Л. Ельмслев

ПОНЯТИЕ УПРАВЛЕНИЯ ¹

(ИЗВЛЕЧЕНИЕ.)

Предстоит проделать огромную работу по упорядочению лингвистических фактов с точки зрения языка как такового.

А. Мейе.

Понятие «структуральной лингвистики» относится скорее к программе исследований, нежели к их результатам. Возникнув совсем недавно, структуральная лингвистика еще не достигла своего полного развития и даже не определилась окончательно. Впрочем, на сегодняшний день еще не представляется возможным ясно и детально говорить даже и о программе, которой она руководствуется. Пока речь может идти лишь о наименовании, содержание которого поддается только весьма общему и предварительному определению: структуральная лингвистика — это такая лингвистика, которая рассматривает язык как структуру и это понятие кладет в основу всех своих построений.

Ранее мы уже указывали² на те существенные выводы, которые обусловливает эта точка зрения, а также и на рамки, ограничивающие новое направление, отмечая различия между ним и традиционной лингвистикой. Как представляется, нам удалось обосновать, что структура языка представляет собой сеть зависимостей, или, говоря более четким, специальным и точным языком, сеть функций. Структура характеризуется иерархией, основанной на своем внутреннем порядке и имеющей одну единственную исходную точку. Эту иерархию можно вскрыть посредством дедуктивной и необратимой процедуры, переходя постепенно от самых абстрактных (общих и простых) явлений ко все более конкретным (частным и сложным). Такой метод, предназначенный для изучения только подобной дедуктивной иерархии, мы называем эмпирическим. Следует оговорить, что такого рода метод не способен привести к какой-либо метафизике. В соответствии с принципом простоты, который желателен в каждой науке, из всех возможных методов надо выбирать

¹ La notion de rection, «Acta linguistica», v. I, 1939.

² Vme Congrès international des Linguistes, 1939.

такой, который приводит к решению задачи путем наиболее простой процедуры. Эмпирический, или имманентно семиологический, метод, рассматривающий знаковую функцию в качестве основного предмета изучения лингвистики, и является таким наиболее простым методом. Его достоинство очевидно при сравнении с любым априорным методом, где на семиологические явления накладываются несемиологические; из-за невозможности проверки последних на чисто семиологическом материале неизбежно возникают бесконечные усложнения. Отсюда следует, что эмпирический метод — это метод, построенный на принципе простоты¹.

Нет надобности говорить о тех выводах, которые вытекают из применения структурального метода в лингвистике. Достаточно указать, что лишь благодаря структуральному методу лингвистика, окончательно отказавшись от субъективизма и неточности, от интуитивных и глубоко личных заключений (в плену у которых она находилась до самого последнего времени), оказывается способной, наконец, стать подлинной наукой. Только структуральный метод в состоянии покончить с тем печальным положением, которое так хорошо охарактеризовал А. Мейе: «Каждый век обладал особой грамматикой философии... Существует столько же лингвистик, сколько лингвистов».

Как только лингвистика станет структуральной, она превратится в объективную науку.

Из того, что структуральная лингвистика есть новое направление в науке о языке, а ее метод, использующий одновременно дедуктивный и эмпирический принципы, еще не нашел своего последовательного применения, вовсе не следует, что она противопоставляет себя всему предшествующему развитию лингвистики. Хотя традиционная лингвистика в основном следовала индуктивным и априорным методам, это не значит, что она не делала попыток применять дедукцию и принцип эмпиризма. Некоторые из семиологических функций не могли остаться незамеченными. Ведь семиологическая функция не новое понятие; новым является лишь структуральный подход, который выносит семиологическую функцию на первый план и рассматривает ее как конституирующее качество языка. В силу этого, приняв структуральную точку зрения со всеми вытекающими отсюда последствиями, следует сохранять преемственную связь с предшествующими этапами развития науки о языке и использовать те достижения традиционной лингвистики, которые доказали свою плодотворность...

¹ Эмпирический метод рассматривает все лингвистические явления с точки зрения знаковой функции. Однако также и априорные методы могут рассматривать лингвистические явления в этом же аспекте. Иными словами, возможна лингвистика одновременно априорная и функциональная, оперирующая функциями, но не соблюдающая основного внутреннего принципа языковой структуры. В силу этого нередко используемый термин «функциональная лингвистика» представляется слишком широким и поэтому не способным применяться в качестве синонима к термину «структуральная лингвистика».

На протяжении всей своей истории традиционная наука о языке в общем претерпела незначительную эволюцию и представляет собой законченную доктрину, которую ныне предстоит связать со структуральной лингвистикой.

МЕТОД СТРУКТУРНОГО АНАЛИЗА В ЛИНГВИСТИКЕ ¹

Швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857 — 1913) во многих отношениях может считаться основоположником современного языковедения. Он первый требовал структурного подхода к языку, т. е. научного описания языка путем регистрации соотношений между единицами независимо от таких особенностей, которые, может быть, и представлены ими, но безразличны для указанных соотношений или невыводимы из них. Другими словами, де Соссюр требовал, чтобы звуки живого языка или буквы письменного языка определялись не чисто фонетически или чисто графологически, а только путем регистрации взаимных соотношений и чтобы единицы языковых значений (языковых содержаний) тоже определялись не чисто семантически, а путем такой же регистрации взаимных соотношений. Согласно его взглядам было бы поэтому ошибочно смотреть на языковедение просто как на ряд физических, физиологических и акустических определений звуков живой речи или же определений значения отдельных слов и — прибавим — возможных психологических интерпретаций этих звуков и значений. Напротив, реальными языковыми единицами являются отнюдь не звуки или письменные знаки и не значения; реальными языковыми единицами являются представленные звуками или знаками и значениями элементы соотношений. Суть не в звуках или знаках и значениях как таковых, а во взаимных соотношениях между ними в речевой цепи и в парадигмах грамматики. Эти именно соотношения и составляют систему языка, и именно эта внутренняя система является характерной для данного языка в отличие от других языков, в то время как проявление языка в звуках, или письменных знаках, или значениях остается безразличным для самой системы языка и может изменяться без всякого ущерба для системы. Можно, впрочем, указать на тот факт, что эти взгляды де Соссюра, вызвавшие настоящую революцию в традиционном языковедении, интересовавшемся только изучением звуков и значений, тем не менее вполне соответствуют популярному пониманию языка и совершенно покрывают представления рядового человека о языке. Будет почти банальной истиной, если мы скажем, что датский язык, будь то устный, или писаный, или телеграфированный при помощи азбуки Морзе, или переданный при помощи международной морской сигнализации флагами, остается во всех этих случаях все тем же датским языком и не представляет четырех разных языков. Единицы, составляющие

¹ «Acta linguistica» (Copenhague) vol. VI, fasc. 2 — 3, 1950 — 1951.

его, правда, меняются во всех четырех случаях, но самый остов соотношений между ними остается тем же самым, и именно это обстоятельство и дает нам возможность опознавать язык; следовательно, остов соотношений и должен быть главным предметом языковедения, в то время как конкретное проявление и манифестация остова соотношений будут безразличны для определения языка в строгом смысле этого слова. Не следует, однако, забывать, что де Соссюр отнюдь не желал совершенно отказаться от помощи фонетики и семантики. Он только желал подчинить их изучению системы языковых соотношений и предоставлял им более скромную роль подсобных дисциплин. Звуки и значения он хотел заменить лингвистическими ценностями, определяемыми относительным положением единиц в системе. Он сравнивал эти ценности с ценностями экономического порядка; точно так же, как монета, бумажная банкнота и чек могут быть разными конкретными проявлениями или манифестациями экономической ценности, а сама ценность, скажем червонец или рубль, остается одной и той же независимо от разных манифестаций, точно так же единицы языкового выражения остаются теми же самыми независимо от представляющих их звуков, а единицы языкового содержания остаются теми же независимо от представляющих их значений. Излюбленным сравнением де Соссюра было сравнение языковой системы с шахматной игрой: шахматная фигура определяется исключительно своим соотношением с другими шахматными фигурами и своими относительными позициями на шахматной доске, внешняя же форма шахматных фигур и материал, из которого они сделаны (дерево, или кость, или иной материал), совершенно безразличны для самой игры. Любая шахматная фигура, например конь, имеющий обыкновенно вид лошадиной головки, может быть заменена любым другим предметом, предназначенным условно для той же цели; если во время игры конь случайно упадет на пол и разобьется, мы можем взять вместо него какой-нибудь другой предмет подходящей величины и придать ему ценность коня. Точно так же любой звук может быть заменен иным звуком, или буквой, или условленным сигналом, система же остается той же самой. Мне думается, что в силу этих тезисов де Соссюра можно утверждать, что в процессе исторического развития данного языка звуки его могут подвергаться и таким изменениям, которые имеют значение для самой системы языка, и таким изменениям, которые не имеют никакого значения для системы; мы, таким образом, будем принуждены отличать принципиально изменения языковой структуры от чисто звуковых перемен, не затрагивающих системы. Чисто звуковая перемена, не затрагивающая системы, может быть сравнена с таким случаем в шахматной игре, когда пешка, дойдя до противоположного конца доски, по правилам шахматной игры принимает ценность ферзя и начинает исполнять функции ферзя; в этом случае ценность ферзя перенимается предметом совершенно иной внешности, ферзь же совершенно независимо от этой внешней перемены продолжает быть ею в системе.

К таким воззрениям де Соссюр пришел, изучая индоевропейскую систему гласных. Уже в 1879 г. предпринятый им анализ этой системы (в знаменитом исследовании «Mémoire sur les voylles») показал ему, что так называемые долгие гласные в известных случаях могут быть условно сведены к комбинации простого гласного с особой единицей, которую де Соссюр обозначал буквой *А. Преимущество такого анализа перед классическим состояло, во-первых, в том, что он давал более простое решение проблемы, устраняя так называемые долгие согласные из системы, а с другой стороны, в том, что получалась полная аналогия с чередованиями гласных, которые до тех пор рассматривались как нечто фундаментально отличное. Если интерпретировать, например, τίθημι: θωμός: θετός как содержащие корни *dheA: * dhoA: * dhA, эта серия чередований окажется фундаментально тождественной с серией чередований *derk1: *dork1: *drk1 в греческих формах δέρκομαι, δέδορκα, έδρακον. Следовательно, *еА относится к *оА, как *er к *or, и *А играет ту же роль в указанных чередованиях, что r в *drk,. Этот анализ был произведен исключительно по внутренним причинам, с целью вникнуть глубже в основную систему языка; он не был основан на каких-нибудь очевидных данных самих сравниваемых языков; он был внутренней операцией, произведенной в индоевропейской системе. Прямое доказательство существования такого *А было действительно найдено позже, но уже по смерти де Соссюра, при изучении хеттского языка. Чисто фонетически его определяют как гортанный звук. Нужно, однако, подчеркнуть, что де Соссюр сам никогда бы не решился на такую чисто фонетическую интерпретацию. Для него *А не было конкретным звуком, и он остерегался определить его с помощью фонетических примет просто потому, что это не имело для него никакого значения; его единственно интересовала система как таковая, а в этой системе *А определялось своими определенными соотношениями с другими единицами системы и своей способностью занимать определенные положения в слоге. Это совершенно ясно высказано самим де Соссюром, и именно тут-то мы и находим у него знаменитое изречение, в котором он впервые вводит термин фонема для обозначения единицы, не являющейся звуком, но могущей быть реализованной или представленной в виде звука¹.

Теоретические последствия такой точки зрения де Соссюр разработал в своих лекциях «Cours de linguistique générale» («Курс общей лингвистики»), опубликованных его учениками уже после

¹ См. Bulletin du Cercle linguist, de Copenhague, VII, стр. 9 — 10, и Mélanges linguistiques offerts á M. H. Petersen, Orxys (Aarhus), 1937 (Acta Jutlandica, IX, I). стр. 39 — 40. Термин фонема был введен де Соссюром независимо от Н. Крушевского и одновременно с ним (см. И. А. Бодуэн де Куртене, Versuch einer Theorie phonetischer Alternationen, Страсбург, 1895, стр. 4 — 5). Значение, в котором употреблял Крушевский этот термин (назв. соч., стр. 7, подстрочн. прим.), а позднее Бодуэн де Куртене (назв. соч., стр. 9), совершенно разнится от того значения, в котором он использован у де Соссюра. Традиция пражской лингвистической школы восходит к вышеназванным польским ученым.

смерти учителя (в 1916г.). Здесь мы находим весь фонд его теоретических взглядов, вкратце охарактеризованных нами во вступительных словах настоящей статьи. Следует, однако, помнить, что теория де Соссюра в том виде, в каком она выступает в его лекциях, читанных при разных обстоятельствах и с известными промежутками времени, не является целиком однородной. Наблюдения де Соссюра открывали перед лингвистами совершенно новый путь, и поэтому нечего удивляться, что де Соссюр сам был принужден внутренне бороться с традиционными представлениями; его лекции по общей лингвистике являются скорее выражением его собственной борьбы за достижение твердой точки опоры на открытой им новой почве, чем окончательным оформлением его последних взглядов. В его книге можно найти некоторую несогласованность между отдельными утверждениями. Де Соссюр проводит принципиальное разграничение между понятиями формы и субстанции, между языком (langue) в более узком смысле слова и речью (parole), включающей, между прочим, и письмо, как подчеркивает сам де Соссюр. Де Соссюр в ясных словах утверждает, что язык (langue) является формой, а не субстанцией, и это действительно соответствует его общим взглядам. Однако это разграничение не вполне выдержано во всех частях его книги, и термин у него в действительности имеет несколько значений. В одной из моих ранее вышедших работ я попытался вскрыть, насколько это вообще возможно, разные наслоения, наблюдаемые в мыслях де Соссюра, и показать, что я считаю совершенно новым и плодотворным в его труде. А это, если не ошибаюсь, и есть его понимание языка как чистой структуры соотношений, как схемы, как чего-то такого, что противоположно той случайной (фонетической, семантической и т. д.) реализации, в которой выступает эта схема.

Ясно, с другой стороны, что теория де Соссюра, если правильно мое изложение этой теории, должна была остаться недоступной для большинства живших в его время и после него лингвистов, воспитанных в совершенно отличной традиции официального языковедения. Поэтому они переняли у него в первую очередь те места его книги, где понятие langue выступает не как чистая форма, но где язык понимается как форма в субстанции, а совсем не как нечто от субстанции независимое. Так, учение де Соссюра было, например, использовано или, если позволено так выразиться, усвоено пражской фонологической школой, которая понимает фонему как фонетическую абстракцию и, следовательно, резко отличается от того понимания фонемы, какое, по-моему, должен был иметь де Соссюр. Этим-то и объясняется, почему структурный подход к языку в собственном смысле этого слова, т. е. как изучение чистых отношений в языковой схеме независимо от проявления или реализации ее, стал применяться языковедами только в наше время.

Если мне будет позволено высказаться о своей собственной работе, то я со всяческой скромностью, но вместе с тем со всей твердостью подчеркнул бы, что считаю и всегда буду считать именно такой

структурный подход к языку как схеме взаимных соотношений своей главной задачей в области науки. Чтобы провести принципиальную грань между традиционным языковедением и чисто структурным методом лингвистического исследования, для этого метода предлагаю особенное название: глоссематика (от греческого слова γλωσσα — язык). Я убежден в том, что это новое направление даст нам чрезвычайно ценные сведения о самой интимной природе языка и, вероятно, не только послужит нам полезным дополнением к старым исследованиям, но также прольет совершенно новый свет на старые представления и идеи. Что касается меня, то мои устремления будут направлены на изучение языка — langue — в смысле чистой формы или схемы независимо от практических реализаций. Де Соссюр сам следующими словами определил главную идею своих лекций: «Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Этими словами заканчиваются его лекции. Профессор Шарль Балли, наследник де Соссюра на кафедре лингвистики Женевского университета, за несколько месяцев до своей смерти в письме ко мне писал: «Вы следуете идеалу, сформулированному Ф. де Соссюром в заключительной фразе его «Курса общей лингвистики». Следует, действительно, удивляться, что это не было сделано раньше».

С другой стороны, я считаю нужным подчеркнуть, что не следует отождествлять теорию глоссематики с теорией де Соссюра.

Трудно сказать, как в деталях оформлялись концепции де Соссюра в его мыслях, а мой собственный теоретический метод начал оформляться много лет тому назад, еще до моего знакомства с теорией де Соссюра. Повторное чтение лекций де Соссюра подтвердило многие из моих взглядов, но я, конечно, смотрю на его теорию со своей собственной точки зрения и не хотел бы слишком углубляться в свою интерпретацию его теории. Я упомянул его здесь, чтобы подчеркнуть, насколько я лично ему обязан.

Структурный метод в языковедении имеет тесную связь с определенным научным направлением, оформившимся совершенно независимо от языковедения и до сих пор не особенно замеченным языковедами, а именно с логической теорией языка, вышедшей из математических рассуждений и особенно разработанной Вайтхэдом (Whitehead) и Бертрандом Рэсселем (Bertrand Russel), а также венской логистической школой, специально Карнапом (Carnap), в настоящее время профессором Чикагского университета, последние работы которого по синтаксису и семантике имеют неоспоримое значение для лингвистического изучения языка. Некоторый контакт между логистами и лингвистами был недавно создан в Международной Энциклопедии Объединенных наук (International Encyclopedia of Unified Science). В одной из своих более ранних работ профессор Карнап определил понятие структуры совершенно так же, как я попытался сделать это здесь, т. е. как явление чистой формы и чистых соотношений. По профессору Карнапу, каждое научное утверждение должно быть утверждением структурного порядка в указанном значении;

по его мнению, каждое научное утверждение должно быть утверждением о соотношениях, не предполагающим знания или описания самих элементов, входящих в соотношения. Мнение Карнапа вполне подтверждает результаты, достигнутые за последние годы языковедением. Ясно, что каждое описание языка должно начинаться с установления соотношений между значимыми в этом отношении единицами, а такое установление соотношений между единицами не будет содержать никаких высказываний о внутренней природе, сущности или субстанции этих единиц. Это должно быть предоставлено фонетическим и семантическим наукам, которые со своей стороны предполагают структурный анализ языковой схемы. Но ясно также, что и фонетика и семантика как науки будут принуждены пойти по тому же самому пути; утверждения фонетического и семантического порядка со своей стороны также окажутся структурными утверждениями, например физическими утверждениями о звуковых волнах, являющихся частью тех единиц, которые уже заранее были установлены путем анализа языковой схемы. И это тоже будет делаться посредством определения соотношений, определения формального, а не субстанционального; надеюсь, что я не ошибаюсь, говоря, что физическая теория сама по себе не высказывается никогда о субстанции или материи, кроме как в критическом духе. Мы можем закончить разбор этого вопроса, сказав, что лингвистика описывает схему языковых соотношений, не обращая внимания на то, чем являются самые элементы, входящие в эти соотношения, в то время как фонетика и семантика стремятся высказаться о сущности именно элементов, входящих в соотношения, однако опять-таки с помощью определения соотношений между частями элементов или между частями частей элементов. Это значило бы, выражаясь логистически, что лингвистика является мета-языком первой степени, а фонетика и семантика мета-языком второй степени. Эту мысль я постарался развить в деталях в недавно опубликованной книге¹, и я поэтому не буду вдаваться глубже в этот предмет. В настоящей статье я только интересуюсь вопросом о языковой схеме.

Я выше указал на некоторые очевидные связи между логистической теорией языка и лингвистической. Связь эта, к сожалению, позднее оборвалась. Логистическая теория языка была разработана без всякого внимания к результатам лингвистики, и совершенно очевидно, что логисты, постоянно высказываясь о языке, довольно непростительным образом игнорируют достижения лингвистического изучения языка. Это имело плачевные последствия для логистической теории языка. Так, например, понятие знака, на которое ссылаются сторонники этой школы, имеет у них значительные недостатки и, несомненно, менее удачно, чем у де Соссюра; логисты не понимают, что

¹ Omkring sprogteoriens grundlaeggelse, Копенгаген, 1943. Французское издание этой книги готовится к печати. Критический реферат дали A. Martinet в Bulletin de la Société de linguistique de Paris, XLII, стр. 19 — 42 и (по-датски) Eli Fischer-Jørgensen в «Nordisk tidsskrift for tale og stemme».

языковой знак имеет две стороны — сторону содержания и сторону выражения, причем обе эти стороны могут быть предметом чисто структурного анализа. И поэтому логисты не обращают также должного внимания на явление коммутации, которое следует считать самым основным языковым соотношением, прямым ключом к пониманию языка в лингвистическом значении этого слова.

Если понимать язык как структуру, то уже нельзя довольствоваться определением его с помощью понятий звук и значение, как это постоянно делалось и делается в традиционном языковедении. Де Соссюр ясно понимал, что структурное определение языка должно привести к тому что структуры, до сих пор не признававшиеся традиционным языковедением как языки, будут признаны как таковые и что те языки, которые рассматривались как таковые традиционным языковедением, будут признаны только как разновидности языков вообще. Де Соссюр поэтому стремился к тому, чтобы превратить языковедение или лингвистику в одну из ряда возможных дисциплин в составе более широкой науки о знаковых системах вообще, которая оказалась бы действительной теорией языка в структурном значении этого слова. Такую более широкую науку он назвал семиологией.

По указанным выше причинам эта сторона теории де Соссюра не произвела впечатленияна языковедов, и семиология в действительности осталась неразработанной с лингвистической точки зрения. Совсем недавно опубликованная книга бельгийского лингвиста Е. Buyssens'a¹ является первой такой попыткой подойти к семиологии, но она именно только может рассматриваться как первая попытка в этом направлении.

Языковые структуры, не являющиеся языками, в традиционном смысле этого слова, правда, до некоторой степени изучались логистами, но по вышеуказанным причинам эти работы не будут в состоянии принести результаты, полезные для лингвистических исследований. С другой стороны, было бы чрезвычайно интересно изучить именно такие структуры с помощью чисто лингвистического метода первым долгом потому, что такие структуры дали бы нам простые образчики-модели, показывающие элементарную языковую структуру без всех тех осложнений, которые характерны для высокоразвитой структуры обыкновенных языков.

В вышеназванной своей работе, вышедшей в 1943 г., я и попытался дать такое структурное определение языка, которое имело бы силу для основной структуры каждого языка в обычном смысле этого слова. Впоследствии я проделал глоссематический анализ ряда весьма несложных структур, взятых из повседневного быта и не являющихся, правда, языками в традиционном смысле этого слова, но удовлетворяющих (частью или полностью) моему определению основной языковой структуры. Я подверг следующие пограничные явления теоретическому разбору: во-первых, световые сигналы на

¹ Les languages et la discours, Брюссель, 1943.

перекрестках улиц для регулирования движения, имеющиеся в большинстве больших городов и в которых чередование света красного, желтого, зеленого и желтого в плане выражения соответствует чередованию понятий «стой», «внимание», «свободный ход», «внимание» в плане содержания; во-вторых, телефонный диск в городах с автоматическим обслуживанием аппаратов; в-третьих, бой башенных часов, отбивающих часы и четверти. Кроме этих случаев, я в своих исследованиях привел ряд еще более простых примеров, как-то: азбука Морзе, стуковая азбука заключенных в тюрьме и обыкновенные стенные часы, бьющие только каждый час. Эти примеры я ближе разобрал в лекциях, недавно читанных мною в Лондонском и в Эдинбургском университетах, не столько забавы ради или по чисто педагогическим соображениям, сколько именно для того, чтобы глубже вникнуть в основную структуру языка и языкоподобных систем; сравнивая их с языком в традиционном смысле слова, я использовал их для того, чтобы пролить свет на пять основных черт, входящих по моему определению в основную структуру каждого языка в традиционном смысле слова, а именно:

1. Язык состоит из содержания и выражения.

2. Язык состоит из последовательного ряда (или текста) и системы.

3. Содержание и выражение взаимно связаны в силу коммутации.

4. Имеются определенные соотношения в тексте и в системе.

5. Соответствие между содержанием и выражением не является прямым соответствием между определенным элементом одного плана и определенным элементом другого, но языковые знаки могут разлагаться на более мелкие компоненты. Такими компонентами знаков являются, например, так называемые фонемы, которые я предпочел бы назвать таксемами выражения и которые сами по себе не имеют содержания, но могут слагаться в единицы, имеющие содержание, например в слова.

ЯЗЫК И РЕЧЬ ¹

1. В эпоху, когда Фердинанд де Соссюр читал свой курс по общему языкознанию, лингвистика занималась исключительно изучением языковых изменений под физиологическим и психологическим углом зрения. Всякий иной подход рассматривался как невежество или дилетантизм.

Поэтому, чтобы правильно оценить «Курс общей лингвистики», нужно подходить к нему как к продукту соответствующей эпохи. Только тогда можно объяснить некоторые особенности использо-

¹ Langue et parole, «Cahiers Ferdinand de Saussure», II, 1942. Перевод И. А. Мельчука.

ванных терминов и понятий. В этих особенностях отражен известный компромисс, необходимый, чтобы сохранить контакт с прошлым и настоящим, и вместе с тем там отражена реакция автора «Курса» на влияния окружавшей его научной среды¹.

Сущность учения де Соссюра, выраженная в самой краткой форме, — это различие между языком (langue) и речью (parole). Вся остальная теория логически выводится из этого основного тезиса. Главным образом именно этот тезис и противостоит традиционным взглядам. Соссюр, по сути дела, открыл язык как таковой; одновременно он показал, что современная ему лингвистика изучала не язык, а речь и тем самым обходила «свой единственно подлинный предмет».

С точки зрения истории науки открытие Соссюра является всего лишь вторичным открытием, что, однако, нисколько не уменьшает объективной ценности научного подвига Соссюра. Ему пришлось отчетливо сформулировать и утвердить забытый и заброшенный принцип. Для этого он должен был создать совершенно новую базу. Дело в том, что лингвистика, оставившая в XIX в. изучение языка как такового, глубоко отличалась от той лингвистики, которая до того занималась языком. В течение XIX в. были открыты закономерности языковых изменений, изучен физиологический механизм речи и ее различные психологические факторы и т. д. Все это привело к окончательному краху античной грамматики и сделало невозможным простое возвращение назад.

Соссюр должен был создать теорию языка как такового, в которой нашлось бы соответствующее место для всех новейших открытий.

До Соссюра любая лингвистическая проблема формулировалась в терминах индивидуального акта говорения. В качестве главной и окончательной цели исследований выдвигались причины языковых изменений; эти причины отыскивались в видоизменениях и сдвигах произношения, в стихийных психических ассоциациях, в действии аналогии. В дососсюровской лингвистике все сводилось в конце концов к поведению индивидуума; речевая деятельность представлялась как сумма индивидуальных актов.

Именно в этом пункте лежит принципиальное расхождение, а также соприкосновение между традиционной точкой зрения и новой теорией. Ф. де Соссюр признает всю важность индивидуального акта говорения и его решающую роль в языковых изменениях, тем самым перекидывая мостик к традиционным взглядам. Однако одновременно он формулирует существенно отличающийся от них принцип: создание структуральной лингвистики — Gestaltlinguistik, которая должна заменить или по крайней мере дополнить традиционное языкознание.

¹ Ценность того, что сделал де Соссюр, заключается одновременно в простоте, цельности и очевидности его учения, которое он молчаливо противопоставил принятым мнениям.

Теперь, когда принцип структурности введен в лингвистику, необходимо проделать весьма трудоемкую работу, чтобы вывести из этого принципа все возможные логические следствия. В настоящее время эта работа еще далека от своего завершения.

Приступая к этой работе, мы будем руководствоваться следующим положением, которое столь удачно сформулировал А. Сешэ¹: наша цель — это сотрудничество с автором «Курса общей лингвистики», чтобы «во-первых, вслед за ним углублять и расширять фундамент лингвистической науки, а во-вторых, продолжать строительство здания, первые и еще несовершенные эскизы которого содержатся в «Курсе».

2. Поскольку структура является, по определению, сетью зависимостей или функций (понимая это слово в логико-математическом смысле), основная задача структуральной лингвистики состоит в изучении функций и их типов. Мы должны выделить такие типы отношений (связей), которые были бы необходимы и достаточны для описания любой семиологической структуры самым простым и одновременно самым полным образом. Эта задача логически предшествует всем прочим. Здесь, однако, мы ограничимся тем, что из всех возможных типов функций укажем те, которые понадобятся нам в дальнейшем изложении².

Мы будем различать: 1) двусторонние зависимости, или интердепенденции, — между такими двумя элементами, каждый из которых предполагает обязательное наличие другого; 2) односторонние зависимости, или детерминации, — между такими двумя элементами, один из которых («детерминирующее») предполагает обязательное наличие другого («детерминируемого»), но не наоборот. Кроме того, мы будем различать коммутации и субституции. В пределах одной парадигмы коммутация имеет место между двумя элементами означающего, если их взаимная замена вызывает замену соответствующих элементов означаемого, или между двумя такими элементами означаемого, взаимная замена которых влечет за собой взаимную замену соответствующих элементов означающего. Если два члена парадигмы не удовлетворяют указанному условию, между ними имеет место субституция. Между вариантами всегда имеет место субституция, между инвариантами — коммутация³.

Эти исходные понятия позволяют нам приступить к нашей основной проблеме: выяснить, какого рода функция имеет место между языком (langue) и речью (parole). Эта проблема была поднята недавно в упомянутом выше труде А. Сешэ. Мы будем решать ее,

¹ A. Séchehaye, Les trois linguistiques saussuriennes, p. 3. («Vox romanica», V, 1940).

² Разъяснение употребляемых здесь терминов и понятий, а также примеры можно найти в «Acta Linguistica», 1939, I, стр. 20 и сл.

³ Дальнейшие детали см. в наших работах «Die Beziehungen der Phonetik zur Sprachwissenschaft» («Archiv für vergleichende Phonetik», 1938, II) и «Neue Wege der Experimentalphonetik» («Nordisk Tidskrift for Tale og Stemme», 1938, II).

оставив в стороне вопрос о разграничении синхронии и диахронии и ограничившись только рамками синхронии.

Тщательный анализ понятий покажет, что термины «язык» и «речь», введенные в «Курс общей лингвистики» Соссюра, допускают несколько толкований. Именно отсюда, по нашему мнению, проистекает большинство трудностей.

3. Начнем с языка (langue). Его можно рассматривать:

а) как чистую форму, определяемую независимо от ее социального осуществления и материальной манифестации;

б) как материальную форму, определяемую в данной социальной реальности, но независимо от деталей манифестации;

в) как совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций.

Нужно строго различать эти три подхода. В дальнейшем выяснится, насколько полезны и удобны указанные различия.

Мы будем называть:

а) схемой — язык как чистую форму;

б) нормой — язык как материальную форму;

в) узусом — язык как совокупность навыков.

Чтобы освоиться с понятиями, возьмем простой пример: рассмотрим французское r c точки зрения трех указанных возможностей.

а) Прежде всего французское r можно определить: 1) через его принадлежность к категории согласных: сама категория определяется как детерминирующая категорию гласных¹; 2) через его принадлежность к подкатегории согласных, встречающихся как в начальной, так и в конечной позиции (ср. r -ue и pa- r -ti- r); 3) через его принадлежность к подкатегории согласных, всегда граничащих с гласными (в начальных группах r стоит на втором месте, но не на первом²; в конечных группах — наоборот³; ср. t r -appe и po- r te); 4) через его способность вступать в коммутацию с другими элементами, которые принадлежат к тем же категориям, что и г (например, I).

Такое определение французского r позволяет выявить его роль во внутреннем механизме языка, рассматриваемого как схема, т. е. в сетке синтагматических и парадигматических отношений. R противопоставляется прочим элементам той же категории функционально — с помощью коммутации. R отличается от прочих элементов не в силу своих собственных конкретных качеств и особенностей, а только в силу того факта, что r не смешивается с другими элементами. Наше определение противопоставляет категорию, содержащую r, остальным категориям только с помощью функций, определяющих эти категории⁴.

¹ «Acta linguistica», 1, стр. 22.

² Случаи типа [rsy] (-reçu в беглом произношении) следует интерпретировать как r: sy (:граница слога).

³ Случаи типа katr следует интерпретировать как ka-tr.

⁴ Между начальной и конечной позицией (п. 2), а также между позицией рядом с гласным и позицией не рядом с гласным (п. 3) существует детерминация.

Таким образом, французское r определяется как чисто оппозитивная, релятивная и негативная сущность: определение не приписывает ему никаких позитивных свойств. Оно указывает, что это — элемент, способный реализоваться, но ничего не говорит о его реализации. Оно совсем не касается вопроса о его манифестации, т. е. для данного определения безразлично, воплотится ли определяемый элемент в звучании или в графике, будет ли он выражен какой-либо фонемой или буквой алфавита (латинского, азбуки Морзе или какого-либо другого), жестом (азбука для глухонемых) или сигналом (например, в системах сигнализации флажками).

Если аналогичным образом определить все необходимые элементы, их совокупность будет представлять собой французский язык, рассматриваемый как схема. С этой точки зрения французский язык всегда остается идентичен сам себе, независимо от манифестации элементов. Кто бы ни пользовался французским языком — глухонемые с помощью жестов, моряки с помощью флажков, телеграфисте помощью азбуки Морзе или просто люди с помощью обычной речи, — с указанной точки зрения этот язык остается самим собой. Если бы даже совершенно изменилось французское произношение, все равно сам французский язык, рассматриваемый как схема, не изменился бы — при условии, что сохраняются различия и сходства, определяющие его элементы.

б) Французское r можно определить и как вибрант, допускающий в качестве факультативного варианта щелевой звук с задней артикуляцией (r roulé и r grassayé).

Такое определение французского r позволяет выявить его роль в языке, рассматриваемом как норма. Теперь r отличается от других элементов того же порядка не просто чисто негативными чертами. R определяется как оппозитивная и релятивная сущность, но уже имеющая и позитивные свойства: r как вибрант противопоставляется не-вибрантам, r (grassayé) как щелевой звук противопоставляется взрывным и, наконец, r как звук с задней артикуляцией противопоставляется звукам с передней артикуляцией. Данное определение предполагает определенную звуковую манифестацию, обязательно связанную с органами речи. Однако позитивные свойства элемента в этом определении сведены к дифференциальному минимуму: так, в этом определении ничего не говорится о конкретной точке артикуляции.

Если бы французское произношение изменилось, но в пределах, предписанных данным определением, французский язык, рассматриваемый как норма, не изменился бы.

При таком понимании термина «язык» оказалось бы столько французских языков, сколько есть различных манифестаций, приводящих к различным определениям: устный французский, письмен-

Мы не приводим здесь детального доказательства, поскольку это потребовало бы полного анализа французского слогоделения и консонантизма (наиболее сложный и вместе с тем самый важный пункт в этом анализе — вопрос об элементах и h).

ный французский в латинском алфавите, французский в азбуке Морзе и т. д.

в) Французское r можно определить, наконец, как альвеолярный раскатистый плавный вибрант или как щелевой увулярный плавный.

Это определение включает все позитивные свойства r в обычном французском произношении и представляет, таким образом, элемент языка, рассматриваемого как узус. Оно не является ни оппозитивным, ни релятивным, ни негативным, а просто перечисляет все позитивные свойства, характерные для данного узуса. На этом оно и останавливается, оставив открытым вопрос о возможности варьировать произношение в пределах, указанных определением. Однако, если произношение варьируется именно в этих пределах, язык, рассматриваемый как узус, остается тем же самым. С другой стороны, всякое изменение данного определения приводит к изменению языка: французский язык превратился бы в другой язык, если бы r превратилось в ретрофлексный фарингальный свистящий.

4. Легко заметить, что из трех возможных толкований термина «язык» больше всего приближается к обычному употреблению слова первое толкование (язык как схема). В повседневной жизни «нормальный» французский, французский в виде телеграфного кода и французский в азбуке глухонемых считаются безусловно одним и тем же французским языком. Поэтому, если мы хотим, чтобы в нашем определении отражались основные моменты значения, приписываемого слову «язык» в повседневной практике, мы должны выбрать первое толкование.

По-видимому, именно это толкование термина «язык» предлагается в основном в «Курсе общей лингвистики». Только такое толкование позволяет лишить язык всякого материального характера, например, звукового) и дает возможность отделять существенное от второстепенного. Только такое толкование оправдывает знаменитое сравнение с шахматами, где материальное воплощение фигур не имеет никакого значения, поскольку все определяется их числом и взаимным расположением. Только при таком толковании допустима аналогия между языковой величиной и серебряной монетой, которая может обмениваться на монету из другого металла, на банкноту, на ценные бумаги, на чек. Наконец, это толкование стоит за основным тезисом Соссюра: язык есть форма, а не субстанция. Можно добавить, что это толкование стоит за всей работой «Исследование о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках», где вся система индоевропейского языка рассматривается как чистая схема, состоящая из элементов (автор назвал их «фонемами» за неимением более подходящего термина), которые определяются только своими внутренними взаимными функциями¹.

Эта концепция языка была принята и развита А. Сешэ, который правильно указывал в своей работе 1908 г., что язык можно пред-

¹ Мы обращали внимание на этот факт еще в 1937 p. (Mélanges H. Pedersen, стр. 39 и сл.).

ставлять себе в виде алгебраической записи или геометрических изображений и что можно изображать элементы языка любым произвольным образом, лишь бы сохранялась их индивидуальность, но не их материальный характер.

С другой стороны, идея схемы, отчетливо преобладающая в соссюровском понимании языка, не является единственным пониманием. «Акустический образ», о котором идет речь в нескольких местах «Курса», — это, очевидно, психическое отражение материального факта; таким образом, язык связывается со звуковой материей и начинает рассматриваться как норма.

В других местах говорится, что язык — это совокупность языковых навыков; здесь слово «язык» понимается как узус¹.

Подводя итог, мы приходим к выводу, что единственное определение, которое подходит всюду, это — определение языка как знаковой системы. Данное общее определение допускает различные оттенки; Соссюр, вероятно, осознавал это², но по тем или иным причинам на этом вопросе он специально не остановился.

5. Различия, введенные в § 3, позволяют нам осветить вопрос о возможных отношениях между языком и речью в соссюровском смысле. Определить сразу все эти отношения не удается; язык-схема, язык-норма и язык-узус ведут себя неодинаково по отношению к речи, которая является индивидуальным актом.

1) Норма детерминирует (т. е. предполагает) узус и акт речи, но не наоборот. Это, как нам кажется, было показано А. Сешэ: акт речи и узус логически и практически предшествуют норме; норма рождается из узуса и акта речи, но не наоборот. Непроизвольный возглас — это акт без нормы; однако этот акт происходит в силу определенного узуса (наша психофизиологическая природа обусловливает некоторый узус — те или иные рефлексы и реакции; но за этим узусом не обязана стоять система оппозитивных и релятивных элементов, из которой можно вывести норму). Таким образом, тезис Сешэ оправдывается тогда и только тогда, когда язык рассматривается как норма.

2) Между узусом и актом речи имеет место интердепенденция: каждый из них предполагает обязательное наличие другого. Там, где Соссюр говорит о взаимной зависимости языка и речи, он имеет в виду «языковые навыки». Проведя различие между нормой и узусом, мы устранили кажущееся противоречие между высказываниями «Курса» и точкой зрения, которую выдвинул А. Сешэ: Diuersi respectus tollunt omnem contradictionem. (Различные подходы устраняют всякое противоречие.)

¹ Данный термин (фр. usage) встречается в нескольких местах соссюровского «Курса». Это явное наследие дососсюровской теории (ср., например, Н. Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte, 5. Aufl., стр. 32 и сл., стр. 405 и т. д.). С другой стороны, кажется, что термин «норма» (употребляемый Паулем и его современниками) тщательно избегается во всем «Курсе».

² В «Курсе» говорится, что язык «одновременно является социальным продуктом речевой способности и совокупностью необходимых условностей, принятых данным обществом, чтобы индивидуум мог использовать эту способность».

3) Схема детерминируется (т. е. предполагается) актом речи, узусом и нормой, но не наоборот. Чтобы понять это, надо обратиться к теории значимостей, выдвинутой Соссюром. Эта теория тесно связана с концепцией языка как схемы и заслуживает самого пристального изучения.

При поверхностном рассмотрении возникает соблазн непосредственно сопоставить лингвистическую «значимость» (valeur linguistique) со «значением» (в логико-математическом смысле этого слова; valeur logico-mathematique): как 4 — это возможное значение величины: а, так звуки и значения (смысл) — это возможные «значения» неких форм; формы являются тогда переменными, а материальные факты — константами. Однако более правильным является другое сравнение — лингвистические «значимости» гораздо ближе к ценностям (меновым стоимостям) экономических наук (valeur d'échange des sciences économique).

G этой точки зрения значением (значимостью, ценностью, valeur) и константой является форма, а переменные заключены в субстанции; этим субстанциальным переменным могут приписываться различные значения, в зависимости от обстоятельств. Так, монета или банкнота могут изменить свою стоимость (valeur) точно так же, как меняют свою значимость звук или единица смысла; при этом фактически изменяется интерпретация единиц по отношению к различным схемам.

Однако сравнение с меновой стоимостью политэкономии имеет слабую точку, что отмечал уже сам Соссюр: меновая стоимость определяется тем, что она равна некоторому количеству какого-либо товара; таким образом, меновая стоимость основана на материальном факторе, тогда как для лингвистической значимости материальный фактор роли не играет. Экономическая стоимость является двусторонним элементом: она играет роль постоянной по отношению к конкретным денежным единицам и одновременно — роль переменной по отношению к фиксированному количеству товара, которое служит эталоном. В лингвистике же этому эталону ничто не соответствует. Именно поэтому в качестве самой близкой аналогии языку Соссюр выбрал шахматы, а не экономические понятия. Язык-схема в конечном счете это игра и больше ничего. Впрочем, когда в различных странах вместо металлического денежного эталона был принят бумажный эталон, в экономическом мире сложилась ситуация, более похожая на структуру игры или грамматики. Однако самым точным и простым остается сравнение языка-схемы с игрой.

С другой стороны, именно понятие значимости (стоимости, valeur), как в игре, так и в грамматике, заимствованное у экономических наук, позволяет разобраться в различных функциях, связывающих схему с другими ярусами языка. Как монета является таковой в силу стоимости, но не наоборот, так и звук и значение обусловлены чистой формой, но не наоборот. Здесь, как и повсюду, переменная детерминирует постоянную, но не наоборот. В любой семио-

логической системе схема является постоянной, т. е. детерминируемым членом; по отношению к схеме норма, узус и акт речи суть переменные, т. е. детерминирующие члены.

Используя введенные раньше определения, мы строим следующую таблицу:

норма

—> схема

узус<—>акт речи

(где <—> означает интердепенденцию, а —> — детерминацию; постоянная <—> постоянная, переменная —> постоянная, постоянная <— переменная).

6. Схема, норма, узус и акт речи не лежат в одной плоскости. Это видно хотя бы из рассмотрения функций, связывающих эти факторы. Схема, норма, узус и акт речи разделяются определенными границами, которые нам предстоит выявить и описать.

В соответствии с «Курсом» Соссюра главной и решающей границей является граница между языком и речью. До сих пор мы сознательно избегали оба эти термина; теперь мы введем их и будем рассматривать их проекции на полученную нами картину (соотношение четырех описанных выше понятий). Начать удобнее с речи.

По учению Соссюра, речь отличается от языка тремя свойствами: 1) речь — это реализация, а не установление; 2) речь индивидуальна, а не социальна; 3) речь свободна, а не фиксирована.

Все эти три свойства являются взаимно независимыми: реализация может не быть ни индивидуальльной, ни свободной; индивидуальные явления могут не быть ни реализацией, ни свободными; то, что свободно, не обязательно является индивидуальным, и т. д. Таким образом, все три свойства необходимы для определения и ни одно из них не может быть устранено.

Оказывается, что понятие речи столь же сложно, как и понятие языка. Попытаемся подвергнуть понятие речи анализу аналогично тому, как это было сделано для языка. Для этого мы должны выяснить, что получится, если в определении речи мы отбросим какие-либо два свойства и оставим только одно. Нам будет достаточно рассмотреть одно из трех возможных упрощений определения: мы возьмем речь как реализацию, абстрагируясь от различий между индивидуальным и социальным, между свободным и фиксированным.

Тогда схема оказывается установлением, а все остальное — реализацией.

Перед научной дисциплиной, изучающей реализацию схемы, встали бы две следующие задачи, отчетливо сформулированные в «Курсе» Соссюра: 1) описать комбинации, с помощью которых го-

ворящие используют код схемы; 2) описать психофизический механизм, позволяющий осуществлять эти комбинации.

С общесемиологической точки зрения Соссюр прав, относя психофизический механизм к речи и определяя «фонологию» как дисциплину, связанную только с речью. Именно здесь и проходит основная граница — между чистой формой и субстанцией, между мысленным и материальным. Иными словами, теория установления — это теория схемы, а теория реализации включает в себя всю теорию субстанции и имеет в качестве объекта норму, узус и акт речи. Норма, узус и акт речи тесно связаны и составляют по сути дела один объект: узус, по отношению к которому норма является абстракцией, а акт речи — конкретизацией. Именно узус выступает в качестве подлинного объекта теории реализации; норма — это искусственное построение, а акт речи — преходящий факт.

Реализация схемы обязательно является узусом: коллективным и индивидуальным. Мы не знаем, как возможно с этой точки сохранить и отдельно исследовать различие между социальным и индивидуальным. Речь в целом может рассматриваться как факт языка, акт речи — как факт индивидуального узуса, а индивидуальный узус — как факт коллективного узуса; бесполезно рассматривать их иначе. Могут возразить, что при таком подходе смазывается свободный и непроизвольный характер акта, а также его творческая роль. Но это не так: ведь узус — это множество возможностей, из которых в момент акта речи совершается свободный выбор. Описывая узус, надо всегда учитывать пределы, в которых допускаются колебания и отклонения; если эти пределы зафиксированы точно, в актах речи не имеет места выход за них. Если это произойдет, описание узуса надо перестроить. Таким образом, из определения следует, что в акте речи не может содержаться ничего, что не было бы предусмотрено узусом.

Что касается нормы, то это — фикция, и притом единственная фикция среди интересующих нас понятий. Узус вместе с актом речи и схема отражают реальности. Норма же представляет собой абстракцию, искусственно полученную из узуса. Строго говоря, она приводит к ненужным усложнениям и без нее можно обойтись. Норма означает подстановку понятий под факты, наблюдаемые в узусе; но современная логика показала, к каким опасностям приводит гипостазирование понятий и попытки строить из них реальности. По нашему мнению, некоторые течения современной лингвистики напрасно прибегают к реализму, плохо обоснованному с точки зрения теории познания; лучше было бы вернуться к номинализму. Реализм не упрощает, а усложняет вещи, не расширяя сколько-нибудь существенно наших знаний. Лингвист, изучающий соотношения между именем и вещью, должен особо стремиться к тому, чтобы имя и вещь не смешивались.

Выполненный анализ показал, как нам кажется, что есть ценного и поистине нового в соссюровском определении языка (langue): это то, что мы назвали схемой. Этот результат приводит нас к

мысли считать различие между схемой и узусом¹ основным семиологическим подразделением. Думается, что это подразделение могло бы заменить противопоставление языка и речи, которое, по нашему мнению, является лишь первым приближением, исторически очень важным, но теоретически еще несовершенным.

¹ Можно предложить такие соответствия этим терминам: фр. schéma и usage, англ, pattern и usage, нем. Sprachbau и Sprachgebrauch (или Usus), датск. sprogbygning и sprogbrug (или usus). По-французски вм. schéma можно говорить charpente (de la langue).

III. ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА

(ПРАЖСКИЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КРУЖОК)

Лингвистическая концепция Ф. де Соссюра отличалась значительной противоречивостью и наряду с положениями, которые дали основания Л. Ельмслеву сделать его крайние выводы, бесспорно, содержала ряд замечательных мыслей, наблюдений и заключений. Именно положительные стороны учения Ф. де Соссюра стремилось развить и воплотить в конкретных исследованиях содружество работавших в Праге языковедов, получившее название Пражского лингвистического кружка (ПЛК). Очень скоро это объединение вышло далеко за локальные признаки и сложилось в оригинальное лингвистическое направление, представители которого после некоторого пересмотра и уточнения своих теоретических положений (подчеркивая свое принципиальное отличие от глоссематики Ельмслева и дескриптивной лингвистики) придерживаются ныне наименования функциональной лингвистики.

Пражский лингвистический кружок организационно оформился в 1926 г., объединив ряд русских лингвистов — Н. Трубецкого (1890 — 1938), Р. Якобсона, С. Карцевского (1884 — 1955), чехословацких языковедов — В. Матезиуса (1882 — 1945), В. Скаличку, Ф. Травничека, Б. Гавранека и других, а также учеников В. Матезиуса — И. Вахека, Б. Трнка и пр. С 1929 по 1939 г. Пражский лингвистический кружок издавал свои «Труды» («Travaux de Cercle linguistique de Prague»). В первом томе этих «Трудов», приуроченном к 1-му съезду славистов, были опубликованы «Тезисы» ПЛК, содержащие теоретическую программу недавно возникшего лингвистического объединения (с небольшими сокращениями они приводятся в настоящей книге). В 1951 г. на страницах журнала «Tvorba» в Чехословакии развернулась дискуссия, затрагивавшая в первую очередь структуралистские основы ПЛК. Эта дискуссия способствовала окончательному формулированию теоретических положений ПЛК, основная методическая направленность которых характеризуется и самим наименованием — «функциональная лингвистика». Именно с точки зрения этой характерной черты и следует рассматривать и оценивать данное лингвистическое направление.

Функциональная лингвистика исходит из структурного понимания языка и в соответствии с этим полагает необходимым опираться на структуральные методы лингвистического исследования. Однако само понимание структурализма (и способа его приложения к изучению языковых явлений) резко отличается от той его трактовки, которую он получает у Л. Ельмслева или в дескриптивной линг-

вистике. «Структурализм, — устанавливают представители функциональной лингвистики, — является, на наш взгляд, направлением, рассматривающим языковую действительность как реализацию системы знаков, которые обязательны для определенного коллектива и упорядочены специфическими законами. Под знаком пражская школа понимает языковой коррелят внеязыковой действительности, без которой он не имеет ни смысла, ни права на существование». Учитывая тот факт, что «структура языка тесно связана с окружающими ее структурами», пражские структуралисты большое внимание уделяют изучению различных функциональных и стилистических слоев языка и отношений языка к литературе, искусству, культуре. Такого рода соотносительное изучение структуры языка исходит из того положения, что языковой знак нельзя рассматривать независимо от его реализации: это нераздельные явления и сами противопоставления, складывающиеся внутри структуры языка, поэтому следует изучать как отношения реальных элементов, имеющих реальные качества и признаки.

Чрезвычайно характерной чертой функциональной лингвистики является то, что она не ограничивается в своей исследовательской работе синхронической плоскостью языка, но применяет структуральные методы к изучению процессов развития языка, т. е. к его диахронии. В этом последнем случае внимание исследователя обращается не на описание изменений фактов языка (исторический или даже хронологический дескриптивизм), а на вскрытие причин этих изменений. Такое интересное и многообещающее направление в современной языковедческой работе, как диахроническая фонология, является прямым производным основных теоретических положений функциональной лингвистики.

В тесной и логической связи с изложенными теоретическими принципами находится и трактовка, с одной стороны, взаимоотношений синхронической и диахронической плоскостей языка, а с другой стороны, — соссюровского противопоставления «языка» и «речи». Синхрония и диахрония не представляют в функциональной лингвистике независимых областей и аспектов изучения языка, но взаимопроникают друг в друга. «Диахронные законы отличаются в структурном языкознании от синхронных только тем, что они ограничены во времени относительной хронологией и приводятся в исторической последовательности». А что касается дихотомии «язык/речь», то «языковые факты, толкуемые де Соссюром как речь (parole), пражская школа считает высказываниями, т. е. языковым материалом, в котором языковедам следует определять законы «интерсубъектного» характера».

Направляя свои усилия на анализ языковой действительности, данной в высказываниях, представители функциональной лингвистики основной своей задачей считают вскрытие действующих в языковой действительности законов. Лингвистические законы, будучи законами абстрактными, «в отличие от законов естествознания, действующих механически, являются нормирующими (нормотетическими) и, следовательно, имеют силу только для определенной системы и в определенное время».

Традиционные методы лингвистического исследования функциональная лингвистика стремится соединить с квантитативными («математическая лингвистика»). «Для полного познания языковой действительности, — говорится в ее научной программе, — следует сочетать качественный анализ элементов языка с количественным (статистическим) анализом». Подобного рода квантитативный подход к изучению языка во многом способствовал становлению и развитию математических методов лингвистического исследования, ныне широко применяемых в прикладной лингвистике.

ЛИТЕРАТУРА

О. Лешка, К вопросу о структурализме, «Вопросы языкознания», 1953, № 5.

К. Хансен, Пути и цели структурализма, «Вопросы языкознания», 1959, № 4.

ТЕЗИСЫ ПРАЖСКОГО ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО КРУЖКА ¹

ПРОБЛЕМЫ МЕТОДА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЯЗЫКЕ КАК О СИСТЕМЕ, И ЗНАЧЕНИЕ ЭТОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ДЛЯ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ

(Синхронический метод и его отношение к методу диахроническому; сравнение структуральное и сравнение генетическое; случайный характер или закономерная связь явлений в лингвистической эволюции)

а) Представление о языке как о функциональной системе

Являясь продуктом человеческой деятельности, язык вместе с тем имеет целевую направленность. Анализ речевой деятельности как средства общения показывает, что наиболее обычной целью говорящего, которая обнаруживается с наибольшей четкостью, является выражение. Поэтому к лингвистическому анализу нужно подходить с функциональной точки зрения. С этой точки зрения язык есть система средства выражения, служащая какой-то определенной цели. Ни одно явление в языке не может быть понято без учета системы, к которой этот язык принадлежит. Славянская лингвистика также не может игнорировать этот актуальный комплекс проблем.

б) Задачи синхронического метода. Его отношение к методу диахроническому

Лучший способ для познания сущности и характера языка — это синхронный анализ современных фактов. Они являются единственными фактами, дающими исчерпывающий материал и позволяющими составить о них непосредственное представление. Первоочередная задача славянской лингвистики (задача, которой до сих пор пренебрегали) заключается в том, чтобы сформулировать лингвистические характеристики современных славянских языков, без чего сколько-нибудь углубленное изучение их абсолютно невозможно.

Представление о языке как о функциональной системе должно приниматься также во внимание и при изучении прошлых языковых состояний независимо от того, предстоит ли их воссоздать или опи-

¹ Theses. «Travaux du cercle linguistique de Prague», I. Prague, 1929. Тезисы были напечатаны к I съезду славистов.

сать их эволюцию. Но нельзя воздвигать непреодолимые преграды между методом синхроническим и диахроническим, как это делала женевская школа. Если в синхронической лингвистике элементы системы языка рассматриваются с точки зрения их функций, то о претерпеваемых языком изменениях нельзя судить без учета системы, затронутой этими изменениями. Было бы нелогично полагать, что лингвистические изменения не что иное, как разрушительные удары случайные и разнородные с точки зрения системы. Лингвистические изменения часто имеют своим объектом систему, ее упрочение, перестройку и т. д. Таким образом, диахроническое изучение не только не исключает понятия системы и функций, но, напротив, без учета этих понятий является неполным.

С другой стороны, и синхроническое описание не может целиком исключить понятия эволюции, так как даже в синхронически рассматриваемом секторе языка всегда налицо сознание того, что наличная стадия сменяется стадией, находящейся в процессе формирования. Стилистические элементы, воспринимаемые как архаизмы, во-первых, и различие между продуктивными и непродуктивными формами, во-вторых, представляют явления диахронические, которые не могут быть исключены из синхронической лингвистики.

&