События Первой русской революции в Вятской губернии

Уход от традиционных форм жизни, становление новых воззрений меняли настроения крестьян, часть которых неизбежно попадала под влияние радикальных идей. Все чаще в деревенской среде слышались критические оценки царя: “Леший бы унес нашего государя. Он подать увеличил, и обратил за собой все кабаки. Вином торгует”; “Царя скоро не будет. Начнется хорошая жизнь, а в мае месяце или ранее возьмем царя за уши и будем на нем пахать. Царь получает 6 000 рублей в день, а ничего не делает. Будет такой царь, как и он, но выборный. Тогда подати платить не станем”.

Показательны события в Ильинской волости Слободского уезда, где с конца 1904 г. до лета 1905-го проявлялись действия эсеров, нашедших сочувствие у части крестьян. Впечатляет жесткая лексика зачинщиков волнений: “Будет бунт и все, кто станет ему препятствовать, будут убиты”, “Боем идем против правительства”. Потенциальным доносчикам угрожали “снести голову”. Однако не все крестьяне поддерживали агитаторов. На предложение устроить демонстрации с флагами по Холуницкому заводу они ответили отказом, поскольку народ не поймет их и бросится бить.

На волостных и сельских сходах чувствовалось различие интересов среднего и бедного крестьянства в отличие от интересов богатых крестьян, которые, будучи перепуганы экспроприациями, хранили добро в возах на случай вывоза при пожаре. Похищенное стоило немалых денег. Грабители заставляли соседей участвовать в нападениях: “Если не пойдешь, то пуля в лоб”.

Многие крестьяне не одобряли радикальные идеи. Распевалась частушка о “демократах” и прокламациях: “Не ходите вы, девчонки, // С демократами гулять. // Демократы вам насуют // Прокламации в карман”. “Новую сказку о Крамоле” записал со слов “знахаря и колдуна” Ефима Чиркова поэт-самоучка Андрей Грудцын из с. Лопьял Уржумского уезда и переслал Д. К. Зеленину, который ее опубликовал. В сказке злодействуют дочери царя Мирона (Нерона) – Крамола, Лихоманка и Кикимора. О Крамоле говорилось: “Мечется она по свету да кровавством занимается: убивает она министров, воевод да бунмистеров… По городам да заводам Крамола шляется; оборачивается она, окаянная, где сорокой, где совой, а где емназисткой-барыней, где купчиком, а где и барином с кокардой”. С Крамолой бороться трудно, в частности, из-за неумения нерасторопных “скурятников” (урядников).

“Свобода” многими понималась своеобразно. Настроения некоторых крестьян выражались в словах: “Да во всем свобода. Теперь можно варить кумышку, можно рубить лес из казны, ну, одним словом, делать все”.

Реакция крестьян на царский Манифест была неоднозначна. Многие оставались равнодушны к нему. Существовало и негативное отношение к разъясняющим Манифест: “Что на них смотреть-то! Кто их звал к нам? Давайте их дубинами”. Губернская власть чинила препятствия проникновению Манифеста к народу. Губернатор заявлял: “Я никого не уполномочивал ездить по деревням и разъяснять Высочайший Манифест 17 октября и 3 ноября и потому прошу не верить тем людям, которые говорят, что они посланы губернатором”. Во многих селениях становые приставы, урядники и стражники отбирали у крестьян радикальные издания. В одной волости стражник при ссылке на Манифест, который был получен в церкви, заявил: “Что ваш манифест! Ваш манифест-то теперь – вот!, – старые ошвырки”. Однако остановить интерес крестьян к Манифесту уже было невозможно.

События революции 1905-1907 годов не миновали Вятскую губернию, которая до того представлялась вроде бы спокойной. Еще раньше в Вятке налаживалась работа кружков различных политических направлений. Социал-демократы Н. Бушен и А. Левентон организовывали кружки, состоявшие преимущественно из гимназистов, гимназисток и реалистов, хотя на собрания приходили и люди старшего возраста. Дом ветерана-народника Н. А. Чарушина посещали социал-демократы и эсеры. В августе 1903 года был создан первый Вятский комитет РСДРП, активную роль в котором сыграл отбывший ссылку В. А. Горбачев.

Протест интеллигенции нередко вызывали навязчивые нравоучения самих властей. На бенефисе одного артиста в 1902 году полицмейстер заставил его снять грим, поскольку, по его мнению, он имел сходство с Христом и пригрозил бенефицианту за неповиновение высылкой из Вятки.

Увлекалась оппозиционными настроениями и уездная интеллигенция, главным образом, сельские учителя и врачи. В декабре 1905 года учитель Ф. И. Решетников делился с другом тревогой за происходящее: “И творит же русский народ такую суматоху… Читаю часто газеты и кое-что немного знаю… Жаль, что царем управляют люди, а не царь управляет людьми…” Но специалисты с инженерно-техническим образованием на заводах Глазовского и Сарапульского уездов придерживались более умеренных взглядов.

Трагедия 9 января 1905 года в Петербурге – “кровавого воскресенья”, отозвалась в провинции. Социал-демократы в Вятке приняли решение усилить пропаганду и агитацию среди рабочих, шире вовлечь в революционное движение демократическую интеллигенцию.

В ответ на Манифест в Вятке начались политические демонстрации. Поползли слухи, будто бы злоумышленники прокололи глаза на царских портретах. События нарастали с угрожающей силой. 22 октября в Вятке прошли выступления городского “охлоса”, ставшие реакцией на митинги и демонстрации. Но недовольство происходило и из-за прекращения подачи воды в городе (водопровод имелся лишь в некоторых домах состоятельных людей, жители пользовались водоразборными колонками) и света.

До тысячи манифестантов с царскими портретами и трехцветными флагами двинулись от Кафедрального собора по Московской улице. Затем они разделились на несколько частей. Некоторые из толпы набрасывались на всех, кто не снимал шапки и не крестился, или на тех, кого подозревали в сочувствии к революционерам, били стекла, громили магазины. Жандармский подполковник Массалитинов и часть полицейских с риском для жизни пытались воспрепятствовать разгулу толпы.

В черный для Вятки день было убито шесть человек – судья, мещанин-домовладелец, гимназист, реалист, ученик городского училища, аптекарский ученик, ранено двадцать девять человек. На излечении в больнице оказалось 16 человек, 14 пострадавших лечились дома.

При судебном разбирательстве товарищ прокурора сделал разумные выводы – погром стал следствием забастовки, лишившей жителей воды, света, парома. Одной из причин была растерянность администрации, бездарность полицмейстера. Не были закрыты винные лавки. Помимо всего на 22 октября приходился день Казанской Божьей Матери, совпавший с поминальной Дмитриевской субботой, а еще и базарным днем, что вызвало наплыв народа из сельской местности. Погромщиков приговорили: двоих к каторге на 4 года, остальных десять человек к заключению на срок от полугода до двух лет.

Драматические события прокатились и по уездным городам. Разделение деревни по материальному положению, по “сознательности” представил грамотный крестьянин – деревня разделилась на два направления. “Наиболее претерпевающий и угнетенный жизнью житель деревни стал простирать свои руки с надеждой к заре освобождения из-под гнета старой жизни”. Второе направление – закоренелые “кулаки”, не желающие расставаться с “сытой старой жизнью”, которые “привыкли последнюю одежду драть с нашего брата, бедняка”. Но автор этих мыслей не одобрял радикальное решение проблем: “Будем стараться пока не раздражать, а успокаивать своих братьев, которые не ведают, что творят”.

В конце ноября – начале декабря 1905 года состоялся губернский съезд Крестьянского союза. В здание, где он проходил, являлись рабочие, служащие и самовольно оставившие казарму солдаты запасного батальона, выражая сочувствие делегатам. Один из солдат П. Фабричный передал съезду штык, как “залог верности народу”. Командир батальона заявил губернатору, что не ручается за солдат. Тот не решился разогнать делегатов съезда.

Съезд постановил присоединиться к Всероссийскому Крестьянскому союзу, избрал постоянный комитет, принял несколько резолюций, рассчитанных на понимание крестьян.

Губернская власть готовилась к пресечению второго крестьянского съезда.

18 декабря произошло вооруженное столкновение боевой группы эсеровской молодежи и участников крестьянского съезда с полицией и войсками. Боевиков обнаружили на городской водокачке под крутым обрывом, спускающемся к реке (ниже теперешнего телецентра). На предложение сдаться они ответили отказом. На их выручку выступили около 30 дружинников. При появлении полиции и солдат эта группа засела в доме на Кикиморской улице (совр. ул. Водопроводная). После перестрелки дружинники сдались. Погибли двое солдат, ранены несколько солдат и дружинников. Боевики, окруженные на водокачке, сдались. Среди участников выступления оказались крестьяне, мещане, бывший чиновник, трое реалистов, двое учеников сельскохозяйственного технического училища; один выбывший из гимназии… Характерно, что среди обоих боевых групп отсутствовали рабочие.

В этот же день солдат Фабричный смертельно ранил командира батальона Н.В. Нестеренко, ветерана русско-турецкой войны 1877-1878 годов, отца семерых детей, который скончался на другой день. От ран умер и 15-летний крестьянский подросток, оказавшийся среди боевиков.

Министерство внутренних дел объявило Вятскую губернию в состоянии усиленной охраны. Спад революционных событий приводил к разочарованности в ожидании успехов и даже к трагическим уходам из жизни их участников. Поразило Вятку самоубийство 28 марта 1906 года руководителя комитета РСДРП В.А. Горбачева.

Весной 1906 года возле городской тюрьмы в Вятке собирались группы реалистов, “техников” (воспитанников сельскохозяйственного технического училища) и рабочих с красными флагами. Из открытых окон тюрьмы раздавалось пение “Марсельезы”… С наступлением тепла “сборища” становились все многолюднее… Арестанты выставляли из окон, стекла в которых были выбиты ими же, красные лоскуты материи на древках. В конных стражников и тюремных охранников летели камни. Многие из них получили серьезные ушибы. К вечеру разгоряченная публика удалялась в расположенный неподалеку Александровский сад, где продолжались антиправительственные речи и соответствующие песнопения. Обыватели с улиц, находившихся близ тюрьмы с понятным возмущением жаловались на полное бессилие администрации и даже правительства, а “малоразвитая публика” была “близка к проявлению актов самосуда, подобных происходившим в Вятке 22 октября”.

В событиях 1905-1907 годов хорошо видны настроения рабочих и их отношение к политическим событиям. Совет рабочих депутатов в Вятке действовал активно, главную роль в нем играли железнодорожники. Осенью 1905 года забастовка охватила железнодорожные станции. Делегаты от Вятки, ездившие в Пермь на съезд железнодорожников, входивших во Всероссийский железнодорожный союз, по возвращении разъясняли его работу на станциях в Вятке, Зуевке, Мурашах перед рабочими и служащими, распространяли телеграммы от Центрального бюро Всероссийского железнодорожного союза.

Во всех действиях на железной дороге прослеживалась жесткая настроенность небольшой, но решительной группы застрельщиков, которые заставляли рабочих примыкать к участию в ней. На собраниях звучали типичные призывы за Учредительное собрание, за устранение администрации и полиции, за то, чтобы народ управлял сам собой, выставлялись лозунги: “Один за всех и все за одного”. “Долой полицию, долой самодержавие, да здравствует Республика”.Рабочий Плюснин собрал деньги на изготовление красного флага, который водрузили над паровозом.

Но видно различное отношение рабочих к забастовке. Многие проявляли нерешительность, опасаясь увольнения и тревожась за свои семьи. Радикально настроенные рабочие презрительно называли их “черносотенцами”, “баранами”, “темной деревней”. Рабочий Зонов кричал, что за отказ от забастовки весь вагонный цех следует… сжечь. На станции Мураши в декабре забастовщики угрожали, что несогласных выгонят из депо, а из Вятки вскоре приедут слесаря бить тех, кто отказался бастовать.

Реакция местной администрации

С 29 июля 1906 года в управление губернией вместо 62-летнего А. Г. Левченко вступил энергичный 44-летний С. Д. Горчаков, находившийся в родстве с П. А. Столыпиным. Его решительные действия оказывались реакцией на выступления революционеров, на “аграрные беспорядки”, на усиление революционного террора. Только за 1906-1907 годы в губернии по официальным данным произошло 27 убийств полицейских чинов и должностных лиц, пять вооруженных нападений на полицию.

Новый губернатор повел себя гораздо решительнее предшественника. В губернаторском отчете за 1906 год он писал: “Революционная доктрина пустила глубокие корни, как ядовитая зараза, постепенно проникла в местную печать и различные слои общества. Она приносит пагубные последствия, понижая уровень нравственности и дурно влияя на нравы”.

Губернатор обладал незаурядными административными способностями, сумел сплотить вокруг себя помощников, прежде всего из губернского жандармского управления, уездных исправников, земских начальников. При нем налаживалась сильная система сыска, насаждения надежной агентуры для борьбы с революционными элементами губернии. Началась чистка губернии от “нежелательных элементов”, высылки, аресты.

Репрессиям подверглась газета “Вятская речь”, издаваемая Николаем Чарушиным. В среде либеральной интеллигенции губернатор снискал прозвище “крутого Сережи”. Против Горчакова было настроено и вятское земство, сильное своими демократическими традициями.

Не терпел Горчаков выборных начал в городской думе, упорно продвигая на должности “своих” людей. Особенно жестко он действовал против организаторов “аграрных беспорядков”.

Бесцеремонно обходился Горчаков с бывшими членами Государственной Думы. Из 13-ти вятчан, состоявших ее депутатами, четверо были высланы за пределы губернии, двое сидели в тюрьме, а пятеро из-за опасности подвергнуться репрессиям, выехали из губернии.

В губернию прибывали охранники и стражники – казаки, а также выходцы с Северного Кавказа, которые часто вместо наведения порядка проявляли бесчинства, вызывая еще большее негодование жителей Вятки и губернии. Так, в пьяном виде конный стражник Узаев застрелил чиновника и крестьянина. Дело завершилось тем, что местные власти отправили убийцу “на попечение родителей” в Грозненский округ. Подобная трагедия не единична. В слободе Дымково стражники убили отца и сына Печищевых.

В 1907 году эсеры-боевики приняли решение об убийстве “сиятельного погромщика”. Исполнителем стал Иосиф Левитский. 17 октября он бросил бомбу в экипаж губернатора. Она не взорвалась, а телохранитель Горчакова застрелил покушавшегося.

Репрессивные меры против революционных сил и сил оппозиции принесли результаты. Конечно, губернатор занимался и другими делами, состоял, чаще номинально, в главе различных общественных организаций, к примеру, был председателем Вятской ученой архивной комиссии, присутствовал при благотворительных акциях.

Весной 1909 года Горчаков получил назначение на губернаторство в Калугу.

Провожали Горчакова пышно. Вятская ученая архивная комиссия поднесла свиток, имитирующий древнюю грамоту. Ему подарили по старинному обычаю – “пряник”, да не простой, а выпеченный в особой форме, чуть ли не ХVIII века, сохранившейся у какого-то собирателя древностей. На ней по кругу шла надпись – “пряник прян, медвян, ести с гостьми приходящими на здравие”. Горчаков отбыл из Вятки 1 мая 1909 г. на собственной яхте под названием “Вятский воевода”. Возникал вопрос на чей счет была она построена. На “малой родине” он прославился тем, что при помощи казенных землемеров намеревался расширить свое имение за счет сопредельных владений.

(Финал Горчакова закономерен. Его, как “бывшего”, после Октябрьской революции выслали в Сибирь. В 1927 году “крутой Сережа”, будучи в ссылке на севере Тюменской губернии заболел тифом и скончался в возрасте 65-ти лет).

Вятка и Государственная Дума

Выборы в Государственную Думу волновали вятчан, вселяли в них надежду. Священник о. Я.Ф. Мултановский замечал: “…губерния наша, как и вся Россия, похожа на разбитую скрипку. Но, говорят, если склеить скрипку, она еще лучше запоет. Надо поискать и выбрать в Государственную Думу таких мастером, которые сумели бы склеить “Разбитую скрипку”. Вятское общество интересовалось выборами в Первую Государственную Думу. Что представляли собой депутаты-вятчане?

Они были выходцами из крестьян, врачами, учителями, были среди них священники. Депутаты состояли кто во фракции социал-демократов, кто в “трудовой группе” – фракции крестьян и интеллигентов народнического направления, кто во фракции кадетов. Вятчане посылали им письма. В одном говорилось: “Дольше терпеть нет сил. Дума – последняя наша надежда. Отстаивайте наказы со всей решительностью в полной надежде на нашу поддержку… Нам нечего терять”.

Но существовало и оправданное недоверие к выборам. Крестьянин из Слободского уезда 26 февраля 1906 г. с опасением писал в “Вятскую газету”: “Глядишь, и попадет в Государственную Думу, по милости начальства, какой-нибудь торгаш, лесопромышленник или просто деревенский кулак из бывших трактирщиков, разбогатевший за счет мужицких грошей, сношенных к нему в дни мужицкой невзгоды”.

 

Народ на войне

Войны оказывали воздействие на сознание крестьян. Многим из них пришлось участвовать в войне с Японией и Германией. Война с “опоньчами” была больным местом для крестьян, особенно для крестьянок. “Скоро ли наши миленькие солдатики их, окаящих, перебьют”. Крестьяне покупали “картинки”, изображавшие в бравурных тонах войну с японцами.

Особой благодарности за проявленные подвиги участники не имели. Пример тому уроженец д. Заструги Малмыжского уезда Василий Бабушкин, участник русско-японской войны, подвигу которого А.С. Новиков-Прибой посвятил в романе “Цусима” главу “Матрос Бабушкин в исторической роли”. В декабре 1906 г. он ходатайствовал о пособии. Бывшему машинному квартирмейстеру было тогда 30 лет. Хозяйство его состояло из избы, клети, надворных построек, лошади, коровы, пяти овец. Оценено оно было не более чем в 250 рублей. Бабушкин получал от казны в год пенсию 42 рубля и 81 рубль в год из инвалидного капитала на ордена, всего 153 руб. Он собирался строить еще одну избу, поскольку жил с матерью, “неразделенным” братом, который был женат и имел сына, а также с сестрой. Бабушкину отпустили из казенной дачи лес, но по неимению средств построить избу он не смог.

После получения манифеста об объявлении войны Германии на Кафедральной площади Вятки прошел молебен с пением гимна “Боже, царя храни…”, с верноподданническими возгласами. По улицам шли восторженные настроенные манифестанты. Официальные известия переполнялись ура-патриотическими фразами. Народно-патриотическая партия распространяла листки, написанные епископом Никандром. С запасными нижними чинами велись религиозно-нравственные беседы, отправлявшимся на фронт выдавали специальные “Молитвенники для воинов”. Типичными рассуждениями вятских крестьян были такие: “На все воля Божья”. Позднее стали проявляться антивоенные настроения.

Печать знакомила читателей с письмами крестьян, взятых на войну. Онипоявлялись в газетах чаще вроде повествования пришедшего по ранению солдата: “Рассказывает про войну и про немца, прямо заслушаешься, как все интересно происходит. Все равно, говорит, сколько война не продолжится, немцу заворотят оглобли, сокрушат без сомнения… На войне совсем не так страшно”. Налицо определенная бравада.

Война вызвала изменения в крестьянстве. “Деревня стала трезвой, спокойной… не стало шума, драк и выпивок”, но чаще сельские жители стали потреблять “бражку”, “кумышку, “дурман”. Эти “доморощенные напитки” вызвали массу отравлений. В городах же потребляли политуру, одеколон, денатурированный спирт.

Хотя газеты уделяли много места “молодечеству”, реалии свидетельствовали о другом. В неотредактированных письмах солдат с войны впечатляют коряво написанные строки: “…кабы были у меня крылья, то бы я к вам прилетел и поглядел на вас”; “…неохота помирать, а смерть над головой”; “хоть бы мне придти домой раненому, я бы и рад. Больно мне скучно, больно чежело… На что я зародился?” “Я ведь не по охотке ушел, поневолке”. Война вырывала крестьянина из сферы привычных дел, порождала новое направление мыслей.

Рабочий люд губернии тоже выражал свое отношение к войне. В донесении агента полиции говорилось о таких настроениях: “Среди рабочих напряженная атмосфера, внимательно следят за тем, что делается в столицах. Официальным сообщениям и газетам не верят. Чаще и чаще раздаются голоса о мире, который, как думают рабочие, наступит скоро и мог бы наступить еще скорее, только бы столицы и рабочие тамошних заводов потребовали этого и устроили политическую забастовку”.

В годы первой мировой войны вятская учащаяся молодежь старалась помогать пострадавшим от военных бедствий, беженцам вещами, деньгами. Было желание подготовить детей беженцев для поступления в среднюю школу. Однако гимназическое начальство усмотрело в этом деле “политическую пропаганду“. Учащихся волновало положение в деревне, испытывавшей тяготы войны. “Мы пойдем в деревню и будем устраивать там ясли-приюты для детей солдат… – писал воспитанник сельскохозяйственного и технического училища, – будем нести туда свет науки и знания”.