Сущность его и значение в пастырской жизни и деятельности

После любви к Богу и ближним первое место в ряду свойств пастыря должно занимать смирение, как свойство существенно необходимое в духовной жизни вообще, а тем более пастыря, так и особенно как средство нравственного воздействия на пасомых.

Господь Иисус Христос, призывая «труждаюшихся и обремененных» упокоиться, указывал им на Свой пример: Научитесь от Мене, яко кроток есть и смирен сердцем (Мф. 11:28-29). И действительно, все вообще пастырское служение Господа запечатлено характером необычайного смирения, или, как говорит апостол Павел, уничижения (Флп. 2:7), начиная с «плототворения» (по выражению св. Макария Великого) и кончая крестной позорной смертью¹²⁷. Это уничижение, «истощание» избрано Богом Словом как наилучший способ пастырского служения, как единственно возможный путь спасения человечества.

¹²⁷   См.: Св. Василий Великий. V, 338-339.

Такой характер Спасителя отмечается и прямо самим Евангелием, приложением к Нему пророчества Исайи (см.: Ис. 42:1-4): Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя. Положу Дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не воспрекосло-вит, ни возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы; и на имя Его будут уповать народы (Мф. 12:18-21). Вслед за Своим учителем и апостолы как сами показывали пример, так и другим пастырям заповедали пасти Божие стадо, не господствуя над наследием Божием (1 Петр. 1:2-3).

В правилах св. Василия Великого это качество смирения вменяется настоятелю как «первое». «Каковы должны быть настоятели братства и как надобно им управлять живущими с ними вместе?» — «Сие нужно исследовать не слегка», «ибо, каков настоятель, таковы по большей части бывают обыкновенно и подчиненные». «Итак, надобно, чтобы настоятель, помня заповедь апостола, который говорит: Образ буди верным (1 Тим. 4:12), представлял в жизни своей ясный пример всякой заповеди Господней. И во-первых (что есть самое главное), ему надобно по Любви Христовой так преуспеть в смиренномудрии, чтобы когда и молчит, пример его служил уроком, поучающим сильнее всякого слова. Ибо если цель христианства — подражание Христу в меру вочеловечения (Его), сколько сие сообразно с знанием каждого, то, кому вверено путеводство многих, те обязаны посредством своим людей еще немощных побуждать идти вперед в уподобление Христу, по слову блаженного Павла: Подражатели Мне бывайте, якоже и аз Христу (1 Кор. 11:1). Посему они первые, достигая в меру смиренномудрия показанную Господом нашим Иисусом Христом, должны сделаться точным образцом (см.: Мф. 11:29). Потому кротость нрава и смирение сердца да отличают настоятеля. Вот одно из качеств, которое особенно должно быть в настоятелях» (V, 158-159). Поэтому «да не надмевает тебя степень церковного чина, но более да смиряет, ибо преуспеяние души — преуспеяние в смирении. В какой мере будешь приближаться к высшим священным степеням, в такой мере смиряй себя, боясь примера сынов Аароновых. Познание Богочастия есть познание смирения и кротости. Смирение — подражание Христу, а превозношение вольномыслия и бесстыдство — подражание диаволу» (V, 51) — таковы свидетельства слова Божия и святоотеческие. Действительно, смирение должно быть одним из основных свойств пастыря, даже можно сказать, что оно должно быть главным; но, впрочем, не столько по существу, по степени абсолютной важности в сравнении с другими свойствами, сколько в порядке духовной жизни. По существу основным свойством пастыря должна быть любовь к Богу непосредственная и отраженно — любовь к спасению ближних, как мы выясняли, но по времени духовного возраста ей должно предшествовать смирение. Впрочем, такое взаимоотношение, как и вообще все в духовной неделимой жизни, должно быть принято до некоторой степени условно, потому что в действительности смирение и любовь действуют и растут одновременно, так что можно даже сказать, что это две стороны одной и той же добродетели. Но тем не менее в нач&ае духовной жизни более «качествует» (по словам еп. Феофана Затворника) и раскрывается смирение, как более легкое, а главное, как ведущее к любви; последняя же в полноте своей есть предел нравственного совершенства. «Основание всех добродетелей — смиренномудрие: венец добродетелей — любовь», — говорит Авва Исайя¹²⁸.

¹²⁸   Отечник. 203.

И это совершенно необходимо: сущность смирения состоит в самоотвержении, во внутреннем отречении от своей воли (своеволия), в самоуничижении. А для всякого служения ближним, особенно же пастырского, это свойство внутреннего самоотвержения, безусловно, необходимо. Поэтому пастырь и должен заботиться о стяжании «духа смирения», особенно же на первых ступенях, в начале своего служения. Это становится ясным из рассмотрения прежде всего самой любви. Как мы определяли ее, любовь есть способность жить в другом, для другого. А этим самым уже предполагается отречение от своих интересов в пользу любимого, самоограничение в своей жизни, то есть именно отречения от своего "я ", от эгоизма, или смирение. Поэтому святые отцы говорят, что «смирение — предтеча любви. Как Иоанн был Предтечею Иисуса и всех привлекал к Иисусу, так и смирение привлекает к любви, то есть к Самому Богу, потому что Бог есть Любовь»¹²⁹.

¹²⁹    Отечник. 401.

Или иначе: смирение есть пассивная любовь в противоположность активности деятельной любви. И это именно свойство служит не только предшествующей и косвенно производящей причиной, но и самым характерным мерилом (критерием) истинной духовной любви: последняя (особенно теперь) может быть весьма удобно подменена простым выражением ее — быть может, любовью на словах, пока не затрагивается самолюбие прельщенного самомнением человека. Между тем смирение, выражающееся конкретно хотя бы в предании себя воле Божией, в послушании авторитету Церкви, в неосуждении ближних, в самоукорении, в негневливости, покажет, естественная ли то в человеке любовь — следовательно, непрочная, нечистая, — или же духовная, благодатная, истинная. «Милость сердца, — говорит Авва Исайя, — вынаруживается прощением обид и оскорблений»¹³⁰; «Любовь свидетельствуется неосуждением ближних»¹³¹.

¹³⁰    Там же. 217.

¹³¹    Там же. 216, ср.: 144.

И особенно это свойство необходимо для пастыря, и не только как подражание Спасителю в пример и образец для паствы, но и как прежде всего главнейшее средство для неосужденного предстояния пред Богом, ходатайства пред Ним за паству свою. Ибо, если все, и даже самое Небо, нечисто пред Ним, как говорит Слово Бо-жие (Иов. 15:15), то каково же должно быть настроение пастыря, предстоящего пред Престолом Божиим, если только не трепетный страх и не смиренное уничижение себя пред Господом Сил? Это именно настроение особенно сильно испытывал и описал в «Слове о священстве» св. Иоанн Златоуст, по страху пред величием пастырского служения и из сознания своего недостоинства отказавшийся от предлагаемого ему епископства.

Тем, следовательно, неизмеримо в большей степени это чувство должно быть присуще пастырям обычным, не отличающимся особенными достоинствами или даже и просто недостойным столь высокого посреднического служения по своей небрежности, теплохладности и прямых грехов. «Не думаю, — говорит св. Иоанн Златоуст, — чтобы в среде священников было много спасающихся — напротив гораздо больше погибающих, и именно потому что это дело требует великой души» (XI, 38; ср.: XII). И если подобным недостойным пастырям может еще быть какая-либо надежда на спасение, то только именно смиренно-покаянное чувство, которое и Царю Давиду после его прелюбодеяния и убийства возвратило благодать Божию: Сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит [Пс. 50:19]. Поэтому-то и пастырь всякий раз за богослужением читает во время шестопсалмия перед царскими вратами, как изгнанный из рая, тайную молитву: Господи Боже наш, покаянием оставление человеком даровавши, и во образ нам познания грехов и исповедания, пророка Давида покаяние к прощению показавый; Сам, Владыко, во многая ны и великая падшия согрешения, помилуй по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония наша (Молитва 10-я). Поэтому-то и пред херувимской песнью читает тайно: Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотъми и сластьми приходити, или приближитися, или служити Тебе, Царю славы; и вообще часто повторяет краткую молитву: Боже, милостив буди мне грешному. Боже, очисти мя грешного; особенно пред важнейшими моментами — пред началом литургии, Херувимскою песнью, Евхаристией, Причащением; тропари канона к Причащению перемежаются словами покаянного псалма: Сердце чисто созижди во мне, Боже... не отвержи мене от лица Своего и т.п.

Но не только в отношениях к Богу, а и в отношениях к людям смирение в высшей степени важно для пастыря, как необходимый путь нравственного воздействия.

Такой именно путь требуется наличным состоянием падшей человеческой психологии. Люди блаженство общения с Господом потеряли чрез гордость, которая вообще производит разъединяющее, обособляющее, отталкивающее действие. И эта черта остается в человеке и доселе, переходя иногда в господствующее положение. Падшая природа человеческая ничто так высоко не ценит, как именно свою самостоятельность, независимость, права личности, свою мнимую свободу. Хотя, в сущности, такой человек — раб своей страсти, самолюбия; однако это рабство кажется ему гораздо дороже истинной свободы чад Божиих [см.: Рим. 8:21], — свободы от всякой страсти. Поэтому люди так любят со стороны других лесть, уважение к собственному достоинству, свободе, правам и прочее, хотя бы все это было чисто внешне и даже лицемерно, хотя бы даже это лицемерие явно замечалось обольщаемым. Наоборот, всякое противоположное отношение воспринимается ими с неохотой или даже встречает прямо враждебный ответ. Так, если, например, человек замечает с чьей-либо стороны намерение распространить на него свое влияние, то есть отнять или ограничить его мнимую свободу, как бы унизить его, смирить против воли его, то он тотчас же старается оградить себя от такого покушения. Для этого он скрывается внутрь души своей, подобно улитке в скорлупу, то есть отгораживается от всякого воздействия; затем чутко настораживается по отношению к приемам желающего захватить над ним власть и даже становится в прямо враждебное отношение к нему, как к своему личному врагу, готовясь ответить борьбой за свою «личность»¹³².

¹³²    Характерно, что люди, дошедшие до юношеского возраста, а иногда и в отрочестве стараются освободиться от властиродительской, затем тяготятся воспитателей, не любят даже самое слово «воспитанник», воображая себя уже вполне сформировавшимися, не требующими учения; далее отсюда же – протест против всякого начальства, гражданского и церковного; отсюда — либерализм, доходящий до политического «апофеозабеспочвенности» (Шестов); отсюда – особенная ненависть уних к самодержавию и Церкви, как независимым и полномочным авторитетам.

Разумеется, такое настроение есть прямая духовная болезнь. И духовно нормальные религиозные люди, наоборот, считают своим главным долгом бороться против всякого проявления гордости, особенно ищут смирения. А в монастырях, как наиболее правильно поставленных духовных лечебницах, послушание, то есть отсечение своей воли, подчинение старцу, становится (в идеале по крайней мере) первейшим условием в жизни личной и по отношению к братии. Такие люди духовное воспитание считают необходимым продолжать непрерывно и даже прогрессивно да самой смерти¹³³, стараясь научиться не только у высших, но и у меньших. «Видел я, — говорит св. Иоанн Лествичник, — настоятеля, который от край-

¹³³    И даже после. Когдадушасв. Макария Великого, побеждавшего свои страсти и бесовские искушения как подвигами,так и особенно смирением, возносилась на небо, то диавол воззвал: «Избежал ты меня, Макарий». Но смиренномудрый праведник и здесь ответил: «Не знаю» (Четии-Минеи. 19 января).

него смирения советовался в некоторых делах со своими духовными чадами»¹³⁴. Истинные же подвижники достигают того, что так называемое «унижение своей личности» любят гораздо более, чем одобрение, похвалы, хотя бы и истинные, а тягота лестью, как духовным рабством, чувствуется истинными христианами и на средних ступенях развития; истинной же свободой считается смирение¹³⁵.

¹³⁴    Слово особенное к пастырю. 8, 3. Ср.: «Ведь и я не отказываюсь слушать вас; нет, я хотел бы, чтоб вы исправляли меня; хотел бы учиться у вас» (Св. Иоанн Златоуст. IX, 41).

¹³⁵    «Гордость есть знак низкого ума и неблагородной души; кротость же — души высокой и великой», – говорит св. Иоанн Златоуст (X, 11).

Правда, все это нормально, так должно быть. Но действительное состояние падшей психологии в большинстве случаев весьма далеко от такого идеального здоровья. А потому пастырю, именно как врачу болящих, а не здоровых, нужно непременно считаться с таким положением пасомых. Для этого пастырь и должен воспользоваться именно смирением. Когда Господь умывал ноги ученикам и затем объяснял им смысл их будущего начальствования над паствой в смысле первых слуг ее, то этим Он не только указывал на любовь, но и на смиренный характер ее¹³⁶.

¹³⁶    «Кто же богат любовью, как не смиренный?» – говоритсв. Ефрем Сирин (IV, 146); «Смиренный радуется с радующимсяи плачет с плачущими» (III, 402).

И действительно, гордость побеждается не гордостью, а смирением. Если пасомый видит, что пастырь не только не думает над ними господствовать, забрать власть, распространить свое влияние, а даже гонит от себя подобное настроение и, наоборот, хочет лишь быть слугой ему, то в таком случае пасомый тотчас же отбрасывает подозрительность и, наоборот, раскрывает доверчиво душу свою, то есть объединяется с душой пастыря и

таким образом уже с охотой воспринимает его действие, добровольно подчиняется его влиянию, сам себя делает истинно свободным «рабом». Разумеется, нет возможности указать все возможные проявления пастырского смирения, но важно, собственно, иметь всегда такое настроение, а конкретные случаи могут быть бесчисленны¹³⁷.

¹³⁷     В крайнем случае оно может доходить и до «бесчестия, чтобы сохранить честь ближних», то есть до юродства (см.: Св. Иоанн Лествичник. Слово особенное к пастырю. 13. 7; ср.: I; 6, 1).

И конечно, такое смирение должно быть искренним, внутренним, нелицемерным, то есть не для отвлечения (отвода) подозрения паствы, а в самом сердце пастыря, потому что в противном случае если оно будет лишь лицемерным иезуитским приемом для более и прочного влияния, то рано или поздно это обнаружится для паствы — по крайней мере, [для] более чутких из нее. И тогда этим пастырь не только подорвет свой авторитет, но и наживет вдвойне более непримиримых врагов, чем при явном господство-вании над паствой, ибо и грешил вдвойне — властностью и лицемерием, да еще во имя святых целей, а это особенно способно возмутить душу, дорожащую святыней.

А до тех пор, пока пастырь не стяжал еще истинного смирения, он все же должен бороться с порывами к властности, захвату влияния, должен наблюдать по крайней мере смирение, как говорит еп. Феофан Затворник, стараясь проявлять его сначала хотя бы вовне — в простом смиренном виде, в спокойном тоне голоса, в естественности и т.п.

Рано или поздно окружающие это поймут и почувствуют к пастырю откровенное доверие.

И особенно об этом должно заботиться на первых порах пастырства, когда молодому деятелю хочется как можно шире и глубже распространить свое влияние, когда ему впереди мечтается об опытном «старчестве», известности его, когда он мечтает о полном обладании приходом¹³⁸ и т.п.

¹³⁸ Такое настроение описывается во многих светских произведениях, особенно ярко изображено в «Братьях Карамазовых» в типе Великого инквизитора.

Поэтому путьсмирения и избран Господом вделе спасения людей. Должно обратить внимание, что сначала, когда в раю первые люди пребывали детски чистыми, Господь открывался им явственно, беседуя с ними. А после грехопадения такого прямого откровения и промыш-ления удостаивались лишь не многие избранники, от прочих же людей Господь как бы скрылся в тайне непостижимости. Конечно, этому виной — собственная духовная неспособность людей к непосредственному общению их с Богом, но, кроме того, можно усматривать и Божественную «икономию»: гордое человечество желает быть или, по крайней мере, хотя бы мнить себя свободным и потому готово было бы всегда поднять протест (бунт) против Бога, если бы это вмешательство обнаруживалось явно, а тем более, если бы оно не согласовалось с планами и намерениями самого человека (что, с другой стороны, для нею, как больного, безусловно, необходимо). Поэтому же, в частности, и благодать Божия на первых порах духовной жизни действует сокровенно, так что люди все добродетели считают своими, и, только когда христианин смирится всецело, благодать открывает ему явственно путь спасения, научая его и величайшим тайнам.

Поэтому и Спаситель избрал именно путь смирения, путь уничижения, зрак раба приим, в подобии человеческом быв (Флп. 2:7). И особенно скрывался Господь в первый год Своего служения, запрещая рассказывать о чудесах, скрывая всячески Свое Божество, а после избегая желания народа возвести Его в Цари и прочее.

Нос другой стороны, в этом смирении должно наблюдать меру, быть рассудительным. «Пастырь, — говорит св. Иоанн Лествичник, – не должен всегда безрассудно смиряться перед подчиненными»¹³⁹. То есть должен со смирением соединить и власть и силу, что бы его смирение не было поводом не к вольности, духовной распущенности пасомых, а вело и их к тому же смирению. «Покажем также им, — говорит св. Иоанн Лествичник, — в себе самих образ крайнего смирения и научим их иметь к нам страх {Курс. авт.). Смотри, чтобы излишнее твое смирение не привлекло углия огненного на главу чад твоих»¹⁴⁰.

¹³⁹   Слово особенное к пастырю. 8, 2.

¹⁴⁰   Там же. 13,14.

Действительно, ияшшнее смирение может отчасти и повредить делу спасения. Поэтому необходимо восполнять его твердостью. Но здесь может быть коллизия новая: передержка в ревности. Таких случаев коллизии смирения с необходимостью проявления строгой власти может быть очень много, поэтому частных правил установить нельзя. Но общий закон в этих случаях заключается в том, чтобы, проявляя строгость, твердость, где нужна, во внешнем отношении к пасомым, пастырь смирялся внутренне, в совести или точнее пред очами Божиими. Таково первое решение. Но оно, по-видимому, на практике неосуществимо, за редкими исключениями праведников; обычно же в моменты проявления строгости человеком овладевает гнев. Однако и он по существу своему может еще и не противоречить смирению — конечно, если гнев — «человеческого» характера, то есть просто с

 

 

элементом «злобы», то такой гнев человека не творит правды Божией (Иак. 1:20). Но есть гнев, о котором сказано: Гневайтеся и не согрешайте (Пс. 4:5). Святой Василий Великий, подобно другим святым отцам, под этим гневом разумеет вообще «раздражительную» силу души, то есть ревность, или энергию волевую, и если эта энергия проистекает из мотивов не человеческих, а Божиих, то она является — в потребных случаях — положительным добром, ибо и она, подобно кротости пастырской, тоже ведет к смирению людей¹⁴¹.

¹⁴¹    Об этом говорилось и выше, в отделе о «строгости за-

конности».

Но в употреблении гнева должно быть очень осторожным и в выборе людей, и в качестве выговора и т.п., ибо обычно это очень больно переживается людьми. Где положить меру — это лежит на совести каждого, но был бы лишь самый основной мотив, центр души^- чист, а если в крайнем случае и примешивается отчасти и немного какое-либо привносное худое настроение (злоба, гордость, раздражение и т.п.), то особенно опасаться этого не следует. С другой стороны, характерным признаком истинной ревности служит сознательно свободная власть над самим собой даже и в момент гнева, особенно при воспоминании о Боге; если же человек потеряет всякое самообладание, то здесь основной центр уже не Божий, а чисто человеческий, или даже хуже того. В последнем выводе должно сказать, что истинное состояние ревности более естественно и чисто у праведных людей, а большинству лучше всемерно воздерживаться от него, как непосильного еще и опасного. Лучше действовать путем кротким или спокойным, за редкими исключениями.

С другой стороны, смирение сталкивается и с «слабостью». Пастырю может иногда казаться, будто он смиряется сознательно, для спасения, но в самом деле это не смирение, а простой вид малодушия, особенно когда пастырю приходится сталкиваться с людьми более сильной воли. Но такое ложное, мнимое смирение обычно сразу же обнаруживает фальшивость свою по плодам: вместо добрых результатов благотворного воздействия вступающий в общение с таким пастырем начинает чувствовать свое превосходство, а может быть, и сам стремится воздействовать на пастыря, то есть, следовательно, впадает в грех гордости. Вследствие этого пастырь должен бороться с искушением малодушия, хотя бы это было больно.

Между прочим, к этому же виду «слабости» можно отнести фамильярничанье пастыря с пасомыми, или, как говорят святые отцы, вольность в обращении; видимая простота, отсутствие гордости делают эту вольность похожей на смирение. Но опять по результатам «распускания», расслабления пастыря и пасомых можно сразу увидеть недоброкачественность и этой подделки. Ввиду этого пастырь должен решительно избегать всяких проявления фамильярности, «опрощения». Поэтому уподобление во всем мирянам (табакокурение, вольные шутки, а тем более нескромные разговоры, карты, вино, панибратство, вольность в манерах, в голосе и т.п.) должно быть решительно изгоняемо из пастырского настроения, как положительно вредное.

Наоборот, пастырь, питая горячую духовную любовь к пастве, должен, однако, быть при этом несколько как бы «отдаленным» от нее, подобно сущему в мире, но над-мирному благостному Господу — это ничуть не нарушает единства душ, если оно есть в корне, а только закрепляет его. Это — факт. Поэтому нельзя согласится с мнением архиеп. Антония, советующего широкую откровенность и в обиходной жизни пастыря с пасомыми¹⁴². Святые отцы не только учили, но, наоборот, восставали против такой вольности. «Господь, — говорит св. Иоанн Лествичник, — даже Сам часто закрывает очи подчиненных, не видеть немощей в предстоятеле; а когда сам предстоятель начнет им объявлять свои недостатки, тогда родит в них неверие»¹⁴³. И еп. Феофан Затворник говорит: сокровенность — не худое дело, лишь с духовником будь вполне открыт (разумеется, на исповеди и в интимной беседе для духовной же пользы).

¹⁴²   Антоний (Храповицкий), митр. Указ. соч. С. 44—45.

 ¹⁴⁵   Слово особенное к пастырю. 8, 2.

В результате сказанного об этих двух видах искушения смирения, дабы смирение не переходило границ нечистой ревности и вредной слабости, нужно пастырю стать на срединную меру — благоговейное отношение к людям и даже к самому себе, ибо он — представитель Божий, а паства — спасаемая нива Божия, за которую он даст ответ.

Таков общий вывод. Частные же случаи ревности или крайнего смирения должны контролироваться пастырской рассудительностью с молитвой.