Этот древний эпос, перенесенный из Греции на Запад, мелел постепенно; созерцание изменялось и перешло в описание и вместе в украшение; мало-помалу бледнели фальшивые краски, более и более выдвигалось то, что и без помощи их, и само по себе имеет интерес - голое событие, которое в таком виде (т<о> е<сть> как голое событие) или, будучи историческим, должно быть отнесено к истории или, будучи частным, сделаться анекдотом про себя.
Все более и более выдвигалось происшествие, уже мелкое и мелеющее с каждым шагом, и наконец сосредоточило на себе все внимание, весь интерес устремился на происшествие, на анекдот, который становился хитрее, замысловатее, занимал любопытство, заменившее эстетическое наслаждение; так снизошел эпос до романов и, наконец, до крайней степени своего унижения, до французской повести. Мы потеряли, мы забыли эпическое наслаждение; наш интерес сделался интересом интриги, завязки: чем кончится, как объяснится такая-то запутанность, что из этого выйдет?
И вдруг среди этого времени возникает древний эпос с своею глубиною и
|
|
Простым величием - является поэма Гоголя. Тот же глубокопроникающий и
Всевидящий эпический взор, тоже всеобъемлющее эпическое созерцание.
В поэме Гоголя является нам тот прежний, гомеровский эпос; в
Ней возникает вновь, его важный характер, его достоинство и широкообъемлющий
Размер.
Пред нами, в этом произведении, предстает, как мы уже сказали,
чистый истинный, древний эпос, чудным образом возникший в России; предстает
Он пред нами, затемненными целым бесчисленным множеством романов и повестей,