Вместо эпилога

Это было восемь лет назад. Москва еще жила под знаками и символами коммунистической государственности... Я шел со Старого Арбата на малое освящение Вознесенского храма у Никитских ворот. У “Праги” меня остановил милицейский кордон. Толпа зрителей ждала Крестный Ход из Кремля. Офицер объяснил, что по прохождении желающие смогут присоединиться к концу колонны. День Рождества Богородицы — это не только первый двунадесятый праздник в годовом богослужебном круге (Церковное новолетие начинается с 14 сентября), но и воспоминание о великой победе русского православного воинства на Куликовом поле. 610-я годовщина этой битвы была ознаменована первой после революции литургией в Успенском соборе Кремля: раз или два до того дня власти разрешали там служить только молебны — еще при Святейшем Патриархе Пимене. Мне не удалось попасть в Кремль, но я решил обязательно побывать хотя бы на заключительной части торжества у Большого Вознесения...

Вдалеке, в начале Калининского проспекта, а по-московски — Воздвиженки, показалась голова торжественного церковного шествия. Значимость происходящего вызывала невольный трепет в груди. Похожее волнение я читал и на лицах молодых парней в милицейской форме, ведь происходило что-то невиданное: Кремль, сияющие облачения духовенства, сверкающие золотом и парчой величественные хоругви, и как будто сгинули уже в небытие съезды КПСС, ускорения и перестройки, экономная экономика и косноязычие генсеков...

“Пресвятая Богородице, спаси нас!” — доносил ветер издалека стройное пение шествующих православных людей. Крестный Ход, словно поток огнедышащей лавы, неопалимой благодатью пронизывал собой все обозримое пространство и неумолимо преображал его: выстроившиеся по обочине цепи милиционеров, толпы прохожих на тротуарах, окружающие дома и улицы, и тонкий сентябрьский воздух с привычным осенним ознобом наполнялся теплом и радостью. Казалось, что замерло само время, точнее — исчезло, и обнажилась сокровенная вечность христианского тысячелетия Руси. Голова священного шествия, наконец, достигла перекрестка проспекта и Бульварного кольца. Несмотря на значительное отдаление нашего кордона, я рассмотрел среди духовенства Его Святейшество Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и даже пояснял любопытным, где именно шествует он: вслед за Евангелием...

И тут еще одно совершенно неожиданное не только для окружающих, но и для меня зрелище привлекло общее внимание. Сразу за духовенством мiряне несли в раме большую фотографию Государя Императора Николая II, а по бокам — два больших черно-золото-белых полотнища на высоких древках и поодаль еще два бело-сине-красных триколора размерами поменьше, причем на одном из них в крыже был помещен черный Двуглавый Орел на желтом поле.

У москвичей, успевших привыкнуть к демократическим митингам — и в натуре, и по телевидению, народные триколоры удивления не вызывали. Но черно-золото-белые знамена “живьем” и я сам увидел впервые. Об их былом существовании знал только по справочникам и дореволюционным литографиям. В нашей толпе по соседству стали раздаваться недоуменные вопросы:

— Что это за флаги?!

— Это Государственное знамя Российской Империи, — пояснил я ближайшему вопрошателю достаточно громко, чтобы услышали и другие интересующиеся люди. И добавил: — А бело-сине-красный триколор до революции считался народным флагом и флагом торгового флота...

— Это что же, за священниками империалисты идут? — спросил, не оборачиваясь, стоявший в оцеплении сержант.

— Нет, имперцы! Такие же, как мы с вами русские люди, которые помнят прошлое России.

Вид этих знамен потряс меня: они излучали какую-то неизъяснимую силу и великолепие, они были явным вызовом распадающейся советской действительности и торжеством чего-то неведомого, и вместе с тем, исконного, родного и потому радостного! Счастливое чувство гордости за Отечество и за нашу Веру просто объяло душу. К горлу подступил комок и...

До сентиментальных слез дело не дошло. В это время в размеренном шествии возникло неожиданное замешательство. Головная часть из хоругвеносцев и духовенства стала медленно заворачивать на Суворовский бульвар, а тут, откуда ни возьмись, вынырнул отряд милиционеров, который стал отсекать от людей в церковном облачении идущих позади мiрян. Очевидно, что кому-то из больших чинов, скорее всего, из вездесущего еще тогда КГБ не понравилось, что в церковном “мероприятии” приняли участие монархисты, ибо образ Императора-Мученика в то время расценивался светскими властителями исключительно как враждебный им политический знак. Не думаю, что это было реакцией на черно-золото-белые стяги, смысл которых советским чиновникам вряд ли был известен.

Привлеченного отряда милиционеров для окружения группы мiрян со знаменами и портретом Государя явно не хватало, поэтому мгновенно сняли служивых из нашего оцепления. Через две-три минуты полторы сотни “империалистов” оказались в двойном кольце омоновцев, постовых и курсантов. Мы, оставшись без “охраны”, естественно, раздвинули турникеты и превратились уже из сторонних наблюдателей в участников дальнейших событий. Нам хорошо было видно, что несколько офицеров попытались отобрать портрет Императора и флаги у знаменосцев. Но монархисты чудом увернулись, не растерялись и в мгновение ока из своей среды образовали третье — внутреннее кольцо, сдерживая напор теснящих омоновцев, которые хотели сместить их группу в сторону на тротуар, чтобы там ее уже технично рассредоточить. Из нашей внешней толпы и завершающей колонны Крестного Хода в адрес вершителей “порядка” раздались возмущенные крики:

— Не троньте верующих! Прекратите безобразие! Варвары!

И воинственный напор внезапно иссяк. Видно, что с большой неохотой служивые взялись за исполнение задания начальства, а может быть, и непосредственные командиры без должной уверенности отдавали приказ. Действие операции застопорилось, все как бы замерли в ожидании дальнейшего.

И тогда я невольно обратил внимание на одиноко мечущуюся в окруженной группе штатскую фигуру в ярко-красной капроновой куртке, которая неестественно выделялась на общем фоне приглушенных тонов осенней одежды, приличествующей у православных торжественности события. Странно пометавшись между знаменосцами, этот человечек бесенком поднырнул под руки оцеплений — и внутреннего, и внешнего, и был таков... Тогда я сразу не осознал смысла присутствия красного дьяволенка, и только потом, прокручивая в памяти эпизод, который в общей сложности не занял и трех минут, я понял — это был профессиональный провокатор! О подобных характерных приемах в то время уже свободно писали некоторые прибалтийские газеты. Согласно данной тактике, в толпу демонстрантов-единомышленников внедряется человек от КГБ в яркой одежде (чтобы свои бока не намяли) и затевает бузу, на которую уже “законно” реагируют дубинками представители власти.

Вот ведь в чем дело! Значит, каким-то не в меру ретивым отделом из системы советских спецслужб готовилась провокация, целью которой ставилось сорвать первый в Москве и в России большой Крестный Ход по городу и потом обвинить “церковников” во вмешательстве в политику и на будущее в корне пресечь саму возможность подобных “антисоветских мероприятий”. Так в самую горячую пору развала великой державы вопросы подлинной государственной безопасности подменялись имитаций “охранительной” деятельности и оперативной работы “по защите конституционного строя”.

Явно запланированная провокация не удалась. Дело в том, что во время этой сумятицы замерла и головная часть Крестного Хода, и церковное пение не прекращалось. Видимо, сам Святейший распорядился об этом. Ведь кто, как ни он, мог остановить шествие?! Я только видел, что какой-то милицейский генерал подошел к Патриарху, выслушал его замечание, кивнул. Через минуту кольцо омоновцев и постовых без напряжения распалось, милиция вновь рассредоточилась по обочинам, а толпы людей, еще недавно стоявших там, уже влились в общую многотысячную колонну мiрян. И благодатная огненная лава вновь чинно потекла уже по Суворовскому бульвару, осененная хоругвями и знаменами, пока не достигла площади перед храмом, где начался торжественный водосвятный молебен. При чтении Евангелия серая сентябрьская дымка небес вдруг растаяла и засияло дружелюбное осеннее солнце, не оставив в сердцах молящихся даже тени от арбатского наваждения.

Годы и годы спустя, вспоминая этот торжественный день, и думая, что же помешало громкой провокации, я прихожу к выводу — сила духа. Черно-золото-белые знамена и лик Царя-Мученика придали особую энергию усилиям православных людей. Именно поразительная властная энергетика Имперского триколора воздействовала не только на тех, кто нес знамена, но и на все окружающие толпы, и на сотни милиционеров. Меня поразило еще тогда именно то, что в лицах и среди “наступавших”, и среди “оборонявшихся” напрочь отсутствовала злоба: был какой-то озорной, молодеческий задор, и только редкие глаза немногочисленных тайных устроителей провокационного “шоу” посверкивали ненавистью...

С той поры — 21 сентября 1990 года, я утвердился в убеждении, что Государственным знаменем грядущей России будет именно черно-золото-белый флаг, ибо он полнее всего раскрывает державную мудрость устройства нашего Отечества. Но он ни в коей мере не отменит и бело-сине-красный триколор, который является мистическим выразителем гражданского единства народа Империи — единой и неделимой в самой себе.

29 декабря 1998 года от Р.Х.