2021-09-14
41
В эволюционной теории выживание связано со способностью встраиваться в экологические ниши. Адаптироваться к нише, а значит выжить, можно по-разному: расцветка, скрывающая от хищников, многочисленное потомство, доступность пищи, и т.п.
К сожалению, эволюционная биология приобрела в умах обыкновенных людей вид модели Строгого Отца, в которой выживание тех, кто адаптировался к нише, метафорически становится идеей о том, что «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента». Такая метафора Строгого Отца для эволюции затем была перенесена метафорически с эволюции видов на все естественные изменения, не имеющие буквально ничего общего с наукой эволюционной биологии. Новая метафора такова: «Естественное Изменение есть Эволюция».
К этим метафорам прибавилась важная народная теория – народная Теория Наилучшего Результата: «Эволюция производит Наилучший Результат». Это рассуждение опирается на метафору Нравственного Порядка (см. гл. 14), в которой люди возглавляют иерархию, будучи «лучше», чем животные, растения и другие аспекты природы, ведь если эволюция произвела нас, значит, эволюция должна осуществлять «улучшения». Ничего подобного не содержится в буквальной эволюционной теории.
Две метафоры – «Естественное Изменение есть Эволюция», и «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента», – вместе с народной Теорией Наилучшего Результата соединились в составной метафоре – «Естественное Изменение есть Выживание Наилучшего Конкурента», что даёт наилучший результат. Такая составная метафора, проистекающая из нравственной системы, опирающейся на модель Строгого Отца, используется – при всяком случае возникновения необходимости изменений – для обоснования введения искусственно заданной формы «эволюции», т.е. навязывания законодательно рыночной конкуренции. Здесь содержится две проблемы. Во-первых, идея о том, что рынок функционирует подобно эволюции, метафорична, опирается на метафору – «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента». Во-вторых, реальная эволюция есть естественный процесс и не нуждается в законодательном установлении и государственном принуждении. Достаточно смешно, что подобная аргументация строится на том, что такое изменение «эволюционно», а значит, естественно и производит наилучший результат.
Примером подобной аргументации может послужить обоснование приватизации общественных школ. Предположим, что посредством законодательных актов (искусственными средствами) и посредством осуществляемой правительством программы школьной ваучеризации (искусственно созданный рынок) общественные школы приватизированы. «Естественная эволюция» тогда вступит в свою силу: школы будут вынуждены конкурировать, только лучшие конкуренты выживут, а те, кто не способен конкурировать, исчезнут. Выжившие школы, согласно народной Теории Наилучшего Результата, будут наилучшими школами. Такая аргументация основана целиком на двух метафорах и народной теории, которые все проистекают из нравственной системы, опирающейся на модель Строгого Отца.
Многие не замечают, что идея о том, что «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента», является на самом деле метафорой, тем более не замечают, что это метафора Строгого Отца. Прояснить эту метафоричность можно, с одной стороны, если сравнить её с метафорой эволюции, которая выбирает перспективу нравственной системы, опирающейся на модель Воспитывающего родителя: «Эволюция есть Выживание Наилучшим образом Воспитанного». Здесь выражение «наилучшим образом вос-питанный» включает как буквальный смысл питания/ кормления родителями и другими, так и метафорическое воспитание самой природой. Если в одном случае адаптация к экологической нише метафорически описывается как выигрыш в конкурентной борьбе, то в другом случае как взлелеянность природой. Оба случая метафоричны, но содержат разные следствия, в особенности при совмещении с метафорой – «Естественное Изменение есть Эволюция» и народной теорией о том, что эволюция даёт наилучший результат. Совмещение их даст совершенно иную составную метафору для естественного изменения, а именно: «Естественное Изменение есть Выживание Наилучшим образом Воспитанного», что производит наилучший результат.
В применении к вопросу о приватизации общественных школ такая метафора приведёт к выводу о том, что этого делать не следует. Скорее даже общественные школы должны получить большую поддержку, «больше заботы», т.е. получить необходимые ресурсы для улучшения: лучше образованных и лучше оплачиваемых учителей, меньшие классы, лучшее оборудование, программы по вовлечению родителей и общественности и т.п.
Смысл в том, что обе концепции эволюции – выживания лучше воспитанного и выживание лучшего конкурента – являются метафорами. Они не говорят буквально об эволюции, но происходят от нравственных теорий. Высказывание «Естественное Изменение есть Эволюция» не является буквальной истиной. Это тоже метафора. Не все естественные изменения осуществляются согласно механизмам эволюционной биологии, которая буквально применима лишь к биологическим видам, воспроизводству, экологическим нишам в физической среде. Более того, не является истинной и идея о том, что эволюция производит «наилучший» результат, это всего лишь народная теория, не имеющая фактического основания.
Вновь инструментарий когнитивной науки позволяет нам увидеть то, что в ином случае мы бы не поняли. В этих примерах именно когнитивное бессознательное и метафорическое мышление помогли прояснить суть. Теперь обратимся к нашему последнему примеру – к случаю, когда воплощённость помогает нам постичь то, что нам часто представляют как непостижимое и бестелесное – к духовному существованию.
Воплощённое сознание и духовная жизнь.
Ваше тело не является, и даже не могло бы быть, простым сосудом для бестелесного сознания. Концепт сознания, отделённого от тела, есть всего лишь метафорическое понятие. Оно, вероятно, является следствием, как это было с Декартом, метафоры – «Знание есть Видение», которая в свою очередь проистекает из телесного опыта приобретения знания посредством видения со времени нашего рождения. Концепт бестелесного сознания естественно сопровождается метафорическим различием субъекта и «я».
Важно понимать здесь, почему именно в этих метафорах субъект независим от «я». Вспомним из гл. 13 три фундаментальных формы опыта, из которых возникают первичные метафоры субъект-«я»:
1. корреляция между телесным контролем и контролем физических объектов.
2. корреляция между нахождением в своём нормальном окружении и способностью контролировать физические объекты в своём окружении.
3. корреляция между тем, как окружающие оценивают наши действия и действия других, и тем, как мы оцениваем наши действия.
Любой опыт есть опыт воплощённый. В каждом случае, имеется Лицо, являющееся исходноключевой моделью для субъекта. В (1), это Лицо, манипулирующее физическими объектами; в (2) это Лицо, находящееся в знакомом окружении; и в (3), это Лицо, оценивающее действия других людей.
Более того, поскольку эти типы опыта составляют часть повседневного опыта всех в этом мире, соответствующие первичные метафоры, где бы они ни возникали, будут иметь форму, в которой субъект существует независимо от «я». Вкратце, само наше понятие бестелесного сознания возникает из телесного опыта, который каждый из нас имеет на протяжении всей жизни.
Далее, эти метафоры выражают общий нам всем феноменологический опыт: практически во всех наших ощущениях мы не обращаем внимания на наши телесные органы ощущения (глаза, уши, нос, язык, кожа). Например, когда мы идём по улице и смотрим на здание, мы обычно не обращаем внимания на наши глаза, и тем более на систему нашего мозга, управляющую зрением. Сам факт того, что наше внимание не обращено к тому, чем мы ощущаем, даёт нам иллюзию, что ментальные акты происходят независимо от незаметного для нас в таких актах нашего тела.
В целом, мы все снабжены метафорической системой, представляющей наше сознание бестелесным. Мы все обладаем постоянным феноменологическим опытом, усиливающим иллюзию бестелесного субъекта. Однако когнитивная наука показывает, что наше сознание не является и не может быть бестелесным. Более того, как мы только что видели, когнитивная наука объясняет, почему мы думаем, что наше сознание бестелесно.
Какая собственно нам разница, если бестелесного сознания на самом деле не существует? Почему так важно, что для мышления посредством такой сложной, как наша, понятийной системы, требуется обладать телом и мозгом, которые будут в основном такими, как наши? Каково следствие того, что наше метафорические разделение субъекта и «я» всего лишь метафора, что не существует субъекта независимого от тела, который мог бы оставить «я» и перенестись от одного «я» к другому? И почему так существенно понимать, откуда происходят такие метафоры, как они возникают из телесного опыта, и почему они появляются спонтанно по всему миру?
Всё это имеет жизненное значение в сфере духовной и религиозной жизни. Под тем, что мы называли то субъектом, то бестелесным сознанием, в различных религиозных традициях понимается душа или дух. В духовным традициях по всему миру душа представляется средоточием сознания, субъективного опыта, нравственного суждения, разума, воли и, что особенно важно, сущности – того, что делает человека тем, кто он/а есть.
Можно себе вообразить такую духовную традицию, в которой душа была бы воплощена: задана в важных аспектах телесностью, навсегда помещена в тело как его часть, зависима для непрерывности своего существования от тела. Рассматриваемые в этой работе исследовательские результаты касательно сознания ни в малейшей мере не исключают существования такого типа души – воплощённой души.
Но не так представляют душу или дух огромное количество духовных традиций, и, как мы только что видели, имеются научные объяснения почему именно. Универсальный телесный опыт, обеспечивающий нам метафоры субъекта и «я», производит в нашем когнитивном бессознательном концепт субъекта как независимой сущности, совершенно независимой в своём существовании от тела. Благодаря универсальному телесному опыту эта идея возникла спонтанно во многих местах по всему миру.
И однако, как бы ни казался этот концепт само собой разумеющимся и «естественным», не существует такого бестелесного сознания. Будем ли мы называть это душой или субъектом, но одновременно и думающее, и бестелесно перемещающееся есть попросту миф, не существует.
Требование принять воплощённость сознания и души чрезвычайно значимо. Оно противоречит тем аспектам мировых религиозных традиций, что говорят о реинкарнации и перемещении душ, а также тем традициям, что верят, будто душа покидает тело во сне или состоянии транса. Оно вступает в конфликт с теми традициями, что учат, будто можно и следует стремиться достичь состояния чистого сознания, отделённого от тела.
Также оно несовместимо с одной из двух христианских традиций, названной Маркусом Боргом «монархической» моделью, где бог дистанцирован от мира. Он сравнивает её с «духовными», в его терминологии, традициями, где бог имманентен. Традиция далёкого монархического бога строится на идее, что мы в сущности – бестелесные души не из этого мира, что мы обитаем в наших телах только во время нашего земного пребывания, и что нашей высшей целью является «обитать вместе с богом» в ином мире, на небесах, а не на земле. В христианской традиции далёкого бога нравственность связана с развоплощением души. Христиане должны вести жизнь, посвященную выходу за пределы этого мира: телесных желаний, имущества, славы, мирского успеха, долгой жизни. Такая концепция бестелесной иномирной духовности и трансцендентности недооценивает отношение с миром, естественной средой, всеми другими аспектами телесного опыта. Христианам заповедано поступать нравственно с другими и быть добрыми пастырями земли, ибо именно этого требует бог для их спасения, чтобы они смогли отправиться на небеса, соединиться с богом в царстве вне этого земного мира. Так что, такая форма христианства связывает нравственность, и даже разум, если он желает быть нравственным, с развоплощением сознания и души.
