Селенье архангельское

 

 

Томится душа средь земного —

Ей райские песни нужны,

И чистое горнее слово,

Звучащее средь тишины.

Мятётся она, удручаясь

От звуков чужих и пустых,

Беспечно весами качаясь

В решенье вопросов простых.

В местах отдалённых и смутных

Покоя ей вряд ли сыскать,

Промеж дней, звучащих так нудно,

Ей участь одна — иссыхать…

Зима. Я стою в летнем храме.

Архангелы на потолке.

И небо в оконных спит рамах,

И тучки плывут налегке…

Тихо. Такая радость,

Как будто вернулся с войны.

Нам потребна лишь малая малость —

Зачерпнуть и испить тишины

В окруженье архангелов светлых,

В высь зовущих, в святую даль,

Где Господь, где Отчизна заветная,

Где несть страх, нелюбовь и печаль…

 

 

«ВПУСТИТЕ ХРИСТА В СВОЮ ЖИЗНЬ

 И БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ!»

Праздники бывают разными. Мои никогда не совпадают с календарём, потому что связаны с вещами, не вписывающимися в систему традиционных общественных торжеств. Вот всмотрелся, бывает, в старого знакомого, которого до гайки знаешь, и увидел вдруг то, что тебя неожиданно потрясло, какой-то яркий луч души его — и праздник. Идёшь по железнодорожному мосту в промозглый ноябрьский день, смотришь вниз на покосившиеся халупы — мама дорогая! — цвета, как на брейгелевских полотнах, красота-то какая, слава Тебе, Боже! — опять праздник. Но бывают и исключения. Как, например, в День памяти новомучеников и исповедников Российских, воскресенье. По-любому праздник.

 

ГРОБЕШНИК ТЕБЯ ЖДЁТ! (лирика)

Сначала анекдот. Едет хмурый человек в автобусе и думает: «Жена сварливая, дети непослушные, начальник — кретин…» Рядом невидимый Ангел Хранитель стоит с блокнотом, записывает и думает: «Каждый день одно и то же. И зачем ему сварливая жена, непослушные дети, начальник-кретин? Ну, если просит — придется исполнять». Так наше сознание определяет бытие.

5 февраля в День памяти новомучеников и исповедников Российских оказалась в Важеозерском монастыре, поэтому тянет поговорить на высокие темы. Например, о счастье. Прямо как в песне Д. Кабалевского, О. Высотской: «Счастье, ты где, счастье, ты где? В дальних путях, в дружном труде? Ищут его тысячи глаз — счастье, ты где? Счастье, счастье, счастье, ты где? В сердце у нас!». Для православного счастье тождественно Царствию Небесному, которое по идее, внутрь нас есть (Лк. 17: 21), только раскрывается оно в разной степени. И мне думается, «степень» здесь зависит от желания человека этого Царствия, т. к. Бог не насильник. Звучит тривиальнейше, но почему-то именно это качество чаще всего приписывается Творцу в нашем сумасшедшем мире. От края и до края планеты несутся нескончаемыми волнами вопли жаждущих справедливости: «Почему Ты войну не остановил? Убийц не испепелил, а? Да что Ты Себе позволяешь?!!» Так если вам, вопиющие в пустынях мегаполисов, Царство Божие нужно, как зайцу стоп-сигнал, то welcome в Град земной с Вавилонской телебашней по центру, с законами зверинца, со всеми его уродствами и бесконечными «хотелками». Бог приходит по зову, от сердца, а не по вашей «инструкции пользователя».

Когда я впервые услышала отца N. из Важеозерского монастыря, он рассказывал именно об этом безумном метании человека меж миллиона «хочу». Первый раз, к радости, не стал последним, т. к. проповедник отец N. весьма неожиданный и конкретный. Он мне напоминает молотобойца, у которого в руках соответствующий инструмент и долото. И вот он долбит тебе по сердцу, отбивая все самостоятельно вылепленные тобой (иногда и с любовью) греховные наросты. «Гробешник тебя ждет! Чего ты мечешься?!» — восклицает он, вселяя надежду на то, что есть ещё стабильные категории в нестабильном обществе. Или: «Надо поставить себя на место Иуды. Да! И мы предаём! Грешим и распинаем тем самым Христа!». No comments. Ну и тут дело твоё — хочешь, открывайся «этой операции», а хочешь — ставь заслонку и живи, как будто это не тебе сказали. Свобода — дар Божий. «Я просто передатчик. Евангелисты писали, святые Отцы писали, монахи афонские писали, а я вам передаю», — обозначает свою позицию проповедник.

 

Речь отца N. по подаче напоминает «Христову революцию» святителя Николая Сербского, когда все привычные забетонированные представления сметаются, и на руинах восходит Христова Истина. Взламывание схем — благодатное дело в отношении рассудочных людей, оперирующих структурами, готовыми шаблонами до фарисейства. Но тяжкое. «Я вот сто раз говорил об осуждении. И чего? Внял, что ли, кто?!» — без намека на раздражение говорит оратор. Т. е. не осуждая. Или например, однажды отец N. сказал, что надо биться за Царство Божие внутри себя каждый день (тогда день даром не пропадет), гасить в себе агрессию на ближнего, исполнять прежде заповеди, а про желания свои эгоистичные забыть, как про хлам. Слова просты, как таблица умножения, и малоподъемны, как камень из пирамиды Хеопса. Ведь «хочется» же — всего, сразу, и течение дня не по одному разу! Но если ты Бога любишь (а это главная заповедь, иначе какой ты христианин?), исполнить выше сказанное возможно. Иго-то Божье и то — во благо. Если нет, то и влачись себе на построение рая земного. Только имей в виду, что все предыдущие постройки заканчивались концлагерем. Зачем нам ещё один?