперизации”, мы приходим к неутешительному выводу: общество изобилия невозможно. Так как, согласно нашим предыдущим размышлениям, производство – это производство не только благ, но и потребностей, в связи с чем человек, так или иначе, обречен на нехватку, а порой и вовсе на нищету. “Не будет, поэтому парадоксом сказать, что в наших «изобильных» обществах изобилие утрачено и что его нельзя восстановить никаким приростом производительности, изобретением новых производительных сил. Так как структурный характер изобилия и богатства коренится в социальной организации, то только полная перемена социальной организации и социальных отношений могла бы положить им начало”[87].

Но вновь обращаясь к трудам Ж. Бодрийяра, мы находим следующее парадоксальное замечание, из которого следует, что племена, находящиеся на доиндустриальной стадии развития – это племена изобилия: “В конечном счете, именно на прозрачности и взаимности социальных отношений основывается «вера» примитивных народов; от этого зависит то, что они живут в изобилии даже в ситуации голода. Факт, что никакая, какой бы она ни была, монополизация природы, земли, инструментов или продуктов «труда» не существует там, чтобы блокировать обмены и основать нехватку”.

  и далее:

“В условиях экономики дара и символического обмена достаточно небольшого и всегда ограниченного количества благ, чтобы создать общее богатство, так как они постоянно переходят от одних к другим. Богатство основано не на вещах, а на конкретном обмене между личностями”[88].

Мы можем сказать, исходя из предложенных выше тезисов, о том, что одной из причин невозможности создания общества изобилия является не что иное, как буржуазный способ производства и частная собственность, порождающая неравенство. Так как легко заметить, что обмен обыкновенно блокируется или естественным износом обмениваемой вещи и ее дальнейшей непригодностью к обмену, или, что чаще, непосредственно изъятием ее в частное пользование, что приводит в долгосрочной перспективе к изобилию благ у одного индивида и, соответственно, нехватку оных у другого.

Можно было бы на этом остановиться, провозгласив борьбу с частной собственностью как основу избавления от общества потребления, общества вечной нехватки, если бы не одно “но”. Мы должны задаться вопросом: каков механизм возникновения и какова главная причина принятия и молчаливого согласия с процессом навязывания ложных потребностей? Для ответа на этот вопрос мы вынуждены процитировать следующий отрывок, в некотором роде подытоживающий судьбу филиппинских рабочих в Калифорнии: “Груз долгов в соединении с соперничеством в отношении одежды вскоре превратили эту счастливую и беспечную расу в современную рабочую силу”[89].

Исходя из предложенной выше концепции, мы можем констатировать, на примере филиппинских рабочих, превращение общества изобилия в общество нужды при помощи “стратегии, которая позволяет победить тенденцию людей ограничивать свои цели в плане доходов”[90]. В общество нужды, члены которого для того, чтобы удовлетворить свои новые, безусловно навязанные буржуазной метрополией потребности (судя по всему, это потребности в более красивой одежде) были вынуждены в дальнейшем преподносить себя как рабочую силу. И если груз долгов как причина упомянутой выше метаморфозы вполне понятен в силу своей прозаичности, то соперничество в одежде, а именно глубинные причины возникновения этого соперничества, достойны, как нам кажется, отдельного философского анализа, чем мы и займемся далее.

Сделаем предварительные выводы, обозначив еще один разрез рассматриваемой нами проблемы, обнажая данность поздней стадий развития капитализма, в условиях которого и созрел червивый плод общества потребления, consumer society: это общество невосполнимой нехватки.