Удовольствие, удовлетворение, радость и счастье

Из толкового словаря живого Великорусского языка Владимира Даля:

Удовлетворение - у-доволить-творить

• снабжать чем-то вволю, наделять нужнымъ, доставлять потребности жизни, исполнять чьи желания, требования, делать довольным, вознаграждать самого себя.

Доводи - довольно, избыточно, сколько хочешь.

Довольник(-ница) - кто доволенъ, не требуетъ ино­го, большего и лучшего. Удовольствие

• состояние удоволеннаго, чувство утешения, утехи;

• успокоение отъ исполненнных желаний, отъ угождения.

Его ничемъ не удоволищъ, все мало, все не такъ. Тешь ты мой обычай, удоволю и твою волю. К общему удо­вольствию докучливый гость ушелъ.

 

Радость

• веселье, услада, наслаждение, услада, утеха;

• внутреннее чувство удовольствия, приятного, вследствие желанного случая.

Радить

• печься, заботиться, стараться, усердствовать, же­лать ихлопотать радушно, всей душой;

• рада - советь или помощь.

От радости я обезумелъ. Захотел на этомъ свете радости!У нашего старосты три радости: изба сгрела, корова пала да жена померла. Я радехонекъ, ра-дымъ-радешенек. И нерадъ да готовь. В одинъ день по две радости не живетъ. Похвали дурака, а онъ ирадъ. Чужой беде не радуйся: своя близка. Тебя ради не в огонь лезть.

 

Счастье - со-частье

• -доля, пай; рок, судьба, участь;

• случайность, желанная неожиданность, талант, удача, успех;

• спорина в деле, не по расчету.

Всякому свое счастье: въ чужое счастье не зайдешь. Цасть Богъ здоровья, дастъ и счастья. Счастье мать, счастье мачиха, счастье бешенный волкъ. Счастье ве­лико, да ума мало. Счастливому и промежъ пальцевъ вязнет.

 

Если вы обратили внимание, состояние удоволь­ствия и удовлетворения (2, 3) больше связаны с ре­ализацией потребности, с осуществлением желания, с довольством и покоем, пока не появилось следующее желание. Эти слова помогают нам описывать психо­динамическую потребностную «сытость».

 

При описании радости (3) появляется слово «душа», это состояние души, способность личности глубоко переживать положительные эмоции. Так же это и эмо­ция «давания», взаимопомощи, дарения, соучастия.

Радость - чувство, маркерующее присутствие в жиз­ни чего-то важного, ценного (3): мы можем радовать­ся распускающимся листьем - в весне с нами говорит сама жизнь!- или ребенок приласкался - переживает­ся нежность и любовь; случился душевный разговор - мы радуемся, переживая близость и понимание, а позже испытываем удовлетворение от реализации этих потребностей.

А.С. Пушкин «Цыганы»:

«...И с шумом высыпал народ,

 Шатры разобраны, телеги

Готовы двинуться в поход;

 Все вместе тронулось: и вот

Толпа валит в пустых равнинах.

 Ослы в перекидных карзинах

Детей играющих несут;

 Крик, шум, цыганские припевы,

Медведя рев, его цепей

Нетерпеливое бряцанье,

 Лохмотьев ярких пестрота,

 Детей и старцев нагота,

Собак и лай, и завыванье,

 Волынки говор, скрып телег-

Все скудно, дико, все нестройно;

 Но все так живо-непокойно

Так чуждо мертвых наших нет,

Такчуждо этой жизни праздной,

Как песнь рабов однообразной.»

 

В психотерапевтическом пространстве эти чувства присутствуют довольно часто, вопреки распространенному заблуждению. Это особая наука -радоваться вместе с клиентом, не скомкать это переживание, не сменить тему, помочь ему глубоко им насытиться, по­няв спрятанную под этим чувством ценность.

 

Пример из практики

Начало сессии, шестая встреча.

 

Клиент:На этой неделе я так часто тебя вспомина­ла. Видела проблемы и откладывала до нашей встре­чи, чтобы их обсудить. А сейчас шла к тебе, и вдруг меня накрыла такая радость: на улице так красиво..., и у меня - вроде все плохо, а как-то по-другому и хоро­шо... ой, трудно объяснить... я не об том...Я сейчас возьму себя в руки и вспомню проблему.

Терапевт: Ты уверена, что ты хочешь именно так распорядиться сейчас собой и нашим временем? Это так здорово - переживать радость, мне было бы жаль отодвинуть это чувство и вспоминать проблему.

Клиент: Как, а разьве терапия - это не работа с проблемами?

Терапевт: Я понимаю терапию шире - это разго­вор о жизни, о нашей природе и о том, как мы с собой обходимся

Клиент: Неужели можно говорить о радости?... А ведь это здорово, я прямо возбудилась сейчас. Хотя мне это трудно, в нашей семье радость была запрет­ным чувством.

Терапевт: Реши, что для тебе было бы более важным сейчас: полнее пережить радость, понять что ее вы­зывает, или рассказать о своей сложности сейчас ее переживать вместе со мной?

Клиент: Мне очень хочется с тобой поделиться, я даже знаю, чему я в душе рада. Но я очень боюсь, что ты посмеешься надо мной (опустила глаза).

Терапевт: Можешь взглянуть на меня? Когда ты смотришь на меня, ты тоже думаешь, что я посмеюсь над тобой? Как ты думаешь, я как отреагирую?

Клиент: Когда я смотрю на тебя, я понимаю, что ты не моя мама и не мой брат. Ты наверняка пора­дуешься со мной и поддержишь меня (улыбается). Ты знаешь, я влюбилась! Это такое счастье!

Терапевт: Как я рада за тебя! И спасибо за доверие...

 

Также один из частых клиентских запросов что пропала из жизни радость, ничего не приносит удо­вольствие, перестало что-либо нравиться, унылое се­рое настроение (см. уныние).

 

Счастье описывается и понимается людьми как мало зависящее от воли, скорее как дар небес, везение. Действительно, если радость можно испытать, напри­мер, сделав другу удачный подарок, а удовольствие -получив такой подарок самому, то состояние счастья накрывает, наполняет человека, дает ему ощущение, что он в правильном месте своей жизни, что все идет как нужно. Часто переживание счастья связано с уко­рененностью и душевным покоем.

 

Соммерсет Моэм «Луна и грош»:

«...Ябыл гостем у него на свадьбе.— Капитан взгля­нул на Тиаре, и они оба рассмеялись.— Приблизитель­но через год, зачем и почему уж не помню, я очутился в той части острова. Покончив с делами, я сказал себе: «Voyons, почему бы мне не навестить беднягу Стри-кленда?» Я стал расспрашивать туземцев, не знают ли они чего о нем, и выяснил, что он живет в каких-ни- буль пяти километрах от того места, где я был. Ну, я и отправился к нему Никогда мне не забыть этого посе­щения. Я живу на атолле — это низкая полоска земли, которая окружает лагуну, и красота там значит — море и небо, изменчивые краски лагуны и стройность коко­совых пальм. Но место, где жил Стрикленд,— поистине то были райские кущи. Ах, если бы я мог описать всю прелесть этого уголка, спрятанного от мира, синее небо и пышно разросшиеся деревья! Это было какое-то пир­шество красок. Воздух благоухающий и прохладный. Нет, словами нельзя описать этот рай. И там он жил, не думая о мире и миром забытый. На европейский глаз все это, наверно, выглядело убого. Дом полуразрушен­ный и не слишком чистый. Когда я пришел, на веранде валялись несколько туземцев. Вы же знаете, они народ общительный. Один малый лежал, вытянувшись во весь рост, и курил, на нем не было ничего, кроме па­рео. (Парео — это длинный лоскут красного или синего ситца с белым узором. Туземцы обвязывают его вокруг бедер так, что впереди он спускается до колен.) Девуш­ка лет пятнадцати плела шляпу из листьев пандануса,—продолжал капитан Брюно,— какая-то старуха, сидя на корточках, курила трубку. Затем я увидел Ату. Она кормила грудью новорожденного, другой ребенок, со­вершенно голый, играл у ее ног. Увидев меня, она крик­нула Стрикленда, и он появился в дверях. На нем тоже не было ничего, кроме парео. Право же, мне не забыть эту фигуру: всклокоченные волосы, рыжая борода, ши­рокая волосатая грудь. Ноги у него были сбитые, все в мозолях и царапинах: я понял, что он всегда ходит босиком. Он стал настоящим туземцем. Мне он, по-видимому, обрадовался и тотчас же велел Ате зарезать к обеду цыпленка. Затем он потащил меня в дом по­казывать картину, над которой сейчас работал. В углу комнаты была навалена куча циновок, посредине стоял мольберт и на нем холст. Мне было жалко Стриклен­да, и я купил у него по дешевке несколько картин для себя и для своих друзей во Франции. И хотя покупал я эти картины просто из сострадания, но постепенно полюбил их. Честное слово, мне в них виделась какая-то странная красота. Все считали меня сумасшедшим, а вот вышло-то, что я был прав. Я был первым его по­клонником на островах...

...— И эти картины еще у вас? — полюбопытствовал я.

— Да, я держу их, покуда моя дочь не станет невестой. Тогда я их продам, а деньги пойдут ей в приданое.

Затем он продолжил рассказ о своем посещении Стрикленда.

— Никогда я не забуду этого вечера. Я думал пробыть у него не больше часа, но он настойчиво просил меня остаться ночевать. Я колебался, мне, признаться, не очень-то нравился вид циновок, на которых мне предлагалось спать, но в конце концов согласился. Когда я строил себе дом на Паумоту, я месяцами спал на худшей постели, и над головой у меня были только ветки тропического кустарника; что же касается на­секомых, то кожа у меня толстая и укусов не боится. Мы пошли на реку купаться, покуда Ата стряпала обед, а пообедав, сидели на веранде. Курили и болта­ли. Туземный юнец играл на концертино песенки, пев­шиеся в мюзик-холлах лет десять назад. Странно они звучали среди тропической ночи, за тысячи миль от цивилизованного мира. Я спросил Стрикленда, не тя­готит ли его жизнь в глуши, среди всего этого народа. Нет, сказал он; ему удобно иметь модели под рукой. Вскоре туземцы, громко зевая, ушли спать, а мы с ним остались одни. Не знаю, как описать непроницаемую тишину этой ночи. На моем острове никогда не бы­вает такой полной тишины. У моря там стоит шорох мириадов живых существ, и крабы, шурша, копошат­ся в песке. По временам слышно, как где-то в лагу­не прыгнула рыба или вдруг доносятся торопливые громкие всплески,— это рыбы спасаются бегством от акулы. И надо всем этим — извечный глухой шум прибоя. Но здесь ничто, ничто не нарушало тишины, и воздух был напоен ароматом белых ночных цветов. Так дивно хороша была эта ночь, что душа, казалось, не могла больше оставаться в темнице тела. Вы ясно чувствовали: вот-вот она унесется в горние страны, и даже смерть принимала здесь обличье друга...

...— Я спросил его, счастлив ли он с Атой. «Ата не пристает ко мне,— отвечал Стрикленд.— Она готовит мне пищу и смотрит за своими детьми. Она делает все, что я ей велю. И дает мне то, что я спрашиваю с женщины».— «И вы никогда не жалеете о Европе? Не скучаете по огням парижских или лондонских улиц, по друзьям, по людям, вам равным, или...— que sais-jel — по театрам, газетам? Не хотите снова услышать, как омнибусы грохочут по булыжной мостовой?» Он долго молчал, потом ответил: «Я останусь здесь до са­мой смерти».— «Но неужто вам не бывает тоскливо, одиноко?» Он фыркнул: «Моп pauvre ami, вы, видно, не понимаете, что такое художник».

Капитан Брюно мягко улыбнулся, и в его темных, добрых глазах появилось странное выражение.

— Стрикленд был несправедлив ко мне: я знаю, что такое мечты. И мне являлись видения. По-своему, и я художник...»