А. А. Солонович. Критика материализма (2-й цикл лекций по философии) 9 страница

Возьмем теперь совокупность образов. Каждому образу присущ некоторый заряд эмоций, и если между образами будет происходить взаимодействие, случайное и беспорядочное, — получится хаос желаний. Из этого хаоса может получиться космос и гармония только в том случае, если образы и их эмоции координируются какой-либо общей идеей, общим принципом. Совершенно таким же образом мы придем к тому, что совокупность идей с соответствующими зарядами воль, вообще говоря, даст хаос воль, пока не явится нечто, еще более высокое, что сможет координировать эти воли в нечто гармоническое.

В процессе диалектического развития созидаются различные ступени бытия, выявляются индивиды различных порядков совершенства, но все они между собой не координированы. Первоначальная форма упорядочения стихийных сил, объединяя их стремления, приводит к единому движению стихий, и это единое движение может быть обозначено как хоровод, как вихрь, как первая простейшая форма единства движения, обладающая собственной устойчивостью. Совершенно таким же образом первоначальной формой координации желаний и эмоций, их согласие проявляется как хор, как единая эмоция, звучащая в хоровом единстве многих голосов. Наконец, примитивной формой координации воль является хорея с ее единым устремлением.

Хоровод, хор, хорея — три формы объединения, соответствующие трем мирам, три формы вихря как единого устремления, обладающего устойчивостью.

Представим теперь себе историю человечества как бы с высоты птичьего полета. Пусть тысячелетия станут перед нами «как один день». Тогда развернется перед нами гигантская всечеловеческая хорея, необозримый хор, бесконечный хоровод- вихрь, поднимающийся от глубин материального к высотам человекобожества. Однако мы увидим, что и с недостижимых верхов навстречу нисходит вихрь богочело- вечества. Так, над планетами нашего мира поднимаются вихри, сливающиеся в необъятную хорею вселенского подъема. Каждая планетная хорея образует как бы атом-монаду, психопневматическую клеточку человека-Димиурга, и так без конца...

В результате подобных вихревых процессов рождается нечто более высокое, то, что может быть названо стремлением в историческом процессе, порывом творческой эволюции от человека к Богу, к человекобожеству. Поднимаясь к более высокому и великому, этот процесс есть в то же время и обратный процесс — нисхождения в низы, процесс жертвы, процесс богочеловечества. Оба процесса суть только два подхода к единому процессу, который как состояние подвижного равновесия образует Грааль.

Во имя чего объединяются люди? То, во имя чего они объединяются, сошло к ним, а они подняли себя в своем единстве навстречу нисходящему. Люди соединились вместе, потому что есть идеи, соединяющие их, ибо жизнь человечества в главной массе есть жизнь психическая. В области сил стихийных должен явиться образ, которого нет среди стихий, но по которому должны быть упорядочены действия стихийных сил. Такой образ может явиться среди стихий, подходя к ним изнутри, преобразуя их молекулярные свойства, их общие признаки, или же внешне, как подходит к ним, например, человек с его идеей машины. Чтобы упорядочить мир образов, душ, эмоций, нужно, чтобы из более высокого мира сошла упорядочивающая идея... Нужно, чтобы было то, что стоит желать, нужно, чтобы явилась цель, в устремлении к которой слились бы все отдельные разнородные желания.

Но что же должно сойти из мира божественного, чтобы гармонизировать идеи? Что может гармонизировать совокупность совершенно различных индивидуальностей? Что может привести к хорее как к первому шагу на пути объединения? Если мы заглянем внутрь какой-либо индивидуальности, какой-либо идеи, то окажется, что объединить их может только то, что может быть охарактеризовано как вера, знание, гнозис, интуиция и т.д., — «вещей обличение невидимых», которое определяет отношение индивидуальности-идеи к миру божественному. Мы можем называть это «верой», но должны резко различать от веры в обычном смысле слова. Эту веру мы определим как чувство реальности сверхбытия, причем слово «чувство» надо понимать весьма относительно и переносно: нечто, рождающееся из глубин гнозиса, из всей мощи познания... Всякое иное представление о вере дает только суеверие.

То, что мы здесь называем верой, есть как бы чувство, стоящее за гранью познания и над ним как отблеск божества, которое, как единая цель, воплощается в мире идей. Через такое соотношение с богом, которое мы здесь назвали верой, дух признает бога, ибо бог непознаваем, подобно тому, как нельзя почувствовать дух, нельзя пощупать душу.

По отношению к миру физическому у нас есть осязание, с душевным мы сочувствуем, с духовным — приобщаемся к божественному, и это приобщение совершается через указанное выше функционирование веры. И вот, когда совокупность индивидуальностей охвачена могучей единой верой, которая разоблачает имена вещей невидимых, тогда они гармонизируются в могучую хорею, в единую космическую волю. Но на этой ступени уже нельзя применять представление о цели, ибо цель присуща миру желаний, области душ. В области чистого духа нет уже целей, так как там не происходит процессов развития, подобных происходящим в мире духовном. Идея рождается из божественного, а затем начинается ее становление в мире душевном, нисхождение вплоть до материи, конечно, говоря о тех идеях, путь которых именно таков.

Возвращаясь к проблеме исторического процесса, мы должны иметь в виду, что все элементы, о которых мы только что говорили, должны войти в него своими влияниями, должны определить его, как результирующие налагающихся друг на друга соотношений. Весь исторический процесс с этих точек зрения может быть охарактеризован как борьба двух тенденций — хаотизации и гармонизации. Так могут быть охарактеризованы две основные силы истории — сила гармонизирующая и сила дисгармонизирующая.

Гармонизация дает в конце концов хорею, вихрь единства воль, устремленных к подъему, к верхам; хорея в вихревом движении увлекает более слабых, помогает им в порыве энтузиазма очиститься и подняться силою общего подъема. Задача создания хореи есть задача создания облагораживающей среды, такой среды, в которой даже слабые могли бы подниматься. Задача создания хореи есть задача создания такой общественности, таких социальных условий, которые помогали бы личности, даже относительно слабой, увлечься общим примером, заразиться общим энтузиазмом к добру. Как окончательная цель, как идеал перед нами лежит апокалиптический образ преображения Человечества и Земли, достижения того, чтобы человечество слилось в едином могучем устремлении, чтобы всечеловеческая хорея увлекла человечество к «новой земле и новому небу», чтобы наступило вознесение Человечества, ибо сейчас оно распято, но воскреснет, когда вихрь поднимающейся хореи размечет пелены гроба и отвалит камень, когда человечество будет ничего не бояться и презирать зло.

Течение процесса гармонизации приходится рассматривать на различных ступенях его проявления. В истории человеческого общества этот процесс является одновременно и как хоровод, и как хор, и как хорея, переплетающиеся во всевозможных сочетаниях. И на тех же ступенях можно видеть действие противоположных, дисгармонирующих сил... Эти силы в свою очередь стремятся создать свои хороводы, хоры и хореи, но направленные в противную сторону. В течениях последнего типа процесс совершается так, что более тяжелое увлекает более духовное в низы.

Когда мы рассматриваем, как происходит борьба этих двух течений, то видим, что во всех случаях существуют отдельные как бы моменты, атомы индивидуальности, личности, монады, которые и развертывают в диалектическом процессе скрытые в них потенции. Вопрос теперь сводится к тому, как это развертывание будет совершаться — координируясь или дисгармонируя у различных единиц, взятых в совокупности, будет ли развитие одной монады помогать развитию другой или же будет его задерживать, будет ему мешать. С имманентной необходимостью развертываются фазисы становления отдельной монады, но в своем развертывании они встречаются с развертыванием других монад, и становление одной влияет на становление другой, видоизменяет формы выявления самих фазисов.

Фазисы следуют с необходимостью, имманентной той индивидуальности, которая их развертывает, но то, как этим фазисам удастся проявиться в жизни, зависит уже не только от одной данной индивидуальности, но от совокупности окружающих ее индивидуальностей — от среды, от окружающих условий. Закономерность последовательности развертывания фазисов присуща самой идее-индивидуальности. Сперва молодость, потом возмужалость, а затем уже старость, но не наоборот, и так во всем. Однако много значит, в каких условиях пришлось мне провести мою молодость. Может быть, эта молодость прошла так, что весь фазис возмужалости я проболел и отправился на тот свет, не дождавшись совсем старости. Пшеничное зерно может принести несколько новых зерен, а может быть съедено человеком или птицей, может сгнить.

Когда эта внутренняя, имманентная закономерность моего собственного развития встречается с чужой закономерностью, то для меня эта чужая закономерность является чем-то посторонним, она меня определяет как гетерономия, а не автономия, она для меня нечто даже враждебное. Имманентная другой индивидуальности необходимость переживается мною как нечто, меня давящее, определяющее, чисто внешне на меня действующее. Так встречаются две независимых цепи причинности, образуя общее звено. Это общее звено оказывается, вообще говоря, случайностью с точки зрения каждой отдельной индивидуальности; так как оно не находится в цепи, оно не может быть объяснено с точки зрения только данной, единственно мне присущей, мне имманентной причинности; оно обусловливается чем- то мне посторонним, и это постороннее врывается как случай.

Пусть перед нами два яйца. Оба они могут развернуть свою внутреннюю закономерность и образовать цыплят. Но вот они столкнулись и разбились. С цыплячьей точки зрения — это несчастный случай. Тем не менее, можно указать некоторую новую цепь причинности, в которой факт столкновения и взаимного разбития двух яиц вполне обусловлен, является уже не случайностью, но вполне закономерным звеном. Поэтому для каждой данной цепи причинности можно указать ей случайный фактор, и для каждого случайного факта можно указать ту цепь, в которой он явится обусловленным, в которой он явится закономерным звеном.

Если теперь подойти к историческому процессу с точки зрения только что изложенного, то перед нами предстанет совокупность отдельных людей как переплетение различных цепей причинности, развивающихся диалектически. При этом надо помнить, что главной сферой проявления человека является область психизма. Поэтому наиболее явно и ярко действуют в человечестве силы гармонизации и дисгар- монизации, присущие миру эмоций, т.е. идеи, всплывающие в сознании людей как понятия, которые они принимают за подлинные идеи. Такие идеи, насыщенные эмоциями в чрезвычайно большой степени, выявляются своей борьбой за власть над людьми. Сами же люди суть главным образом личности, индивидуальности которых сущи только в потенции. И здесь точно так же, как в кинетической теории газов, где движение отдельных молекул в общей массе создавало теплоту, так и здесь жизнь отдельных людей создает жизнь человечества как нечто целое и совершенно новое, принципиально отличное от жизней индивидов и личностей, как теплота отлична с этой точки зрения от движения молекулы. Рассматривая же человечество как нечто единое, мы должны различать и в нем телесное, душевное и духовное.

Рассмотрим человека как совокупность клеточек. Представим себе, что клеточки его тела, так как между ними, вообще говоря, есть некоторое расстояние, отошли бы друг от друга так, что расстояние между ближайшими стало равным, например, аршину. Такой вид приняло бы человеческое тело, если бы мы стали его рассматривать в громадный микроскоп. Человек представлял бы в таком случае только некоторую конфигурацию клеточек, каждая из которых живет своей жизнью. Однако пространство есть нечто чрезвычайно относительное, потому в данном случае не существенное с точки зрения его метрических свойств. Так вот, человек в таком виде вполне напоминает муравейник, причем роль муравьев играют клеточки. Известно, что как бы ни сближать два тела, между ними всегда останется некоторое расстояние, что доказывается явлением колец Ньютона, а из этого следует, что нарисованная нами картина человека с разбежавшимися клеточками, если не брать во внимание метрики, которая относительна, есть подлинный человек, ибо у каждого человека между клеточками есть некоторое расстояние.

Итак, пусть клеточки человеческого тела разбежались на версту друг от друга — никаким образом сознание человека этого не сможет обнаружить внутренним путем, а стало быть, сознание зависит в своем проявлении от конфигурации, но не от размера, в свою очередь зависящего от масштаба. Представив себе человека именно таким, можно представить точно так же собаку, рыбу, бабочку и т.д. В силу этого нетрудно мыслить единое сознание у целых животных пород, растительных родов и т.п. То есть и сами люди суть клеточки чего-то большего, что имеет свою жизнь и живет по-своему, но эту жизнь человек не может познать своим рацио, как атом не может познать теплоты, ибо сам атом не может быть нагрет.

Гармонизация человеческого общества позволяет проявиться началу сверхинди- видуальному, началу общечеловеческому — возникает представление о человечестве вселенском как о своеобразном человеке-идее, человеке-принципе, который имеет индивидуальность, но проявленную в меру выявления «человечности» на планетах нашего мира. Такой человек рисовался у греков, у христиан, у гностиков, у евреев под различными названиями, то как Адам, то как Дионис, то как Христос и т.д. Это Адам Кадмон Каббалы, который становится Адамом Белиалом и, наконец, Адамом Протопластом, Адамом дифференцированных душ. Адам распадается на отдельных людей, Дионис погребается в людях, и процесс истории есть восстание из гроба: воскресение Диониса есть процесс собирания Адама.

Божественная искра, заключенная в человеке, должна осознать себя и освободиться от тьмы неведения.

Мы знаем, что выше сущего, выше бытия стоит то, что гностики считали сверхбытием или «божественностью в себе» Экхарта. Но Бог пожелал быть, он принес себя в жертву, и потому мир есть великое жертвоприношение, как об этом говорят «Веды», Бог распялся на кресте бытия. Будда определял все сущее как страдание, и потому учение Будды есть учение об освобождении от страдания, подъем к сверхбытию, отказ от бытия. Бог принес себя в жертву и стал потому, что он раньше не был. Он стал быть и в становлении принес себя в жертву; он стал, как страдание, ибо он отказался от самого себя, создав равных себе, т.е. одаренных свободной волей. Поэтому процесс истории есть процесс освобождения, процесс осознавания своей свободы богами, еще себя не осознавшими; процесс, в котором гетерономия диалектических процессов развития изживается в гармонизации.

Сознание, связанное со своим только процессом становления, воспринимает развертывание чужого как нечто постороннее себе, нечто врывающееся как случайность в присущую данной индивидуальности цепь развития. Совокупность таких случайностей превращается в представление об обусловливающей необходимости. Освобождение заключается в таком расширении данной индивидуальности, чтобы чуждую ей в данный момент причинность другой индивидуальности осознать как свою собственную, как расширенную, имманентную ей причинность и, таким образом, подняться над ограниченностью своего собственного бытия вплоть до того, когда причинность всей вселенной станет моей причинностью. Тогда исчезает необходимость, случайность и существо становится выше своей ограниченности. До тех пор пока я сознаю только свой собственный голод, я не в силах понять действия другого голодающего, но, когда голод будет мною сознаваться и у других, я осознаю и пойму поступки других: они для меня станут вполне прозрачными. Поднимаясь над причинностями вселенной, поднимаются до сознания причинности, лежащей в основе бытия самой вселенной, т.е. поднимаются к основанию божественного.

С этой точки зрения исторический процесс есть возвращение бытия в надбы- тие, в сверхбытие, к Богу. Мы идем путем избавления от страдания, но он ведет через страдание, потому что он есть путь жертвоприношения. В этом была правда Шопенгауэра и Гартмана, да и всей немецкой метафизики, которую С.Трубецкой правильно называет своеобразным гнозисом. Из сверхбытия Бог приносит себя в жертву и становится как великое страдание, и это страдание заключено в форму отдельных монад. Эти монады развертывают свои потенции в диалектическом процессе через фазисы физического, психического, духовного и божественного. Эти фазисы проходят по различным путям, разными линиями. Различны линии нечеловеческих становлений. Те же становления, которые проходят через человека, исходят от тех, кого гностики называли Эонами.

Эоны лежат в основе человеческих линий становления. Процесс становления в бытие есть страдание и жертвоприношение; процесс освобождения есть процесс радости, и потому радость является критерием среди других критериев того, что совершает освобождение. Поэтому исторический процесс, как освобождающий процесс, должен быть радостью. Тот, кто не чувствует радости во всем, что его освобождает, не стоит еще на путях освобождения. Бог стал. Это значит — проявилась полнота (плирома), полнота бытия, как бы часть Бога, которая «стала». Эта ставшая часть Бога проявилась в бесчисленных путях становлений, и среди них особенно важны для нас линии, идущие от Эонов.

Из Эонов исходят цепи закономерностей.

В каждом из нас есть искра божества, и эта искра есть то, что гностики называют «эоновским началом». Искра Эона в нас есть то, без чего мы были бы смешаны с тьмой, это есть в нас возможность нашего грядущего. Эон в нас есть звезда во мраке нашего бытия, ведущая нас к освобождению. Это «Христос во мне» апостола Павла. Поэтому мистерия распятия Христа есть мистерия распятия Бога в бытии, есть образ нашего собственного существования. Освобождение Эона в историческом процессе есть путь радости, «ибо иго мое благо и бремя мое легко», или, как говорит одна из народных песен добролюбовского толка:

Скорби, как греха, бегите,

Нам не дал ее Отец,

И ищите всех свободных И всех радостных путей.

Путь Эонов, путь радостной жертвы, и должен быть путем исторического развития, путем становления и воскресения, ибо путь эоновский есть до конца путь становления, есть до конца путь развертывания все новых и новых возможностей, все более и более высоких достижений и красоты. В нас только Эон свидетельствует о подъеме и освещает своим светом его пути, и только Элоим утверждает, что Бог существует. Отсюда различные сыновства Василида, ибо иначе кто мог бы нам сказать о Боге и свидетельствовать о нем? Иначе возникло бы самозванство. И там, где нет Элоима, там возникает это самозванство, там рождаются власть, гетерономия лживой гармонии и упорядочение через насилие, которое порождает смерть.

Есть два пути рождения идей в мире — путь сверху и путь снизу. Путь сверху — когда идея приходит из высших миров и через людей воплощается в мире, поднимая их. Второй путь, когда идея рождается от совокупности людей, выпивая их силу, и влечет их к низам. Во втором случае возникает между идеями борьба за бытие, борьба за существование, и в мире духовном рождается то, отблеск чего отразился в учении дарвинизма. На этом пути люди создают богов, на этом пути боги ведут между собой беспощадную борьбу, боясь исчезнуть из бытия. Получается вихрь духовности, влекущий к низам, требующий полного повиновения, полного подчинения, растворения ее, ибо соками жизни и духа ее воспользуется тот, кто рождается, выпивая свет из духовных существ.

Идея, сошедшая с высот, воплощается в человечестве как братство, справедливость, равенство и т.д., воплощается в людях через их умы, через их души, но может быть и так, что сама идея-индивидуальность вплоть до физического мира сойдет в человечество, и тогда рождаются гении и водители человечества вплоть до того, когда на землю сходит сам Эон в той части своей, которую может вместить Земля и земное. Тогда появляется на земле сама любовь в лице Будды, Кришны, Христа. Человечество получает тогда могучий толчок к верхам, как оно получает толчок в низы, когда импульсы исходят от Моисея, Павла, Магомета или Маркса, у которого избранным народом оказывается пролетариат, соответствующий «правоверным» Магомета или «святым» апостола Павла. Во всех же случаях увлечения в низы — разделение на властвующих и подчиненных.

Идеи охватывают людей, создавая вихри, увлекающие их в верха или в низы. Заклинания идей приглашают их прийти на помощь тому или другому течению, приглашают их низойти на человечество, чтобы его поднять, или же из темных глубин призывают их подняться, чтобы подчинить себе человечество. Так человечество становится ареной борьбы для сил иных миров, и на земле встречаются самые высокие и самые низкие влияния...

Так, стоя перед толпой, агитатор вызывает низшие страсти, заклинает лярв, сущих в глубинах душ, чтобы они пришли и «одержали» людскую толпу; так призывает чистых духов проповедник любви и свободы.

Глава 12-я

Обращаюсь опять к человеческому обществу. Мы можем говорить о нем с точки зрения физика, или с точки зрения психика, или с точки зрения пневматика. Если мы подойдем к нему с точки зрения психика, то оно предстанет перед нами как совокупность желаний, стремлений, честолюбий, понятий, всевозможных эмоций. Рассматривая все эти эмоции как различно направленные силы, а поступки, под их влиянием совершенные, как различные движения человеческих монад, заключенных, как в ящик, в определенные условия места, времени и обстоятельств, мы увидим картину, рисуемую кинетической теорией газов. Методы статического исследования, методы теории вероятностей здесь будут совершенно приложимы. Эти методы дают не только те результаты, которые могут быть оценены с точки зрения страховых обществ, но и нечто более глубокое.

Впрочем, надо заметить, что наряду со сходством есть и различие между человеческим обществом и совокупностью молекул какого-либо газа. Коренное различие заключается в том, что в случае с человечеством мы имеем молекулы, обладающие способностью выбора, чем-то вроде химического сродства. Способность выбора играет здесь роль демона Максвелла, который направляет процесс так, что энтропия общества стремится не к максимуму, а к минимуму. Прогноз Джона Стюарта Милля, утверждающий грядущее успокоение человеческого общества как такового, с этой точки зрения неправилен. Человечество идет ко все более растущей интенсивности жизни, ко все большему напряжению сил.

Однако, несмотря на различия, все же применение некоторых рассуждений Больцмана к человеческому обществу вполне допустимо и правомерно, поскольку совокупность «движений» человеческих монад дает в результате «тепло» — нечто совершенно новое, отдельному человеку абсолютно несвойственное.

Еще Лавров и Михайловский ставили вопрос об отношении между личностью и обществом и пытались создать так называемую «формулу прогресса». Вот перед нами отдельный человек. Его бытие, его жизнь есть нечто абсолютно другое, чем жизнь и бытие составляющих его клеточек. Каждая клеточка дифференцировалась, специализировалась благодаря сложному разделению труда между клеточками; благодаря специализации простая колония клеток превратилась в сложный, весьма дифференцированный организм.

Коллективная жизнь колонии клеток могла воплотить в себе примитивное высшее единство, простейшую родовую духовную монаду, тогда как организм может воплотить сложное человеческое естество. Возможность воплощения высшей духовной монады была достигнута тем, что отдельные клеточки стали еще проще, стали крайне односторонне развитыми, отошли назад в своем развитии. Совершенство общее было достигнуто регрессом всех отдельных составных частей. Как примирить общественный прогресс с регрессом составляющих его монад? Общество тем развитей, чем сложней в нем кооперация, чем более дифференцирован в нем труд. Но чем более дифференцирован труд, тем менее совершенны личности, составляющие общество. Благо общества оказывается прямо противоположно благу отдельной личности. Получается невыносимое противоречие, и в этом отношении правы те, которые подчеркивают неразрешимость конфликта: или общество, или личность, третьего не дано.

Понятно, что там, где самой сущностью является эгоизм, в каких бы он формах ни проявлялся, там не может быть и речи о разрешимости указанного конфликта до конца, а между тем эгоизм является сущностью психизма, т.е. личности. Нечего и искать примирения конфликта там, где этого примирения не может быть по существу дела. Однако конфликт этот теряет всякий смысл и значение, как только мы переходим в область пневматизма. Никакие формулы прогресса не выведут нас из тупика, пока мы не перейдем в область духа. Штирнер потому и не мог дать ничего положительного, что, разрушив все миражи общих понятий, он не смог разрушить последнего миража — самой личности как таковой; он не усмотрел стоящей за ней индивидуальности и, таким образом, создал не анархизм-индивидуализм, а анархизм-эгоизм, т.е. остался всецело на почве психизма.

Если теперь мы подойдем к человеческому обществу с точки зрения гармонизации или хаотизации, то перед нами выступит основной вопрос — о свободе человеческой личности. Без этой свободы не может произойти осознание себя индивидуальностью. Только в свободной личности индивидуальность достигает самосознания. Как нелепо лечить человека от головной боли, отрезая ему голову, так же бессмысленно говорить о человеческом развитии и придерживаться каких бы то ни было форм власти и принуждения. Поэтому проблему отношений между личностью и обществом можно разрешить, только исходя из областей чисто духовных, подобно тому, как теорема Дезарга для плоскости может быть доказана, лишь исходя из трех измерений.

Для нас, людей, имеют значение только те цели и задачи, которые мы можем поставить как люди, и нам безразлично, что через нас хотят осуществить неведомые или ведомые нам силы. Каковы бы эти силы ни были — нам это безразлично, мы зна

ем свои силы, свои стремления и хотим их осуществить. Я не могу заставить себя жить чужой волей, чужими желаниями, как я не могу заставить себя ходить чужими ногами, мыслить чужой головой. Поэтому, когда мы подойдем к человеческому обществу, мы должны представить себе все эти личности устремленными так, как они могут устремляться, исходя из самих себя.

Мы могли бы сказать: вот лес. Каждое дерево растет и развивается само из себя, и внутренняя закономерность его развития не обращает внимания на то, что вокруг растут другие деревья. Отношения между деревьями внешние, и они влияют друг на друга извне. Потенции человеческого существа выявляются благодаря имманентной человеку причинности, и чтобы это выявление происходило правильно, необходимо, чтобы оно проходило свободно, а в свободе гармонизировалось бы вместе с другими. Гармонизация отношений личности и общества есть нечто заданное, но не данное, это задача, которую можно разрешить в ходе истории. Общество является средой, без которой невозможно развитие личности.

Анархический строй общества есть предварительное условие для разрешения вопроса о гармонии между личностью и обществом, ибо вне анархической общественности вообще не существует личности.

Если общественные условия таковы, что скрытые в личности потенции могут свободно выявиться, то цели общественного развития достигнуты в своей существенной части; если же общественные условия не дают возможности проявиться этим потенциям, то человеческое существо принуждено искать иных миров и времени для своего развития.

Пусть теперь мы исследуем вопрос о свободе, необходимости и случайности. Нетрудно видеть, что если мы будем отправляться от некоторых «последних» вопросов, то, следуя Зенону, Канту или Кантору, от каждого такого вопроса можно провести линию, уходящую в какие-то дали... Проведя все такие линии от «конечных и начальных» причин, мы увидим, что они устремляются туда, откуда вышли, подобно потоку падающих звезд. Продолжая путь каждой из них в обратном направлении, мы придем к их общему исходному пункту, который может быть нами охарактеризован как непознаваемое. Это «непознаваемое» физик познает как случай, психик — как необходимость и пневматик — как свободу; поэтому Бог рисуется одним как случай, другим — как необходимость и закон, третьим — как свобода.

Низшая ступень сознания физика не дает ему возможности познать себя самого, и потому для него все является не обусловленным в нем самом и вовне. На высшей ступени сознание прозревает свою внутреннюю сущность как нечто, целиком данное и не подлежащее изменению, причинно обусловленное, необходимое. Наконец, тот, кто прозревает основы своего бытия, находит праимпульсы своего собственного становления и осознает свою свободу от начала бытия до его пределов.

Так ориентируют себя три породы людей — физики, психики и пневматики. У них — у каждой группы — существует свой язык. Представьте себе, что каждое слово имеет три смысла — три покрывала Изиды: физический, психический и пневматический. Пневматик понимает все три, психик — два, а физик — один. Представьте себе такое положение вещей, и вы увидите, что не произойдет никаких недоразумений: люди будут понимать друг друга вполне в области физической, не вполне — в области психической и очень плохо — в области пневматической. Но эти три языка отвечают трем планам бытия, а потому история человечества расслаивается на три истории, и каждое событие может быть истолковано в каждом из трех планов: в плане случайности, в плане необходимости и в плане свободы.

Кант отдаленно чувствовал нечто из подлинной реальности, когда создавал свою довольно нелепую схему исторического преемства, ибо на самом деле фазисы — религиозный, метафизический и научный — суть сосуществующие планы бытия, категории потенций. Если же говорить об этом как о фазисах развития, то нужно говорить о научном, метафизическом и религиозном, поскольку о них говорит Кант, как о тех отражениях в душах, которые производятся тремя планами бытия.