2020-07-01
106
Вдруг, налетел шквалистый ветер, сметавший всё на своём пути. Небо загромыхало раскатами грома и засверкало молниями. Хлынул дождь. Непроглядной стеной. Добежать до какого-нибудь помещения было не реально, не видно было куда бежать. Они встали под огромным тополем, обычно такой силы ливень быстро заканчивался, листва должна была укрыть их до окончания дождя.
Это же дождь, Катя не могла просто так стоять. В какой-то момент она вырвалась от матери и ну бегать по лужам, громко прыгая в них, хохоча и веселясь. Она жадно глотала ртом холодные капли, раскидывала в стороны руки и растворялась в дожде.
- Катя! Ты что творишь! Встань сейчас же под дерево! Быстро я сказала! Надо слушаться маму!
- Неа…..
- Ну доча, ну пожалуйста! Ведь вымокнешь же!
- Нет, я сказала!
Мать попыталась ухватить её за шиворот футболки, когда Катя смотрела небо, но та ловко вывернулась и снова убежала.
- Ремня получишь! Всё отцу расскажу.
- Пфффффффффф! Напугала! Как страшно! Я всю жизнь ремня получаю. Одним больше, одним меньше, какая фиг разница?! Зато сейчас мне хорошо! – она показала матери язык.
|
|
|
Дождь и правда быстро закончился, но Катя с мамой вымокли, что называется «до нитки». Катя знала, что вымокнет, на то и надеялась, а мама вымокла пока за ней бегала. Похолодало, а они мокрые, до дома предстояло идти около полутора часа.
Транспорт ходил плохо, можно сказать, что его не было. Были уволены почти все водители, руководители, в общем все русские, а мамбеты хоть и получили права на основании своей национальности, водить и обслуживать сложную технику они всё же не умели. Чтобы не простыть они зашли в гости к Катиному крёстному – дяде Коле, отец с ним служил вместе.
Дядя Коля был мужчиной «в самом расцвете сил», в том смысле, что необъятных габаритов. К сорока годам жил он прежнему с мамой. Женщины были. Да ещё какие! Но… Время шло и ни одна из них в их доме не задержалась. Катя запомнила только одну из них, рыжую, у неё были тапочки с красивым рисунком, синие и на них изображён восточный город.
Его отец, дед Николай дошёл до Берлина, Катя помнила его рассказы о войне. Был он простой человек, каких миллионы, но он её поразил своими ощущениями, своей высокодуховностью на этой войне. Его призвали в 1942 году из горда Верный, за все два с половиной года совей войны, он никогда не убивал просто так, никогда не изменял жене, не пользовался властью, что давало ему оружие. Он не грабил население, тех стран где ступала нога нашего солдата. Более того, он проявлял милость к пленным немцам, делился с ними своим пайком, даже одеждой. Делился… Пока за Москвой они не стали освобождать оккупированные территории.
|
|
|
Цивилизованная Европа творила там такие мерзости, которые не поддаются описанию. Эти бюргеры в смешных очках, похожие на ботаников, насиловали, убивали, грабили, вешали и сжигали людей сотнями и тысячами, не щадили ни детей, ни стариков. И немцы, и румыны, и итальянцы, и бельгийцы, и финны, и французы, какого только сброда не было среди них, вот все они убивали женщин, детей и стариков только лишь за то, что они – русские. Когда он увидел под Москвой, в одной из деревень, на столбах повешенных детей и голых, истерзанных женщин, он боле не проявлял к ним милости. До самого Берлина пленных он больше никогда не брал. Те, кого он убил, никогда не снились ему и совесть его не мучила, он всё сделал правильно. «Звери должны умирать, остаются жить только люди», так он завещал Катерине.
Там, под Москвой, он впервые ощутил не известное ему до селе чувство, не знал как его описать и как его назвать. Неведомая сила вела его вперёд, в атаку. Наши атаки были отчаянными, немцы превосходили нас во всём и не правда, что нам помогала зима, мёрзли так же, обмораживались так же, дело в силе духа. Рядом с ним упал снаряд, его контузило, он лежал в воронке, кругом был ад, не угадаешь кого через секунду сразит пуля врага. Случайность? Или случайности не случайны? Он лежал в воронке и думал: «Ведь те, кого убило, его товарищей, не было случайных смертей. Были знаки судьбы до этого, каждый заранее знал, что умрёт». Люди были разные, и хорошие, и не очень. Одни умирали «со славой», были примером, другие умирали «с позором», тоже для примера, как не надо поступать. Убивало отъявленных негодяев, головорезов, уголовников и убивало «Самых лучших», «Самых чистых», «Самых правильных». Жить оставались только те, кто посредине. У него сложилось ощущение, что там, наверху, кто-то прибирает людей как гречишное зерно, отделяет невидимой рукой зёрна от плевел, а самых лучших забирает себе. Он лежал в аду и молился Господу, это само к нему пришло, не учил никто. Он слышал его внутри себя и знал, что будет жить, так же, как и знал, кто из его товарищей сегодня не вернётся с поля боя.
А потом он взял штык нож, потому что патроны у него закончились и пошёл в рукопашную атаку. Его ни одна пуля не задела. Он шёл, не зная усталости, не хотел ни есть, ни пить. У него случилось видение, на грани фантастики, ему вдруг казалось, что рядом с ним идут такие же русские солдаты с прошлых времён. Справа шли царские гвардейцы, гусары, слева опричники и былинные богатыри. Они шли и вместе с ним кричали: «Ура-а-а!», и каждый из них говорил: «Мы – это Победа!». И он видел своего врага издалека, глаза в глаза, он ни с кем его не путал. Была грязь непролазная, в такой грязи звания и форма неотличима, легко перепутать, своего можно было убить, а не путали. Летели пули, дым от орудий и пожаров застилал глаза, а он видел только своего врага. За немцем не было никого, никаких тевтонских рыцарей, вышколенных солдат Короля Фридриха или Бисмарка. Немец шёл в атаку на него один. Силы оставляли его, но в нужный момент, другой солдат, из другого времени, поднял за него его штык нож и дед Коля увидел смерть в глаза врага. Зрачки немца расширились, закопчённое лицо исказилось гримасой боли, он удивился и умер.
Его сын, Катин крёстный дядя Коля, так и не найдя семейного счастья «пил горькую», три бутылки водки в день – это для разогрева. Отец давно умер и крёстный потихоньку пропивал отцовы боевые награды, завоёванные кровью. Пока мать сушилась в ванной, он замотал Катю в свою рубашку, в четыре оборота и баюкал, как маленькую у себя на руках.
- Это хорошо, что вы сегодня зашли!
- Ага! Хорошо! Только плохо, что баба Аня умерла (мать его).
- Плохо…
- Я любила с ней спать, «спинка к спинке», пока радио Маяк не запикает: «Московское время…»…
|
|
|
Он улыбнулся, потом вдруг взгрустнул.
- Я наверное, больше тебя не увижу, Катя. А ведь так тебя люблю!
- Почему ты так говоришь?! Ты тоже умрёшь? – недоверчиво переспросила она.
Он усмехнулся.
- Умру, но не сейчас. Все умрут. Просто мы с тобой навряд ли ещё увидимся.
- Почему?
Дядя Коля молчал и смотрел куда-то в потолок.
- Катя я пью много…
- Это потому что жениться тебе надо!
- Я не женюсь уже. Знаешь, я боюсь… Награды отца пропиваю… Хочу Тебе их отдать! Я уже всё.. понимаешь?! Я не человек!
- Ты что такое говоришь?!
- Я знаю, что говорю.
Он усадил её на диван, а сам кинулся к серванту, собрал все награды в коробочку и отдал ей.
- Забирай! Это тебе, на память обо мне! Всё, что от меня осталось. Нет у меня детей, ты мне – дочка, это самое дороге, что есть у меня.
Тут вошла мать, замотав на голове «тюрбан» из полотенца. Они о чём-то переглянулись безмолвно, он только пояснил:
- Пропью ведь… Подарок. На память обо мне. На них кровь отца моего, а я их пропью.
Он снова взял Катю на руки и прошептал:
- Подержать хоть на ручках в последний раз…
- Я тебя люблю, дядь Коль..
- Я тебя тоже…
Они видели его с отцом в этот приезд. Он пропил квартиру родителей и бомжевал. Все знакомые думали, что дядя Коля давно умер, но он каким-то образом узнал, что, Катя с отцом приехали и пришёл сам в последний день, как раз перед шашлыком. Стал тощим ка щепка, в лохмотьях и босиком. Это бы совсем другой дядя Коля, не Катин. От этого разило помойкой за километр и руки были в язвах, явно были вши. Отец обнимался с ним и даже целовался, морща нос, а Катя не смогла ближе двух метров подойти, отшатнулась. Просто не смогла. Тётка потом долго ругалась, что отец запустил его в дом, пришлось дезинфекцию делать, выкидывать футболку и брюки отца, дядя Коля болел чем-то опасным. А Катя только повторяла отцу:
- Пап, я не смогла.. просто не смогла вынести эту вонь. Я не ожидала, что всё так плохо будет. До сих пор дрожь колотит, как вспомню, как ты его обнимал.
- Ничего. Не переживай. Он знал, что этим закончится. Я не мог не обнять, мы с ним многое прошли. А тебя он простит, нельзя так человеку опускаться. Вот видишь, не зря он тебе тогда отдал, всё самое дорогое…
|
|
|
- Катерина! Ну ты же большая уже! Я старая чтоб за тобой гоняться по огороду! У тётки сердце остановится сейчас! Зайди в дом, Христом Богом молю!
- Ладно! Бегу!
Катя прошлёпала мокрыми, босыми ногами на крыльцо. Тётка отвешала ей подзатыльник.
- Ай! Больно же! – Катя смеялась.
- У тётки сердце больно! – та ещё и по заднице прихлопнула. – Ты зачем так делаешь?!
- Яяяяя.. я не знаю. – смутилась Катя. – Домом пахнет. Прохладой. Домой хочу. Устала я здесь. Там хочется стихи писать.
- Ты стихи пишешь?!
- Ага.
- Почитай мне.
Катя покраснела.
- Стесняюсь.
- Ну какой-нибудь не про любовь.
- Да про любовь у меня нет почти. – она засмеялась – Я ещё никого не любила никогда. Просто стесняюсь.
- Почему стесняешь то?!
- Помнишь, мы сидели в доме Христоса Константиниди, я там танцевала «Танец ножей»?
- Помню. Хорошо тогда было.
- Хорошо… Я тогда была звездой, и всякий раз, когда приходили гости, или я ночевала у кого-нибудь из родственников все просили меня станцевать «Танец ножей» или «Лезгинку». Вначале мне нравилось. Потом стало жутко напрягать. Меня это стало раздражать. Я, я как я никому не была интересна, все интересно было «шоу», «маска». Это же клоунада. Стало обидно. Ну раз станцевала, два, я хотела танцевать другое, а меня просили это. Я давно повзрослела, а с меня по-прежнему требовали это. Вот сниму я шапку, уберу ножи в стол, завернусь в плед на диване, смотрю в окно, как дождь за окном рисует картины и пишу стихи – тогда это я. И в этот плед, на свой диван и дождь за окном я никого впускать не хочу. Людям интересны «маски», а не сам человек, им не интересно что там «за душой», им нужен фантик. Время сейчас для «фантиков», а внутри таких фантиков – человеки «пустышки».
Тётка закончила сушить ей волосы полотенцем.
- На тебе чай, согрейся! – она села напротив Катерины и улыбалась.
- Ну хоть что-то прочти!
- Сестра, Наташа, когда я бывала у бабушки в Сибири в гостях, записывала за мной мои «приколы». Даже автограф попросила. Мне четыре года было, когда я написала первый стих, вернее сочинила. М ы сродителями тогда отдыхали на море, потом нас с братом к бабушке отвезли, вот Наташа и записала:
Белый пароход, плывёт на юг,
Белый пароход, чаек полёт,
Белый пароход ты увези меня,
Туда, где хорошо всегда.
- Ты сама сочинила?!
- Нет! Сосед! Конечно я, кто ж ещё то?! Что вы всегда удивляетесь то?!
- Ну тебе же четыре года всегда было!
- Мне кажется, что мне всегда одинаково лет, в душе. Я меняюсь только внешне… Я всё помню!
- Ну конечно! Прям как твой прадед Иван, тот помнил, как годовалым мальчиком барашка кастрировал!
- Вооооот!!! Злопамятность передаётся по наследству!!!
Они смеялись.
- Там, в этом блокноте ещё, такие записи есть. Я как всегда убежала, носилась где-то как угорелая пол дня, сёстры боялись взрослым сказать, что потеряли меня. До сих пор доподлинно не известно где я была, ибо я так не созналась, а теперь не помню, но… Наташа записала такой диалог:
- Катя, ты где была?! Мне все тебя потеряли!!!
- Работала!
- Где?! Кем?!
- Сначала поворёшником, потом военным… Пропуски проверяла… (театральная пауза) Всем…
- Наташ, а ты работала шпионом?
- Нет. А ты?
- Работала… (Катя многозначительно сверкает глазами).
- Когда успела?!
- Да… в семнадцатом году.
Они с тёткой смеялись в голос уже забыв, что могут разбудить домашних. Кое как справившись со смешинкой тётка пояснила:
- Ну поваром я работала, ты со мной борщи варила, видимо поэтому так сказала. С дедом Романом в его военной части бывала. Ну а вот где ты успела пропуски то попроверять?! Всем…
Катя пожала плечами.
- Шпионом.. Женька меня называл: «Шпион мой маленький», а я гордилась этим. Прям самое высокое звание для меня, добыть ему информацию.
- Скучаешь по нему?
- Да.. Но, я помню его другим, возможно он изменился.
- Возможно…
- По дому скучаешь?! По городу имею ввиду?!
- Знаешь, нет. Он стал другим. Город – это те, кто его населяют. Наш горожане уехали, часть осталось да, но город стал другим, чужим. Это не мой дом. Дом – это люди. В Евангелие есть такие слова: «…и не где сыну человеческому, приклонить голову…», дом – это не местность, не работа, дом там – где те люди, которых ты любишь. Я любила деда Романа – его не стало, бабушка умерла, почти все умерли, Женя даже не здесь… А там, моя мама, мои братья, сестёр я не люблю, - Катя скривила лицо. – дедушка с бабушкой, я их очень люблю, больше всех на свете…
- А меня ты любишь?!
- Я… Я не знаю… Прости… - тёткина глаза слезились, но Катя не могла её обманывать, говорила, как есть. – За что мне тебя любить? Что ты посеяла вокруг себя? Что ты окружающим принесла?! Ты деньги любишь, я не понимаю этого. Они того не стоят. Всю жизнь пашешь на двух, на трёх работах, а жизни не видела. Зачем?! И Женьку… Не могу тебе его простить. Зачем его ко мне не отпустила тогда?! Он же хотел уехать…
- Спать пошли, русалка, а то не выспишься.
- У меня в поезде трое суток впереди, я там успею.
- Пошли уже!
Утром они прощались со всеми на пороге дома, только тётка отправится с ними до вокзала. Тогда она тоже прощалась на этом же пороге, только с бабушкой.
- Бабушка, я отдохну и вернусь! И ты, Тарзанчик, пока! – Катя обнимала и целовала собаку, пёс облизывал ей лицо и руки.
- Катя, ну что ты делаешь? Он же тебя всю обслюнявит! Ты бы так бабушку целовала!
- А? Что? Бабушку?! Ну ладно. Так и быть!
Теперь Тарзана не было, на месте его будки был вольер с молчаливыми доберманами, которые тихо, без лая могли убить и даже тётка их побаивалась.
- Тёть Тань, а где Тарзан?!
- Он был старый и слепой, Катенька! Собаки столько не живут. А он жил! Когда бабушка ещё была жива, всё смотрел на девочек, провожая их взглядом вдоль забора, когда те возвращались со школы. Тебя ждал! Мы ему объясняли, что ты уже взрослая и банты давно не носишь, но он упорно вилял хвостом, именно для девочек с бантами. Помнишь, на том углу сидели наркоманы?!
- Они всё время там сидели. Лазили в сад к бабушке за виноградом.
- Вот, вот… Тарзан уже плохо ходил, не мог их ни укусить, ни даже облаять, не выходил из будки. Однажды они залезли не за виноградом. Жрать им было не чего. Они убили его, а днём жарили из него шашлыки. Бабушка боялась выйти и что-то им сказать, как ты понимаешь…
Катерина плакала, слёзы катились по её щекам.
- А через год умерла и бабушка. Немного он тебя не дождался, Катюш. Мне кажется он только ради тебя жил, только увидел бы и умер.
- Это не собака – это Человек!!! Те, кто его съели – они собаки! – всхлипывая прошептала Катя.
- Ты права, Катя! Но с другой стороны, кто знал, когда ты приедешь, а Тарзашка был очень плохой… очень! Может оно и к лучшему для него, отмучился пёс!
- Ну я же сказала, что вернусь! Я же сказала! Я всегда выполняю свои обещания! Он знал это! Знал!
- Хватит плакать, а то головка разболится…
- Температура поднимется и ресницы выпадут! – дополнила её Катя.
- Всё помнишь! Как в детстве мы тебя успокаивали.
Они сидели «на дорожку» на кухне, у того самого окна, где когда-то они с Андреем обедали, когда приходили к бабушке. За окном был тот же палисадник, в нём росла голубая ель, высаженная ещё немкой бабой Олей. Катя отметила про себя, что ель подросла и, наверное, на «Новый год» с праздничными гирляндами шикарно смотрелась. Катерина не долго целовала на прощание Юлю и Софию, а на Татьяне задержалась.
- Ему нельзя сюда Тань! Нельзя ему сюда возвращаться! Убьют! Ну сколько можно вам уже «знаков» давать?! Нельзя оглядываться на город! Нельзя! Не гробь мне брата… Пожалуйста… - они долго смотрели в глаза друг другу, пока Катя не отвела взгляд наклонившись к дорожным сумкам.
Время шло к обеду и пока они шли к остановке воздух уже начал накаляться полуденным зноем выпивая остатки ночного дождя с асфальта. Пока они ждали троллейбус, Катю «сжигали за живо» воспоминания.
Как-то она с мамой, чудом сели в троллейбус, а они вообще не ходили уже месяца полтора, добежали до него счастливые, но, когда вошли ужаснулись. Он был набит битком и все пассажиры в нём, кроме ещё трёх человек славянской внешности, были «чужие». Чужие говорили на своём наречии и плотоядно улыбались, глядя на них, почти все они были мужчинами. Матери никто из них места не уступил, на Востоке не принято уступать место женщине с ребёнком.
Дрожа от страха, они встали на задней площадки, у окна, мать прижимала её ближе к себе. Неожиданно троллейбус задымился и встал. Горе водитель, молодой кривоногий мамбет, что-то открывал и закрывал, выходил на улицу и многозначительно смотрел на «рога». Неизвестно как долго бы это всё продолжалось, пока русский мужик не плюнул, отпихнул кривоного, что-то подкрутил гаечным ключом, завёл мотор и сам сел за руль. Он подозвал Катю и маму к себе в кабину.
- Сидите здесь! Я поведу! Тут вам будет удобнее и не страшно. Руки у них из жопы растут! Уволили меня, по национальному признаку пару месяцев назад. Рожа – рязанская! Посадили этих… Они даже на права не сдавали, им просто выдали их и всё! Они ничего не знают, ни как устроен троллейбус, ни дорожных правил, многие вообще руль первый раз в жизни увидели! Вот потому то транспорт в городе и стоит. Дорвались до власти обезьяны с гранатами! Хоть до своей остановки доеду и вас довезу.
В тот день они вернулись с работы так быстро, что даже успели приготовить отцу ужин. Сидели как раньше, всей семьёй за ужином. Она как всегда не доела, а отец доедал за неё. Детей дома было оставлять опасно, поэтому Катю мама брала с собой на работу, а брат был или с прадедом, или с бабушкой, или с тётками, помогал им по хозяйству.
Что творилось тогда «на работе», страшно представить. Предприятия работали, поступало сырьё из России, всё шло по накатанным рельсам. Почему-то умные государственные мужи разместили в республиках передовые производства, а из России сделали сырьевой придаток. За поставляемое сырье республики теперь рассчитываться не спешили… А вагоны всё шли и шли… Новые руководители мамбеты подло хихикали когда разговаривали с Москвой: «Вы шлите вагоны, шлите.. Мы расплатимся… Потом…». И смеялись! Так заливисто смеялись, переговариваясь между собой на русском же языке:
- Вот русские дураки, шлют нам за даром! А мы и не будем им платить никогда! Потому что мы теперь – независимые!!! Мы – Великая Нация!!! А они – наши рабы и будут платить нам дань!
А Катя сидела за мамином столом, рисовала что-то на бумаге и всё это слушала. Слушала и запоминала. И смотрела Катя в окно, как внизу, возглавляя огромные фуры приехала на мамину фабрику жена президента. Вся продукция грузилась в эти фуры. «На правах революции» всё конфисковалось в пользу семьи президента. Без счёт-фактур, без бумаг, без каких-либо мало-мальски прикрывающих грабёж бумажек по городу грабились заводы и фабрики. Город гудел, все осуждали, даже мамбеты это осуждали, но не нашлось ни одного, кто-бы крикнул что-то против. Президент делал «первоначальный капитал» своего величия. Катя тогда думала, интересно, что бы глядя на это сказали Александр Македонский или Пётр Первый?! Великие Правители в начале своих правлений обычно вкладывали свои деньги в страну, а не грабили её. С другой стороны, наверное, они думали, что грабят СССР – а это не их страна, тогда, наверное, можно простить им это.
Она так же рисовала, берёзки и бревенчатый домик с колодцем, когда мамбетки привезли в контору «оракула» из дальнего аула. Это был старик с длиннющей бородой, в грязном замусоленном национальном халате и чалме, похожий на старика Хоттабыча из фильма. От него скверно пахло, отчего Катя по инерции зажимала нос пальцами. Мамбетки своего языка не знали, с ним разговаривала только одна из них и переводила всё остальным.
Все хотели знать свою судьбу, как обычно, какой будет муж, сколько детей и так далее, ничего интересного, всё прозаично. Всем сказал правду про прошлое, у кого сколько мужчин было, у кого сколько детей будет. Довольны были женщины предсказанным. Под «занавес» сеанса одной из «патриотичных» мамбеток вздумалось задать старику вопрос о Республике:
- Скажи мне старец, вот у нас молодая Республика, мы сбросили многовековое иго оккупантов, какое будущее теперь у нашей Великой Страны?!
«Хоттабыч» многозначительно погладил бороду и что-то пробормотал переводчице в ответ. От произнесённого зазвенел воздух…
- Нет такой страны и не было никогда.
Та взорвалась негодованием.
- Как же так, старик?! Мы – Великие! Мы всегда были!
- Печально участь той страны, столице который будет выбран город с названием «Белая Могила». Будет похоронена такая страна, это «Знак Судьбы». Как только будет перенесена столица, знайте, начался обратный отчёт времени, всё вернётся на круги своя.
- Какая могила?! У нас яблочное название!
- Столица другая будет. Ваш правитель надеется создать Великое Государство, чтобы Россия даже не думала вернуть северные территории, которые по праву её принадлежат, для укрепления границ перенесёт столицу. Здесь будет провинция.
- Нельзя переносить! Как? Мы и не столица?! Плевок в лицо! А другие страны?! Какие страны будут в будущем?! Россия исчезнет же?! Сотрут её с лица земли, правда же?!
Старик немного помолчал, потом так же тихо ответил ей:
- Индию вижу, Китай вижу, Францию вижу, правда немного с другими границами. Россию вижу, дочка, не исчезнет Россия во век.
Опечалились все присутствующие, кроме Кати конечно, она затаила дыхание и делала вид, что рисует.
- А как же другие республики, которые получили независимость?
- Почти всех их нет и не было никогда. Потом люди даже и забудут, что существовали такие народы и страны, несколько десятков лет, не более. В истории это даже меньше секунды.
- Прибалтийские республики?! Они так сильно сражались за независимость..
- Нет их. Будут стёрты с лица земли.
- А на Кавказе?
- Азербайджан станет почти Турецким, оттуда будут назначаться правители. Не на долго, впрочем. Армения просуществует какое-то время, до большой войны, армяне почуяв свою гибель сразу же вернуться к России, тогда же падёт Азербайджан. Турция почти вся останется за Россией.
- Турция?!
- Да, Турция. Не будет больше турков, все они станут русскими, малая часть греками. Остальные Кавказские республики не стоят внимания они не смогут жить самостоятельно, Россия проглотит их и даже не заметит. Ещё до все этих событий это всё будет Россия. Они потом сделают какую-то область общую, на всех, со своим названием, но эти народы все будут называться русскими.
- А что же Азия?!
- Две или три республики закрепятся как государства, одно из них – Туркменистан. Они войдут в мировую историю, память о них останется, но будут стёрты с лица земли со временем, так же, как и другие.
- Какие ещё два?
- У меня нет права их называть, да и названия у них изменятся и границы.
- А мы?! Что здесь будет?!
- За вас будут бороться Китай и Россия. Россия своего не отдаст, медведь покажет клыки дракону. В то время Россия будет самое сильное государство в Мире. Север почти сразу и почти без сопротивления, сам уйдёт к России, только здесь на юге постреляют немножко, но и то, это будет только из-за Китая. У Китая есть свои проблемы, Тибет и Уйгуры, они то русским войскам и помогут.
- Нас предадут уйгуры?!
- Они будут воевать за себя, это их земли, русские просто дадут им «свободу» под своим «крылом», позволят жить, как жили их предки тысячи лет. Уйгуры только лишь оценят милость, дарованную им.
Совсем опечалились женщины, почти плакали.
- А что же будет с нами?! Мы погибнем?!
- Нет. Вы останетесь живы, я же предсказал Ваше будущее и будущее Ваших детей. Больших жертв не будет. Ещё при твоей жизни всё случится. Эта земля будет объединена вместе с другими русскими землями и будет огромной областью, со своим названием в составе России. Вас всех будут называть русскими.
Тут мамбетка взорвалась:
- Нет! Никогда! Не бывать этому! Ты со мной одной крови, с моего аула, разве ты можешь говорить такие вещи?! Как тебя Земля носит!
Старик невозмутимо продолжил:
- Я говорю только то, что велит мне Аллах. У пророка нет права лгать и изменять начертанное Небом. Такова Воля Аллаха! Наш народ нарушил заповеди Его, за это нас постигнет наказание, он счёл, что мы недостойны существования как народ. Я не могу противится Его Воле, как бы я не любил Вас всех.
- Тогда последний вопрос. Что же будет с городом?!
- Ты не слушаешь меня и противишься Воле Аллаха, зачем же спрашиваешь меня теперь?! Коран читай!
- Ну что ты томишь меня?! Обиделся?! Скажи, что с городом будет?!
- В Коране есть история, про два города погрязшие в грехах… Вот и с этим будет примерно то же…
- Я не пойму о чём ты?! Будет война и тут все погибнут?!
Старик печально мотал головой, грустно глядя мамбетке в глаза.
- Коран не читаешь, дочка. Не от войны пострадает город, да и не будет разрушен до конца… Что ты меня спрашиваешь?! Вон девочка сидит, у неё спроси, она всё знает и объяснит лучше, чем я. – Старик перебирал чётки и указал кивком на Катю.
Катерина похолодела, карандаш замер у неё в руке, она смотрела на Хоттабыча полными ужаса глазами.
- Эй! Катька! О чём это он?!
Немеющим от страха языком, Катя с трудом произнесла следующее:
- Видимо про Содом и Гоморру говорит. Когда города погрязли в роскоши и разврате, Господь сжёг города, оставив в живых только семейство праведного Лота.
Мамбетка упёрла руки в бока и непонимающе закричала на Катю.
- Так что, мы все всё-таки погибнем?! И от чего?! Будет пожар?!
- Нет не все. Праведники останутся в живых, те кто покинут город до все событий, те кто не будут оглядываться уезжая отсюда.
- Тогда что случится?!
В Катиной голове, в тот момент, как пазлы, сложились слова дяди Сократа, скудные знания по истории, по геологии, то, что она отрывками читала в Библии и Коране, вспомнилось как они ходили в пеший поход вдоль плотины с семьей того самого офицера, который командовал зимой защитой снежной крепости.
Стояла жуткая жара, они пошли за грибами по горным перевалам. Недалеко от плотины она упала лицом в ручей чтобы напиться воды, как вдруг вода потемнела. Вверху чабан пригнал на водопой стадо овец. Катя оглянулась на отца, а тот обратился к чабану с такими словами:
- По закону гор, ты не должен мутит воду пока путник не напьётся в жару?! Убери стадо с ручья, мы наберём воды тогда пусть пьют. Или ниже по течению их гони.
Чабан направил свою кобылу в их сторону и обдавая Катю запахом дерьма пронёсся мимо них с отцом на лету произнеся на ломаном русском:
- Урус не человек, урус – свинья! Свинье и грязная вода сойдёт!
Катя только спросила у отца:
- Почему от него так воняет?!
- Видишь у него штаны такие интересные, как бы кожаные?!
Катя кивнула.
- Они сшиты из очень плотной кожи, у него внутри там как бы двое штанов. Чтобы лишний раз не слазить с лошади во время долгих переходов, он какает и мочится прямо во второе дно своих штанов. На жаре фикалии разлагаются, поэтому он пахнет. Потом, когда он спешится с лошади для ночлега, всё содержимое выливается.
- Пап, а почему у них такие кривые ноги?!
- Как только у них рождаются дети, почти сразу их садят в седло. Если заметишь, кривизна ног соответствует округлому крупу лошади. Кости ребёнка мягкие, не сформировались ещё и искривляются со временем. Чем больше дитя проводит времени в седле, тем кривее ноги. Видимо этот признак попадает в гены, в память тело человека и передаётся следующему потомству.
- Откуда ты всё это знаешь про них?
- Помнишь, когда тебе было четыре годика, меня долго не было дома?! Я тогда ездил в этнографическую экспедицию, я фотографировал, а умные дяди изучали их язык и обычаи. Там нет ничего общего с исламом, чистые язычники, многие даже Коран никогда не читали. Язык очень бедный, обозначает только размер птиц, ну вроде как большая или маленькая, некоторых животных, необходимую домашнюю утварь. Многих слов нету, используют языки соседних племён и русский конечно же. По обычаю, девочки рано выходят за муж, лишает её невинности вовсе не муж, а другой мужчина из села или даже родственник. Если девочка забеременела, то она считается завидной невестой, так как доказала свою плодовитость. Рождённый ребёнок забирается родителями девочки и ими же воспитывается, считаясь их ребёнком. Девочка выходит замуж за подобранного родителями жениха. В порядке вещей, для услаждения плоти уважаемого гостя, предложить на ночь гостящему мужчине дочь или даже жену.
