Две концепции вакуума 7 страница

Поэтому Вальт признается:

я радовался, когда мы ели одни и отец с своими пожитками покидал город (F1. 58 —

XXI 242).

Образ ангела смерти или убийцы-преследователя отмечался нами ив 1 -й, и во 2-й главе. Теперь пора указать, что в своем первоначальном переживании он упи­рается в образ отца:

В бреде Албано Гаспар предстает «с ужасными адскими силами и орудиями, сидящий на

престоле бездны» (Т. 136 — XVI 535).

Смерть! возьми меня, — воскликнул Эмануель вне себя, — вы, дорогие друзья! отец мой!

мать моя! разбейте мое сердце, я не могу жить дольше (Hesp. VIII 55, ср. 59).

Следует обратить внимание на описания смерти на руках какого-то существа — ангела детства, гения земли и т. д.:

Смерть передала человека в твои вечные теплые отеческие руки, сотворившие нас

(Hesp. 38-VIII 71).

Тема великанов, разбиравшаяся в 1-й главе, сродни теме отца — смерти.

Чувства бессознательной враждебности к отцу и страха перед отцом маскиру­ются или парализуются утрированной нежностью:

о, дай моему любезному отцу и моему любезному Фламину такую же ночь! (Hesp. 35 —

VII 220); Албано в бреду: «тогда больной опомнился и добавил: отец мой, ведь я люблю

тебя!» (Т. 97 - XVI 233).

Но такая нежность не в силах, однако, маскировать затаенное стремление под­няться над отцом. Образ лорда Гориона, несмотря на все сердечные излияния Вик­тора, окружен холодом; настоящую нежность он питает лишь ко второму образу отца — Эмануелю-Дагору: не потому ли, что Эмануеля болезнь обрекла на близкую

 

191

Жан-Поль Рихтер и его «Эстетика»

смерть? В детских воспоминаниях Вальта особенно запечатлевается образ смиряю­щегося отца:

Каким смиренным и трогательным казался мне наш бедный отец, когда он стоял на сту­пеньках багряного алтаря и пастор, громко крича, держал перед ним золотую чашу (F1. 58 - XXI 248).

О могиле отца в «Фикслейне» нам уже пришлось говорить.

Наконец, мы имеем однажды в романах Жан-Поля настоящее отцеубийство в сильно замаскированной форме. В «Геспере» Фламин и его друг Матьё дерутся на дуэли с Лебо, причем Фламин не знает, что Лебо — его собственный отец. Перед дуэлью Матьё надевает маску Фламина, а Фламин маску Матьё. Первым стреляет Фламин. Из дипломатических соображений (карьера при дворе) Лебо стреляет мимо, принимая Фламина за Матьё. Вторым стреляет Матьё (в маске Фламина, то есть сына), убивая Лебо. В сущности эта «замаскированная дуэль с отцом».. (Hesp. 43 — VIII 129) является не чем иным как отцеубийством. Недаром Фламин восклицает: «я, один я убил его!» (40 — VIII 91).

Наряду с враждебными чувствами к отцу мы имеем типичные «фантазии о спасе­нии» (Rettungsphantasien). После самоубийства лорда Гориона Виктор восклицает:

Отец, отец, значит ничем я не мог отблагодарить тебя (Hesp. 42 — VIII 178). В начале романа он оперирует своего отца, возвращая ему зрение.

Вальт мечтает о счастье спасти Клотара из воды (F1. 24 — XX 208). Клотар для него идеал, то есть близок к отцовскому образу.

Те же черты — в отношениях к другу. Об Эдиповом треугольнике в теме дружбы было уже говорено. Но вот черты Rettungsphantasien: по отношению к Фламину, которого он хотел спасти — Виктор становится «холоднее и бесчувственнее», узнав о том, что Фламин освобожден из тюрьмы (Hesp. 44 — VIII144). Сюда же относится специфическая черта героев Жан-Поля: умышленно доставлять друг другу боль, чтобы вызвать горячую любовь (Uns. L. 11 — I 93) — в конце концов, чтобы играть роль защитника и заступника — утешителя-отца.

До сих пор мы опирались исключительно на романы Жан-Поля. Пора обратить внимание на автобиографический материал. 3 главы или лекции (автобиография написана в форме лекций) конечно должны быть использованы с большой осто­рожностью, так как являются в гораздо большей степени литературным произведе­нием, нежели биографическим источником. Но некоторые черты и повествования весьма красноречивы. Характерно, что самое раннее воспоминание (aus meinem zwцlf — hцchstens vierzehnmonatlichen Alter) есть первичный базис (Urerlebnis) позд­нейших «полетных» фантазий:

dass ein armer Schьler mich sehr liebgehabt und ich ihn, und dass er mich immer auf den Armen — was angenehmer ist, als spдter auf den Hдnden — getragen, und dass er mir in einer grossen schwarzen Stube der Alumnen Milch zu essen gegeben. Sein fernes nachdunkelndes Bild und sein Lieben schwebte mir ьber spдtere Jahre hinein.

В позднейшие годы (в Joditz'e) среди детских забав, которым предавались он И его брат в отсутствие отца, Жан-Поль упоминает об прыганий в сарае с freilie­genden Balken auf das anderthalb Stockwerk tief gelegte Heu, um unterwegs das Fliegen zu

192

Жан-Поль Рихтер и его «Эстетика»

Жан-Поль Рихтер и его «Эсте тика»

 

gemessen (запретность полета — в отсутствие отца). В третий раз полет в автобио­графии упоминается при описании вечерней идиллии в Joditz'e с отцом: der Vater mit der Pfeife... wir taten als seien wir die noch kreuzenden Schwalben ьber uns («блаженные» стаи в первой главе — в присутствии отца).

Характерно, что в большей части автобиографии ни слова не говорится о матери и что отец, являющийся главным предметом рассказов, — выступает прежде всего как налагатель запретов. Детский протест Жан-Поля не менее силен. Вместо недос­тупной библиотеки отца он составляет собственную библиотеку. Отец играет на рояле сам, но не обучает музыке детей — в его отсутствие Жан-Поль разыгрывает на рояле, причем подчеркнуто: er suchte gehцrt zu werden (im Dorfe). Пример имита­ции отца в еще более яркой форме: в отсутствие отца (пастора) Жан-Поль имити­рует у постели больной женщины взрослого пастора (ср. Вальта в F1. 5 — XX 41). И наконец,

когда маленький Жан-Поль vor der Kirche durch das Dorf mit einem Bund Schlьssel ging — lдutete er unterwegs damit, um sich dem Dorfe zu zeigen und sperrte mit einem davon den Pfarrgarten auf, um daraus einige Rosen fьr das Kanzelpult zu holen.

Осознание подобной имитации как запретного неминуемо приводит к детским страхам. Показательно, когда появляются эти страхи: в те моменты, когда он должен был нести die Bibel seines Vaters (NB: вещь, принадлежащую отцу, как и библиотека, рояль и т. д.) через пустую церковь в ризницу, его охватывал страх преследования призраками. Вместе с тем его терзали ночные страхи перед призраками — bis endlich mein Vater heraufkam und gleich einer Morgensonne Gespenster wie Trдume verjagte (реальный отец ликвидирует страх перед фантастическим отцом). По поводу этих ночных страхов Жан-Поль делает весьма ценное признание, что все же этот страх перед призраками вызывал сам отец (Жан-Поль имеет в виду рассказы отца о при­зраках, но практика психоанализа показала, что в сущности образ призрака и есть отец). Весьма показательно, что Жан-Поль, по собственному признанию, тщательно скрывал от окружающих эти страхи.

Вражда к отцу выражается и в том, как описаны путешествия с отцом в Zedt-witz: здесь двор, знать, словом, все ненавистное до конца дней Жан-Полю. Анти­теза — путешествия с матерью на ярмарку (первое упоминание о матери, если не считать Salat brechende Mutter в саду). Характерно, что о матери он говорит в описа­нии не родных мест (ярмарка в Hofe — отсюда «тема дали», «невиданных мест», пожалуй даже Италии в «Титане»).

Весьма показательно, что автобиография Жан-Поля доведена до 1779 года, то есть года смерти отца.

Если бы от Жан-Поля не осталось ничего, кроме разобранных произведений, то мы могли бы построить следующую гипотетическую схему.

Все сказанное в настоящей главе заставляет нас признать наличие у Жан-Поля двух психических слоев: одного более затаенного и глубокого, который можно про­следить по автобиографии и по обертонам некоторых образов (почти между строк), и второго, более периферического.

В первом вытесненном слое — сильная фиксация либидо на матери [имеет] лите­ратурные фазы. Обрывки этого слоя — в «Зибенкезе» (мать — жена), в «Фикслейне»

 

(мертвый отец в день свадьбы), в «Невидимой ложе» (пребывание в пещере, как материнском лоне) и в Mutterleibstrдume (тема воды). Отец мыслится как идеал (детская имитация отца — быть как отец), что приводит к соперничеству с отцом (детские страхи, отец — преследователь). Вытеснение первоначальных желаний приводит к новому решению Эдипова конфликта: субъект, отказываясь от реального овладения объектом, «проглатывает» объект — отождествляет себя с матерью, приобретая женственную психологию по отношению к отцу и его замещающим образам (тема дружбы, тема защищающего гения). Первоначальные желания ока­зываются запретным титанизмом. Вытеснение первичных желаний таким образом приводит к обратному: к преувеличению женской нежности к отцу. Первичные желания — быть как отец — рисуются как запреты: ты не можешь быть титаном, ты не можешь подниматься на вершину горы, полет (для тебя) смертелен. Отсюда — мания преуменьшения, идеализация эфемеры (возвращение к матери — как ото­ждествление с матерью).

Основной психологический конфликт — в противоборстве указанных двух слоев: второго явного с первым вытесненным, прорывающимся в замещающих образах. Второе, женское «я» Жан-Поля является лишь в результате попытки преодоления конфликта, возникшего при первоначальном формировании «я». Это первоначаль­ное «я — идеал» было равно отцу (быть как отец). Приравнивая себя к отцу, Жан-Поль однако обращает на себя (так как «я» = отец) и враждебные чувства: желание смерти отцу бросает тень и на «я» Жан-Поля (страх смерти — желание смерти). Амбивалентное отношение Жан-Поля к «я» сводится таким образом к тому, что его собственное «я — идеал» есть не что иное как отец, и это его «я» терпит судьбу отца, которую в потаенных желаниях предначертал ему сын. Следовательно, расщепление на два «я» — «я — преследователя» (наблюдателя) и «я — жертвы» (на­блюдаемого) есть не что иное, как перенесенная внутрь первоначальная (в детстве) борьба против отца и страх перед отцом, причем роли постоянно меняются: гони­тель превращается в жертву и наоборот (что объясняется тождеством обоих образов в бессознательном). Эта потаенная (ночная) установка по отношению к отцу скрыта более явной (дневной) установкой, долженствующей уравновесить анархические вожделения первой. Такого рода компенсацией является утрированная сентимен­тальность к другу-отцу (имеющая, как мы видели, садические обертоны); такого же рода компенсацией являются все «книжные» рассуждения Жан-Поля о бессмертии и религии, сплошь неоригинальные и нехарактерные ^|ЗС. Неррлих неправ поэтому просто откидывая «Геологию» Жан-Поля как наносную. Она — органическая часть личности Жан-Поля, хотя ее роль и сводится ко вторичной (извне, из книг) ком­пенсации анархических инстинктов бессознательного.

Но вытеснение «титанизма» (отождествления с отцом) и отказ от объекта (мате­ри) путем отождествления с ним — ведет к интроверсии либидо, к превращению «объект-либидо» в «я — либидо»: возникает регрессия к нарцизму. Отсюда те черты автоэротизма и нарцизма, которые отмечались во 2-й главе ¹³¹.

TV

 

^ьng W,^Hp ^6Cv ^Я^^{вительности на}звал Жан-Полеву Vorschule der Aesthetik - «Anleit-
ckom cr Τ             ^{kC ZU schreiben>>}· Действительно, не говоря уже о стилистиче-

^с личн           ^{ЗИИ VorschuIe}> ^тРУДно найти другое произведение, более сросшееся

ностью и индивидуальностью автора. Предстоящий анализ выделяет лишь

10816

Жан-Поль Рихтер и его «Эстетика»

195

 

L У I_________________________________________________________________________________________

некоторые части этого произведения и пытается в теоретико-тематических сужде­ниях Жан-Поля вскрыть те же характерологические черты, которые мы вскрыли на основании его романов. В центр исследования ставится полемика с романтизмом, окрашенным фихтеански (Шлегель), и с самим Фихте¹³².

Во 2-й главе мы видели, куда в пределе вела «интровертированность» Жан-Поля: к практическому солипсизму, превращающему внешний мир в книгу для чтения или в объект потребления — в средство эгоистического субъекта. Мы знаем, что от этой предельной формы Жан-Поля спасало амбивалентное отношение к «я», подрезывавшее крылья всякой «субъективистической гордыне». В своей отрица­тельной предельной форме практический солипсизм (эгоизм) был запечатлен в об­разах «титанов» Рокэроля и Албано. Но еще в одном образе, может быть наиболее удачном по своей язвительности, Жан-Поль запечатлел облик практического со­липсизма — в образе Kunstrat'a Fraischdцrfer'a (А. Шлегеля?). Fraischdцrfer как бы воплощение «незаинтересованного эстетического наслаждения», делающего всякий предмет и всякую чужую жизнь предметом «бескорыстного» любования. Для него вся действительность не что иное как художественное произведение и только худо­жественное произведение.

Но если абстрактное («чистое») эстетическое сознание и таково, то живой чело­век, созданный по образу и подобию такого создания, наталкивается на конфликты, которые сатирически выявил Жан-Поль. Эстетическое сознание незаинтересо­ванно — но есть моменты, когда на незаинтересованное наслаждение налагается veto и когда оно может быть названо только возмутительным. Таковы суждения Fraischdцrfer'a: der formlose Former, achtet am ganzen Universum nichts, als dass es ihm sitzen kann — er wurde wie Parrhasius und jener Italiener Menschen foltern, um nach den Studien und Vorrissen ihres Schmerzes einen Prometheus und eine Kreuzigung zu malen, der Tod eines Sцhnchen ist ihm nicht unerwьnscht, weil die Asche des Kleinen in der Rolle einer Elektra einem Polus weiter hilft als drei Komцdienproben — das unzдhlige Landvolk ist doch von einigem Nutzen in lдndlichen Gedichten und selber in komischen Opern и т. д. (Gesch. d. Vorr. z. 2-tin Aufl. des Fixlein. III 27). В «Титане», после того как Рокэроль покончил самоубийством в 5-м акте им самим сочиненной трагедии, явившейся его исповедью, Fraischdцrfer дает «формальный анализ» этого само­убийства и его критику: Man mьsste wie im genialischen Hamlet ein Schauspiel ins Schauspiel flechten und in jenem den scheinbaren Tod zum wahren machen; freilich war'es dann nur Schein des Scheins, spielende Realitдt in realem Spiel und tausendfacher, wunderbarer Reflex! (T. 130 — XVI 496). Теоретически те же обличения эстетического эгоизма даны в «Vorschule», где поэтическим материалистам m. ch. «фотографам природы» противопоставляются романтики — «poetische Nihilisten» (§ 2). Доста­точно бегло просмотреть посвященный этим «нигилистам» параграф, чтобы убе­диться, что обличения бьют прежде всего против эстетической интроверсии (мир фантазии, аннулирующий реальность) и эстетического эгоизма («незаинтересован­ность» Fraischdцfer'a): gesetzlose Willkьr... die die Welt und das All vernichtet; Versдumung aller Wirklichkeit, die eingeschrдnkte in ihm selber ausgenommen; regelloser Maler, der den Aether in den Aether mit dem Aether malt; fremde Lдnder und Zeiten ohne Individualitдt; die meisten schauen im Universum nur den Marktplatz ihres engen

Lebens и т. д.

Параллельно полемике с эстетическим солипсизмом романтиков идет поле^ мика с системой Фихте, которую Жан-Поль интерпретирует как теоретический солипсизм. Для суждения об отношении Жан-Поля к Фихте существенны: 1) образы «фихтеанцев» в его романах (Лейбгебер, Шоппе), 2) переписка с Якоби периода

1799-1800 гг. и 3) сатирическая Clavis Fichteana, появившаяся в 1800 г. в Эрфурте и посвященная Якоби.

Если проглядеть это последнее произведение, то бросится в глаза одна черта или одно основное положение, которое стремится в своей, и здесь не оставляемой, вычурной форме доказать Жан-Поль: опровержение того, что «я» не довлеет себе. Оружие Жан-Поля здесь — карикатура и утрировка.

ich bin der Pilatus und der Gekreuzigte zugleich (§ 1 — XVII 246); der Vater des Sobouroff, der sich selber Geld borgte, sich Wechsel ausstellte, so oft protestierte und sich nach dem Wechselrechte strenge genug behandelte (§ 13 — XVII 259); Da dem absolutes Ich die opera omnia des Universums, wie Gesner die seinigen, zugleich macht, druckt, sticht und verkauft (§ 14 - XVII 264).

На деле (по Жан-Полю) «я» — без внешнего, «я» в себе — пустота, ноль; замк­нутость «я» от мира опустошает не только мир, но прежде всего самым безжалост­ным образом это самое «я».

Вот как характеризуется чистое «я»:

Hier wird die Hцhe so schwindelnd und dьnn — luftig, dass keine Begriffe mehr zu- und nachreichen (Cl. 10 — XVII 250—251); In der finstern unbewohnten Stille glьht keine Liebe, keine Bewunderung, kein Gebet, keine Hoffnung, kein Ziel — Ich so ganz allein, nirgends ein Pulsschlag, kein Leben, Nichts um mich und ohne mich Nichts als Nichts. — Und wer hцrt die Klage und kennt mich jetzt? — Ich: Wer hцrt sie und wer kennt mich nach der Ewigkeit? Ich (§ 15 - XVII 276).

Защитники Фихте могли бы сказать, что речь идет у Фихте не об эмпириче­ском, а об абсолютном «я». Но задолго до психоаналитика Пфистера¹³³ Жан-Поль усмотрел близкое родство того и другого. Чрез всю Claris тянется вереница ирони­ческих разоблачений абсолютного.

Мы не будем входить здесь в рассмотрение степени оригинальности Жан-Поля в его теоретических опорных пунктах: характерно, что он ловит все попадающееся ему под руку в целях использовать как оружие против Фихте — суждения Якоби, «Аподиктику» Бутеровека¹³⁴. Но важно отметить некоторые признания в письмах.

В письме 4/VI 1799 (S. 18 издания писем) Жан-Поль признается, что из произ­ведений Фихте он читал только Abriss в Niethammerscher Journal и Moral. 4/X того же года (S. 26) он пишет: Fichte las ich von vorne wieder и присоединяет к своему ' Уразумению Фихте das, was ich aus Schelling und Schlegel erriet (в марте 1799 он читал Weltseele Шеллинга; см. письмо 4/Ш 1799, S. 12). В декабре (письмо 22/ХИ, S. 36) он прочел Wissenschaftslehre и Ueber das Eigentьmliche der Wissenschaftslehre, в по­следние 14 дней декабря 1799-го и в первые 8 дней 1800-го года он пишет Clavis, а в конце января (29-го) после окончания Clavis сознается: Studiert hab'ich eigentlich Fichte nicht — und keinen Philosophen ausser Dich (S. 44). Невольно создается впечат­ление, что Жан-Поль к полемике подошел с предвзятой точки зрения и сражался с каким-то невидимым врагом, тем более если вспомнить, что в Берлине в 1801 году личные встречи его с Фихте оказались неуместными, били мимо цели.

Психологический мотив борьбы и ее ожесточенности как против Фихте, так и против фихтеинизированных эстетиков романтизма, станет ясным, если вспом­нить облик Жан-Поля, очерченный в предыдущих главах, — в Шлегеле и Фихте •*ан-Поль увидал проявление и осуществление всех тех желаний, которые у него самого подверглись вытеснению: для него они оказались воскресшими воплоще­ниями тех сторон его психики, на которые им самим был наложен запрет. Доста-I А ^т°Чно перечитать Clavis с этой точки зрения, чтобы найти излюбленные темы

 

Жан-Поль Рихтер и его «Эстетика»

197

 

Жан-Поля. В основе абсолютизм чистого «я» мыслится Жан-Полем как (запретное для него) поставление себя на место отца (вершина горы, титан, полет):

da ich der Pilatus und der Gekreuzigte zugleich bin, ja sogar der Vater des letztern (§ 1 — XVII 246); dass ich die natura naturans und der Demiurgos und Bewirkhelfer des Universums bin (§ 12 — XVII 252); die alte Frage Augustins; ob der Sohn auch Gott den Vater zeugen kцnnen, wьrde repetiert und bejaht (§ 13 — XVII 255); Jede Bestie setzt und schafft ein metamorphotisches Stьck der Welt, die Schooskatze ist die Mutter ihrer Gцttin und Herrin — das Pferd setzt den Reiter, der Hase den Junker... die spielende Ephemere setzt 2 Stunden lang, erstlich die untergehende Sonne und dann ihr Weibchen (§ 13 — XVII 262. Ср. о теме эфемеры в предыдущих главах); bist du der Vater deines Ururgrossvaters und des ganzen Stammbaums (§ 14 - XVII 264)^ш

О «книжном» отношении к действительности и интровертированности Жан-Поля достаточно говорилось в предыдущих главах. Нетрудно понять, что Kunstrat Fraisch-dцrfer — сам Жан-Поль в пределе. Еще несколько черт: Выпады против Фихте (о рефлексии над рефлексией) повторяются не раз:

Der Wirt, ein Herrnhuter, der auf sein Schild nichts mehr malen lassen, als wieder ein Wirtshausschild mit einem дhnlichen Schild, auf den wieder das Gleiche stand (Fl. 12 — XX 88) и там же: Ich rezensiere die Rezension einer Rezension von Rezensieren des Rezensierens, oder ich reflektiere auf das Reflektieren auf die Reflexion einer Reflexion ьber eine Bьrste... Или: Schoppe nahm seine Maske herab — aber eine Unterzieh-Maske sass darunter, er zog diese aus — eine Unterzieh-Maske der Unterzieh-Maske erschien — er trieb's fort bis zur fьnften Potenz (T. 50 — XV 292. Cp. dann seh'ich wieder dem zusehen zu T. 88 — XVI 164— 165); Wir putzen den Putz an, binden den Einband ein und ziehen ein Ueberkleid ьber das Ueberkleid (Uns. L. 16 - Extrabl. - II 25 - II 214).

Но сам Жан-Поль в лейпцигский период был преследуем кошмаром этого бес­конечного рефлектирования, — источником его скепсиса. Разница лишь в том, что такое возвращение на себя носило эмоциональную окраску (чувствование чувства) в противоположность фихтеанской рассудочности ^В6.

Последнее, наконец: не только фихтеанец Шоппе страдает манией преследова­ния, где в роли преследователя выступает «Я» с большой буквы, но и Виктор, герой «Геспера», произносит на попойке, перед своей восковой мумией надгробную речь над самим собой. В этом надгробном слове прорываются (нетрудно это видеть при внимательном чтении) самые потаенные лирические темы самого Жан-Поля. Вик­тора, как и Шоппе, пронизывает Schauer des Ich (Hesp. 28 — 2-ter Osterf. VII 57): Ich seh'ein Gespenst um diesen Leichnam schweben, das ein Ich ist... Ich! Ich! du Abgrund, den ein Spiegel des Gedankens tief ins Dunkle zurьcklдuft — Ich! du Spiegel im Spiegel! — du Schauder im Schauder! — Ziehet den Schleier vom Leichnam weg! Ich will den Todten keck anschauen, bis er mich zerstцrt. Замечательны слова: Ich halte den Leichensermon auf mich selber — ich habe hier schon in meiner Kindheit gepredigt¹".

Если теперь, поняв основной пафос Жан-Полевой полемики, подойти к «Vor­schule», то некоторые материалы ее предстанут в ином, необычном свете, но вместе с тем мы найдем здесь ключ к некоторым еще темным сторонам психики Жан-Поля. Я имею в виду ту часть, которая по общему признанию является наиболее ориги­нальной и самостоятельной — часть, посвященную комическому, юмору и ост­роумию.

Эта часть охватывает 4 главы (VI-IX Programme или §§ 26-55), а именно: 6. Ueber das Lдcherliche; 7. Ueber die humoristische Poesie; 8. Ueber den epischen,

dramatischen und lyrischen Humor; 9. Ueber den Witz. Написаны они, как и вся «Эсте­тика», в том стиле «барокко», который отличает вообще произведения Жан-Поля ^ш.

В учении о комическом Жан-Поль специфицирует и своеобразно преобразует теорию контраста. Lдcherliches — антипод возвышенного. Его сфера — das unendlich-Kleine. Сфера его — Reich des Verstandes (так как в моральном Reich нет малого). Иными словами, das Lдcherliche = das Unverstдndige. Дальнейшее уточнение дает: das Unverstдndige sinnlich angeschauet, angeschauter Unverstand — еще новое — in einer Handlung oder in einem Zustande. Но комизм возникает лишь там, где dem Bestreben осмеиваемого мы leihen — unsere Ansicht und Absicht. Там, где такое пере­несение наших точек зрения в чужое действие невозможно, там нет комического (поэтому не комичны сумасшедший, животное). Иными словами, комическое wohnt nie im Objekte, sondern im Subjekte. Благодаря сопоставлению различных намерений возникает двоякий контраст: 1) субъективный — между нашими (пра­вильными) воззрениями и воззрениями осмеиваемого существа (des lдcherlichen Wesens) и 2) объективный — между Bestreben des lдcherlichen Wesens и sinnliches Verhдltnis. Пример — Санчо Панса, целую ночь цепляющийся за сук дерева, полагая, что висит над пропастью.

Юмор есть «романтическое комическое». В его основе — бесконечный контраст, то есть уже не контраст между намерениями двух конечных существ, а между идеей (Vernunft) и der ganzen Endlichkeit selber. Иными словами, в юморе высмеивается не einzelne Torheit или Toren — а только Torheit и tolle Welt. Humorist, высмеивая Menschheit, высмеивает тем самым и себя (Гамлет, Гулливер, Лейбгебер). Такому юмору сродни скептицизм; его модификации: юмор эпический (ирония), лириче­ский (Laune) и юмор драматический.

Остроумие (Witz) определяется как нахождение сходства (Aehnlichkeit) и вклю­чается в одну триаду с остротой ума (Scharfsinn) — то есть нахождением несходств (Unдhnlichkeiten) и глубиной ума (Tiefsinn), то есть полаганием полной равности (Gleichheit) двух предметов. Точнее, остроумие не findet, a erfindet сходства. Это — verkleideter Priester, der jedes Paar kopuliert. Здесь нет нужды входить в дальнейшие тонкие подразделения Witz'a.

Таковы основные схемы и определения, по которым движется в интересующих нас главах Жан-Поль. Мы не будем входить в детали; один только пункт необходимо будет проследить подробно: это роль и положение субъекта («я») в указанных под­разделениях.

Что смешное — wohnt nie im Objekte, sondern im Subjekte — было уже отмечено (субъективный контраст). Scherz поэтому — hat ein dermassen freigelassnes Spiel, dass er's sogar an geliebten und geachteten Personen treiben kann, ohne sie zu versehren; denn das Lдcherliche ist ja nur ein von und in uns selber geworfener Schein, und in diesem Vexierlichte kann der andere gesehen zu werden schon vertragen. Сопоставим с этим заключительные слова 6-й главы (§ 30): noch ьber einen Engel ist zu lachen, wenn man "^er Erzengel ist — и спросим себя, чем разнится это воззрение от теории Гоббса, выводившего комическое удовольствие из сознания собственного превосходства (Stolz)? Но скромный Жан-Поль имеет отвод против этой теории: unter dem Lachen fьhlt man weniger sich gehoben, als den andern vertieft и кроме того — Kinder und Weiber lachen am meisten, die stolzen Selbst vergleichbar am wenigsten (§ 30). На время tobi можем поверить Жан-Полю. Всмотримся в юмор — казалось, здесь нет места самопревознесению, так как собственное «я» высмеивается вместе с другими. Но Жан-Поль указывает, что в юморе zerteile ich mein Ich in den endlichen und ^unendlichen Faktor, то есть на смеющееся и осмеиваемое «я» (§ 34); в зависимости

Жан-Поль Рихтер и его «Эстетика»

199

 

от того, маскируется ли смеющееся «я», или оба «я» проявлены, или, наконец, осмеиваемое «я» замаскировано, мы получаем иронию, Laune и драматический юмор. Но — заметим — высмеивается лишь одна часть «я»; та, которая высмеивается, как сам Жан-Поль признается, еще не есть высмеиваемая: niemand kann sich selber lдcherlich im Handeln vorkommen, es mьsste denn eine Stunde spдter sein, wo er schon sein zweites Ich geworden und dem ersten die Einsichten des zweiten andichten kann (§ 28). И здесь какая-то часть «я» оказывается все же в положении превосходства. Обратимся к остроумию. Субъективность подчеркнута здесь ярко: остроумие не findet, a erfindet сходство. Последнее не Schlusskind, a Wundergeburt unsers

Schцpfer-Ich.

Мы видим, что в основу всех различений положен субъект и его роль. Как раз эта часть вызывала наиболее возражений у позднейших авторов. Такое отнесение к «я» объявлялось несущественным.